Текст книги "Искусство наступать на швабру"

– Господин Дубов? – раздался в трубке незнакомый мужской голос. -Это с вами говорит генерал Курский.

– Да-да, слушаю вас, генерал, – отозвался Дубов. Он решительно не мог понять, что понадобилось от него ветерану Афганистана, живущему почти безвыездно на загородной вилле, предоставленной ему лет десять назад за заслуги перед Отечеством.

– Василий Николаич, не могли бы вы ко мне подъехать к обеду? -по-армейски косноязычно предложил генерал.

– Извините, но я очень занят, и даже не уверен, буду ли сегодня обедать вообще, – думая о чем-то своем, ответил Василий.

– Как вы понимаете, дело не только в обеде, – многозначительно добавил Курский.

– Да, я так и понял. Ну что ж, товарищ генерал, я знаю, что вы человек серьезный и без особой причины не стали бы меня звать на обед. Стало быть, ждите – буду.

* * *

Дубов ехал на «Москвиче» по Прилаптийскому шоссе и пытался припомнить, что ему было известно о славном земляке – генерале Курском. A известно ему было не очень-то много, вернее – почти ничего. Генерал Курский поселился в Кислоярске после ранения в Афганистане, в середине восьмидесятых годов, а еще через несколько лет ему предоставили в пользование особняк за городом. Краем уха Василий слышал, что раньше там находилась тайная база КГБ, и Феликс Железякин очень не хотел ее отдавать, но был вынужден это сделать под давлением городских властей. Еще детектив знал, что генерал живет в своей усадьбе почти безвыездно и что вместе с ним проживает его племянница, чьи родители много лет назад погибли при весьма странных обстоятельствах – об этом случае Василию как-то рассказывал инспектор Столбовой.

Проехав несколько километров, Дубов увидел знак «дорожные работы», хотя никаких дорожных работ не заметил – дорога была просто разрыта, и ехать приходилось очень медленно и осторожно. К счастью, зона «дорожных работ» скоро закончилась, и «Москвич» вновь понесся пусть не по идеальной, но все же когда-то заасфальтированной дороге.

За седьмым километром, согласно генеральским инструкциям, Василий стал поглядывать направо, и вскоре там показалась обсаженная деревьями грунтовая дорога, на которую «Москвич» и свернул. Дорога очень быстро вывела его к двухэтажному особняку, на площадке перед которым стояла персональная «Волга» генерала, а рядом, к немалому удивлению Василия, раздолбанный «Джип», который сыщик в последнее время частенько встречал на улицах Кислоярска, и принадлежал он также весьма известному майору Селезню.

Едва Дубов вылез из «Москвича» и двинулся в сторону особняка, на крылечке появилась молодая симпатичная девушка в цветастом платье:

– Добрый день, я – Вероника, племянница генерала Курского… Так вот вы какой, частный детектив Василий Дубов! – уважительно добавила она, смерив гостя оценивающим взглядом. – Дядя ждет вас. – И с этими словами Вероника провела Василия на второй этаж в кабинет генерала, скромно и даже по-спартански обставленную комнату. Там детектив застал генерала Курского и майора Cелезня, недавно прибывшего из Придурильской республики, где он возглавлял миротворческий батальон. A по прибытии в Кислоярск майор тут же развил бурную общественно-политическую деятельность, хотя его ориентацию мало кто мог уловить.

Поприветствовав гостя и представив Дубова и Cелезня друг другу, хотя они и так уже были немного знакомы, генерал сказал:

– Ну вот, я свое дело сделал – вас сосватал. A дальше, господа, секретничайте без меня. Вероника, ну а ты покамест приготовь нам чайку.

Девушка неохотно вышла из кабинета, неслышно затворив за собой дверь.

– Какие могут быть секреты! – зычным басом гаркнул майор Cелезень. -У меня нет секретов от народа, а тем более от старого боевого товарища! Прошу вас, генерал, останьтесь.

– Ну, как хотите, – пожал плечами генерал и уселся за письменный стол возле сейфа. Василий заметил, что он налил в блюдечко немного молока и кого-то им поит.

– Да вы не пугайтесь, – сказал Курский. – Это моя подруга Машка, она хоть и змея, но безобиднейшее существо. Майор с ней уже подружился, и вы, Василий Николаич, тоже непременно поладите.

– Надеюсь, – пробормотал сыщик, но на всякий случай пересел подальше от стола, на кресло. – Так что же, господин майор, стало быть, дело ко мне у вас, а не у генерала?

– Зовите меня по-простому, Александром Иванычем, – произнес майор, живописно развалившись на тахте. – Собственно, дело к вам даже не у меня, а у моего хорошего знакомого, Виктора Владимирыча Коржикова.

– Это который начальник Президентского аппарата? – неуверенно припомнил Дубов.

– Ага, он самый, – радостно закивал майор. – Бывает аппарат самогонный, а бывает и президентский. От какого больше пользы – не знаю. Вот он и попросил меня встретиться с вами, грубо говоря, на нейтральной полосе. Я имею в виду Виктора Владимирыча, а не самогонный аппарат…

– Ну хорошо, и какое же у вас ко мне дело? – прервал Василий мудрствования Cелезня. – Только предупреждаю сразу: сейчас у меня на руках два особо важных расследования, и ничего обещать я не могу просто физически.

– Правильно, – одобрил Александр Иваныч. – Порядок прежде всего. A то за тремя селезнями погонишься – ни одного не поимеешь, а утром проснешься – а голова в тумбочке. Или в чемодане, ха-ха-ха!

– Так что у вас за дело? – нетерпеливо напомнил Василий.

– Ну так я и говорю – попросил меня Коржиков, мол ты, Иваныч, подгреби там к Дубову с правого борта, да намекни ему так осторожно, что, дескать, и все такое. A я так думаю – чего там подгребать да намекать? Я боевой офицер, и скажу вам, Василий Николаич, напрямую: вы мужик, и я мужик – сладим. И без этих тайн Мадридского двора.

– Очень хорошо, – ответил Василий. – В чем же вопрос?

– Да очередная ерунда. Они там в президентском аппарате, как змеи в гадюшнике. Извините, генерал, вашу подругу Машку я в виду не имел. Следят друг за другом, подсиживают, и все такое. Когда я стану президентом, а я им стану, то всю эту лавочку прикрою. Мы цивилизованные люди и действовать будем цивилизованно, а как – мое дело. Да, так вот к делу. Господин Коржиков просил вас заняться пресс-секретарем Президента, этой, как ее, блондинка такая…

– Глухарева, – подсказал Василий.

– Она самая, Анна Сергеевна Глухарева, – радостно загоготал майор. -Что-то с ней в последнее время происходит непонятное, а сегодня и вовсе на работу пришла сама не своя. Да я ее нынче на улице встретил – видик у нее, скажу я вам… Такой, будто ее сначала повесили, а потом трахнули. Вот, значит, Виктор Владимирыч и попросил меня, чтобы я попросил вас, тьфу, запутался, в общем, чтобы вы за ней присмотрели.

– И всего-то? – удивился Василий.

– И всего-то, – подтвердил Cелезень. – Он еще сказал: «Ты не говори Дубову, но мне кажется, что Анна Сергеевна собирает компромат на нашего дорогого президента». Да уж, в этом достойном занятии наш господин Коржиков конкурентов не потерпит…

– Ну что ж, Александр Иваныч, я согласен, – ответил Дубов. – Анна Сергеевна – та женщина, которой стоит заняться. Так и передайте господину Коржикову.

– Замечательненько, – пробасил Cелезень и встал с тахты. – Генерал, где у вас тут сортир?

– Направо по коридору. Только вы, Александр Иваныч, дверь не так резко открывайте.

Но было уже поздно – майор распахнул дверь и чуть не сшиб с ног Веронику, которая стояла за дверью, придерживая столик на колесиках.

– Пардон, – галантно раскланялся майор и отправился направо по коридору. A Вероника вкатила в комнату столик с чайными приборами.

– Неплохая девка, только больно уж любопытная, – пробурчал генерал Курский, когда Вероника вышла из кабинета, едва не столкнувшись в дверях с майором.

– Много будешь знать – никогда не состаришься, – выдал Cелезень очередной афоризм.

– Ну что ж, официальную часть завершили, прошу к столу, – пригласил гостей генерал Курский, переставляя чашки и бутерброды на письменный стол. – Вероника, не стой за дверями, заходи! – Вероника вошла в кабинет и скромно присела в уголке. – Господа, хряпнем фронтовые сто грамм?

– За рулем, – отказался Дубов.

– A вы, майор?

– Не-а, – покачал головой Cелезень. – Глядя на нашего Президента, я решил стать самым трезвым человеком в стране. Все, с тех пор ни капли!

– Ну, как хотите, – пожал плечами генерал Курский. – Тогда будем чаевничать.

– Удивляюсь я вам, генерал, – забасил Cелезень, прихлебывая чаек из блюдечка. – Живете в этой глуши, как, извините, тамбовский волк.

– Да я уж привык, – нехотя ответил генерал. – К тому же и Машка тут со мною…

– Но местность все же тут у вас глухая, – сказал Дубов, чтобы как-то поддержать разговор. – A Вероника – молодая девушка, ей, наверно, скучно по целым неделям никого не видеть…

– Нет, мне не скучно, – возразила Вероника. – И не такая уж здесь глухомань. A вчера я даже видела машину, она выезжала из заброшенной колхозной мастерской, а в ней сидели дядя Феля и еще двое – мужчина с женщиной. Я хотела поздороваться, а они меня даже не заметили!

– Что за дядя Федя? – поинтересовался майор Cелезень.

– Не дядя Федя, а дядя Феля, – поправил генерал. – Феликс Эдуардыч Железякин, бывший глава местного КГБ. И чего он тут потерял… A ну его к лешему, правда, Машка? A скажите, Александр Иваныч, зачем вы рветесь в эту политику? Поверьте мне, поганое это дело.

– Согласен, – отхлебнул чаю Cелезень, – но кому-то надо делать и поганые дела. A вообще я за стабильность. Но не только сохранить кресло под задом сегодня, а хотя бы и завтра тоже… A вы какого мнения, Василий Николаевич? Ау, господин сыщик! Вы что, о чем-то задумались?

– Да-да, – очнулся Дубов. – Извините, задумался о своем.

Между тем в голове сыщика теснились мысли: «Все сходится. Как там говорила Анна Сергеевна – сначала ехали ровно, потом как по колдобинам, потом опять ровно, потом снова с тряской… Ясно, ехали по Прилаптийскому шоссе, миновали „дорожные работы“, а потом по проселку к „колхозным гаражам“. Видимо, здесь раньше у них был целый комплекс, особняк отдали генералу, а все остальное осталось у чекистов, в том числе и гараж. Видать, у них там до сих пор своя „точка“. Значит, это те самые. Ну, „труп“ Анны Сергеевны, допустим, они сунули в багажник, но где же тогда третий мужчина? Ведь Анна Сергеевна утверждала, что ее убивали и насиловали Феликс, двое незнакомых мужчин и еще женщина, всего четыре человека, а Вероника видела только троих…»

* * *

Когда Василий вернулся в город, было уже часов пять вечера, и он вместо сыскной конторы отправился прямо домой. Домохозяйка Софья Ивановна встретила его сообщением:

– Вам несколько раз звонил инспектор Столбовой, просил обязательно сразу же перезвонить.

– Спасибо, Софья Ивановна, так и сделаю, – кивнул Василий и, даже не переодевшись, стал названивать инспектору.

– Василий Николаич, где вы пропадаете? – набросился на него Егор Трофимович.

– A что?

– Сегодня утром приехала Чаликова и уже успела развить весьма бурную деятельность.

– В смысле?

– Наши люди внимательно следили за ней, и вот что нам известно. Сразу по прибытии она поселилась в гостинице «Кислоярочка», где для нее заранее был забронирован номер 206 на втором этаже. И тут же к ней в номер заявились соседи – некий профессор, доктор энтомологических наук Иван Петрович Oльховский из 205 номера и госпожа Антонина Степановна Гречкина из номера 207. Оба поселились в «Кислоярочке» три дня тому назад.

– Что за люди? – деловито спросил Василий.

– Очень приличная и интеллигентная публика, – ответил Столбовой. -Впрочем, как и сама Чаликова, так что не удивительно, что с ними она быстро сошлась. Но угадайте, Василий Николаевич, с кем отправилась брать интервью наша подопечная, едва устроившись в гостинице?

– Ну, трудно сказать. C президентом Яйцыным, с кинорежиссером Святославским, с банкиром Грымзиным… Знаю только, что не с майором Селезнем.

– Лучше бы с майором, – сокрушенно вздохнул инспектор. – Она отправилась прямиком к политику Гераклову.

– Ну, ничего удивительного, – заметил Дубов. – Вполне понятно, что журналистка для объективной картины хочет узнать мнение не только путчиста Разбойникова, но и его главного антагониста.

– Если бы… – протянул инспектор. – Но и это еще не все. Прямо от Гераклова она отправилась знаете к кому? К рекламному агенту Мешковскому!

– Ну и прекрасно, – рассеянно ответил Дубов. – Значит, госпожа Чаликова интересуется постановкой рекламного дела в нашей Кислоярской Pеспублике.

– Очень сомневаюсь, – возразил Столбовой. – Мне почему-то кажется, что Чаликова отправилась к господину Мешковскому не потому что он специалист по рекламе, а потому что активист КАСРа.

– A что это такое? Кислоярская Ассоциация Социалистов-Революционеров?

– Не совсем. КАСР – это Кислоярская Ассоциация сексуального равноправия. Представляете, что он ей наплетет?! A если Мешковского еще и подпоить, то он вообще вывалит на бедную журналистку все местные сплетни, и у нее возникнет впечатление, что Кислоярск – это один сплошной притон развратников и извращенцев, включая самые высшие круги.

– Ну, не будем драматизировать, – успокаивающе произнес Василий. – Я проверю ее контакты. Вы не в курсе, где она сейчас?

– По последним данным, объект Ч. уже покинул квартиру Мешковского на Родниковой улице 53/55 и движется в сторону отеля. Сейчас госпожа Чаликова, скорее всего, у себя в номере.

– Ну вот и прекрасно. Когда у нее интервью с Разбойниковым?

– Завтра в полдень.

– Тогда сегодня я встречусь с Геракловым, а завтра утром – с Мешковским. Постараюсь прощупать круг тем, интересующих госпожу Чаликову.

* * *

«Должно быть, Чаликова еще в Москве изучала обстановку в Кислоярской Pеспублике, – размышлял Дубов, машинально ведя „Москвич“ в сторону Московской улицы, где проживал политик Гераклов. – И то, что она отправилась к вечному оппозиционеру раньше, чем, скажем, в Президентскую администрацию, означает, что Чаликова отнюдь не собирается писать что-то официально-парадное. И потом, вряд ли люди Разбойникова, с которыми она предположительно сотрудничает, одобрили бы подобные контакты. Или она ведет свою игру?.. Еще вопрос – в какой момент у нее возникла мысль посетить Мешковского – еще раньше или только после встречи с Геракловым? На первый взгляд – какая разница? Но и это может оказаться очень существенным…»

В личном знакомстве с Константином Филипповичем Геракловым Василий Дубов не состоял, но был о нем немало наслышан. Несколько лет назад Гераклов играл видную роль в так называемом Народном Пробуждении, а пиком его политической карьеры стало личное участие в аресте Александра Петровича Разбойникова после провала красного путча и провозглашения свободной Кислоярской Республики. Однако затем его путь политического деятеля медленно, но верно пошел под гору – у руля нового государства встали искушенные в подковерных интригах бывшие партийные секретари «второго эшелона», а имя пламенного Гераклова стало понемногу забываться. Единственное, что слышал Василий о Гераклове за последнее время (правда, от его явных и тайных недоброжелателей) – это то, что он совсем «съехал с крыши» и ударился в кришнаизм.

Последний слух отчасти подтвердился – дверь сыщику открыл невзрачного вида человек в очках и в белом балахоне, а пахло в квартире какими-то восточными благовониями.

– Что-то снова все про меня вспомнили, – с еле скрываемой радостью промолвил Гераклов, когда гость представился. – То журналистка из Москвы, то вы теперь. Харе Кришна, Харе Рама…

– Я пришел как раз по поводу вашего интервью с Чаликовой, – с ходу заявил сыщик. – То есть ее интервью с вами.

– Вот как? – несколько удивился Гераклов. – И что же вас интересует?

– Меня интересует, о чем вы с ней говорили, – пояснил Дубов. – И желательно во всех подробностях.

– A, ну ясно. Мы говорили о путях Российской и Кислоярской демократии и о влиянии учения Кришны на общественную нравственность и развитие мировой культуры.

– A конкретнее? – попросил Дубов.

– Конкретнее можете спросить у самой госпожи Чаликовой, – предложил Гераклов. Детектив нахмурился:

– Господин Гераклов, уклонениями от ответа вы только усугубляете собственное положение.

– Вы что, мне угрожаете? – насмешливо пожал плечами политик. – Не вы первый. Разбойников во время путча уже грозился меня расстрелять, а где он теперь?

«Эх, была – не была», решился Дубов слегка приоткрыть карты.

– Константин Филиппович, я совсем не собирался вам угрожать. Под угрозой само существование нашего государства, а значит – и ваша жизнь. Думаю, что вы у них в расстрельном списке один из первых кандидатов.

– Ну вот, опять, – вздохнул Гераклов, поправляя балахон. A Дубов решительно продолжал:

– Сегодня Чаликова побывала у вас, а завтра отправится в тюрьму брать интервью у вашего приятеля Разбойникова. И во время интервью он передаст ей записку для своих товарищей на воле. Собственно, товарищи это интервью и устроили. И очень возможно, что главный «товарищ» – это сам Феликс Эдуардович Железякин, если вам знакомо это имя…

Гераклов порывисто вскочил:

– Значит, Чаликова в сговоре с этими бандитами! A я, дурак, разоткровенничался с ней!

Дубов покачал головой:

– Ну, насколько Чаликова с ними в сговоре, это еще вопрос. Степень ее участия нам предстоит установить. Поэтому вы должны вспомнить все – и о чем рассказывали Чаликовой, и чем она особо интересовалась.

Минутку помолчав (и, видимо, мысленно советуясь с богами Индийского пантеона), Гераклов ответил:

– Знаете, Василий Николаич, если бы на вашем месте был кто-то из наших милицейских инспекторов, а тем более из людей Коржикова, то я бы не стал ничего говорить. Но о вас я слышал как о честном и порядочном человеке, и потому расскажу вам все, что знаю. – Гераклов еще немного помолчал, беззвучно шепча мантры. – Собственно, никакого интервью Чаликова у меня не брала, во всяком случае, диктофон не включала и ничего в блокнот не записывала. Мы просто побеседовали, но, как говорится, не для протокола. Она, помнится, более всего интересовалась путчем и арестом Разбойникова.

– A вы?

– Ну, я ей все рассказал – и как строил баррикады, и как арестовывал лидера путчистов, и как потом наши распрекрасные власти свели на нет все, что было хорошего и светлого в Кислоярской мирной революции.

– Ну хорошо, а о чем она еще расспрашивала?

– Еще о бывших руководителях здешнего КГБ и прокуратуры – Железякине и Рейкине.

– Так-так, – задумался Дубов. – Значит, о Железякине и Рейкине… Дело приобретает опасный оборот.

Это замечание имело под собой веские основания – бывший прокурор Антон Степанович Рейкин был одним из активнейших членов той шайки, глава которой вот уже несколько лет сидел в Кислоярском централе. В августе 1991 года ему, в отличие от Разбойникова, удалось скрыться от правоохранительных органов, но с тех пор его присутствие все время так или иначе ощущалось – даже расследуя чисто уголовные преступления, и Дубов, и сотрудники милиции нередко сталкивались с его прямыми или косвенными следами.

– Константин Филиппович, как вы думаете – почему Чаликова обратилась именно к вам? – спросил детектив. – Неужели вам известно больше, чем другим?

– Другие не так болтливы, как я, – печально ответил Гераклов. – Язык мой – враг мой. Если бы я умел вовремя молчать, то сидел бы не здесь, а в Кабинете Министров!.. Но с вами-то я могу быть откровенным. Видите ли, в чем дело. В августе девяносто первого, когда мы переняли архив и картотеку КГБ, была создана специальная комиссия по их анализу. В нее включили и меня как представителя прогрессивной общественности.

– Да, я слышал об этой комиссии, – кивнул Дубов. Гераклов продолжал:

– Ну вот, когда мы начали разбор документов, то столкнулись с довольно странным явлением: с органами сотрудничали почти исключительно те кислоярцы, кто уже умер, или переменил место жительства, или давно отошел от дел. И мне сразу стало ясно – чекисты заранее предполагали, чем все кончится, и рассортировали материалы, причем наиболее ценную и взрывоопасную часть где-то припрятали.

– Железякин?! – воскликнул Василий.

– Не сомневаюсь. A с чего это он, как вы думаете, так шикует? Не с ресторана же своего, этого, как его, «Три яйца всмятку». Ясно, что он живет шантажом. Те из бывших агентов, кто вышел в бизнесмены, просто платят ему дань, депутаты проталкивают в парламенте нужные ему решения, судьи выносят соответствующие приговоры, ну и так далее. И все под угрозой, что он пустит в дело компрометирующие материалы. То есть я, конечно, не знаю, как все это происходит на самом деле…

– Ну, тут уж технология, отработанная веками, – заметил Василий.

– Видимо, так, – кивнул Гераклов. – Но один раз чекистский компромат все же был пущен в ход, и притом самым топорным способом. Вы помните самоубийство пресс-секретаря Президента – ну, того, кто был до Глухаревой?

– Да, что-то припоминаю. Он еще оставил какую-то путаную предсмертную записку в том смысле, что «не то я галоши украл, не то у меня галоши украли».

– Я могу вам рассказать, как все было на самом деле, – продолжал Константин Филиппович, – так как и сам, увы, оказался замешан в этом некрасивом деле. Если вы помните, сразу после путча было приостановлено издание целого ряда проимперских газет, в том числе «Красной панорамы». И шла дискуссия – закрыть вообще, или все-таки разрешить им выходить. Главным сторонником закрытия выступал как раз покойный пресс-секретарь. И вот буквально накануне принятия окончательного решения по «Красной панораме» я нахожу у себя в почтовом ящике учетную карточку агента КГБ с именем и фамилией пресс-секретаря Президента. A дальше следует длинный список сообщений агента с 1961 по 1991 год с пометками – «уплачено десять рублей», «уплачено двадцать рублей» и так далее. Мне бы сначала выяснить, что это такое и, как говорят у вас, криминалистов, «кому это выгодно», а я сразу побежал с этой карточкой в «чекистскую комиссию». Ну, разгорелся скандал, пресс-секретарь застрелился, а «Красная панорама» под шумок возобновила выход, хотя и без слова «Красная». Потом, правда, выяснилось, что эта учетная карточка была не то чтобы фальшивкой, но и не совсем настоящей. Оказывается, чекисты тоже занимались приписками и причисляли к завербованным агентам множество людей, которые об этом даже не подозревали, а донесения писали сами и гонорар за них клали себе в карман. Именно таким «агентом» и был будущий пресс-секретарь, а позже выяснилось, что его подписи – неумелая подделка. Так что они знали, как подкинуть компромат, чтобы самим не «засвечиваться».

Василий взглянул на часы:

– Кажется, поздно, а у меня нет времени – завтра Чаликова отправляется к Разбойникову. Поэтому последний вопрос. Постарайтесь припомнить, не заходила ли у вас речь о рекламном агенте Мешковском?

– Как же, заходила, – не задумываясь, ответил Гераклов. – Как бы невзначай госпожа Чаликова что-то спросила о сексуальной ориентации наших бывших руководителей.

– Кого именно?

– Кажется, Рейкина. Или даже самого Железякина… Нет, не помню.

– И что же вы?

– Ну, я ответил, что предоставляю каждому заниматься любовью в соответствии с его пристрастиями: гетеросексуальной любовью, гомосексуальной любовью, хоть скотоложеством – лишь бы другим не мешали. A если эта проблема так уж интересует госпожу Чаликову, то ей лучше всего обратится к Александру Мешковскому – он даст самые исчерпывающие консультации.

– A что же Чаликова?

– Ну, она кивнула и повернула разговор на другую тему.

– Ну что ж, Константин Филиппович, – сказал Дубов, – спасибо вам за помощь. Если что, я снова к вам обращусь. A пока позвольте откланяться.

* * *

Ведя «Москвич» по вечерним улицам, Дубов переваривал полученную информацию:

«Что ж, теперь мне ясно, почему уцелела „Панорама“. Но это, конечно, детали. Разгадка самоубийства бывшего пресс-секретаря президента? Не думаю, что это дело стоит теперь ворошить. Здесь другое – зачем Феликс подкинул компромат, вместо того чтобы его просто пошантажировать? Ответ один – ему нужно было освободить должность для Анны Сергеевны. Хотя и здесь, наверное, все сложнее… Да нет, от Гераклова я узнал в основном лишь то, что и так лежало на поверхности. Чует моя душенька, что более ценные сведения раздобуду у Мешковского…»

* * *

Утром Дубов отправился к рекламному агенту Александру Мешковскому, с которым был давно, хотя и не близко знаком и которого считал кем-то вроде своего общественного осведомителя. Правда, сам господин Мешковский об этом не догадывался. По роду своих профессиональных обязанностей и половых наклонностей Мешковский имел весьма обширный круг знакомств в самых разных слоях и всегда был в курсе событий, в том числе и скрытых от широкой общественности.

Для получения интересующих сведений Дубов обычно заявлялся к Мешковскому с бутылкой водки и, дождавшись вхождения рекламного агента в стадию среднего подпития, начинал расспросы. Правда, по опыту детектив знал, что успеть нужно в сравнительно короткий срок между наступлением средней стадии и тем моментом, когда Мешковский ставил на проигрыватель свою любимую пластинку с Пугачевой, Кобзоном или аргентинским танго и начинал танцевать, ритмично раздеваясь под музыку либо до нижнего белья, либо до полного обнажения – в зависимости от качества водки.

* * *

Чтобы застать господина Мешковского, Василий отправился к нему с утра пораньше. Сыщику повезло – Мешковский был дома один и маялся «после вчерашнего». Увидев в руках гостя бутылку, рекламный агент очень обрадовался и тут же стал накрывать на стол.

– Ну, Сашульчик, я слышал, вами вчера интересовалась московская знаменитость? – приступил Дубов к расспросам после первой рюмки, которую Мешковский мгновенно опрокинул в себя.

– Да, интересовалась, – закусил соленым огурчиком Мешковский. -Очень милая дама. Будь я гетеросексуалом, то непременно за нею приударил бы.

– A если не секрет, о чем вы с нею говорили? – подлил Дубов Мешковскому еще пол рюмочки.

– O, ну она оказалась очень толерантной к моей сексуальной ориентации, не обзывала гомиком и извращенцем, как некоторые из наших с вами земляков. Тем более что и, так сказать, в высших сферах у нас распространены разного рода нетрадиционные виды любви. Помнится, госпожа Чаликова поведала мне об одном пикантном случае из московской хай-лайф, когда некий министр пришел на свидание к другому министру, а в это время известный транссескуал Марычев… – Хозяин опрокинул пол рюмочки и трясущимися пальцами потянулся за закуской. Воспользовавшись паузой в словоиспусканиях Мешковского, Дубов сказал:

– Ну да ладно, бог с ними, и с московскими министрами, и с Марычевым. Ведь госпожа Чаликова спрашивала вас о сексуальной ориентации некоторых представителей здешней политической элиты, не так ли? – Василий подлил еще пол рюмки. – O ком конкретно – о президенте Яйцыне, о майоре Селезне, о министрах, депутатах парламента?

Мешковский схватил рюмку, выпил и игриво взглянул на гостя:

– A отчего это частный сыщик так интересуется сексуальной ориентацией майора Cелезня? Учтите, душенька, я сам на него глазик положил и надеюсь когда-нибудь залучить к себе в гости.

– Обещаю, что и не посмотрю в его сторону, – клятвенно стукнул себя в грудь Василий. – Так о чем у вас спрашивала Чаликова? Постарайтесь вспомнить. – C этими словами детектив сделал движение, которое можно было понять так, как будто он собирается вернуть недопитую бутылку себе в портфель.

Именно так и поняв жест Дубова, рекламный агент засуетился и изобразил на лице глубокое напряжение мысли:

– Да-да-да… Она что-то спрашивала насчет сексуальной ориентации государственных мужей, но не нынешних, а прошедших.

– Кого именно? – напирал Василий.

– Ну, Рейкина, – нехотя ответил Мешковский.

– И что вы ей ответили? – Дубов налил полную рюмку.

– Ну, ответил все, как было. – Рюмка мгновенно опустела. – Рассказал ей о невинных забавах этого милого прокурорчика.

– И что же именно?

– Ну, то, что он, некоторым образом, коллега Марычева, только груди носит не поверх, а пониз одежды.

– В каком смысле? Откуда вы знаете?

– В том смысле, что Рейкин – типичный транссексуал, любит наряжаться в дамские платья. Помнится, этим еще грешил и незабвенный Александр Федорович Керенский…

Дубов подлил Мешковскому еще пол рюмки:

– Откуда у вас такие сведения?

– Ну, это общеизвестный факт, – выпил Мешковский.

– Что, транссексуализм прокурора Рейкина?

– Да нет, присяжного поверенного Керенского.

– A я спрашиваю о Рейкине. – Заметив, что хозяин уже поглядывает в сторону проигрывателя, гость налил треть рюмки.

– O, ну, с Рейкиным целая история. Еще в годы советской власти я был «голубым», а он – «трансом». Но он, кроме того, был прокурором, а я… -Мешковский безнадежно махнул рукой.

– Ну, ну, – поторопил его Дубов. – Он был прокурором, а вы?

– A я – простым педиком, которого могли в любой момент арестовать и посадить. И вот Антон Степаныч вызывал меня к себе и, угрожая возбудить уголовное дело, переодевался в женское белье и заставлял себя трахать, пардон за выражение.

– И что, все это вы рассказали Чаликовой? – изумился детектив.

– Да! – гордо ответил рекламный агент. – Теперь мне нечего скрывать. Это раньше я был поганым извращенцем, а теперь открыто могу смотреть всем в глаза! – C этими словами господин Мешковский поднялся из-за стола, поставил на проигрыватель пластинку Пугачевой и под песню «Ах, какой был мужчина -настоящий полковник» начал что-то отчебучивать ногами, одновременно скидывая с себя всю одежду. Поняв, что больше ничего от Мешковского не добьется, Дубов кинул в рот кусок соленого огурчика и тихо покинул квартиру рекламного агента, который этого даже не заметил, занятый танцевально-раздевательным процессом.

* * *

От Мешковского Дубов отправился в сторону городской тюрьмы, где впервые должен был увидеть свою подопечную – Надежду Чаликову. Поскольку времени до полудня оставалось достаточно, Василий ехал медленно. Но мысль его работала не переставая:

– Рейкин… Бывший прокурор Рейкин… Находящийся в розыске Антон Степанович Рейкин – транссексуал? – Почувствовав, что интенсивный мыслительный процесс отвлекает его внимание от уличного движения, Дубов свернул в тихий переулок и остановил «Москвич» возле тротуара. Теперь он мог достать свой рабочий блокнот и сконцентрироваться на главном:

– Итак, Рейкин – транссексуал и любит наряжаться в женское платье. В настоящее время находится на нелегальном положении. – Василий перелистал последние несколько страниц записной книжки. – По словам Анны Сергеевны Глухаревой, ее вешали и насиловали трое мужчин, из которых она знает только Феликса Железякина, и с ними одна женщина. Так как глаза у Анны Сергеевны были завязаны, она определила мужчин по голосам, а женщину – по запаху косметики. Далее, Вероника, племянница генерала Курского, видела автомобиль, в котором ехал Железякин, а с ним – незнакомые Веронике женщина и мужчина. По времени наблюдения, по ремонту на дороге и некоторым другим приметам я уже установил, что речь идет об одной и той же группе людей. Вывод: Анну Сергеевну насиловали не четыре, а три человека – Железякин, кто-то еще, и бывший прокурор Рейкин в дамском платье и воняющий дамской же косметикой. -Василий перелистал еще несколько страничек назад. – Теперь ограбление сберкассы, в котором участвовала женщина. Думаю, не будет слишком фантастичным предположение, что и здесь женщиной был прокурор Рейкин. Тем более что для повязки на глаза Глухаревой использовали кусок инкассаторского мешка. Кто был ее, то есть его сообщником? Феликс Железякин? Нет, зачем ему самому грабить, если он легко может добывать деньги более простым способом – шантажом. A не был ли им тот третий человек, что участвовал в осквернении Анны Сергеевны? – Дубов взглянул на часы. – Ну хорошо, минут через десять поеду. Теперь вернемся к Чаликовой и попытаемся в свете последних сведений взглянуть на ее контакты в Кислоярске. Едва поселившись в гостинице, она отправляется к Гераклову, а от него – к Мешковскому. У обоих она интересуется участниками путча, в частности – их сексуальной ориентацией, а в особенности – сексуальной ориентацией Рейкина. Стало быть, госпожа Чаликова уже что-то знала, или о чем-то догадывалась. A вот еще интересный момент – едва она поселилась в номере, как вступила в контакт с другими постояльцами – профессором Иваном Петровичем Ольховским и госпожой Антониной Степановной Гречкиной… – Василий вновь глянул на часы. – Пора. – И он резко завел автомобиль.