Текст книги "Лесная невеста. Проклятие Дивины"

– Девушка, да? – понятливо отозвалась Лютава. Она знала, чем оплачивается покровительство вилы.

– Да.

– Ну, тогда ясно. А ему ведь девушки не нужны. – Печальный и нежный взгляд Лютавы снова устремился к брату. – То есть нужны, но среди простых девушек он себе вовек пары не найдет. Только она и может…

– Ну, два черевья пара. – Зимобор встряхнулся и встал. – Давай, показывай твое серебро, волк бессовестный!

Лютомер тоже встал, все еще улыбаясь. «Тогда нам никто не будет страшен… – Тогда вам ничего этого не будет нужно…» Куда приведут этих двоих тропы незримого мира – Зимобор не мог придумать, да и не хотел. У него была своя дорога.

* * *

На другое утро смолянское полюдье тронулось в дальнейший путь. Лютаву ее брат-оборотень увез на санях куда-то вверх по Угре, причем на прощание она так улыбалась Зимобору и делала такие выразительные попытки поцеловать его издалека, что вся дружина покатывалась со смеху. Зимобор отлично знал, что угрянка притворяется, но все равно почему-то было приятно.

Следующие десять или двенадцать дней похода протекли тихо и спокойно. Обоз полз вверх по Угре, останавливаясь в весях или редких городках. Но мало того, что никто больше не собирал дружину с рогатинами. По всей реке о смолянах уже знали и приготовили дань, которую отдавали безропотно, с видом, конечно, унылым, но покорным.

– Князь Волков приходил, – поведал старейшина одного гнезда. – И человеческим голосом сказал: кто дани не даст, у того всю скотину по весне порешу. Попробуй тут не дать – и так на всю весь три коровы да две лошади осталось, пахать на себе будем…

Лютомер честно выполнял уговор. И в лесу между верховьями Угры и Десны Зимобор сам увидел Князя Волков.

Он пришел среди бела дня, огромный белый волк на белом снегу. Пришел и сел посреди дороги, склонил набок голову и стал ждать. Смоляне застыли, изуменные этим зрелищем. Огромный зверь не нападал, не убегал, а просто ждал чего-то.

– Тихо всем! – Зимобор махнул рукой, и копья опустились. – Я сейчас.

Он сошел с коня, приблизился к волку и остановился, не доходя пару шагов. Потом вынул из-за пазухи венок вещей вилы, подержал его на ладонях, вдохнул в последний раз чарующий запах сухих цветов, в которых вечно жила весна. Весна, уже такая близкая.

Вот и все. Больше не придет к нему дева, прекраснее самой мечты, с жемчужным станом, небесными очами и каплями росы в волосах. Никто больше не прикроет его от чужих клинков – кроме его собственной силы и умения. Ничья удача ему больше не поможет, кроме его собственной.

Но и это не так уж мало. Не будь он удачлив от рождения, разве полюбила бы его вещая вила, Дева Будущего? Вот так-то!

Зимобор осторожно положил венок на снег, уже темный и слегка подтаявший, и отступил на несколько шагов.

– Владей! – вполголоса, чтобы услышал только волк, сказал он. – Пусть служит тебе, как мне служил, пусть исполнит твои желания, как мои исполнял. И чтобы тебе не жалеть о том, что сделал, как я…

Огромный белый волк бережно взял венок в зубы и сошел с дороги. Миг – и пушистый белый хвост мелькнул среди заснеженных деревьев. И где он, волк, был или померещился? Даже следов огромных лап на твердой, чуть подтаявшей снеговой корке не осталось.

Зимобор положил руку на грудь, там, где больше полугода лежал венок вилы. Запах ландыша еще витал рядом, но становился все слабее и слабее…

Глава четвертая

Первые несколько дней после бегства из Годомля Избрана не задумывалась над тем, куда они направляются. Ее заботило только, чтобы уйти как можно дальше и затеряться в лесах. Зима не лето, двигаться можно лишь по замерзшим рекам, иначе завязнешь в снегу, поэтому у возможной погони все направления поиска будут наперечет. Хедин вел дружину, петляя по лесным речушкам, и дней за десять они ни разу не вышли к жилью. Дичи в лесу хватало, так что голодать не приходилось, но соль скоро кончилась, и княгиня с трудом могла заставить себя есть несоленое мясо. Самим варягам было все равно. Эти люди могли бы, не морщась, есть сырую рыбу или похлебку из лягушек, и то, что уже десять дней у них не было возможности умыться и переночевать под крышей, их совершенно не беспокоило.

Но Избрана вскоре уже готова была проклинать все на свете. Cвою жизнь она провела в избе среди челядинок, и теперь, грязная, пропахшая дымом, с нерасчесанной косой, уставшая от постоянного холода и ночевок на еловом лапнике, положенном прямо на снег, была противна сама себе. Ожидая погони, которая могла появиться в любую минуту, она даже не решалась снова надеть женскую одежду и была вынуждена терпеть собственный нелепый вид – в портах, в больших мужских поршнях и широком коротком кожухе, она выглядела немногим лучше неуклюжего соломенного Ярилы, которого в летние праздники наряжают только для того, чтобы тут же растерзать[14]14
  Обычай, известный еще как «похороны Ярилы» – обряд растерзания в середине лета чучела Ярилы, бога производительных сил природы, что означает переход от роста и расцвета к вызреванию.


[Закрыть].

От жалоб и сожалений ее удерживали только гордость и сознание, что она сама так решила и сама выбрала именно этот путь. Она скорее согласилась бы замерзнуть в лесу, чем позволить навязать себе чужую волю.

– Куда мы идем? – однажды спросила она Хедина. – Я все время жду погони. Ты знаешь в этих краях хоть какое-нибудь укрытие?

Был еще один темный и холодный вечер из вереницы таких же вечеров. Дружина выбрала поляну для ночлега, нарубила веток, а для княгини сделали нечто вроде шалаша под низко опущенными лапами старой ели. От ветра он еще спасал, но от мороза – ничуть, и Избрана с содроганием думала, что ей опять предстоит холодная ночь – когда кончик носа, высунутый из-под шкуры, замерзает до бесчувствия. На стены шалаша варяги набросали снега, а внутрь, пока Избрана сидела у костра, Хедин послал Эйнара и Сиггейра, «чтобы надышали». Поначалу он предлагал ей и спать между двоих мужчин, ведь так гораздо теплее, но Избрана отказалась: что о ней будут говорить, когда они наконец выберутся к людям!

– Нас не будут искать в этой стороне, – ответил варяг. – Нас будут выслеживать в направлении Смолянска или каких-нибудь ваших городов.

– А мы куда идем? – Избрана беспомощно огляделась.

– К плесковским кривичам.

– Зачем? – изумилась княгиня.

До этого она думала, Хедин бесцельно кружит по лесам, чтобы сбить погоню со следа, но конечной их целью будет все-таки Смолянск или какой-то из своих городов.

– А затем, что только там тебя не достанет твой брат Зимобор и его новый родич Столпомер.

– Но я должна быть в Смолянске! Там все наши люди, там…

– В Смолянске ты больше не княгиня, и ты это знаешь не хуже меня, только не хочешь признаться. Все смолянские мужи давно ждали, когда ты споткнешься и дашь им повод сбросить власть женщины. Каждый из них у себя дома подчиняется жене, но никто не согласен склонять голову перед женщиной на глазах у всего народа! – Хедин ухмыльнулся. – Ты проиграла битву, а твой брат ее выиграл. Теперь его встретят в Смолянске как князя. И где бы ты ни оказалась, на своей земле он больше не даст тебе воли. Я бы на его месте предложил выбор: или ты выходишь замуж за того, кого он укажет, или отправляешься служить богиням в какое-нибудь из уважаемых и далеких от Смолянска святилищ. Тебе это нравится?

– Нет!

– Вот и я подумал, что тебе это не понравится, – невозмутимо согласился Хедин. – Я ведь знаю тебя, княгиня, мы с тобой знакомы не первый год. А твой брат очень обрадуется мысли выдать тебя не за кого-нибудь, а за Столпомера. Ему ведь тоже нужно получше скрепить этот союз, который сделал его князем. А Столпомер обрадуется случаю получить такую знатную, к тому же молодую и красивую жену. Его королева давно умерла, дети погибли, у него нет наследников, и ему нужны новые дети от знатной жены, чтобы его род получил достойное продолжение. Так что этим союзом все останутся довольны. Он даже для тебя был бы совсем не худшим выходом из положения, если бы ты не была так упряма и своевольна. Но ты ведь никогда не смиришься с тем, что тебе навязали против твоей воли, и будешь всю жизнь несчастна, если не сможешь отомстить. А мстить своему мужу и отцу своих детей… Гудрун уже пробовала, только это никому счастья не принесло[15]15
  Гудрун – героиня древнегерманского эпоса, убившая своих детей, чтобы отомстить их отцу, своему мужу, который погубил ее братьев.


[Закрыть].

– Но что мне делать у плесковских кривичей? – спросила Избрана. Ее задело то, что Хедин так открыто говорит с ней о ее упрямстве и своеволии, но она знала, что он прав. – Можно подумать, что там мне очень обрадуются! Мы с ними даже не в родстве! И мой отец с ними воевал, и дед с ними воевал, и даже прадед воевал!

– И это хорошо! – Хедин кивнул с таким удовлетворением, как будто тут и впрямь было что-то хорошее. – Я слышал, что плесковскому князю Вольгасту в последние годы не везло. Его жена умерла в первый голодный год от какой-то повальной болезни, потом он обручился с дочерью латгальского князя, но она обманула его и вышла за другого. Короче, князь Вольгаст сейчас обижен и зол на весь свет.

– И поэтому я должна к нему ехать! – с издевкой подхватила Избрана.

– Поэтому! – подтвердил Хедин. – У тебя сейчас тоже врагов гораздо больше, чем друзей, вы с ним друг друга поймете. А дальше возможно вот что. Ты меня слушаешь?

– А кого же еще мне слушать? – отозвалась Избрана, не отрывая мрачного взгляда от огня.

– Так вот. Если тебе еще не надоело воевать, то ты можешь попросить у Вольгаста войска, как твой брат попросил у Столпомера. Конечно, он тебе поможет не задаром, и какую-то часть земли придется ему отдать, но это лучше, чем лишиться всего. А если тебе надоело воевать, или если князь Вольгаст не захочет идти в поход и ради чужих земель подставлять под меч свою голову, то ты можешь просто выйти за него замуж.

– Что? – Избрана широко раскрыла глаза. – Просто выйти за него замуж?

– Конечно. – Хедин поднялся, взял из кучи мерзлого хвороста толстый сук, с хрустом переломил и бросил в костер. Избрана поморщилась, уклоняясь от тучи искр и золы. – Он остался без невесты, и теперь ему нужна другая, не менее знатная. Иначе он будет опозорен. А ты ничуть не хуже ее. И ваш брак будет очень удачным выходом и для тебя, и для него, и для нас.

– Для вас?

– Для меня и ребят. – Хедин кивнул на дружину, которая тесными кругами сидела возле нескольких костров. Где-то спорили, где-то играли в кости на маленькой походной доске, а у дальнего костра Лейдольв Сказитель уже который вечер подряд тянул длиннющую песнь про древнего конунга Хативульфа и троих его сыновей. – Нам ведь тоже не слишком нравится жить в лесу. Мы хотим иметь теплый дом, мясо на вертеле, пиво в бочонке и серебро в кошельке. Мы заслужили это, Фенрир меня возьми! И ты дашь нам это – не в Смолянске, так в Плескове. Это нам все равно. Когда ты станешь княгиней в Плескове, ты снова сможешь содержать собственную дружину.

– Так ты, значит, все это время заботился о себе! – Избрана уколола его гневным взглядом.

– А не заботится о себе только дурак! – Хедин ничуть не смутился. – Будь я дураком, я бы не дожил до таких лет. У твоего брата нам нечего ждать хорошего. Он ведь наверняка помнит, как его тогда вечером встретили возле курганов.

– Так ты сам сбежал из Смолянска! А я думала, что ты предан мне! Ведь я спасла тебя от виселицы, ты не забыл?

– Не забыл. Я никогда ничего не забываю, ни хорошего, ни плохого. Чем ты недовольна? Что еще я и ребята должны были для тебя сделать? Мы увезли тебя от врагов, прячем и везем туда, где ты устроишься получше. Ты приедешь не одна, как нищенка, а со своей дружиной. И если нас плохо встретят, мы силой заставим уважать и нас, и тебя! А клясться, что мы готовы на смерть ради твоих прекрасных глаз, – кому это надо? Мы верим в тебя, а это уже немало. Мы верим, что в конце концов ты обеспечишь нам и кров, и еду, и уважение. Мы продолжаем считать тебя своим вождем, хотя ты женщина и проиграла войну! Мы преданы тебе гораздо больше, чем твои смолянские хёвдинги! И если тебе этого мало, то ты не так умна, как я о тебе думал.

– Этого хватит, – обронила Избрана.

Он опять был прав. Варяги остались с ней, когда свои ее предали. И глупо обвинять их в том, что они заботятся и о себе тоже.

– А если он не захочет на мне жениться? – спросила она чуть погодя.

– Тогда наши дороги разойдутся. Там в Плескове есть святилище, которым заправляют женщины княжеского рода. Ты пойдешь туда, а мы найдем себе другого вождя. Там же близко море. А на море есть и торговые люди, и «морские конунги»[16]16
  Морскими конунгами в Скандинавии назывались предводители дружин на кораблях, хотя не имели никаких земельных владений, а нанимались на службу или занимались грабежом.


[Закрыть].

Избрана помолчала. Вот она и оказалась не хозяйкой, а пленницей собственной дружины.

– Но ведь это получается ничем не лучше! – в сердцах воскликнула она. – Ничуть не лучше того, от чего я уехала! Брат выдал бы меня за Столпомера, а вы хотите выдать за Волегостя плесковского, а я не хочу выходить ни за того, ни за другого!

– Разница есть! – весомо поправил Хедин. – За Столпомера тебя выдавали силой, а за Вольгаста ты выйдешь по собственной воле. Ты сильна духом, и ты сможешь заставить себя сделать то, чего требует твоя честь. И чем выше цену человек платит, тем больше ему достается почета и уважения! Ты думаешь, Сигне было легко войти в горящий дом, чтобы погибнуть с мужем, которого она ненавидела? Или Брюнхильд легко решилась подстроить убийство Сигурда, которого любила так сильно, что без него сама не хотела жить? Или королеве Асе было очень приятно поджечь дом, в котором находилась она сама, ее старый отец и вся дружина, а за стенами стояло вражеское войско? Подумай об этом, а если забыла, то мы сейчас свистнем Лейдольву и он тебе заново споет про них. По сравнению с этим твой жребий – тьфу, легче легкого. Тебе предлагается брак с равным по происхождению женихом, почетное положение, для которого ты рождена. Ты уже пробовала быть конунгом и убедилась, что это не по тебе, – так стань женой и матерью конунгов, это у тебя получится лучше! Даже если это для тебя жертва – осознай, что это необходимо, и решись, для этого у тебя хватит и ума, и силы. Заставить себя самому гораздо почетнее, чем ждать, пока тебя заставят другие. А повоевать с братом вы успеете и потом, когда будет более подходящее время. С местью не надо торопиться. Главное, не уронить своей чести. А к тому, кто сохранил честь, приходит и удача.

Избрана слушала его молча, не отрывая глаз от огня. Да, по сравнению с героинями варяжских сказаний ее судьба была совсем легкой. Хедин убеждал ее, что она сама решилась выйти за Волегостя плесковского, а значит, это гораздо легче, чем выйти за полотеского князя, подчиняясь чужой воле. И она уже верила, что действительно сама так захотела и может гордиться силой своего духа. Думать иначе теперь, когда у нее не осталось других утешений, было бы слишком унизительно.

* * *

Когда они наконец достигли берегов реки Великой, началась оттепель. Лед местами был ненадежным, изобиловал полыньями, и часто приходилось пробираться по грязным, топким берегам. Избрана ехала верхом, но все равно за день совсем выбивалась из сил. Утешало ее только то, что теперь, скорее всего, погони можно было не опасаться.

На земле плесковских кривичей они отважились несколько раз переночевать под крышей. Не везде соглашались пускать на ночлег дружину из сорока человек, да еще и варягов, но два или три раза Избране все же удалось провести ночь на обычной постели, даже помывшись перед этим. И хотя жестким засаленным лежанкам было далеко до тех, к которым она привыкла, а в тесных полуземлянках дым ел глаза, все же это было гораздо лучше, чем спать под открытым небом, и в такие вечера она была почти счастлива. Она уже боялась, что совсем одичает за время этого бесконечного путешествия и выйдет к людям, обросшая мхом или шерстью, как лешачиха. На нее, единственную женщину среди сорока мужчин, косились с удивлением и недоверием, но она никому ничего не собиралась объяснять и вообще не пускалась в разговоры с хозяевами.

Обдумав слова Хедина, Избрана убедилась в его правоте. Хитрый и опытный варяг все рассчитал. Древнейшей столицей северных кривичей был город Изборск, а Плесков до последнего времени мало чем отличался от обычной веси. Лишь несколько десятилетий назад князь Вадимер, один из младших братьев изборского князя, то ли поссорившись с родней, то ли откликнувшись на просьбы плесковичей, которых одолевали набегами варяги, пришел туда на княжение и построил на мысу у слияния Плесковы и Великой крепостную стену, превратив весь в настоящий город. Нынешний князь, Волегость, которого варяги называли Вольгастом, был единственным сыном Вадимера. Повзрослев, он закрепил свое положение женитьбой на одной из дочерей ильмерьского князя Гостивита – той самой, что недавно умерла. Теперь, когда он лишился и жены, и поддержки ильмерьских поозёр, жена из другого княжеского рода будет ему весьма кстати. К тому же сам город Изборск назван в честь основателя, князя Избора, младшего внука самого Крива, прародителя всех кривичей, а Избор получил имя в честь Избраны, сестры своей матери.

Одну из последних ночей они провели в городке Богумилове. Хедин погнал всю заросшую и одичавшую дружину в баню, потом велел чистить оружие, чинить обтрепанную одежду и вообще распорядился, чтобы «ребята» привели в достойный вид себя и свое снаряжение. Избрана за эти три дня отдохнула, женщины выстирали ее платье, так что из Богумилова она выехала уже более-менее похожей на княгиню. Конечно, она еще была бледна, но к ней вернулся почти по-прежнему уверенный и горделивый вид. Сейчас это было необходимо.

Кроме того, в Богумилове они собрали кое-какие сведения. Здешние хозяева рассказали, что осенью князь Волегость хотел было собрать войско, чтобы идти на летиголу – мстить тамошнему князю и его новому зятю за то, что у него отняли невесту. Но из этой затеи ничего не вышло: после двух голодных лет осталось не много людей, способных носить оружие, и выделить припасы на дорогу было невозможно. В конце концов князь ограничился посильной данью и ушел со своей ближней дружиной. Вернулся он уже или нет, в Богумилове не знали.

– Если он еще не вернулся, это хуже, – заметил Хедин. – Тогда придется ждать, а нам уже почти нечем. В смысле, нечем жить. Тебе придется дожидаться его в святилище, а мы наймемся в дружину кого-нибудь из торговых людей. Но еще совсем зима, с купцами не густо. До весны нам будет трудновато дотянуть.

– Думаю, вы найдете выход, – обронила Избрана.

– Само собой, найдем. Если сорок вооруженных мужчин не найдут себе хлеба и мяса – это не мужчины, а слизняки, которым только и остается подохнуть.

В последний раз они устроились ночевать в веси, где больше половины домов стояли пустыми. Где-то хозяева вымерли, а многих оставшихся, как рассказали уцелевшие, увезли заморские разбойники. Здесь ко всем бедам голодных годов прибавилась еще и эта: прослышав, какое несчастье ослабило южных соседей, «морские конунги» и даже просто конунги варяжских земель неоднократно приходили с моря, через Нарову и Чудское озеро, и увозили людей сотнями.

– Может, им еще и повезло, – рассуждала женщина, одна из оставшихся. – Может, они там выжили, ведь их как-то кормили.

– А как же это допустил князь? – возмущалась Избрана. – Ведь они должны были пройти мимо Плескова? У него под носом увозят его собственных людей, а он сидит сложа руки!

– Говорят, его в Плескове не было, он тогда за своей невестой ездил. У них же свадьба была назначена, все сговорено, а он и знать не знал, что невесту уже другому отдали.

Завтра им предстояло увидеть наконец Плесков и, возможно, его властителя. От беспокойства Избрана плохо спала, хотя за последние месяцы привыкла ко всяким, чужим и неудобным ночлегам. К тому же всю ночь за печью что-то шуршало, скрипело, постанывало, подвывало – это давали знать о себе души умерших нехорошей смертью хозяев. Но после всего пережитого несколько неупокоенных душ вызывали у Избраны не страх, а только досаду: этих еще не хватало!

Наутро они отправились дальше, и еще задолго до сумерек увидели Плесков. Сначала вдоль берега Великой, по которому они ехали, начали попадаться рыбацкие избушки, потом целые порядки дворов, а впереди уже показался сам город – стена, опоясавшая узкий мыс. Перед городом вытянулись причалы. Сейчас они пустовали, хотя льда на реке не было и ветер нес резкий запах холодной воды.

Большинство домов выглядело заброшенными, людей почти не попадалось. Избрана забеспокоилась: после голодных годов большого оживления не наблюдалось нигде, но Плесков казался просто вымершим! Кое-где на улицах все-таки мелькали люди, однако, завидев большой вооруженный отряд, сразу прятались.

– Мы производим впечатление, это уже хорошо! – Хедин ухмылялся, стараясь ее подбодрить. – Может, все уцелевшие собрались в крепости? Я бы на месте князя согнал всех туда, чтобы хоть этих ветром не унесло.

– Если тут не погулял какой-нибудь черный мор, – заметил Хринг Сорока, обеспокоенно озираясь. – Хотя вроде бы черепа под заборами не валяются…

– Тогда несло бы трупной вонью, – отозвался Стейн Грива. – Я видел во Фризии мор, я знаю, как это выглядит.

Однако перед самыми воротами детинца приезжие наткнулись на целую толпу. Горели несколько костров, вокруг которых грелись десятка два мужчин, судя по виду, простых мужиков, вооруженных кто чем, в основном топорами и копьями.

– Э, а ворота-то закрыты! – воскликнул Эйнстейн Длинный.

Он был прав: городские ворота среди бела дня были закрыты, по заборолу расхаживало несколько вооруженных кметей в кольчугах.

Появление неизвестного отряда переполошило и тех и других. Плесковские сбились в кучу, выставив вперед рогатины и крепко сжимая топоры, что им мало помогло бы, задумай приезжие что-то нехорошее. Кмети на стене тоже забегали, послышались невнятные крики. Люди Хедина на всякий случай приготовились, но на них никто нападать не собирался – скорее нападения ждали от них.

– Кто тут с кем воюет? – спросила озадаченная Избрана. – Они что, в осаде? И где же войско?

– Похоже, это оно и есть! – Гейр Упряжка ухмыльнулся и наконечником копья показал на людей перед воротами. – Другого не видно.

От толпы тем временем отделились несколько человек.

– Смотрите, у них и главный есть! – проницательно заметил Ингви Большой Кошель. – Ты бы поговорил с ними, Хедин.

Избрана осталась на месте, а Хедин и трое варягов вышли навстречу плесковским. Те настороженно выставили копья, но Хедин протянул к ним руку ладонью вперед, показывая свои мирные намерения.

– Кто вы такие есть? – спросил один из местных. На нем был очень потертый овчинный кожух, зато на голове красовался шлем варяжского образца, с полумаской и даже выкованными из меди бровями. Правда, шлем был новому хозяину велик, а вместо подшлемника он использовал обычную заячью шапку.

– Меня зовут Хедин сын Асмунда, иначе Хедин Полуночник. Хотя едва ли вам мое имя что-то скажет, я никогда раньше здесь не бывал. Это все – мои люди, и еще с нами знатная женщина, имя которой вам пока знать ни к чему. А кто вы такие и почему ворота закрыты?

– А вы откудова будете? – вместо ответа спросил шлемоносец.

– Мы приехали из земель днепровских кривичей, из Смолянска. Ты слышал про такой город? Это столица кривичей-смолян.

– И к кому путь держите?

– К князю Вольгасту. Он вернулся? И скажешь ты мне наконец, почему закрыты ворота? Я терпелив, но, когда мне долго не отвечают, могу сильно огорчить!

– К князю Вольге? – Собеседник удивился и по привычке хотел почесать затылок, но рука наткнулась на железо шлема и отдернулась. – Так вы не знаете, что его у нас нету больше, Волегостя Вадимерича-то?

– Как – нет? – Хедин поднял брови. – Он еще не вернулся?

– Так и не вернется. Убили его там.

– Убили? – повторил Хедин. Не оборачиваясь, он сделал знак рукой, и Избрана подъехала ближе. – Кто?

– Ну, кто на его невесте женился. Говорят, князь Вольга-то ее украсть пытался, а тот догнал и убил. Даже костей нам не отдали, в курган положить нечего. Видно, огневались боги.

– Вот это дела! – пробормотал Гейр, а Эйнстейн протяжно свистнул.

Избрана промолчала, только крепче сжала поводья. От этой новости у нее похолодело внутри. Он убит, тот, у кого она надеялась найти помощь или хотя бы приют. И что же теперь? Ехать в Изборск? В Ладогу? Вот уж где ей нечего делать – ладожанам необходим мир со Смолянском, потому что от него зависит их торговля, и ради свободного выхода на Днепр они с удовольствием сами отвезут ее Зимобору…

– А кто в городе? – Хедин кивнул на забороло, где тоже собралась толпа, внимательно за ними наблюдавшая.

– А там воевода Хотобуд. Да вон он сам! – Мужик кивнул на стену, где среди кметей поблескивал шлем с золочеными накладками. И тот шлем был тоже варяжской работы.

– От кого он заперся? Что-то я не вижу осаждающего войска. – Хедин огляделся.

– От нас.

– От вас? – Варяг ухмыльнулся.

– Нас не так уж мало. Здесь только стража очередная, у нас в день две стражи и в ночь две. Я – Новина, в этой страже я старший. На закате Бобрец со своими ребятами меня сменит. У нас пять родов, и оружия кое-какая есть. Да Твердята еще со своими, они ночью больше сторожат.

– Пять родов… где? – не удержалась Избрана.

– В Плескове. – Новина окинул женщину пристальным взглядом, но ничего не спросил.

Приезжие помолчали. Ополчение Плескова собрано с пяти родов, и они считают, что это много! И это княжеский стольный город!

– Так кто засел в детинце и что случилось? – спросила Избрана. – Объясните толком.

– Там засел воевода Хотобуд, – повторил Новина. – А с ним наш князь.

– Но ты же только что сказал, что он убит!

– Не князь Вольга, а другой, новый. Сын его, Вадимер Волегостич. Мал он еще, десять годов едва сравнялось, да других нету никого, от всего рода он один остался. А Хотобуд вон что задумал!

– Что он задумал?

– Он князев кормилец, а теперь захотел и воеводой стать. А пока князь мал, сам Хотобуд, считай, над нами князем будет. А из него какой князь, он с князьями нашими и не в родстве даже. Дурак он, прости Сварог, а руки загребущие.

– Да и князя на своей дочери женить желает! – добавил один из стоявших рядом с Новиной. Видя, что пришельцы настроены мирно, плесковцы немного оживились.

– А дочери его все семнадцать, какая же она ему пара! – воскликнул еще кто-то, и толпа загудела.

– Она горбатая, потому он ее и не выдал до сих пор! А теперь хотел за князя пристроить!

– Вече ему отказало, а он возьми да воеводу убей! – продолжал Новина, перекрикивая своих людей. – Прямо битва была его дружины и Мирославовой, чуть не перебил все вече, кто успел за ворота выбежать, тот только и уцелел. Зятя моего зарубили, вот, мести ищу! Теперь он, собака, в детинце заперся. Все бы ничего, да ведь и князь с ним. Как бы не сделал чего худого, князь-то ведь еще дитя, за себя постоять не может. Сирота он теперь. – Новина вздохнул. – У меня внучок вот, что тоже теперь сирота, ему как раз однолеток. Мы ему, князю Вадиме-то младшему, одни теперь родители. Не дадим в обиду сироту, а он вырастет, за нас постоит и за детей наших. А Хотобуд его не выпускает, пока, говорит, все ему не дадим, чего хочет, не выпустит.

– Ну, уже не все… – прибавил голос из толпы.

– А, да. Кроме дочери, – вспомнил Новина.

– А что с ней? – полюбопытствовал Хедин.

– Его двор люди разнесли, когда он в детинце заперся. Что оставалось, разграбили, а дочь утопили. – Новина кивнул на угрюмую серую реку. – Чтобы, значит…

– А прежний воевода убит? – уточнила Избрана.

– Убит.

– В Плескове есть хоть какая-то власть?

– Пока мы, старшие мужи, а еще святилище Макошино. – Новина показал на мыс, где возвышался вал и частокол святилища с коровьими черепами на кольях. – Там правит сейчас Огняна, князю Вадиме сестра была. Не нынешнему, а деду его.

– То есть нынешнему князю она двоюродная бабка?

– Точно так. Обещала Хотобуда проклясть, если ворота не откроет.

– А если, значит, мы князя своего не выручим, нам Изборск нового князя даст, – продолжал Новина. – А мы нового не хотим, потому как Вадима Старый нашему племени исконный князь…

– Надо идти туда. – Избрана повернулась к Хедину и кивнула в сторону святилища.

Из всей верхушки когда-то многолюдного и сильного города оставалась только княжна-жрица, и в ней Избрана видела единственную достойную себя собеседницу.

– Пойдем, – согласился Хедин и огляделся. – Если нас пропустят эти милые люди.

Но те, кто стоял вокруг, переглянулись и решительно сомкнули строй, выставив вперед копья. Строй их никуда не годился, и варягам ничего не стоило бы его прорвать, но Избрана желала по возможности договориться мирно.

– Зачем вам в святилище? – спросил Новина, воинственно глядя на приезжих из-под своего шлема, который смотрелся на нем так странно и неуместно.

– Мне нужно повидать старшую жрицу, – ответила Избрана. – Пропустите нас. Мы не причиним ей вреда.

– Пусть сама скажет, допустит вас или как, – решил Новина. – Космина, беги, скажи ей. Если скажет, что можно пустить, – пойдете.

Гонец убежал, а дружина тем временем расположилась отдохнуть. Но оружия из рук варяги не выпускали и бдительно следили за плесковцами, а те не менее бдительно следили за чужаками.

Избрана уже подумывала, не занять ли какой-нибудь из пустующих домов возле пристани и не устроиться ли на отдых более основательно, когда посланный наконец вернулся.

– Жрица спрашивает, кто эта женщина, которая хочет с ней говорить! – объявил он.

– Я… А ты так и будешь бегать туда-сюда? – спросила Избрана. – Нам ждать здесь до самой ночи? Лучше я сама пойду! – Она строго оглядела толпу, и под ее взглядом никто не посмел возразить. – Если вы опасаетесь моей дружины, то я пойду одна!

Хедин открыл было рот, но Избрана бросила на него быстрый взгляд – и он смолчал. Хитрый варяг видел, что решительность и твердость гостьи производят впечатление на плесковичей, и посчитал неуместным возражать. В самом деле, в святилище ей едва ли грозит опасность, а повидаться с жрицей стоит поскорее.

– Когда будешь с ней разговаривать, помни, что у тебя за спиной сорок вооруженных мужчин, – шепнул княгине Хедин на северном языке. – По нынешним временам это даже очень много. Если повести себя умно, то в обмен на нашу помощь можно много чего выторговать.

– Помощь! – только и сказала Избрана.

Она явилась сюда просить помощи, а выходит так, что ей предстоит ее оказывать! Судьба еще раз усмехнулась своим переменчивым ликом, но Избрана уже привыкла не удивляться.

Новина выделил гостье троих сопровождающих, и она поехала в обратную сторону. Оставив лошадь, она села в лодку, и провожатые перевезли ее на другой беpeг Великой, к святилищу. От берега к нему вела настоящая дорога: через равные промежутки с двух сторон стояли деревянные идолы в человеческий рост, изображавшие умерших предков, вдоль цепи которых ныне живущие приближаются к божеству. На частоколе красовались вылизанные ветрами и дождями коровьи черепа. Избрана вспомнила старое смолянское святилище, украшенное черепами прежних Сварожьих коней, и приободрилась. В конце концов, она и та женщина, которая здесь правит, равны происхождением и воспитанием. Теперь, когда каждая из них осталась одна перед многочисленными бедами, они обязательно договорятся. В конце концов, они происходят от общего древнего корня, и имя Избраны, данное в честь одной из праматерей кривичей, для здешней княжны не пустой звук.