Текст книги "Лесная невеста. Проклятие Дивины"

В открытых воротах стояла какая-то из младших жриц.

– Да пребудет всегда сила Рода и Рожаниц на этом месте! – сказала Избрана, остановившись в трех шагах перед ней. – Я хочу видеть старшую жрицу.

– Да будет с тобой благословение Макоши! – ответила женщина. – Кто ты?

– Я – Избрана, дочь Велебора и Дубравки, смолянская княгиня.

Глаза женщины широко раскрылись, но она ничего не сказала и исчезла. Через некоторое время в воротах показалась высокая и худощавая старуха; совершенно седые длинные волосы были распущены в знак того, что она принадлежит только божествам и живет на грани миров. Держалась она прямо и гордо, голубые глаза смотрели умно и ясно, а выражение морщинистого лица было открытым и уверенным. Поверх сорочки на ней была девичья шушка, белая с небольшой черной отделкой – значит, княжна-жрица никогда не выходила замуж, а на плечи наброшен куний кожух, покрытый тонкой синей шерстью заморской выделки. Просто одетая и усталая после долгого путешествия, Избрана выглядела далеко не так богато, но все же хозяйка святилища увидела нечто в ее лице, отчего ее собственные черты несколько переменились.

– Неужели к нам пришла сама княгиня смолянская? – спросила она. – Трудно было поверить своим ушам, услышавшим эту весть, но не поверить своим глазам я не могу. Да будет с тобой благословение Сварога и Макоши, дочь моя. Проходи.

Она отошла от ворот, и Избрана последовала за ней и, поклонившись трем идолам на площадке, вслед за хозяйкой прошла к избе, где жили жрицы. Там ее уже ждали четыре или пять женщин. По размерам просторной избы было видно, что она рассчитана на гораздо большее количество жительниц, но голодные годы и здесь собрали свою дань. Причем все жрицы были стары, и среди этих усталых старух Избрана была как солнечный лучик среди сугробов. И ей немедленно захотелось что-то сделать для них, принести в это горькое место хоть чуть-чуть молодости и силы.

Внутри горел огонь в очаге, было тепло. Избрану усадили к столу, предложили ей молока и хлеба – серого, жесткого, как обычно весной, но все же хлеба. Молоко было налито в тяжелый старинный серебряный кубок греческой работы, с голубыми и красными самоцветными камнями. Избрана взялась за него обеими руками: и кубок, сохранившийся, несмотря на голод и разбойные набеги, и молоко после долгой жизни в лесу казались чем-то удивительным.

– Так это правда, что князь Волегость погиб? – Избрана отпила немного молока и посмотрела на жрицу. – Там у ворот мне сказали, что он хотел отбить свою бывшую невесту…

– Да, он сделал то, что каждый год пытается сделать Велес, осенью похищающий Лелю. И каждую весну Перун настигает врага, и светлая богиня снова выходит в мир, чтобы дарить радость и процветание земле… – напевно отозвалась жрица, и глаза ее затуманились. В любом событии она привыкла видеть отражение тех сил и законов, которые правят вселенной, и потому ей все было ясно наперед. – Я говорила ему, что Велес терпит поражение и будет терпеть, пока стоит мир, но он не послушал меня. Я спрашивала богов, вынимала для него резы, и выпала ему реза Нужда – знак Велеса, бога Нави. Ему выпал знак запрета, но он не внял голосу бога. Гордость ослепила его, он хотел непременно получить ту женщину, которую ему обещали, и не заметил, когда встал на путь Нави. Реза Нужда – знак запрета, но и знамение того, что душой его завладела тьма. Реза Нужда – знак неотвратимости. Князь Волегость был обречен. И он стал нашей жертвой, величайшей жертвой, которую могло принести богам племя кривичей. Князь Волегость остался в чужой земле, погас священный огонь, и нет у нас князя, чтобы разжечь его вновь.

– Но я слышала, у вас есть его сын?

– Да, есть, князь Вадимер, сын Волегостя и Ильмеры-Будичесты, да будет путь ее легок в садах Сварога. Ему всего десять лет, но он законный наследник плесковских князей. Но только через два года мы сможем вручить ему княжеский меч. А теперь он в руках Хотобуда. Но расскажи же мне, почему ты приехала? – Жрица пристально взглянула на Избрану. – Думается мне, смолянская княгиня не для того отправилась зимой в такую даль, чтобы узнать наши новости.

– Я хотела попросить помощи у князя Волегостя. – Избрана опустила глаза. – Мне… пришлось тяжело в последнее время… У нас… случилась война с князем Столпомером полотеским… Мой брат… Мои люди побоялись, что проиграют войну и им всем придется плохо, и захотели заключить мир со Столпомером любой ценой. И они решили, что хорошей ценой за это буду я. Они хотели предложить меня в жены князю Столпомеру, не спрашивая моего согласия.

– Но разве ты не дала бы согласия, если от этого зависели бы мир и благополучие твоей земли? – спросила жрица. Она понимала, что узнала еще далеко не все. – Ведь твой долг как княгини – добыть мир для своего народа, даже если ценой за него будет твоя свобода.

– Я решилась бы на это, если бы… Если бы… – Избрана никак не могла выговорить, что уже не была к тому времени княгиней в своей земле. – Мой брат Зимобор… Он… Он стал союзником Столпомера, и смолянского князя люди видели теперь уже в нем. Земле смолян моя жертва уже ничего не дала бы, а для меня этот брак стал бы изгнанием и больше ничем. Я потеряла бы и власть, и свободу. А так я потеряла пока только княжий стол.

– Так, значит, тебе пришлось бежать из собственной земли?

Не поднимая головы, Избрана кивнула. Жрица не слишком удивилась. Она была дочерью и внучкой князей и выросла на подобных происшествиях.

– И сейчас в Смолянске правит твой брат Зимобор? – уточнила она.

– Не знаю. Видимо, да. Когда я ушла, он еще не вернулся, но он был в войске Столпомера, которое захватывало наши земли. Возможно, что сейчас он уже в Смолянске.

Огняна помолчала. Она хорошо понимала Избрану и сочувствовала ей, но обе женщины были почти одинаково бессильны перед плотным строем враждебных обстоятельств.

– Всем нам Перун дал не много удачи, – наконец сказала жрица. – Пока я могу предложить тебе только приют в доме Рода и Макоши. Даже если твой брат будет тебя преследовать, здесь ты в безопасности. Женщина твоего происхождения может занять среди нас достойное место. Тем более что у меня нет наследниц, родных мне по крови… Но что будет происходить в Плескове, даже я пока не могу тебе сказать.

– Но ведь я приехала не одна. – Избрана снова подняла глаза. – У меня есть дружина из сорока человек, и каждый из них стоит двоих. И если плесковский князь во вражеских руках, мы сделаем все, чтобы освободить его. Все это варяги, но они отличные и надежные воины. И надежные люди, – тише добавила она, вспомнив, что варяги с их продаваемой за серебро отвагой остались верны ей, когда свои предали.

– Вот как! У тебя есть дружина! – Жрица оживилась, ее глаза заблестели. – Так что же ты сразу… Где они?

– Остались у ворот.

– Те, в детинце, их уже видели?

– Видели. Мы ведь подъехали прямо к нему.

– Жаль! – Огняна покачала головой. – Ну, да вы же не знали. Ничего! Сорок человек, о которых Хотобуд знает, все-таки гораздо лучше, чем ничего.

– А у него в детинце много людей?

– Своей дружины и тех, кто к нему присоединился, всего с полсотни человек. Но ведь и у старейшин почти пять десятков. И есть еще Твердята, младший брат воеводы Мирослава. Самого Мирослава Хотобуд убил на вече, но из его дружины семнадцать человек уцелело, и сейчас это наши лучшие воины.

– Но Хотобуд за стеной.

– И нам нельзя терять времени. Если он вас видел, он тоже не дремлет и думает сейчас, что ему делать. Эй, те трое еще стоят у ворот? – спросила Огняна у младших жриц. – Пусть бегут к детинцу и позовут сюда старейшин и вождей княгининой дружины. И Твердяту!

– Хватит одного человека – скажите, что я приглашаю Хедина, – уточнила Избрана и спросила у Огняны: – Я прикажу моим людям занять несколько пустых дворов?

– Конечно, у нас теперь полным-полно свободного места. Вот только с припасами не густо. Я прикажу наловить вам рыбы.

– А в детинце есть припасы?

– Есть кое-что, князь Волегость закупил хлеба за морем. Поэтому Хотобуд может сидеть там еще долго, а вот мы не можем ждать.

Вскоре явился Хедин, а с ним Твердята, с которым варяг успел не только познакомиться, но и найти общий язык. Чуть позже пришли еще трое старейшин, в том числе Новина, который уже сдал дозор у моста. До вечера они проговорили, потом старосты отправились готовить своих людей, а Избрану Хедин отвел в гостевой дом на пристани, построенный еще князем Вадимером Старым для варяжских торговых людей. Его хирдманы уже затопили там очаг и натаскали лапника на лежанки.

И впервые за много, много дней Избрана уснула почти с таким же удовольствием, как в собственной избе на собственной перине. Этот чужой, холодный, полумертвый город нуждался в ней, и оттого она почувствовала себя здесь дома даже больше, чем когда-то в Смолянске.

* * *

Хитрый Хедин считал, что необходимо выждать, поэтому три дня почти ничего не предпринимали. Варяги отдыхали, не показываясь из гостевого дома, Избрана проводила время в святилище, и засевшие в детинце могли думать, что неизвестные им пришельцы уже покинули Плесков. Между тем Хедин, напялив драный кожух и войлочный колпак, какие носили здешние простолюдины, ходил по избам и разъяснял местным их задачу. При том, как мало сил у них было, от слаженных и выверенных действий зависел успех всего дела.

Жрица Огняна через день после приезда смолян отправилась к воротам города и вызвала воеводу Хотобуда. Хедин, спрятавшись в толпе плесковичей, наблюдал за своим противником. Огняна вновь затеяла разговор, который велся между ними уже неоднократно: то стыдила воеводу, то грозила гневом богов, но Хотобуд, обозленный разграблением своего двора и гибелью семьи, был еще менее склонен идти на уступки, чем прежде. Теперь он хотел, чтобы на то время, пока юный князь не достигнет хотя бы двенадцатилетнего возраста, его, воеводу, признали единовластным правителем плесковских кривичей.

– Ты, жрица, не можешь править державой, ты старая женщина! – кричал он со стены. – Кто будет править кривичами? Вот эти неумытые рыла? Кто защитит тебя, их, святилище, да и самого князя Вадима, если здесь больше нет мужчин?

– Никто, кроме рода Вадима Старого, не имеет права на власть над нами! – отвечала Огняна. – И если мы признаем своим князем кого-то другого, кончится род плесковских кривичей.

– Головы дурные! Ведь я вам добра хотел – взял бы князь мою дочь в жены, и были бы их дети потомками Вадима Старого, чего еще надо? Ну, подождала бы она князя года три-четыре, не развалилась бы! А вы, сволочи недобитые…

– Ты сам навлек на себя гнев плесковичей.

– Да от Плескова ни одной собаки не останется, если будем ждать, пока малец подрастет! Изборский князь опять на нас пасть раззявил, небось между своими сыновьями выбирает, кому из них у нас сидеть! Так и так старому роду у нас не править, только я же миром хотел! Не захотели миром, дурни немытые, теперь придет к вам князь Славомысл! В Изборске-то не потерпят, чтобы такой город мальчонке достался!

– Изборские князья обещали, что не будут…

– Не сегодня завтра опять варяги придут! – кричал Хотобуд, не слушая женщину. – Потом полотеские или ладожские князья, или летигола, или чудь, или еще какая дрянь – всех вас убьют, а нет, так в холопы продадут! А кто останется, тот от голода сдохнет! Здесь будет пустыня и волчий вой! Я – последний, кто этот город может спасти, а ты упрямишься, метла старая! Тьфу! – Выведенный из терпения воевода сплюнул со стены.

Огняна молчала, не отвечая на эти поношения.

– Что молчишь? – Даже ее молчание раздражало воеводу. – Я знаю, почему ты молчишь! Ты сама хочешь князя в руки забрать и растить, приучить всегда тебе в рот смотреть! Сама править хочешь, вот и мне не даешь! А с варягами как воевать будешь, ты подумала своим бабьим умом?

– Я происхожу от корня плесковских князей, и кого же слушаться отроку из моего рода, моему же внучатому племяннику, как не меня? – отозвалась Огняна. – У тебя нет никаких прав на власть, воевода, сколько бы ты ни кричал. Никто ведь не знает, удастся ли ребенку дожить до возраста мужчины, если он будет в твоих руках. У тебя есть дети и могут быть еще, поэтому ты захочешь захватить власть для своего рода, и тогда плесковские кривичи погибнут, потому что лишатся благословения Рода и Макоши.

– Ну а если князь Вадимер умрет раньше, чем повзрос… – в запальчивости начал Хотобуд, но прикусил язык, поняв, что проговорился.

По толпе плесковичей пролетел гневный и негодующий гул, но Огняна и бровью не повела: она давно разгадала честолюбивые мечты и черные замыслы воеводы.

– Если род Вадима Старого на нашей земле прервется, то мы поищем себе князя в Изборске, – твердо ответила она. – Тамошние князья в родстве с нашими, и если Вадимер погибнет, не достигнув возраста, здесь будут править потомки других кривичских князей. Скорее я прокляну эту землю и брошу меч Перуна в Великую, чем позволю прикоснуться к нему недостойным и нечистым рукам!

Они, конечно, ни до чего не договорились, но такой цели и не ставилось. Требовалось всего лишь показать Хотобуду, что ничего не изменилось, что старая жрица по-прежнему осталась единственным его соперником и не имеет никакой помощи со стороны.

За эти три дня плесковичи сколотили восемь лестниц, с таким расчетом, чтобы доставали до верхнего края стены. Это тоже подсказал Хедин, который еще в молодости участвовал в набегах на богатые британские монастыри.

Глухой ночью на четвертые сутки Хедин привел своих людей к детинцу. Гудящий над берегом ветер заглушал звуки. Стража, как всегда, несла дозор у ворот. Горели костры, плесковичи, вооруженные копьями и топорами, прохаживались туда-сюда, ежась под порывами влажного холодного ветра. Стараясь не шуметь, варяги приставили к стене лестницы и полезли вверх. Хотобуд расставил дозорных по окружности заборола, но в эту холодную ночь все они прятались от промозглого ветра внизу. На это Хедин и рассчитывал. К тому времени как кто-то учуял подозрительное шевеление на стене, здесь было уже больше полутора десятков варягов.

Под стеной закричали, дозорные Хотобуда побежали на шум, но варяги уже спешили им навстречу с оружием наготове. Часть из них вступила в бой, часть обороняла лестницы, давая возможность подняться остальным. Оба дозорных десятка стянулись к этому месту, бросив даже ворота.

– Пора! – решила Избрана, наблюдавшая от крайних дворов. – Хедин уже наверху. Идите, Перун благословит вас!

Плесковичи побежали к воротам, тоже волоча лестницы. Все Хотобудовы кмети стянулись к месту прорыва варягов, людям Твердяты и Новины никто не мешал подниматься. А обнаружив, что на них напали с двух сторон, кмети заметались: теперь их было слишком мало. Гудел рог, бежало из дружинных изб кое-как одетое подкрепление. Но ворота были уже открыты, все противники Хотобуда оказались в детинце.

В общей суматохе никто не видел, как трое варягов, прячась в тени за углами, побежали к княжескому двору, где устроился воевода Хотобуд.

Внутреннее пространство детинца было густо застроено. Хедин заранее выспросил, где находится княжий двор, и Эйнстейн с двумя товарищами знали, куда им идти. Притаившись за углом, неразличимые в черной тени, они видели, как распахнулись ворота и на тесную внутреннюю площадь выбежал сам Хотобуд с двумя десятками кметей. Все были вооружены, на поверхности шлемов и лезвиях боевых топоров плясали рыжие отблески горящих факелов.

– Скорее, скорее, мары вас возьми! – кричал Хотобуд.

Дождавшись, пока воевода скроется в стороне ворот, варяги проскользнули во двор. Здесь толпилась встревоженная полуодетая челядь. Она даже не сразу заметила, что пришли совсем чужие люди, а не трое воеводских кметей зачем-то вернулись.

Не давая никому времени себя рассмотреть, они устремились в сени. Никто не знал точно, где Хотобуд держит мальчика, но естественно было предположить, что где-то возле себя. Навстречу им кинулся какой-то отрок, но Эйнстейн просто взял его за шиворот и выкинул из сеней наружу. Потом появились еще двое, и Торгрим с Арнульвом отправили их вслед за первым. Те были не вооружены и жаждали не столько вступить в бой, сколько спастись. Видимо, всех способных драться воевода увел с собой.

В избе обнаружились пустая лежанка и недоумевающая бабка с седыми космами, торчащими из-под наспех наброшенного платка. Горела лучина. На лежанке сидела девушка лет пятнадцати, в одной рубашке, круглолицая, с растрепанной кудрявой косой, крепко обнимая мальчика лет десяти, очень на нее похожего.

– Се есть кнесь Вадимар? – выговорил Эйнстейн. За несколько лет в Смолянске он научился хорошо понимать по-славянски, но говорил еще плохо.

– Кто вы? Что вам нужно? – со слезами ужаса на глазах воскликнула девушка, не выпуская ребенка из рук.

– Се есть кнесь Вадимар?

– Пусти! – Мальчик вдруг освободился из ее объятий и вскочил на ноги. – Да, я князь Вадимар! – закричал он в лицо высоченному Эйнстейну, стоя во весь рост на лежанке. – А тебе чего здесь надо, скотина противная? Попробуй только нас тронуть, тогда узнаешь!

Глаза его горели отвагой, кулачки были сжаты, и вся фигура в длинной белой сорочке пылала негодованием.

– Да, Стенни, это их маленький конунг! – усмехнулся Торгрим. Он был в Хединовой дружине всего полгода и почти не понимал здешнюю речь, но голос и фигура мальчика были достаточно выразительны. – По нему это видно. Скажи ему, чтобы одевался. Там снаружи очень холодно.

Эйнстейн первым вышел из избы. Несколько холопов, вооруженных топорами, как раз собрались снаружи у двери, но варяг лишь вскинул копье, и холопы бросились врассыпную. Следом Торгрим нес мальчика, потом шел Арнульв, а позади всех торопилась, причитая на ходу, кудрявая девушка – ее не пытались увести, но она сама увязалась за маленьким князем. Больше никто им не препятствовал: хозяина-воеводы поблизости не было, а без него никто не знал, что делать, и не решался подставлять голову под клинок.

Через несколько мгновений трое варягов и их добыча уже покинули двор и исчезли между избушками. Эйнстейну было приказано по возможности не ввязываться в драки, а постараться, пользуясь темнотой и неразберихой, вынести маленького князя из города. Хедин рассчитывал, что в первые мгновения занятый обороной Хотобуд не вспомнит о мальчике, а когда вспомнит, будет поздно.

Ворота уже стояли открытыми. Возле створок лежало несколько тел, но живых поблизости не оказалось. Дорога к святилищу была свободна.

А в детинце царила неразбериха. Все сторонники Хотобуда успели вооружиться, но нападавших было в два с половиной раза больше. Несмотря на усилия воеводы, дать достойный отпор нигде не удалось: к тому времени как он подоспел, нападавшие уже проникли внутрь и растеклись по дворам. У каждой избы вспыхивали и гасли маленькие битвы, и вскоре смятые и рассеянные кмети не столько бились, сколько искали, где бы укрыться. Жители детинца запирали двери и забивались по углам, со страхом слушая, как под их окошками звенят мечи и раздаются крики.

Воеводу Хотобуда нашли только утром, когда рассвело. Он лежал под тыном на внутренней площади детинца, а рядом было несколько тел его людей и двоих варягов. Но никто из уцелевших не мог рассказать, что здесь произошло. Видимо, убивший Хотобуда в ночной темноте и неразберихе так и не понял, кто же был его противником. Дружина Хедина потеряла убитыми восемь человек, среди плесковичей, хуже вооруженных и менее опытных, погибших было несколько десятков. Зато оставшиеся, снарядившись снятыми с убитых шлемами, по-новому вооружившись, были полны боевого духа.

Впрочем, применить его пока было некуда. От дружины Хотобуда осталось неполных три десятка, и их заперли в пустых избах. Маленький князь находился в святилище, Избрана перебралась на княжий двор. Растерянная Хотобудова челядь с готовностью признала ее своей хозяйкой, да и что оставалось делать?

Однако разоренное голодом и войной хозяйство едва ли кто счел бы богатой добычей. Плесков обезлюдел за последние годы, половина изб в нем стояла пустыми, скотины оставалось мало.

– Теперь ты здесь княгиня, так что прикажи людям взять топоры и идти за дровами, – посоветовал Хедин. – Будем складывать погребальный костер. Отправим наших мертвецов в дорогу, а у живых дела со временем наладятся. «Живой – наживает», помнишь, как говорил Один?

* * *

Большой погребальный костер для погибших варягов устроили на пустыре за рекой Плесковой, напротив северной стены детинца. Угощением служила только наловленная в реке рыба, пива не нашлось, но в остальном Хедин устроил все как надо: были и песнь в честь погибших, сложенная Лейдольвом Скальдом, и воинское состязание над свежим курганом. Избрана сама подожгла костер из просмоленных дров и стояла среди черного дыма, провожая отлетающие духи не только по обычаю, но в порыве искренней благодарности. Эти люди погибли не столько за мальчика Вадимера, который широко раскрытыми глазами наблюдал, стоя рядом с Огняной, весь обряд, сколько за нее и ее будущее.

Все только рассаживались на бревнах вокруг костра, где варилась похлебка, как с берега прибежал рыбак.

– Там… два корабля от озера идут! – еле выговорил он, тяжело дыша после бега. – От озера… Скорей сказать… Новине и Твердяте хоть сказать… Мать Огняна… два корабля… Большие… Варяжские…

Побросав ложки, пирующие кинулись на пригорок и действительно увидели. По Великой, со стороны Чудского озера, шли два больших корабля.

– Это наши, норманны! – тут же сказал Хедин, хотя всем и так были видны очертания узких, длинных кораблей с высоко поднятыми штевнями. – Боевые. Вот только не ясно, чего хотят.

Корабли шли на веслах; один был шагов тридцать длиной, другой чуть поменьше, и на каждом находилось примерно по сотне вооруженных людей.

– Всем за стены! – тут же распорядилась Избрана и повернулась: – Торир, беги к Твердяте. Пусть все прячутся в городе.

Торир кивнул и устремился вниз по склону, совершая длинные прыжки и помогая себе древком копья. Избрана только бросила взгляд в сторону Огняны, и жрицу с мальчиком тут же повели в детинец.

– Идем и мы тоже! – сказал Хедин. – Отсюда видно, что там больше двух сотен. А нас осталось не больше сотни, даже если мы опять дадим оружие тем, которые сейчас сидят запертыми. Одна надежда, что наши гости не догадаются сделать лестницы.

– Думаешь, они глупее тебя?

– Надеюсь. Это не слишком сведущие люди. Иначе они знали бы, что здесь нечего взять, и поискали бы себе добычи и славы в другом месте. Отчего бы им не пойти в Бретланд или Страну Франков? Там реки не замерзают, а после смерти короля Карла и порядка никакого нет. Там сейчас любой удачливый вождь может захватить кусок земли и основать собственное королевство. Ха! – Его осенила новая мысль. – Это мы и попытаемся сделать, если здесь не выгорит. Хочешь быть королевой на Рейне, а, Исбьерг?

Именем Исбьерг, которое сам для нее придумал, Хедин называл госпожу очень редко, только когда чувствовал к ней особенное расположение. Но Избрана не заметила: ее мысли были заняты другим.

– А пленные? Наверное, им нужны рабы.

– А чем их кормить? Вместе с пленными всегда берут запас еды, чтобы они не перемерли по дороге на рабский рынок. А здесь нет запасов и на три дня. Им придется кормить пленных до самого Бьёрко за собственный счет, и в итоге прибыль будет смешная. Да и кто купит этих стариков и старух, едва волочащих ноги?

– Ты думаешь, меня это утешит? – гневно воскликнула Избрана. – Что же мне делать?

– Тролли меня возьми, откуда мне знать! – в свою очередь сорвался Хедин. – Ты думаешь, я сам Один? Ничего я не думаю, это не мое дело – думать! Я не знаю, что теперь делать. Я, конечно, могу им объяснить, что брать нас в плен невыгодно, но вдруг они обидятся, что напрасно плыли в такую даль, и от обиды решат сжечь город вместе с людьми?

Они подходили к воротам почти последними, позади них только Сиггейр и Бьёрн Маленький тащили на палке горячий котел с недоваренной рыбой. На ходу Бьёрн глянул на Избрану, подмигнул и бросил: «Ни крошки врагу!» Эти люди ко всему привыкли. И от этой маленькой шутки у Избраны стало легче на душе: может, не все еще потеряно.

Она остановилась у мостика через Плескову, по которому с этой стороны попадали к пристаням и детинцу.

– Иди в город, а я останусь, – сказала Избрана и оглянулась в сторону реки, по которой шли чужие корабли.

– Как? Зачем? – не понял Хедин.

– Поговорю с ними. Они ведь не знают, что у нас в дружине два с половиной человека, и те раненые! И не надо им об этом знать! Скажу, что я правительница этого города, и спрошу, зачем они сюда явились.

– Ха! Я перестарался, уговаривая тебя брать пример с древних королев! – воскликнул Хедин. – Смелость – хорошее дело, но это уже чересчур! Ты, женщина, хочешь одна встречать два корабля разбойников! И ты думаешь, что мы, мужчины, это допустим?

– Они ведь тоже не ждут, что их выйдет встречать женщина. Они удивятся, и мы уже кое-что выиграем. А вы будете ждать прямо за воротами. Ты тоже видел, у них нет на мачте красного щита!

– Но и белого я тоже не заметил!

– А это значит, что они сами не знают, с чем идут сюда, с миром или войной. Хотят посмотреть сначала, что тут происходит и на что можно рассчитывать. Если мне повезет, я заставлю их дать мирные обеты раньше, чем они разберутся в наших плачевных делах. А если у меня не получится, мы все равно все погибнем, чуть раньше или чуть позже. У нас нет и сотни против их двух. Выйти и умереть вместе со мной вы всегда успеете.

– Уж к этому мы не опоздаем! – заверил Хедин. Похоже, Избрана его убедила. – Ну, попробуй! Такую смелость боги не дают просто так, с ней они дают и удачу. Мы с ребятами и в Валгалле хотим сидеть на хороших местах, а для этого надо прийти туда с достойным вождем. Ты – достойный вождь, Исбьерг, я всегда так думал. Если тебе не повезет, мы умрем вместе с тобой и вместе пойдем к Одину. Нет, пожалуй, к Фрейе! – Хедин ухмыльнулся и даже слегка подтолкнул ее в бок.

Подобного свойского обращения между ними никогда не водилось, но Избрана не обиделась. Хитрый, но по-своему честный варяг таким образом выражал ей свою привязанность и преданность, а они стоили дорого.

Ворота закрылись, Избрана осталась одна в самом начале пристани. Варяжская дружина собралась на стене и выглядела довольно грозно. Дальше вдоль заборола разместились плесковичи: сообразительный Хедин спешно собрал всех мужчин, кто вообще мог передвигаться, включая стариков и подростков, именно на них надев самые красивые и внушительные шлемы. Стена щетинилась копьями, пестрела щитами. То, что с других сторон не было вообще никого, с реки нельзя было разглядеть, и с пристани казалось, что крепость полна хорошо вооруженного войска.

Избрана стояла на берегу, только чайки скакали вокруг нее по песку и пронзительно кричали, будто соревнуясь с шумом ветра. Княгиня сняла рукавицы, чтобы было видно серебряные перстни. Остывший на ветру металл холодил кожу, порывы трепали полы красного плаща, подбитого мехом. Сердце стучало так, словно она сама покинула землю, прошла по радужному мосту и стоит перед воротами, за которыми ждет ее бог, владыка мира. Будет это Сварог или Один, ей сейчас было все равно – среди варягов она привыкла к мысли, что боги славян и норманнов если не совсем одно и то же, то хотя бы близкие родичи.

И ей вовсе не было страшно. Не случайно ей досталась честь поджечь погребальный костер – ее учили это делать, учили растворять перед умершими дорогу к предкам, и после обрядов ее переполняло ощущение близости к небу. Собственные умершие предки смотрели на нее из невидимых глубин, и она чувствовала, что стоит на плечах нескончаемо длинной цепи исполинов. Ведь она происходит из рода князей, воплощает божественных первопредков двух племен. Что ей какие-то два корабля? Избрану наполняли уверенность, спокойствие и сила, в душе поднималось такое воодушевление, что, казалось, она могла раскинуть руки и лететь, как птица на огненных крыльях. Больше всего эта женщина страшилась несвободы, зависимости и беспомощности, а теперь она снова была вольна выбирать свой путь. Она радовалась испытаниям, которые давали ей возможность показать себя. И если ей выпадет судьба погибнуть, своим выбором она заслужит не меньший почет, чем те героини древности, подражать которым учил ее Хедин.

С усилием выгребая против ветра и течения, к детинцу подошел первый корабль. Еще издалека пришельцы заметили что-то красное на пустом берегу. По мере приближения это «что-то» превратилось в высокую, стройную женскую фигуру. И женщина явно была не из тех, кто не успел укрыться, захваченный опасностью врасплох. Она никуда не бежала, а спокойно ждала, повернувшись лицом к приближающимся кораблям. Все в ней указывало на знатный род и высокое положение: гордая осанка, яркий красный плащ, белизна украшенных кольцами рук, строгая и величавая красота лица. Она стояла у воды, как факел, раздуваемый ветром, и в этой одинокой неустрашимой гордости виделось нечто божественное.

А поодаль еще дымил погребальный костер, с которого не успели собрать прах и обгорелые остатки оружия. Пришельцам был ясен смысл этого сооружения. На краю безлюдного города их встретили только мертвые воины и женщина в красном плаще – точь-в-точь валькирия, пришедшая за павшими из небесных чертогов. Все это вместе настолько поражало воображение незваных гостей, что гребцы в растерянности опустили весла.

Женщина сделала приглашающий знак. Взгляд ее скользил по кораблю, выискивая вождя. Она знала, что искать его следует на носу, рядом со стягом. Таким большим красивым кораблем может владеть только знатный человек, а у него наверняка есть свой стяг, прославленный в битвах и окропленный кровью, с гордым и грозным именем – «Лебедь битвы», или «Пес Одина», или «Опустошитель земель».

И такого человека она вскоре нашла. Мужчина с горделивой осанкой стоял у борта, не сводя с нее глаз. Лица его было почти не видно под старинным позолоченным шлемом с полумаской, виднелась только небольшая светлая бородка. Плечи его обтягивала кольчуга, позади оруженосец держал круглый красный щит и копье, броском которого вождь по обычаю начинает битву. Но сейчас он явно был растерян – вместо вражеского войска и вождя-соперника, в которого он должен был бросить это копье, напротив него стояла женщина, молодая, прекрасная, как валькирия, и грозная в своей отважной красоте.

Завидев приглашающий жест, вождь тоже сделал знак своим гребцам, и корабль ткнулся носом в песок. Но никто не спешил прыгать с него на берег, и в сердце Избраны поднялось ликование. Она добилась своего – она удивила их, смутила, заставила растеряться, а значит, сейчас она была хозяйкой положения.