Текст книги "Толковый словарь Эс Джей"

Глава 18

– Милая?

Мама протягивает руку, чтобы раскрыть шторы у моей кровати. Комнату заполняет свет раннего утра. Я зажмуриваюсь и натягиваю на себя одеяло, но оно странным образом ко мне прилипло.

– Проснись и пой, дорогая! Я дала тебе заснуть пораньше, чтобы ты отдохнула. Я не хотела тебя беспокоить. – Мама хлопочет, складывая одежду и поднимая салфетки, разбросанные по полу. – Ты не можешь лежать в постели весь день.

Открытое окно слепит. Теплые лучи солнца ложатся на постель, но мне холодно. Меня колотит. Зубы стучат. Я смотрю на маму. На ней майка и шорты.

Она кладет книги на полку, аккуратно их расставляя.

– Мне нужно в магазин. Бабушка приехала неожиданно, и нам надо больше еды. Она не стала утруждать себя тем, чтобы подумать, что у меня куча дел по хозяйству и это может быть не лучшее время для визита.

– Мам.

– Да, милая.

– Мне холодно.

Мама бросает книгу, которую только что подняла, и подходит ко мне.

– Мне очень холодно.

Она берет одеяло, откидывает и ахает. Ее глаза бегают по мне, широкие и испуганные.

– Боже мой!

– Мам? Что?

Она качает головой и шепчет:

– Я не знаю. Я не знаю, что…

Сильная судорога проходит по моему телу. Странно, но я не чувствую зуда. Есть ощущение какого-то необъяснимого спокойствия. Будто я перешла точку истощения и прибыла куда-то еще.

– Кэтлин! – кричит мама.

Бабушка оказывается у моей двери в течение секунды.

– Что случилось, Кэрри?

На ней короткие брюки, футболка, шляпа и садовые рукавицы. Если она так одета, почему мне так холодно? Когда она меня видит, ее глаза расширяются.

– О боже!

– Бабушка?

– Звони в больницу! – рявкает бабушка. – Я останусь с ней.

Мама отпускает мое одеяло. Она выбегает из комнаты, запнувшись о кресло у стола.

Бабушка опускается на колени рядом с моей кроватью. Она кладет руку мне на лоб.

– Сэмми, дорогая.

Я начинаю чувствовать головокружение.

– Что со мной, бабушка?

– Я не знаю, милая. Твоя кожа… похоже, там инфекция. На самом деле кажется, что у тебя больше нет кожи.

Я подтягиваю одеяло к подбородку.

– Почему мне так холодно?

– Я не знаю. Должно быть, поднялась температура.

Она осматривает мое тело в замешательстве.

– Бог мой, ты вся ярко-красная! Выглядишь так, будто обгорела! О чём думают твои родители? Нужно было отвезти тебя в город, где есть надлежащий медицинский уход. Это всё неправильно.

Возвращается мама.

– Я позвонила в больницу. Они сказали ее не трогать, сейчас они кого-нибудь пришлют. Я позвонила Дэйву. Они едут домой с крикета.

– Дай ей воды, Кэрри, – указывает бабушка. – И что-то из еды. Ей нужны силы.

Мама делает в точности всё, что говорит бабушка, без всяких возражений. Похоже, бабушка берет на себя ответственность, а мама ей позволяет.

Бабушка кормит меня с ложки кукурузными хлопьями без молока. Молоко – потенциальный аллерген, и я отказываюсь от него. Бабушка настаивает, чтобы я ела с ним, поэтому вторую миску мама приносит с молоком. Я открываю рот, как птенец, и позволяю ей кормить меня. Я не чувствую голода. Не чувствую аппетита. После нескольких ложек я отворачиваюсь.

Приходит дежурный врач по имени доктор Чанг. Он говорит, что работает в больнице две недели. Вместе с ним доктор Трэвис. Они проходят в мою комнату и ставят чемоданчики на мой стол. Прекрасный, идеальный красавец доктор Трэвис пришел меня проведать.

Доктор Чанг меня осматривает. На нем очки, слишком большие для его лица. У него черная борода с сединой, и он ее постоянно почесывает. Интересно, у него тоже экзема?

– У нее инфекция, – говорит он. Чешет, чешет, чешет. – Температура очень высокая.

Раздается мамин голос – очень тонкий, высокий писк:

– Нет!

– Подозреваю, это может быть сепсис, вызванный инфекцией стафилококка, – говорит доктор Чанг. – Мы должны как можно быстрее взять его под контроль. Всё очень серьезно. Если не лечить, она может умереть.

Он только что сказал то, что я услышала? Мне это снится, так ведь? Это всё головокружение. Я его неправильно поняла.

– Умереть?

Это папа. Он с мальчиками присоединился к толпе в моей комнате. Роун и Дилан смотрят друг на друга в недоумении.

– Что за вечеринка в спальне Сэм? – спрашивает Роун.

Ему никто не отвечает.

– Что значит «может умереть»? – повторяет папа.

– Если не лечить, – отвечает доктор Чанг. – Поэтому мы должны действовать как можно быстрее.

Мама подавилась.

– Можно умереть от экземы?

– Этого не случится, – говорит доктор Трэвис, – мы это вовремя обнаружили.

– Что это за стафило… эта штука, эта инфекция, о которой вы сказали? – спрашивает папа.

– Стафилококк золотистый, – объясняет доктор Чанг. – Это такая бактерия, которая живет на нашей коже. В случаях, подобных этому, она выходит из-под контроля.

– Я говорил, что у нее на руке жуки! – кричит Дилан. – Никто меня не слушал!

Мама всхлипывает, и всё ее тело сотрясается.

– Всё в порядке, миссис Бэклер, – говорит доктор Трэвис. – Мы можем ее вылечить. Нам нужно отвезти ее в больницу для специального наблюдения.

– Я говорила тебе, – обращается бабушка к маме.

– Не сейчас, мама! – предупреждает папа, направив на нее угрожающий взгляд.

– Какое будет лечение? – спрашивает мама.

– Интенсивные антибиотики, – говорит доктор Чанг. – Обертывания. Кортикостероидные мази. Я могу воспользоваться вашей гостиной, чтобы сделать звонок? – Он достает телефон. – Мне нужно тихое место.

– Почему ее колотит? – спрашивает бабушка.

– Кровь устремляется к внутренним органам, чтобы сохранить их теплыми, оставляя внешние холодными. Так тело себя защищает. Простите. Мне нужно позвонить.

Мама оседает на мой стол, закрывая рот руками. Папа кладет руку ей на плечи и сильно сжимает.

– Всё будет хорошо, Кэрри, – говорит он твердо. – Всё будет хорошо.

– Да, – соглашается бабушка. Она нежно гладит меня по лбу. – Всё будет хорошо…

Глава 19

После краткого пребывания в местной больнице, где меня покрыли кремом и наложили повязки, мы отправились в Аделаиду. Меня перевели в больницу для женщин и детей.

Я спала почти всю четырехчасовую дорогу. Врачи сказали, что нет необходимости везти меня на скорой помощи, если папа сможет быстро доставить меня в больницу, к тому же со своей семьей мне будет более комфортно, так я буду чувствовать себя в безопасности. Я едва не рассмеялась. Кто знал, что с моей экземой мне понадобится скорая помощь? Интересно, кто-нибудь вообще набирал скорую, чтобы сказать: «Помогите, я счесала себе всю кожу»? Есть какая-нибудь статистика по этому поводу? Доктор Чанг дал для начала мне антибиотики орально, но сказал, что остальное лечение я получу в больнице в Аделаиде.

По пути в город мама бронирует комнату в мотеле по телефону. Она беспокоится насчет цены. Папа говорит, что это будет как маленькие каникулы. Говорит, что предупредил в школе и руководство понимает, что ему нужно несколько дней. Я знаю, что он рассказывает это всё, чтобы я почувствовала себя лучше. Я знаю, что для них это очень неудобно. Бабушка сказала, что останется в Кингстоне и приглядит за мальчиками. Хорошо, что она приехала. Даже мама признаёт это.

– Хвала небесам, твоя мама здесь, – говорит она папе с улыбкой, когда он ведет машину по трассе. – Не знаю, что бы мы делали без нее.

Когда мы приезжаем в больницу, уже почти вечер. Персонал знал, что я еду, поэтому нам не пришлось ждать. Медсестра просит меня сесть в кресло-каталку. Кресло-каталку! Она настаивает на том, чтобы везти меня по коридору в палату в кресле.

Я сижу в сером мягком кресле, поставив ноги на металлическую подножку. Интересно, это так себя чувствуют пожилые? На мне желтый халат, так что одета я соответствующе. Меня можно официально назвать первым тринадцатилетним пожилым человеком. Они должны научить меня играть в лото.

Больничные простыни хрустящие и накрахмаленные, жесткие для моей кожи – или для того, что от нее осталось. Медсестры говорят, что будут менять простыни несколько раз в день. Услышать это – большое облегчение. Я рада, что мне не придется ежедневно чистить кровать перед тем, как лечь. Может, это и вправду будет как каникулы?

В моей палате три кровати, но остальные две пусты. Медсестра с фиолетовыми, как у бабушки, прядями шутит, что пустые кровати – редкость и это, должно быть, значит, что у меня проблемы с большой буквы «П». Папа говорит, что она не знает и половины этих проблем, и натужно смеется над собственной шуткой. Я спрашиваю, можно ли задернуть шторы вокруг моей кровати, потому что не хочу, чтобы меня кто-то видел. Медсестра отвечает отказом. Она говорит, что ей нужно будет за мной приглядывать от сестринского поста.

Приходит доктор и ставит мне капельницу. Он говорит, что он не мой врач, а его коллега и что действует по инструкции. Мама спрашивает, что в капельнице. Он говорит, что это смесь антибиотиков, которые помогут мне бороться с бактериями стафилококка.

Я начинаю с ним спорить, беспокоясь о том, что в капельницу добавляют кортизон.

– Нет! Не делайте этого! Я не хочу опять толстеть!

– Всё хорошо, дорогая, – отвечает он ласково. – Ты теперь в руках специалистов.

– Я больше не доверяю врачам. – Слова слетают с моих губ. Я даже не думаю, как они звучат и не являются ли обидными. – Они ничего не могут сделать правильно.

– Похоже, у тебя был не лучший опыт.

Доктор наклеивает пластырь на штуковину с иглой, торчащую из моей руки. Его голос не звучит обиженно:

– Помни, мы просто люди. Мы не боги, несмотря на то, что о нас думают другие. Иногда мы совершаем ошибки, но мы очень стараемся без них обойтись.

Я показываю ему красные растяжки на ногах. У него расширяются глаза. Похоже, он не знает, что сказать. Доктор зовет медсестру и просит заполнить мои бумаги, затем он уходит, и я его больше не вижу.

Мама и папа целуют меня в лоб и говорят, что им нужно вернуться в мотель и заняться кое-какими хлопотами. Маме нужно в банк из-за всех этих непредвиденных расходов. Папе нужно связаться со школой, чтобы перенести занятия.

– Ты же будешь в порядке, милая?

Я могу только заставить себя кивнуть.

Я хочу смотреть телевизор. С другой стороны моей кровати висит один, но он не работает. Мама заплатила техникам, чтобы его починили, но у них завал, поэтому он до сих пор не подключен.

Мне становится очень скучно. Я спрашиваю у медсестры, можно ли кому-нибудь позвонить. Она отвечает, что, как и телевизор, телефон нужно подключить и требуется разрешение родителей. Когда сестра уходит, я поднимаю трубку и слушаю гудок. Нажимаю на цифры – появляются краткие сигналы. Нажимаю на цифры очень быстро, будто играю на клавиатуре мелодию «У Мэри был ягненочек»[31]31
  «У Мэри был ягненочек» («Mary had a little lamb») – американская детская песня XIX века. Считается народной, хотя есть версии об авторстве слов и музыки. В 1877 году Томас Эдисон, пропев эту песню в изобретенный им фонограф, сделал первую в истории звукозапись.


[Закрыть]. Затем я набираю несколько номеров и попадаю на реального человека. Он говорит, его зовут Джо, он мастер. Я спрашиваю его, бежит ли у него вода в кране, и отправляю его ее ловить. Потом вешаю трубку и смотрю в потолок.

Потолок – это куча серых плиток, в которых полно маленьких дырочек. Я считаю дырочки. Кажется, в каждой плитке их девяносто шесть. Я не до конца в этом уверена, потому что через некоторое время глаза начинают косить и плитки будто двигаются.

Две медсестры оборачивают мое тело бинта ми. Они снимают старые и увлажняют кожу губкой. Я не могу смотреть на себя, поэтому отворачиваюсь. Я чувствую головокружение и сонливость и ничего не соображаю. Не знаю, это из-за лечения или переутомления. Они покрывают меня кортикостероидной мазью, достают длинные бинты из зеленой миски с каким-то теплым раствором и оборачивают их вокруг меня. Бинты скоро становятся холодными, и меня снова начинает колотить. Я спрашиваю медсестру, зачем они делают это заново, и она объясняет, что вода должна открыть поры моей кожи, чтобы мазь быстрее впитывалась. Клянусь, пока не спросишь, никто тебе ничего не расскажет.

– Ты похожа на царицу Нефертити, – говорит одна из медсестер, забинтовывая мою руку. У нее темные круги под глазами и татуировка ангела на правой руке. – Я видела документальный фильм, в котором рассказывалось, что имя царицы Нефертити переводится как «красавица пришла». Так и ты. Ты красавица.

Я хочу сказать ей, что я и красавица никогда не окажемся в одном предложении, но у меня нет сил спорить. Я улыбаюсь и позволяю ей думать, будто ее слова что-то значат.

Мой новый врач, доктор Пирсон, дерматолог. Она разговаривает так, будто застряла на быстрой перемотке. Я с трудом понимаю, что она говорит. Доктор Пирсон сообщает, что образцы кожи, отправленные на анализ, подтвердили, что у меня серьезная стафилококковая инфекция, и говорит, что бактерии через поврежденную кожу попали в мой кровоток. Мне очень повезло, что доктор Трэвис и доктор Чанг пришли вовремя.

– Не переживай, Саманта. Очень скоро ты почувствуешь себя лучше.

Но на это у меня мало надежды. Я слишком привыкла к разочарованиям.

В мой второй день в больнице доктор Пирсон навещает меня во время завтрака. Они подают завтрак очень рано, громыхая тележками в коридоре в шесть утра. Мама и папа еще даже не приехали, они до сих пор в мотеле. Доктор Пирсон говорит, что у нее на практике студенты-медики, и спрашивает, можно ли им меня увидеть. Вообще при приеме мама подписала форму согласия, но доктор Пирсон считает, что будет вежливым спросить меня. Я не хочу ее расстраивать и думаю, что поинтересоваться моим мнением – это очень мило, поэтому соглашаюсь, хотя сама мысль о том, что куча людей придет на меня смотреть, пугает меня до смерти.

Доктор Пирсон возвращается в обед. Моя еда, тарелка с ягненком и бобами по моему заказу, уже остыла. Доктор Пирсон смотрит на это и говорит, что моя диета привела к истощению, а предыдущее лечение кортизоном это маскировало.

– Ты начнешь нормально питаться, – говорит она. – Я придерживаюсь мнения, что еда тут ни при чём. Полагаю, твоя экзема вызвана генетическим дефектом. Проблема в эпидермисе кожи, и, по моему мнению, лишь несколько продуктов – известных как аллергены – вызывают реакцию. Аллергия и экзема должны лечиться по-разному. К сожалению, нередко эти два состояния встречаются вместе. Возможно, у тебя аллергия на один-два продукта, но в целом твоя экзема – болезнь без конкретного триггера.

Мысль о еде меня пугает. Я не могу представить, что ем хотя бы какую-то пищу не из списка, разрешенного диетой. Идея о том, что еда может навредить, плотно засела в моем мозгу. А часть меня боится того, что скажет мама. Она так сильно верит, что диета поможет. Опять неудача.

– Твой желудок уменьшился из-за недостатка еды. Вероятно, поэтому ты не чувствуешь голода, – объясняет доктор Пирсон. – Но я советую тебе попробовать. Ты можешь заказывать всё, что есть в больничном меню. Я вернусь проверить тебя вечером.

Но доктор Пирсон не возвращается, потому что ее срочно вызвали. Медсестры говорят, что мне нужно подождать. А пока они продолжат покрывать мою кожу мазями и бинтами.

Я протягиваю медсестрам заказ на питание без изменений. Они этого не замечают. Возможно, они упустили предписание доктора Пирсон, или, может, они слишком заняты. Какая бы ни была причина, мне всё равно. Доктор Пирсон ошибается. Причина должна быть в чём-то, что я отправляю внутрь своего тела. Наверное, это продукты, которые мы еще не обнаружили.

В свое третье утро в больнице я замечаю группу людей, стоящих у сестринского поста. Они в белых халатах и с блокнотами. Их по меньшей мере пятнадцать, и я понимаю, что это, должно быть, те студенты-медики, о которых мне говорила доктор Пирсон. Глядя на их количество, я задаюсь вопросом, не продавала ли она билеты. Уверена, доктор вот-вот достанет камеру и сделает несколько фото для журналов, где печатают фотографии ягнят с двумя головами или шестью ногами. «Смотрите: девочка-лобстер из города Большого лобстера».

– Хочу представить вам Саманту Бэклер, – говорит доктор Пирсон толпе в дверном проходе. – Саманта из Кингстона. Саманта, познакомься с моими студентами.

Я слегка киваю. Один или два из них говорят, что заезжали к Большому лобстеру по пути в Роб. Другие зевают и что-то пишут на своих планшетах.

– Саманта страдает хроническим атопическим дерматитом. У нее было сильное обострение. Также у нее развилась серьезная стафилококковая инфекция, и мы лечим ее пенициллином. Прежде Саманта прошла курс лечения кортизоном орально. Она также находилась на исключающей диете, что привело к жесточайшему истощению.

Теперь студенты меня окружили, всматриваясь, изучая как научный объект.

– Саманта страдает различными видами аллергии и непереносимости. Довольно четко представлены два вида сыпи. Экзема часто проявляется сухостью и отделением чешуек. Аллергическая сыпь выражается покраснением, белыми пятнами или утолщениями кожи. – Доктор Пирсон задает вопрос группе: – Типичными аллергенами считаются?..

Никто не отвечает. Один парень заметно пожимает плечами. Я борюсь со стремлением поднять руку. Они не знают? Да ладно! Я могу на это ответить!

Доктор Пирсон перечисляет типичные аллергены. Одним из них, говорит она, является яйцо или яичные продукты. Я ела тонны яиц во время этой тупой исключающей диеты. Я слышала раньше, что яйца могут быть аллергеном, но доктор Чарльзуорт считала, что с ними всё в порядке. Мама продолжала меня ими кормить. Они мне ничего не сделали, и я больше не понимаю, что безопасно, а что нет, поэтому продолжаю их есть.

Девушка с темными волосами, собранными в конский хвост, и бейджем, на котором написано имя Рози, спрашивает:

– Это больно, Саманта? Ваша кожа болит?

Кожа Рози в веснушках, светлая и абсолютно без изъянов. Губы пухлые и розовые. Я инстинктивно нахожу свои губы и ощущаю грубые края в уголках рта, где кожа потрескалась и отслаивается.

– Да, болит.

Хотя как ей понять. Я к тому – посмотрите на нее. Она великолепна! Уверена, что у нее есть парень. Наверняка он приносит ей цветы. Наверняка она не чихает и не покрывается сыпью, когда он их ей дарит.

Молодой человек подходит к краю кровати и трогает мои ступни.

– Откуда волдыри, доктор?

– От постоянного трения, – говорит доктор Пир сон. – Это как мозоль на пятке от обуви. У Саманты они появились оттого, что она терла конечность о конечность.

Я ожидаю, что парень скажет: «Ты что, не можешь себя контролировать?» Вместо этого он произносит:

– Должно быть, вы очень мужественная.

Мужественная? Я не мужественная. Я это ненавижу. Я не хочу здесь быть. Я хочу быть где угодно, только не здесь. Это разве непонятно? Хватит смотреть на меня с жалостью!

– Еще вопросы? – спрашивает доктор Пирсон.

– Да. – Девушка в черной оправе с толстыми стеклами размахивает ручкой. – Вы договорились о консультации психотерапевта? – Ее голос звучит неуверенно и нерешительно. – Необходимость справляться с чем-то подобным может повлиять на ее психическое здоровье.

Она что, думает, что я еще и пациент-псих? Что у меня с мозгом то же самое, что и с кожей?

– Я не сумасшедшая! – выкрикиваю я.

Белые щеки девушки вспыхивают красным. Она смотрит на доктора Пирсон так, будто сказала глупость.

Доктор Пирсон не теряет самообладания.

– На данном этапе мы считаем, что интенсивная терапия вернет Саманту к самой себе. Душевные страдания вызываются болезнью, соответственно, если мы покончим с болезнью, больше не будет страданий. Еще вопросы?

Группа направляется к двери, но девушка с толстыми стеклами оборачивается ко мне.

– Прошу прощения. Я не хотела вас обидеть, Саманта.

Она мягко улыбается, а потом исчезает за дверью вместе с остальными.

Приходит медсестра и сообщает, что мне нужна масляная ванна. Я отворачиваюсь от нее.

– Они продают билеты на мое вечернее шоу. Приходите, если интересно.

Глава 20

Проснувшись, я вижу девушку, сидящую на краешке моей кровати.

– Привет. Я Билли, твоя новая соседка. Ты здесь в первый раз?

На ней халат, похожий на коврик для пикника, весь в красных и зеленых полосках.

– Я не помню, чтобы видела тебя раньше, а я тут видела много детей.

У нее темные волосы и пирсинг в носу. Она очень красивая.

Я беру пульт, висящий у кровати, и нажимаю на него, чтобы кровать поднялась до сидячего положения. Коже больно от соприкосновения с простыней, которая по ощущениям похожа на наждачную бумагу.

– Сколько тебе лет? – Она не дожидается ответа. – Мне почти пятнадцать, но окружающие говорят, что я выгляжу старше. – Девушка произносит это так, будто ждет от меня подтверждения. Я молчу. – Ты уже была здесь?

Я качаю головой.

– Вот бы не подумала. Я здесь уже в десятый раз. Я самый ужасный случай в их практике.

Я осматриваю ее. Ее темные волосы жирные и тонкие, но никаких других проблем я у девушки не вижу.

– Ужасный случай чего?

– Псориаз.

– Сор… что?

Она смеется.

– Да, это сор. Псориаз. Произносится так: псо-ри-аз. Это кожное заболевание.

Я изумленно смотрю на нее. Думаю, я нашла бы описание этого, если бы смогла выйти в интернет.

– Можно мне посмотреть?

Девушка пожимает плечами.

– Я покажу тебе свои болячки, если ты покажешь мне свои.

Она снимает халат и кидает его в сторону. На ней свободные желтые пижамные шорты и хлопковая розовая майка. Но ее кожа, или то, что она из себя представляет, поражает меня. Я забываю о манерах и ахаю. Я знаю, что сейчас поступаю так, как люди поступают со мной, но ничего не могу с собой сделать. Я никогда раньше не видела ничего подобного. Есть небольшие участки чистой кожи, но остальное покрыто большим количеством толстых шелушащихся красных и фиолетовых рубцов, идущих по всему телу. Это чудовищно.

– Это называется бляшка, – говорит Билли, оборачиваясь через плечо и поднимая майку, чтобы продемонстрировать свою спину. Она показывает на круглый участок, отделенный массой фиолетового нароста. Она будто облачена в своего рода доспехи. Повреждения находятся практически на самом верху кожи. Я почти думаю о том, что можно было бы взять молоток и стамеску и отколоть их, оставив на их месте свежую розовую кожу.

– Это непохоже на бляшку на ремне, правда? Как думаешь? Впечатляет, да?

Впечатляет – не то слово, которое бы я использовала для описания этого. Я переживаю, что у меня ужасная кожа, а она живет вот с этим.

Я ничего не знаю. Ничего.

– Они всегда были? – спрашиваю я.

Билли опускает майку и опять устраивается на кровати, скрестив ноги. Ее ноги тоже покрыты бляшками. Она как человек-картинка для рисования по точкам.

– Когда я была моложе, они уже были, но всё стало сильно хуже. А что с тобой? Пришло время для моей экскурсии.

Я думаю, что у меня и близко нет ничего похожего на то, что есть у Билли. На самом деле я странным образом чувствую благодарность за то, что есть у меня. Иногда, когда всё идет не так, папа говорит, что стоит помнить – в мире всегда есть кто-то, кому хуже, чем тебе. Может быть, он прав.

Я откидываю одеяло, чтобы обнажить свои бинты. Повязка под коленом отлепилась, поэтому я ее отворачиваю и приподнимаю. Билли подходит и присвистывает.

– Ого! Тебя кто-то поджег?

– Это называется хронический атопический дерматит. У моей кожи началось заражение. Я под капельницей.

Я показываю на иголку, торчащую с тыльной стороны ладони и заклеенную пластырем.

– Это кошмар! – Она наклоняется, рассматривая меня ближе. Я замечаю, что на коже головы у нее тоже рубцы, заметные сквозь волосы. – Я рада, что у меня нет того, что у тебя.

Этого достаточно, чтобы я громко рассмеялась.

– То, что у тебя, определенно хуже того, что у меня.

– Ну нет.

– Да! Это выглядит как Большой взрыв!

Мы сидим и болтаем, смеемся, спорим, у кого состояние кожи хуже. Потом она забирается ко мне в кровать, и мы прижимаемся друг к другу, продолжая болтать. Мы говорим всю ночь. Даже медсестры начинают ворчать и грозятся нас расселить.

Наконец Билли отправляется к себе в кровать.

Я закрываю глаза с улыбкой. Конечно, мы в больнице, и тут нет ни пиццы, ни фильма, но это была классная гостевая ночевка.