Текст книги "Смерть в Миракл Крик"

Мэтт

Дождь его достал. Раньше, когда Жанин везла их домой, погода вообще напоминала ураган, но это было не так плохо. Быстрый, яростный стук тяжелых капель по машине был столь выраженным, что даже гром сквозь него прослушивался с трудом. Но столь массированное наступление непогоды в его удивляющей активности в какой-то мере даже успокаивало Мэтта. Он положил руку на люк в крыше над головой, представив себе давление воды, ударяющейся ему в кожу, щекочущей нервные окончания под толстыми шрамами так, чтобы он что-то почувствовал. Но когда они добрались до дома, ураган успокоился, теперь дождь просто накрапывал, шлепался об окошко в ванной, своей ненавязчивой мелодией заползал в вены, раздражал шею и плечи.

Он засунул руку под рубашку и потер кожу, большего он сделать не мог, ногтей у него не осталось. Забавно, он всегда считал ногти бесполезным рудиментом, и вот теперь ему их остро не хватает, чтобы впиться в собственное тело и поскрести. Он потер сильнее, надеясь, что это поможет, но гладкие шрамы на пальцах просто скользили по влажной коже, только усиливая зуд, дошедший по рукам уже до кистей, зарывающийся под непроницаемый слой шрама. Вдруг проступили укусы комаров со вчерашнего вечера у ручья, волдыри на руках стали алыми, как маки в поле.

Мэтт разделся и включил душ в режим массажа. Он зашел, мощная струя холодной воды пронзила его, подобно бомбе уничтожая зуд. Он сделал воду теплее, сунул голову под душ и попытался превратить рой мыслей в четкий список. Жанин любит списки, составляет их, даже когда они ссорятся (обсуждают, поправила бы она), чтобы доказать, что ее позиция логична и справедлива. «Я ни в чем тебя не обвиняю, – как-то сказала она. – Просто перечисляю факты. Вот, что мне известно. Факт первый: бла-бла-бла. Факт второй: бла-бла-бла.» У нее список фактов действовал отлично, ему сейчас надо было подойти с осторожностью и следовать ее методу. Он закрыл глаза и дышал, пытаясь сконцентрироваться на том, что ему известно: ни вопросов, ни домыслов, только пронумерованные факты.

Факт #1: Перед взрывом Жанин как-то выяснила, что записки ему писала Мэри, а не интерн в больнице.

Факт #2: Жанин была на «Субмарине Чудес» за полчаса до взрыва.

Факт #3: Жанин злилась, она поссорилась с Мэри, соврала ей (заявив, что он пожаловался ей на домогательства Мэри).

Факт #4: Жанин швырнула в Мэри сигареты «Кэмел», спички из «7-Элевен» и скомканный листок с логотипом «Эйч-Март» (связанный факт #4А: Элизабет утверждает, что она нашла тем же вечером в том же лесу сигареты «Кэмел», спички из «7-Элевен» и скомканный листок с логотипом «Эйч-Март».)

Факт #5: Жанин ни разу ему об этом не рассказывала. И ему, и полиции, и Эйбу она сказала, что весь вечер, когда произошел взрыв, она провела дома.

Больше всего его раздражал этот последний факт, ее секреты и ложь. Целый чертов год прошел, а она ни словом не обмолвилась о пачке сигарет, которые достала из его машины или карманов, или где еще она могла их найти, и фактически передала из рук в руки убийце. Все это время она позволяла ему делать вид, что эта история с сигаретами не имеет к нему никакого отношения, притворялась, что она не знает, что он притворяется. Боже.

Чертов список. Чертовы факты. Пора задавать вопросы. Что Жанин было и не было известно о них с Мэри? Когда она вообще все выяснила, и почему не пришла к нему? Зачем, ради всего святого, было за его спиной идти выяснять отношения с подростком, швырять мусор ей в лицо? Когда Мэри убежала, Жанин просто оставила предметы на земле, так что любой мог найти? Или она… могла ли Шеннон быть права, что кто бы ни выкинул предметы, он и является убийцей, могла ли она быть этим кем-то? Только зачем? Чтобы причинить боль ему? Мэри? Обоим?

Мэтт взял мочалку. Укусы комаров сводили его с ума, теплая вода пробудила их, каждая клеточка мозга молила хоть чем-то, чем угодно, вгрызться в кожу, расчесать волдыри, пока не пойдет кровь. Он тер, сильно и быстро, наслаждаясь ощущением мочалки, кусающей кожу, мятным ароматом мыла.

– Милый, ты здесь? – дверь душа приоткрылась.

– Я почти закончил, – ответил он.

– Эйб пришел, – Жанин выглядела напуганной, на лбу проступили извилистые морщины. – Сказал, ему надо немедленно с тобой поговорить. Выглядит расстроенным. Кажется, – она поднесла руку ко рту и принялась кусать ногти, – он узнал.

– Узнал что? – спросил Мэтт.

– Сам знаешь, что, – Жанин посмотрела прямо ему в глаза. – Про сигареты. Про тебя и Мэри.

Жанин оказалась права. Эйб был в возбуждении. Он пытался скрыть его, улыбаясь, поздоровался с Мэттом за руку (Мэтт терпеть не мог рукопожатия, ненавидел взгляд отвращения и любопытства, которое появлялось на лицах людей прежде, чем их нормальные руки косались его изуродованной, но это лучше, чем неловкость, если он притворится, что не заметил протянутой руки), но вел себя дергано, и голос не предвещал ничего хорошего, когда он сказал, что они должны поговорить наедине, сначала с Мэттом. Наверное, Жанин права, Эйб узнал о них с Мэри, как они курили, все это. Что еще заставило бы Эйба так смотреть на него (точнее, избегать взгляда), как будто он подозреваемый, а не главный свидетель.

Оставшись наедине, Эйб сказал:

– Мы вычислили, кто звонил с вопросами о поджоге.

Мэтт едва сдержался от шумного выдоха: дело все-таки не в Мэри. Облегчение, которое он испытал, заново показали Мэтту, каким он был дураком, творя нечто, что могло навлечь на него столько позора при малейшем риске быть обнаруженным.

– Отлично, и кто же это? Пак?

Эйб сложил руки домиком и поднес к подбородку, посмотрел на него, словно принимая решение.

– Мы к этому еще вернемся, но сначала я хочу, чтобы вы посмотрели на это, – он положил перед ним лист бумаги. – Это счет, по поводу которого вы отвечали на перекрестном допросе, тот, где есть запись о звонке в страховую. Взгляните на номер телефона и время каждого звонка и сообщите, если вы не узнаете какие-то звонки.

Мэтт просмотрел список. В основном звонки в голосовую почту, в больницу, на работу, Жанин. Один звонок в центр репродукции, что было необычно (этими вопросами занималась Жанин), но не чересчур, он мог и сам позвонить, если опаздывал.

– Нет. Единственный звонок, который выделяется, это звонок в страховую.

Эйб передал ему второй документ: снова счет, только без верхней строки с датой и номером телефона.

– А здесь? Что-нибудь бросается в глаза? – спросил Эйб.

Как и на первом листе, здесь были звонки на его автоответчик, в больницу, на работу, на работу Жанин.

– Нет, ничего странного, – ответил Мэтт.

– Если не учитывать звонок в страховую, можете ли вы сказать, что один из списков больше похож на звонки, которые вы совершаете в течение дня?

Мэтт еще раз просмотрел списки.

– Наверное, второй, я обычно не звоню в центр репродукции. А что? В чем дело?

Эйб коснулся листов на столе.

– Это выписки за один и тот же день. Это – он постучал по второму, – запись звонков с телефона Жанин, а не вашего.

Мэтт переводил взгляд с одного листа на другой. Что-то в словах Эйба «не вашего» звучало загадочно, с тем оттенком «Ага, попались!», к которому он так охотно прибегал в суде, и Мэтт чувствовал, что это важно, но соображать было тяжело. Что же он упустил?

– Насколько я понимаю, у вас одинаковые телефоны-раскладушки, и вы однажды их перепутали, как раз когда-то в районе дня звонка в страховую, верно?

Да? Вот в чем сложность с восстановлением событий прошлого: сейчас 21 августа 2008 стал Очень Важным Днем, днем Звонка, но тогда это просто был обычный день, наполненный теми же делами и консультациями, что и любой другой. Ну кто запомнит, перепутали они телефоны в тот день или в любой из многих похожих? Это, конечно, неудобно, но не стоит того, чтобы навечно отложиться в памяти.

Мэтт покачал головой.

– Я понятия не имею, когда именно это случилось. Да и какая разница… Постойте, вы намекаете, что… Жанин могла звонить в страховую?

Эйб промолчал, просто смотрел на него отстраненным, ничего не выражающим взглядом.

– Вам это сообщил парень из клиентской службы? – спросил Мэтт. – Расскажите. Немедленно.

Эйб прищурился.

– Звонил не Пак. Звонивший говорил на нормальном английском, без акцента. У них тогда проходило какое-то исследование в целях маркетинга, и они обязаны были записывать любые подобные странности.

Мэтт покачал головой.

– Да нет. Это не может быть Жанин. У нее повода не было. Зачем ей звонить?

– Ну, будь вы Шеннон Ог, вы могли бы сказать, что она сговорилась с Паком, чтобы получить 1,3 миллиона долларов, и позвонила, чтобы убедиться, что страховая заплатит, если они реализуют свой план, подожгут ангар и обвинят во всем третье лицо.

Мэтт посмотрел Эйбу в глаза, тот даже не мигал, словно боялся упустить малейшую деталь его реакции.

– А вы? Вы что скажете? – спросил Мэтт.

Губы Эйба расслабились в полуулыбке или ухмылке, Мэтт не мог сказать наверняка.

– Естественно, все зависит от того, что можете рассказать вы и Жанин. Но я надеюсь, что смогу обвинить Шеннон в типичной театральности. Просто напросто супруги перепутали телефоны, а жена совершала стандартные деловые звонки, один из которых случайно оказался звонком в страховую, чтобы проверить их работу для дела, которое она ведет в роли медицинского консультанта.

Мэтта напугало, как эти юристы умеют взять набор фактов и перевернуть их с ног на голову. Не то чтобы в медицине такого не бывало, два доктора могли поставить прямо противоположные диагнозы при одинаковых симптомах, такое постоянно случалось. Но доктора хотя бы пытались установить правду. У Мэтта сложилось ощущение, что правда волновала Эйба лишь в той мере, в какой она не противоречила его теории, но не более того. Любые новые улики, не встраивавшиеся в картинку, не могли заставить его изменить свою позицию, а только требовали поверхностного объяснения.

– Итак, я спрошу еще раз, – сказал Эйб. – Вы случайно перепутали телефоны 21 августа 2008 года? Позвольте напомнить, что вы сами сказали, что список звонков с номера Жанин, – Эйб коснулся второго листа, – больше похож на ваши обычные звонки.

Вопрос все подтвердил. Эйб не говорил о том, чтобы установить правду, но пытался навести его на то, чтобы он поддержал ту версию событий, которая позволит отбросить в сторону Мешающие Улики. Его бесило, что он стал пешкой под управлением Эйба. Но если он не пойдет на поводу, Эйб начнет задавать новые вопросы к Жанин и о Жанин, а этого допустить нельзя. Мэтт кивнул.

– Навреное, мы действительно перепутали телефоны 21 августа.

– Я могу предположить, что, будучи консультантом и свободно говоря по-английски, Жанин брала на себя многие деловые вопросы, в том числе и вопросы страхования. Это соответствует вашим воспоминаниям?

– Да, – ответил Мэтт. – Соответствует.

Он вышел на улицу и посмотрел на тени на занавесках, отбрасываемые Эйбом и Жанин, сидящими друг напротив друга за столом, как соперники в шахматной игре. Дождь был слабым и ленивым, повторяя его собственное состояние. Казалось, будто облака устали от грома и теперь впали в забытье, лишь иногда пуская теплую слюну. Мэтт ненавидел летнюю морось после урагана, ему неприятно было то, какой набухшей и липкой становилась кожа. Но сегодня вечером эта жалкая погода казалась уместной. Туманный воздух тяжело ложился в легкие, притягивая его к земле.

Ему вполне хватало того, что он знал раньше: прямо перед взрывом Жанин была поблизости и держала в руках орудие убийства, сгорая от ярости. Но добавьте сюда Факт #6, любезно предоставленный Эйбом: это она позвонила в компанию, где застрахована «Субмарина Чудес» и спросила об условиях покрытия страховки от пожара всего за неделю до того, как пожар уничтожил предприятие. Вот черт!

Когда он увидел, как тени встали и вышли из комнаты, а потом услышал скрип закрывающейся входной двери, у него мелькнула мысль сбежать, ведь насколько легче и приятнее окажутся следующие несколько часов, если просто сесть в машину и покататься по кольцевой дороге под оглушительный рокот. Но вместо этого он пошел в кухню, не удосужившись снять ботинки, как просила его Жанин, достал из холодильника Танкерей и хлебнул. К черту ботинки, к черту чашку.

Ледяная жидкость прошла вниз, обжигая горло и устраиваясь в горячем бассейне живота. Почти мгновенно тепло разлилось по телу до кончиков пальцев, клеточка за клеточкой, как эффект домино: длинный сложный узор из тысячи костяшек, падает одна деталь за другой, но так быстро, что между падением первой и последней проходит лишь пара секунд.

Мэтт еще раз поднес бутылку ко рту, когда вошла Жанин.

– Поверить не могу, что ты это сделал, – сказала она.

Он медленно отставил бутылку. Язык покалывало, он почти онемел.

Жанин отобрала у него бутылку и резко поставила на стол, он поморщился от громкого звона стекла о гранитную столешницу.

– Эйб сообщил: ты утверждаешь, что это я позвонила в страховую. Какого черта ты говоришь такое, тем более прокурору? Как ты вообще мог такое подумать?

Мэтт думал было возразить, объяснить, что он не совсем это сказал, только, что есть такая возможность, но какая разница? Зачем ходить вокруг да около, если можно сразу перейти к делу? Он посмотрел на Жанин, набрал воздуха в легкие и сказал:

– Я знаю, что ты делала вечером перед взрывом. Ты встречалась с Мэри.

Ощущение, что он листает книгу по распознаванию эмоций, по которой Элизабет занималась с Генри, где каждая картинка отражала одну эмоцию. Потрясение. Паника. Страх. Любопытство. Облегчение. Все промелькнуло на лице Жанин и наконец оставило последнее чувство: обреченность. Она отвела взгляд.

– Почему ты мне не рассказывала? – спросил Мэтт. – Ни слова за целый год? О чем ты думала?

Лицо Жанин изменилось. Защитная маска слетела, ей на смену пришло совершенно иное выражение, казалось, перед ним уже другой человек. Как бык, готовясь к нападению, опускает подбородок, сужает зрачки и приобретает совсем иной вид, так и Жанин мгновенно изменилась, почувствовав, что сдерживаемый гнев вскипел и готов воспламениться.

– Это ты мне говоришь, как себя вести? Да ты серьезно? А как насчет твоих сигарет и спичек, записок, которые ты писал несовершеннолетней девчонке? Ты как-то не спешил прийти ко мне облегчить душу. Так кто тут хранит обличительные тайны?

Слова Жанин сосульками пронзали окружавшее его алкогольное тепло. Конечно, она права. Кто он такой, чтобы строить из себя добродетель? Это он все начал, прятки, ложь, секреты. Он почувствовал, как каждый мускул сдулся и опал, от бровей и до икр ног.

– Ты права, – сказал он. – Мне давно следовало все рассказать.

Его притворное извинение, кажется, выпустило гнев Жанин, морщины вокруг бровей смягчились по краям.

– Так расскажи. Все.

Забавно, он страшился того момента, когда ему придется рассказать ей о Мэри, и вот, момент настал, а ему было так легко. Он начал с правды, поведал ей, как нервничал из-за всей этой истории вокруг бесплодия, как спонтанно купил сигареты, возможно, в знак протеста. Это признание ослабляло его позицию в споре, да и в браке в целом, но ложь такая штука: если что-то действительно нужно спрятать, то необходимо замаскировать это зернами постыдной правды. Как же легко оказалось закрепить ложь среди эпизодов уязвленной гордости, а потом переплести детали, чтобы создать достоверный рассказ. Он сказал, что Мэри застала его курящим у ручья, и он разрешил ей тоже взять сигарету, хотя она еще маленькая (правда), что он чувствовал себя виноватым (правда, хотя дело и не в курении) и решил больше так не делать (ложь), а потом она попросила его купить еще сигарет для нее и ее друзей (ложь), и она стала оставлять ему записки, в которых просила встретиться (правда), принести ей сигарет (ложь), но он не обращал на них внимания (ложь), он получил, наверное, с десяток записок (правда), когда наконец решил положить всему конец (правда, хотя, опять же, дело не в курении) и отправил ей ту последнюю записку, в которой хотел со всем покончить и просил встретиться тем вечером в четверть девятого (правда).

– Получается, сигареты, которые я нашла – те самые, которые ты купил в первый день? – спросила Жанин.

Мэтт согласился, да, конечно, он купил всего одну пачку (ложь). А потом сказал то, что было правдой в наибольшей и наименьшей степени одновременно:

– По крайней мере, это было только один раз.

Правда здесь заключалась в том, что «это» случилось всего один раз, жуткий, унизительный, когда они отмечали день рождения Мэри, и она споткнулась и упала на него. А если вести речь о курении, это было ложью.

Он договорил, и Жанин с минуту молчала. Она сидела по другую сторону стола и смотрела на него, не говоря ни слова, словно пытаясь прочитать что-то у него на лице. Он не отводил взгляд, смотрел ей прямо в глаза, словно спрашивая, рискнет ли она не поверить ему. Наконец она отвела взгляд и сказала:

– Почему ты не рассказал обо всем вечером накануне взрыва, когда я нашла ту записку?

– Ты ее знаешь. Мы дружим с ее родителями, и ты могла посчитать своим долгом им все рассказать, а мне не казалось это такой серьезной вещью. Досадно, да, но… – он пожал плечами. – А как ты узнала? В смысле, что это не интерн?

– На следующий день я проходила мимо твоей машины на больничной парковке и увидела записку на сиденье с просьбой о встрече в 20:15.

Ерунда. Он не мог оставить записку на видном месте. Готов поспорить, что она все утро копалась в его карманах, письмах и даже мусоре.

– Учитывая, что сеанс ГБО заканчивается после восьми вечера, я поняла, что круг людей, с кем ты мог бы встречаться, ограничен. Уж точно не интерн в больнице. Тогда я покопалась в машине и нашла еще одну записку, упоминавшую подготовительные курсы. Тогда все стало ясно.

Он помнил эту записку. Мэри обычно оставляла листки под дворником, но в тот день лил дождь, и она воспользовалась запасным ключом, хранившимся в магнитном держателе под днищем машины, и прикрепила бумажку к рулю. Она нарисовала на ней улыбающуюся рожицу, и он еще посмеялся над ее юностью и невинностью.

– Так почему же ты не пришла поговорить со мной? – спросил Мэтт аккуратно и мягко, чтобы вопрос звучал как простое любопытство, а не обвинение.

– Сама не знаю. Наверное, я не знала, что происходит, поэтому поехала посмотреть. Но сеанс задерживался, и она была там одна, так что я… – Жанин уставилась на свои руки, водя указательным пальцем одной руки по линиям на ладони второй, как предсказательница. – А как ты узнал?

– Я ездил поговорить с ней вечером. Эйб упомянул, что она будет давать показания, а я целый год с ней не общался и решил выяснить, что она собирается рассказывать, понимаешь?

Жанин медленно кивнула, почти неуловимо, и ему показалось, что он заметил облегчение, проскользнувшее по ее лицу при словах, что он весь год не общался с Мэри.

– Я думала, она ничего не помнит, – сказала Жанин. – Так Янг говорила.

– Она могла забыть взрыв. Но она отлично помнит твое, – Мэтт запнулся, подыскивая слово, – посещение тем вечером. Она рассказала мне только потому, что думала, я и так знаю.

Мэтту очень хотелось спросить «Какого черта ты мне не рассказала?», но он буквально проглотил эти слова, рвавшиеся из его горла. Он быстро выучил, что ссоры в браке – как качели. Надо осторожно отмерять обвинения. Если накидать сразу много на одного человека, дать качелям опуститься до земли, он может просто встать и уйти, и ты полетишь об землю.

Жанин грызла кожу вокруг ногтей. Через некоторое время она сказала:

– Я не видела в этом необходимости. В том, чтобы тебе рассказывать. Люди погибли, ты получил ожоги, она в коме, а записки и наш разговор казались такой глупостью. Мелочь. Казалось, это уже не имеет никакого значения.

Только вот ты там была, на месте происшествия, во время происшествия, с орудием в руках, подумалось Мэтту. Полиция может решить, что это важно.

Словно угадав его мысли, поняв, как звучало ее оправдание, Жанин сказала:

– Когда полиция принялась говорить о сигаретах, я подумала было рассказать, но что я могла сказать? Я проехала целый час, чтобы попросить девочку-подростка перестать заваливать моего мужа записками? Ах да, еще, перед уходом, я дала ей сигареты и спички, возможно, те самые, которые потом послужили причиной взрыва.

Дала. Хотя его удивляло, как Жанин заставила прозвучать все так, словно она не швырнула эту гадость, а подарила, он понял, что в выборе слова есть кое-что поважнее. Дала означало, что получатель, Мэри, взяла предметы.

– Постой, после того, как ты, хм, дала ей все это, она их уронила? Или ушла, оставив рядом с тобой? Или ты ушла, оставив ее с этими предметами?

Алкоголь плескался у него в мозгу, мешал думать, но это казалось почему-то важным.

– Что? Понятия не имею. Какая разница? Мы обе ушли. Я знаю только, что велела ей держаться от тебя подальше и не посылать больше никаких записок.

Жанин говорила еще что-то о том, как сигареты остались в лесу, и ей становилось плохо при мысли об Элизабет, явно психически нездоровой женщине, которая случайно нашла сигареты в самый неподходящий момент и использовала их для убийства, но Мэтт мог думать только о том, кто последним держал эти сигареты. Если считать, что последней их держала Жанин, приходится рассматривать возможность, что она и осуществила поджог. Но если Жанин ушла первой, если последней их видела Мэри, может ли быть так, что она…

– Завтра Эйб попросил меня записать образец моего голоса, – сказала Жанин.

– Что?

– Он просит меня записать мой голос, чтобы они могли дать его прослушать тому сотруднику из клиентской службы. Чушь. Двухминутный разговор год назад. Без шансов, что он вспомнит голос, который слышал год назад. Он же даже не знает, мужчина звонил или женщина. Он знает только, что звонивший говорил по-английски без акцента, что бы это ни значило. А теперь подумай, сколько людей могли на минутку взять твой телефон. Не понимаю, зачем это Эйбу.

По-английски без акцента. Могли взять телефон. Тут ему пришло в голову то, что он игнорировал все это время, ему просто не приходила в голову такая возможность, как же он был слеп.

Мэри знала, где он прятал запасной ключ от машины. Она могла открыть машину, достать телефон и делать, что захочет. И она идеально говорила по-английски. Без акцента.