Текст книги "Смерть в Миракл Крик"

Но Элизабет так не считала. Она не могла объяснить Шеннон, что испытывала сегодня, заставляя себя смотреть всем в глаза, слушать каждое слово, видеть каждую очередную улику, и все время сохранять на лице спокойное выражение, опасаясь, что малейшее движение запустит эффект домино из эмоций. Жгучий стыд перед сотней людей, бросающих на нее осуждающие взгляды, как отравленные дротики. Принять и впитать вину. Проглотить, всю без остатка, пока каждая клеточка ее тела не взорвется. Она не была к такому готова; она этого жаждала, наслаждалась, не могла дождаться продолжения.

Элизабет промолчала, и Шеннон, очевидно, приняв молчание за покорность, поехала дальше. Минуту спустя она сказала:

– Кстати, хорошие новости. Виктор не будет давать показания. Он вообще не приедет.

Элизабет кивнула. Она знала, что это хорошо. Шеннон беспокоилась, что разбитый горем отец произведет сильное впечатление на жюри, но и радоваться его отсутствию не могла. Он не общался с ней с самого ареста, и, хотя это было ожидаемо, тем более у него куча дел в Калифорнии, новый дом, новая жена, новые дети, она надеялась, что хоть на суд над убийцей собственного сына он приедет. Она почувствовала, как горечь поднимается, змеей обвивает грудь, сдавливает сердце. Бедный Генри. Родился у таких жалких родителей. Одна несет ответственность за боль и смерть, другой слишком никчемный, чтобы об этом беспокоиться.

У Шеннон зазвонил телефон. Очевидно, она ждала звонка, поскольку ответила: «Получил? Читай вслух». Элизабет глубоко вдохнула. Запах рвоты ударил ей в нос, она открыла окно, но стало только хуже от смеси сладковатого запаха навоза снаружи и кислого запаха рвоты, напоминавшей протухшую китайскую еду. Она закрыла окно, как раз когда Шеннон положила трубку, и сказала:

– Тебе придется помыть машину. Запиши это на мой счет. Хотя, могу себе представить, как твой финансовый управляющий выясняет, почему чистка машины от рвоты входит в стоимость суда по делу об убийстве.

Элизабет засмеялась, в отличие от Шеннон.

– Послушай. Один из соседей семьи Ю был в суде, – тень улыбки заиграла в уголках ее губ. – Он рассказал кое-что, что до сегодняшнего дня не считал важным. Я запустила расследование, и мы кое-что нашли. Я не хотела ничего рассказывать, пока не было доказательств.

Где-то снаружи коровы мычали в унисон. Элизабет сглотнула. Уши у нее навострились.

– Демонстранты? Вы что-то узнали? Я же говорила обратить на них внимание, я знала, что они…

Шеннон покачала головой.

– Не они. Мэтт. Он лжет. Я могу это доказать. Элизабет, у меня есть доказательства, что кто-то другой намеренно развел огонь.

Суд: день второй

Вторник, 18 августа 2009

Мэтт

Он думал, сегодня будет легче, чем вчера. Все рассказав, он почувствовал себя опустошенным, как бывает, когда его вырвет с перепоя.

Но снова подойти, снова встать к барьеру, поднять голову оказалось тяжелее. Столько людей гадали, почему он, здоровый молодой парень, доктор, в конце концов, позволил маленькому мальчику сгореть заживо у него на глазах?

– Доброе утро, доктор Томпсон. Я Шеннон Ог, адвокат Элизабет Уорд.

Мэтт кивнул.

Шеннон сказала:

– Я хочу высказать соболезнования по поводу того кошмара, который вам довелось пережить. И заранее извиняюсь за то, что вам приходится снова все вспоминать в таких подробностях. Я не намерена вас расстроить, всего лишь хочу докопаться до правды. Если вам потребуется пауза, дайте мне знать, в любой момент. Хорошо?

Мэтт почувствовал, что челюсти расслабились, и вопреки своей воле улыбнулся. Эйб закатил глаза. Ему не нравилась Шеннон. Он описал ее как «шишка с пафосной фабрики адвокатов», и Мэтт ожидал увидеть юриста, как в телешоу: волосы, собранные во французский пучок, юбка-карандаш, стилетто, загадочная улыбка, божественна как ад. Но Шеннон, наоборот, походила на добрую тетушку, очень ласковую, в помятом свободном костюме, с расплывчатым пятном седеющих волос по плечи. Заботливая, с щедрым бюстом, типаж не роковой женщины, скорее кормилицы. Эйб предупреждал, что она – враг, но Мэтт так нуждался в нежности со стороны женщины, что поддался.

– А теперь, давайте начнем с простого, – сказала Шеннон, приступая к самому главному. – Можете отвечать просто да или нет. Вы видели, как Элизабет поджигает что-либо в окрестностях Субмарины Чудес?

– Нет.

– Вы видели, как она курит или держит сигарету?

– Нет.

– Вы видели, как курит кто-то, связанный с сеансами ГБО?

Мэтт почувствовал, что лицо у него горит. Тут надо полегче.

– Пак не разрешал курить рядом с ГБО. Все мы это знали.

Шеннон улыбнулась и подошла поближе.

– Получается, на мой вопрос ответ нет? Вы видели кого-нибудь на территории Субмарины Чудес с сигаретами, спичками или чем-то аналогичным?

– Да. То есть, нет, – сказал Мэтт. Он не лгал, технически ручей тек за пределами «территории», но сердце у него все равно заколотилось.

– Известно ли вам, чтобы кто-либо из имеющих отношение к Субмарине Чудес курил?

Мэри сказала однажды, что Пак предпочитает «Кэмелы». Но тут он напомнил себе, что ему этого знать не положено.

– Не могу сказать. Я видел их только на сеансах, где курение запрещено.

– И правда, – Шеннон пожала плечами и прошла к своему столу, словно это были лишь протокольные вопросы, от которых она не ждала никакого результата. На полпути она обернулась и бросила как бы невзначай:

– Кстати, а вы курите?

Мэтт как будто почувствовал покалывание в отсутствующих пальцах, почти ощутил тонкую сигарету «Кэмел» между ними.

– Я? – он понадеялся, что его усмешка не выглядела такой же искусственной, какой ощущалась. – Я столько раз видел на рентгене легкие курильщиков, что не стал бы курить под угрозой смерти.

Она улыбнулась. К счастью, она пыталась его умаслить и не стала требовать более однозначного ответа. Она взяла что-то со стола и неторопливо вернулась к нему.

– Вернемся к Элизабет. Вы когда-нибудь видели, чтобы она била Генри? Причиняла ему какой-либо вред?

– Нет.

– Вы видели, чтобы она кричала на сына?

– Нет.

– Следы плохого обращения? Лохмотья, вредная еда – хоть что-то?

Мэтт представил себе Генри в дырявых носках с пачкой «Скиттлз» и рассмеялся. Элизабет никогда не позволила бы ему попробовать что-либо не органическое, с красителями или сахаром.

– Определенно нет.

– Наоборот, она очень много усилий вкладывала в заботу о Генри, можно так сказать?

– Наверное, да, – Мэтт приподнял брови.

– Она проверяла его барабанные перепонки отоскопом перед и после каждого сеанса, верно?

– Да.

– Другие родители так не делали, верно?

– Нет. То есть, не делали.

– Она читала ему книги перед сеансами?

– Да.

– Она делала ему домашние перекусы?

– Да. По крайней мере, она так говорила.

Шеннон взглянула на него, склонив голову на бок.

– Элизабет готовила все сама, потому что у Генри была сильная пищевая аллергия, так?

– По ее словам, да.

Шеннон подошла ближе и склонила голову на другой бок, словно изучая абстрактную картину, у которой она не может определить, где верх, а где низ.

– Доктор Томпсон, вы обвиняете Элизабет в том, что она лгала об аллергии Генри?

Мэтт почувствовал, как у него покраснели щеки.

– Не обязательно. Я просто не знаю, что было на самом деле.

– Что ж, позвольте мне это исправить, – Шеннон передала ему документ. – Расскажите, что это.

Мэтт просмотрел бумагу.

– Это результаты лабораторных исследований, подтверждающие, что у Генри сильная аллергия на арахис, рыбу, морепродукты, молочные продукты и яйца.

Эйб посмотрел на него и покачал головой.

– Попробуем еще раз. Элизабет давала Генри домашние снэки, которые точно не содержали аллергенов, так?

– Похоже, что это так.

– Вы помните тот случай с арахисом, на который у Генри самая сильная аллергическая реакция?

– Да.

– Что произошло?

– У ТиДжея руки были в арахисовом масле, он ел сэндвич. Когда он входил, чуть-чуть масла осталось на ручке люка. Генри схватил ручку за то же самое место, но Элизабет, к счастью, это заметила.

– Что она сделала?

Она дико заорала: «Генри может умереть!» И вела себя так, словно коричневое пятнышко перед ней – это страшная кобра. Но разве такое описание не сыграет на руку адвокату Элизабет, создавая образ заботливой матери?

– Элизабет попросила мальчиков вымыть руки, а Пак вымыл комнату, – сказал он, стараясь, чтобы прозвучало обыденно, но это не была обычная ситуация, Элизабет требовала, чтобы ТиДжей почистил зубы, умылся и даже переоделся.

– Если бы Элизабет не заметила арахисовое масло, что бы произошло?

Шеннон еще не закончила говорить, как Эйб встал, скрип его стула по полу провозгласил протест буквально как труба.

– Возражаю. Если это не призыв к спекуляциям, то что тогда?

– Ваша честь, небольшое отступление? Обещаю, это кое-что даст, – сказала Шеннон.

– Только быстрее. Протест отклонен, – ответил судья.

Эйб сел и подвинул стул, ножки стула ударились о пол с тем же звуком, с каким хлопает дверью вздорный подросток. Шеннон улыбнулась Эйбу, как может улыбнуться довольная мама, а потом повернулась к Мэтту.

– Еще раз, доктор, что бы произошло, если бы Элизабет не заметила, как Генри коснулся арахисового масла.

– Трудно сказать, – пожал плечами Мэтт.

– Давайте подумаем вместе. Генри кусает ногти. Вы же это видели, верно?

– Да.

– Получается, вероятнее всего во время сеанса арахисовое масло попало бы ему в рот?

– Наверное, да.

– Доктор, учитывая тяжесть аллергии Генри на арахис, что бы произошло?

– Дыхательные пути отекают и закрываются, становится невозможно дышать. Но у Генри есть Эпипен, эпинефрин, он предотвращает реакцию.

– Эпипен был в камере?

– Нет. Поскольку еду проносить нельзя, Пак сказал Элизабет оставлять лекарство снаружи.

– Сколько времени занимает снижение давления и открытие люка?

– Обычно Пак медленно снижал давление, чтобы избежать неприятных ощущений, но это можно сделать и быстро, где-то за минуту.

– Целая минута без воздуха. Если вколоть эпинефрин позднее, чем через минуту, он может не помочь?

– Маловероятно, но да, это возможно.

– То есть, Генри мог умереть?

– Сомневаюсь, – вздохнул Мэтт. – Я мог провести трахеотомию, – он обернулся к присяжным. – Можно сделать небольшой надрез в гортани, чтобы обойти обструкцию дыхательных путей. В экстренном случае это можно сделать даже шариковой ручкой.

– У кого-нибудь внутри была шариковая ручка?

– Нет, – Мэтт почувствовал, как снова покраснел.

– И скальпеля у вас, наверное, тоже не было?

– Нет.

– Получается, Генри мог умереть? Была такая вероятность, доктор?

– Очень небольшая вероятность.

– И Элизабет это предотвратила. Убедилась, чтобы этого точно не могло произойти, верно?

– Да, – со вздохом пришлось сказать Мэтту. Он ожидал логичного следующего вопроса: «Если Элизабет желала Генри смерти, разве не проще было просто не заметить арахисовое масло?». Он бы ответил, что нет, и повторил бы, что риск смерти Генри в этом случае был ничтожно мал, никакой гарантии, в отличие от варианта со всполохом пламени прямо в лицо. Но Шеннон этого не спросила; она переводила взгляд с присяжных на Элизабет с выражением лица милой тетушки, и ожидала, что все сами сделают выводы. Мэтт заметил, как лица присяжных смягчились. Он видел, как они смотрели на Элизабет, ее все еще невозмутимое лицо, и думали, что может, она не холодная и бесчувственная, а просто устала? Слишком устала, чтобы пошевелиться.

Словно чтобы подкрепить мысль, Шеннон сказала:

– Доктор, вы же говорили Элизабет, что никогда не встречали такой заботливой матери, как она?

И правда, он это говорил. Только он хотел ее упрекнуть, сказать, чтобы она наконец расслабилась. Объяснить, что она от опеки уже перешла к тотальному контролю. Обращалась с сыном как с марионеткой. Но что он мог ответить? Да, я это говорил, это был сарказм, я ненавижу заботливых матерей? Наконец он ответил:

– Да. Я думал, что она много сил тратит на то, чтобы изображать, будто заботится о Генри.

Шеннон уставилась на него, уголки ее губ медленно поползли вверх, словно она что-то придумала.

– Доктор, мне интересно вот что. Вам нравится Элизабет? В смысле, до происшествия. Она вам нравилась?

Мэтт восхитился блестящему вопросу Шеннон, не имеющему правильного ответа. Если он ответит: «Да, она мне нравилась», это еще сильнее очеловечит Элизабет. А если скажет: «Нет, она мне никогда не нравилась», он выставит себя пристрастным.

– Я толком ее не знал, – ответил он наконец, после чего Шеннон улыбнулась прощающей улыбкой матери, которая решила спустить с рук своему малышу явную ложь.

– А как насчет, – она оглядела публику, как комики стенд-апа осматриваются в поисках жертв, – Пака Ю? Как вы думаете, ему нравилась Элизабет?

Что-то в вопросе заставило Мэтта поморщиться. Может, тон Шеннон – слишком обыденный, искусственный, словно вопрос ничего не значил. Словно ответ ее не интересовал, ей просто нужно было ввернуть имя Пака, когда никто не ожидал.

Мэтт ответил тем же ничего не значащим тоном:

– Я плохо разбираюсь в эмоциях других людей. Спросите лучше самого Пака.

– Разумно. Позвольте спросить иначе: он когда-либо говорил что-нибудь плохое об Элизабет?

Мэтт покачал головой.

– Я никогда не слышал, чтобы он плохо отзывался об Элизабет, – ответил Мэтт, и это было правдой. Он постоянно слышал от Мэри, как Элизабет раздражала Пака, но ни разу не слышал этого от самого Пака. Он моргнул и продолжил: – Пак профессионал. Он не станет сплетничать с пациентами, особенно о другом пациенте.

– Но вы же не просто другой пациент. Вы – друг семьи.

Они могли бы стать друзьями, но Пак не был особо дружелюбен. Мэтт подозревал, что, как и большинство знакомых ему корейцев, Пак не одобрял браки кореянок с белыми мужчинами. Мэтт ответил:

– Нет. Я был просто клиентом. Не более того.

– И вы никогда не обсуждали, скажем, страховку от пожара?

– Что? Это еще что за ерунда? Нет. Страховка от пожара? Зачем нам такое обсуждать?

Шеннон проигнорировала его вопросы. Подошла ближе, заглянула прямо в глаза и сказала:

– Кто-либо, связанный с «Субмариной Чудес», включая членов вашей семьи, когда-либо обсуждал с вами страховку от пожара?

– Нет.

– Вы слышали, чтобы кто-нибудь ее обсуждал или упоминал?

– Нет, – Мэтта начинало злить происходящее. И немного пугать, хотя он не мог сказать почему.

– Вы знаете, в какой компании застрахована «Субмарина Чудес»?

– Нет.

– Когда-либо звонили в страховую?

– Что? Зачем…? – Мэтт почувствовал жжение в костяшках удаленных пальцев. Ему хотелось что-нибудь ударить. Может, врезать Шеннон в лицо? – Я же только что сказал, я даже не знаю, где они застрахованы.

– То есть, вы готовы поклясться, что не звонили в страховую компанию «Потомак» за неделю до взрыва, верно?

– Что? Ну конечно, нет!

– Уверены?

– На сто процентов.

Все лицо Шеннон – глаза, рот, даже уши, – казалось, подтянулось вверх. И она прошла, самодовольно проплыла, к столу защиты, достала документ, вернулась к нему и бросила ему бумагу.

– Вы это узнаете?

Список телефонных номеров, даты и время. Его собственный номер сверху.

– Это выписка звонков с моего номера.

– Пожалуйста, прочитайте выделенную строку.

– 21 августа, 2008, 8:58, 4 минуты. Исходящий. 800-555-0199. Компания взаимного страхования «Потомак», – Мэтт поднял глаза. – Не понимаю. Вы пытаетесь сказать, что это я звонил?

– Не я, а этот документ, – Шеннон выглядела веселой, почти торжествующей.

Мэтт прочитал еще раз. 8:58. Может, он ошибся номером. Но 4 минуты?

– Может, я услышал рекламу страхования и позвонил узнать подробности?

Он ничего такого не помнил, но это было год назад. В конце концов, сколько случайных, бездумных вещей он делал каждый день, и не мог вспомнить через неделю, а тут прошел целый год!

– То есть, вы звонили по поводу рекламного объявления?

Мэтт взглянул на Жанин. Она прижала руки ко рту.

– Нет. То есть, может быть. Я не помню, чтобы я туда звонил, и сейчас пытаюсь угадать… Я никогда не слышал об этой компании. Зачем бы мне им звонить?

Шеннон улыбнулась.

– Случайность, но «Потомак» записывает все входящие звонки, – она передала бумаги Эйбу и судье. – Ваша честь, извините, что не предупредила заранее, но мы только вчера узнали об этом звонке и только поздно вечером достали запись.

Мэтт уставился на Эйба с выражением «И что мне теперь делать?», мечтая увидеть у него на лице ответ, что он спасет его, но Эйб читал и хмурился.

– Возражения, мистер Паттерли? – спросил судья.

– Нет, – пробормотал Эйб, не отрываясь от чтения.

Наконец Шеннон протянула бумагу Мэтту. Ему хотелось вырвать листы у нее из рук, но он ждал, даже не взглянул, пока она не попросила его зачитать документ вслух. В заголовке стояли дата, время ожидания (1 минута), длительность вызова (4 минуты), а далее запись:

Имя: анонимно.

Тема: страховка на случай пожара, поджог.

Краткое содержание: Звонивший интересовался, все ли страховки от пожара действуют в случае поджога. Обрадовался, узнав, что покрытие убытков от поджога входит во все наши страховки от пожара, за исключением случаев, когда страхователь лично причастен к планированию либо осуществлению поджога.

Мэтт прочитал спокойно, беспристрастным тоном человека, которого не пытаются обвинить в заговоре по совершению поджога, и поднял глаза, дочитав. Шеннон ничего не говорила, просто смотрела на него, словно ждала, что он первым нарушит молчание. «Я никак с этим не связан», – напомнил он сам себе, а потом сказал:

– Видимо, звонок все же не был связан с объявлением.

Никто не засмеялся.

– Разрешите уточнить, доктор, – сказала Шеннон. – Вы совершали анонимный звонок в компанию, где застрахована «Субмарина Чудес», всего за неделю до взрыва и спрашивали, выплатят ли они компенсацию, если кто-то намеренно ее сожжет, так?

– Определенно нет, – сказал Мэтт.

– Как вы тогда можете объяснить написанное в документе?

Хороший вопрос, только ответа на него нет. Воздух наполнился неприязнью, стал слишком густым, чтобы дышать, он не мог думать.

– Может, это ошибка? Мой номер могли перепутать с чьим-то еще.

Шеннон нарочито кивнула.

– Конечно, это объяснение. Кто-то случайный звонит, по невероятному совпадению и телефонная, и страховая компании неправильно регистрируют номер, и по еще одному невероятному совпадению вы оказываетесь главным свидетелем по делу об убийстве, где, вот уж чудеса, причиной смерти стал поджог. Я правильно вас поняла?

Присяжные захихикали.

– Я знаю только, что я не звонил, – вздохнул Мэтт. – Наверное, кто-то позвонил с моего телефона.

Мэтт ожидал, что Шеннон снова начнет высмеивать его, но она выглядела довольной. Заинтересованной. Она сказала:

– Давайте попробуем разобраться. Звонок был совершен в прошлом августе, в четверг утром, в 8:58. У вас тогда украли телефон?

– Нет.

– Кто-нибудь еще им пользовался? Одолжил, потому что забыл собственный, что-нибудь в этом роде?

– Нет.

– Тогда у кого был доступ к вашему телефону около 8:58 утра?

– Я безусловно был на ГБО. Я никогда не пропускал утренние сеансы. Официально мы начинаем в девять ровно, но могли начать и раньше, если все уже собрались, могли задержаться, если кто-то опаздывал. Это было год назад, я не помню, во сколько мы начали именно в то утро.

– Скажем, вы начали позже, в 9:10. Мог ли кто-то позвонить с вашего телефона без вашего ведома?

Мэтт покачал головой.

– Невозможно. Я либо оставлял телефон в запертой машине, либо клал его в шкафчик прямо перед сеансом.

– А если вы начали раньше времени, допустим, в 8:55? Тогда в 8:58 вы уже в камере со всеми остальными, включая Элизабет. Кто мог воспользоваться вашим телефоном?

Тут Мэтт взглянул на Шеннон. В ее нетерпеливо приподнятых бровях ясно читалось воодушевление, улыбка плясала на губах, и он понял: весь этот допрос был показательным. Она ни секунды не подозревала, что он действительно звонил сам. Она лишь заставила его так подумать, чтобы запутать, чтобы он отчаянно придумал другого подозреваемого и преподнес его ей на блюдечке. Очевидную кандидатуру. Собственно, единственную возможную.

– Во время утренних сеансов в ангаре бывал только Пак, – сказал Мэтт. Никакого секрета в этом не было. Но произнести это вслух – все равно что предательство. Он не мог посмотреть на Пака.

– Таким образом, у Пака Ю был доступ к вашему телефону во время утренних сеансов, которые могли начинаться и до 8:58, когда был совершен звонок. Это верно?

– Да, – ответил Мэтт.

– Доктор Томпсон, означают ли ваши показания, что, должно быть, Пак Ю позвонил в страховую компанию анонимно, с вашего мобильного телефона, чтобы спросить, выплатит ли компания компенсацию в случае, если кто-то еще подожжет его имущество, что и случилось несколькими днями позже? Это точный пересказ?

При такой формулировке Мэтту отчаянно хотелось ответить: «Нет, Пак этого не делал. Это Элизабет, а вы используете какой-то дурацкий звонок, чтобы заявить… что Пак сам взорвал дело своей жизни? Убил пациентов ради денег? Это смешно».

Мэтт видел Пака на пожаре, видел, с каким отчаянием тот спасал пациентов, не обращая внимания на возможные травмы и смерть. Но сейчас его захлестнуло облегчение от того, что основной мишенью стал Пак, а не он сам. Мэтт уважал Пака, твердо верил в его невиновность, мечтал увидеть, как Элизабет будет наказана, но облегчение поглотило, подавило, смыло все остальные чувства. К тому же, если сейчас в ответ он согласится, это будет лишь логичным продолжением всего, что он сегодня уже признал. Он же не говорит, что Пак сделал поджог. От звонка до взрыва еще четыре тысячи шагов.

Мэтт убедил себя, что это пустяк, и ответил:

– Да.

Он услышал жужжание пирующих на скелете слепней. Или это шепотки зрителей на задних рядах?

Лицо Пака покраснело. Мэтт не мог определить, от стыда или злости.

– Доктор, знаете ли вы, что тем вечером, когда произошел взрыв, Элизабет нашла рядом с ручьем записку на бумажке с логотипом «Эйч-Март», со словами: «Надо это прекратить. Встретимся сегодня вечером, в 8:15?»

Он среагировал автоматически. Взгляд метнулся к Мэри, как металл притягивается к магниту. Он мигнул, надеясь, что никто не заметил его ошибки. Он обвел глазами зал, словно осматривая всех присутствующих корейцев.

– Нет, я об этом не слышал. Но бумага мне знакома, – Мэтт повернулся к присяжным. – «Эйч-Март» – корейский супермаркет. Мы иногда там закупаемся.

– Разве Пак Ю не пользовался исключительно таким блокнотом?

Мэтту пришлось приложить усилия, чтобы не издать вздох облегчения. Шеннон подумала, что эту записку написал Пак. Ей в голову не пришло, что ее мог написать сам Мэтт. И Мэри, ее вообще не упоминали.

– Да, Пак писал в нем, – ответил Мэтт.

Шеннон медленно перевела взгляд на Пака, потом обратно на Мэтта.

– Где, по вашему мнению, он находился в 8:15 тем вечером, за десять минут до взрыва?

Что-то в этом «по вашему мнению» заставило Мэтта нервничать.

– Ну, Пак был в ангаре, – ответил он, будучи абсолютно уверенным, что в этом никто и не сомневался.

– Откуда вы это знаете?

Тут надо подумать. Откуда он может это знать, если не предполагать, что это правда только потому, что все так говорят? Говорят, вся семья Ю была в ангаре. Когда выключился плеер, Пак отправил Янг домой за новыми батарейками. Она долго не возвращалась, и он отправил Мэри ей на помощь, но та заметила что-то за ангаром, подошла поближе и тут – бабах. Но если это сделал Пак…могла ли семья Ю лгать? Прикрывать его? Но ведь если бы Пак устроил поджог, он не стал бы рисковать собственной жизнью, спасая других, и уж точно он бы убедился, что Мэри не окажется поблизости. Нет.

– Он следил за ходом сеанса, – ответил Мэтт. – Он задраил люк, он говорил со мной, а после взрыва он открыл люк и вытащил нас оттуда.

– Ах да, открыл люк. Вы ранее говорили, что снизить давление и открыть люк можно всего за одну минуту. Верно?

– Да.

– Получается, если бы он был на месте, люк должен был бы открыться всего через минуту после взрыва.

– Да.

– Доктор, давайте проведем эксперимент. Вот секундомер. Я хочу, чтобы вы закрыли глаза и мысленно промотали все, что произошло между взрывом и тем, как открылся люк. Потом остановите отсчет. Справитесь?

Мэтт кивнул и взял электронный секундомер, такой считает с точностью до десятой доли секунды. Он усмехнулся причудливости ситуации, как год спустя ему надо вспомнить, сгорела голова мальчика за 48,8 или 48,9 секунд. Он нажал «Старт», закрыл глаза и стал вспоминать. Лицо-моргание-огонь, суматоха, огонь полыхает на рукавах его рубашки. Дойдя до скрипа открывающегося люка, он нажал «Стоп». 2:36,8.

– Две с половиной минуты. Но едва ли этому можно доверять, – сказал он.

Шеннон подняла сложенный лист бумаги.

– Вот отчет от приглашенного стороной обвинения эксперта по восстановлению хода событий, где в том числе указано примерное время от момент взрыва до открытия люка. Прочитаете, доктор?

Он взял бумагу и развернул. Ярко-желтым в середине отчета были выделены пять слов: «Минимум две, максимум три минуты».

– Так что ваши результаты совпадают с данными отчета, – сказала Шеннон. – Люк открылся более, чем через две минуты после взрыва, больше, чем на минуту позже, чем должен был бы, если бы Пак был на месте.

– И все-таки это кажется не очень научным, – сказал Мэтт.

Шеннон посмотрела на него с веселой жалостью, как подростки смотрят на детей, все еще верящих в зубную фею.

– Вы считали, что Пак находился в ангаре, еще потому, что говорили с ним по внутренней связи. Вчера вы дали следующие показания, цитата: «В комнате царил такой переполох, было очень шумно, так что я не все расслышал». Помните?

– Да, – Мэтт сглотнул.

– А раз вы не могли расслышать, значит, вы предположили, что это Пак Ю, но не можете знать точно, верно?

– Я не расслышал всех слов, но голос-то я слышал. Я уверен, что это был Пак, – сказал Мэтт, и, еще не договорив, задумался, а так ли это. Или он просто упрямится?

Шеннон взглянула на него с жалостью.

– Доктор, – сказала она, смягчив голос, – знаете ли вы, что Роберт Спинум, живущий по соседству с Ю, подписал показания, что он выходил на улицу позвонить с 8:11 до 8:20 тем вечером, и на протяжении всего разговора видел Пака Ю в четверти мили от ангара?

Эйб молниеносно встал и, протестуя, начал высказывать что-то про недостаток доказательств. Но Мэтт обратил внимание на резкий вдох, раздавшийся у него за спиной. Янг прижала руки ко рту. Она выглядела напуганной. Но не удивленной.

Шеннон сказала:

– Ваша честь, я всего лишь спросила, осведомлен ли свидетель, но беру свой вопрос обратно. Мистер Спинум стоит рядом, он готов дать показания, и мы обязательно призовем его при первой возможности, – она сощурилась на последних словах, будто угрожая Мэтту, и продолжила: – Доктор, позвольте спросить еще раз. Верно ли, что вы не можете быть полностью уверены в том, что голос по внутренней связи принадлежал Паку?

Мэтт потер обрубок указательного пальца. Он покалывал и чесался, что, как ни странно, было приятно.

– Я так подумал, но, наверное, не могу быть уверен на все сто процентов.

– Учитывая это, а также показания относительно времени открытия люка, разве нет возможности, что Пак не был внутри ангара по крайней мере за десять минут до взрыва? И тогда никто не следил за ходом сеанса?

Мэтт бросил взгляд на Пака и Янг, те опустили глаза и съежились. Он облизнул губы. Ощутил привкус соли.

– Да, – ответил он. – Да, такая возможность существует.