Текст книги "Смерть в Миракл Крик"

Элизабет

За неделю до суда Шеннон сказала Элизабет, что им нужны люди, которые смогут сидеть позади нее на заседании. Передавать носовые платки, бросать взгляды на свидетелей Эйба, все такое. Семья не обсуждалась – Элизабет была единственным ребенком, а родители погибли во время землетрясения в Сан-Франциско в 1989 году, так что оставались друзья. Проблема в том, что у Элизабет их не было.

– Нам же не нужны закадычные подруги. Просто кто-то, кто согласится сесть рядом с тобой. Парикмахер, стоматолог, менеджер из магазина органической еды. Кто угодно подойдет, – сказала Шеннон.

– Может, наймем актеров? – предложила Элизабет.

Не то чтобы у нее никогда не было друзей. Она и вправду всегда была стеснительной, но в колледже и потом в бухгалтерской конторе у нее были близкие подруги. У нее на свадьбе были три подружки невесты, и сама она дважды оказывалась в этой роли. Но с тех пор как шесть лет назад Генри диагностировали аутизм, она все время занималась им. Каждый день она возила Генри на семь разных видов терапии: речевую, трудовую, физическую, аудио-вокальную (Томатис-терапию), по развитию взаимоотношений (RDI), визуальной обработке, биологической обратной связи. А в перерывах сметала в магазинах органической пищи продукты без арахиса/глютена/казеина/молочного белка/рыбы/яиц. Ночью она готовила для Генри еду и добавки и общалась на форумах типа «ГБО для детей» и «Аутизм-МамаДоктор». Через несколько лет без ответа друзья сами перестали выходить с ней на связь. И что ей теперь делать? Звонить и говорить: «Привет! Давно не общались! Я тут подумала, не хочешь прийти ко мне на суд по делу об убийстве, немного потусить перед тем, как меня приговорят к смерти. Кстати, извини, что шесть лет не перезванивала, я была очень занята с сыном. А теперь, знаешь, меня в его убийстве и обвиняют».

Так что Элизабет не знала никого, кто мог бы прийти поддержать ее (кроме Шеннон, но она не в счет, ей она по 600 долларов в час платит). Но вчера, войдя в зал и увидев пустые ряды у себя за спиной, она почувствовала боль, словно ей досталось от какого-то невидимого боксера. Уже два дня ряды позади нее остаются пустыми, провозглашая на весь мир, что ее никто не поддерживает, что она совершенно одна.

Когда Тереза сказала, что она видела записку на бумаге из «Эйч-Март», судья попытался все замять. Он стукнул молоточком, сказал Терезе, что нельзя просто так кричать с места, и велел присяжным не учитывать ее слова. Она извинилась, но, когда ей велели сесть (это Элизабет будет раз за разом вспоминать, лежа в постели), Тереза прошла мимо семьи Ю, пересекла проход прямо к пустому ряду и села точно у Элизабет за спиной. Кто-то из присяжных охнул. Они относились к Элизабет как к больному проказой, может и не заразному, но от которого все равно лучше держаться подальше.

Элизабет обернулась к Терезе. Она уже списала со счетов возможность, что кто-то заступится за нее, встанет на ее сторону, без стыда сядет рядом с ней. Она убеждала себя, что ей все равно, ведь ей уже не за чем жить. Но было больно, что те, с кем она ходила на одни и те же сеансы, не удосужились проведать ее, спросить сами себя, а она ли это сделала. Ее определили виновной по умолчанию.

И вот одна из них рядом, готова стать другом. Признательность разлилась внутри, как вода в шарике, угрожая вырваться наружу потоком благодарностей, которые Элизабет в силах была озвучить. Она смотрела на Терезу, стараясь глазами передать, как она ей благодарна.

Тут она заметила серебристый отблеск в толпе. Глава демонстрантов, женщина с самодовольным ником ГордаяМамаАутиста. Она ожидала, что Шеннон разобьет так называемое алиби этой женщины вдребезги, унизит ее, но звонок по поводу поджога сместил внимание Шеннон на Пака, благодаря чему эта женщина смогла спокойно сидеть и наблюдать за процессом, будто невинный прохожий. Элизабет ощутила, как желчь согревает горло, знакомый укол ярости, ненависти и осуждения. Если бы не эта женщина, ее сын был бы сейчас жив. Ему было бы девять, он пошел бы в четвертый класс. Рут Вайс с ее зловещими угрозами и попытками разрушить жизнь Элизабет, о чем она узнала во время того судьбоносного звонка Китт, о котором она теперь так жалела. Тот звонок выбил у Элизабет почву из-под ног, лишил способности мыслить рационально и привел к тому моменту, о котором она будет сожалеть всю свою жизнь. Серия идиотских, необъяснимых поступков, которые предопределили ее собственную жизнь и, как выяснилось, жизнь Генри.

Элизабет повернулась к Терезе и представила себе ее в жуткой огненной западне, пока она сама распивала вино, праздновала окончание ГБО и наслаждалась сигаретой между пальцев. Интересно, что подумает Тереза, если узнает все о том дне, если узнает, что Элизабет, ее ненависть к Рут Вайс, виновны в смерти Генри?

Шеннон ненавидела детектива Пирсона.

– Надменный, самодовольный сукин сын, – сказала она после их первой встречи, и повторила после того, как он дал прямые показания. – Не могу выносить этот писклявый голос. У меня на него аллергия.

Элизабет ожидала, что ей будет больно видеть мужчину, который подвел ее к телу Генри, ее сына, как к какому-то предмету. Но она его просто не вспомнила. Ни лица, ни даже жутко нелепого голоса. Она не помнила, что он говорил, и вместо того, чтобы подмечать несоответствия, как просила Шеннон, она могла лишь пассивно смотреть, как программу по телевизору.

Когда судья велел Шеннон приступить к перекрестному допросу, она сказала Элизабет:

– Сиди и наслаждайся. Я порву его в клочья.

Встав, Шеннон мельком взглянула на Пирсона уголками глаз (да ладно? Шеннон притворялась обольстительной?) и даже улыбнулась, так, что проявились ямочки на щеках.

– Добрый день, детектив, – сказала она неестественно низким голосом (в погоне ли за сексуальностью или чтобы подчеркнуть его высокий голос, это было трудно сказать) и подошла к нему мелкими шажками, вихляя бедрами, видимо, изображая модельную походку. Подойдя, она продолжила гортанным голосом, от которого Шеннон захотелось закашляться: – Детектив, давайте поговорим о вас. Мы уже слышали, что вы специалист в вопросах криминалистики, у вас двадцатилетний опыт и вы работаете ведущим криминалистом. Я даже слышала, что вы ведете семинар по сбору улик.

Тут она повернулась к присяжным и тоном гордой матери произнесла:

– Между прочим, обязательный курс для всех новичков.

А потом повернулась обратно к нему и спросила, верно ли это?

– Эмм, да, – он явно ожидал не этого.

– Правда ли, что семинар называется «Криминалистика для чайников»? – спросила Шеннон и захихикала. Неужели это правда – Шеннон, всегда серьезная, профессиональная, слегка полноватая, в свободных клетчатых костюмах и темных колготках, хихикает как четырехлетка?

– Это не официальное название, но да, некоторые его так называют.

– Я слышала, вы создали очень хороший алгоритм и при обучении пользуетесь только им. Всего-то одна страница, да?

Пирсон выглядел сбитым с толку. Он взглянул на Эйба как школьник, умоляющий о подсказке. Эйб слегка пожал плечами.

– Да, у меня есть алгоритм на одну страницу, который я использую на семинаре.

– Я уверена, вы следили, чтобы этот алгоритм отражал не только написанное в учебниках, но и ваш опыт, знания из реального мира о том, какие виды улик наиболее достоверны и значимы. Это верно?

– Да.

– Потрясающе, – сказала Шеннон и поставила лист бумаги на подставку.

– Детектив, это ваша схема? – спросила Шеннон. Сладость ее голоса стала приторной, с налетом издевки.

– Откуда у вас это? – одновременно с ней воскликнул Пирсон.

– Протестую, – заявил Эйб. – Схема ошибочна. Мисс Ог отлично знает, что законы штата Вирджиния не различают прямые и косвенные улики.

– Ваша честь, – возразила Шеннон, – можно спорить о технических формальностях, когда мы выдаем инструкции присяжным. Сейчас же я расспрашиваю ведущего криминалиста о его методах расследования. Документ не конфиденциален, и это его слова, а не мои.

– Протест отклонен, – сказал судья.

Эйб недоверчиво раскрыл рот. Потом покачал головой и сел на место.

– Детектив, я повторю вопрос, – сказала Шеннон, вернувшись к своему естественному серьезному тону, сахарность слетела, как банановая кожура. – Это ваша таблица, вы ею пользуетесь, чтобы инструктировать других криминалистов, в том числе работавших над этим делом?

– Да, – пробормотал детектив Пирсон, сперва смерив Шеннон взглядом.

– Таким образом, эта схема говорит, что, по вашему опыту, прямые улики лучше и надежнее косвенных. Верно?

Пирсон взглянул на Эйба, тот хмурился и поднимал брови, словно говоря, знаю, знаю, но что я могу поделать. Пирсону оставалось только ответить «Да».

– Чем отличаются два вида улик? На семинаре вы используете пример бегуна, верно?

Лицо Пирсона исказилось смешанным выражением удивленного восхищения и раздражения. Он наверняка сейчас вычисляет крысу и обдумывает, что он сделает с предателем. Он помотал головой, словно очищая голову от лишних мыслей, и сказал:

– Прямая улика в случае с бегуном – кто-то, кто видел, как тот бегает. Косвенная улика – если его видели в костюме для бега рядом с дорожкой, с красным потным лицом.

– И косвенные улики могут навести на ложный след. Потный человек мог еще только собираться бегать, а мог просто сидеть в нагретой машине. Верно?

– Да.

– Давайте теперь вернемся к нашему случаю. Следуя вашей инструкции, сначала важнейшие прямые улики. Первый вид прямой улики в вашем списке – свидетель. Кто-нибудь видел, как Элизабет разводила огонь?

– Нет.

– Кто-нибудь видел, как она курит или зажигает спичку рядом с ангаром?

– Нет.

Шеннон взяла толстый маркер и вычеркнула первый пункт списка прямых улик, «Очевидцы».

– Следующее, имеются ли видеозаписи или фотографии того, как Элизабет разводит огонь?

– Нет.

Она вычеркнула пункты «Аудио/видео записи с места преступления» и «Фотографии подозреваемого в момент преступления».

– Далее идут «Записи преступления, выполненные подозреваемым, свидетелем или сообщником». У нас что-то есть?

Услышав ответ «Нет», Шеннон вычеркнула еще один пункт.

– Это оставляет нам «Святой Грааль: признание». Элизабет ведь не призналась в том, что это она совершила поджог?

– Не призналась, – он сжал губы до тонкой розовой ниточки.

– Значит, прямых улик, что преступление совершила Элизабет, у нас нет, ничего такого, что вы расцениваете как «лучшие и более надежные» улики против нее, так?

– Так, но… – Пирсон резко вдохнул, раздувая ноздри, как лошадь.

– Спасибо детектив. Итак, прямых улик у нас нет, – Шеннон жирно зачеркнула в таблице обобщающие слова «Прямые улики».

Шеннон отошла и улыбнулась. Это была необузданная улыбка, торжество победителя отражалось в каждой клеточке лица: глазах, щеках, губах, скулах, даже уши у нее приподнялись. Забавно, как она вкладывалась в дело, хотя результат заседания, в сущности, не повлияет на ее жизнь. Выиграет она или проиграет, у нее останется прежняя ставка, прежний дом, прежняя семья, в то время как для Элизабет исход суда был равнозначен выбору между жизнью в предместье и смертным приговором. Так отчего же она не разделяла возбуждения Шеннон?

Шеннон продолжила:

– Нам остались только косвенные улики, которые, по вашим собственным словам, не столь надежны. Первая из них – «дымящееся ружье», или в нашем случае дымящаяся сигарета, – несколько присяжных усмехнулись. – Вы нашли ДНК, отпечатки пальцев или иные экспертные улики на сигарете или спичке с места взрыва?

– Огонь нанес слишком большие повреждения, чтобы было возможным добыть информацию, подтверждающую личность, – сказал Пирсон.

– То есть, нет, детектив?

– Нет, – он сжал губы.

Шеннон вычеркнула пункт «Дымящееся ружье» в списке косвенных улик.

– Следующий пункт, возможность совершить преступление, предлагаю не обсуждать. Огонь ведь начался снаружи, за ангаром, так?

– Да.

– И кто угодно мог зайти туда и разжечь огонь. Там ведь нет ни замка, ни забора?

– Конечно, но мы говорим не о теоретической возможности. Мы ищем реальную возможность совершить преступление, человека поблизости и без алиби, как наша обвиняемая.

– Близость и отсутствие алиби. Понимаю. Как насчет Пака Ю? Он был поблизости. Собственно, он был гораздо ближе, чем Элизабет, разве нет?

– Бал, но у него есть алиби. Он был внутри ангара, это подтвердили его жена, дочь и пациенты.

– Ах да, алиби. Детектив, известно ли вам, что один из соседей утверждает, что видел Пака Ю вне ангара прямо перед взрывом.

– Известно, – сказал Пирсон с уверенностью в голосе и улыбкой человека, который знает что-то, чего не знает никто другой. – А известно ли вам, мисс Ог, что Мэри Ю объяснила, что это она была снаружи тем вечером, а сосед, услышав об этом, подтвердил, что человеком, которого он видел издалека, могла оказаться Мэри? – покачал головой Пирсон и усмехнулся. – Судя по всему, Мэри забрала волосы под бейсболку, поэтому он принял ее за мужчину. Простительная оплошность.

– Протестую. Пожалуйста, не учитывайте этот ответ… – сказала Шеннон.

– Мисс Ог сама спросила, ваша честь, – встал Эйб.

– Протест отклонен, – сказал судья.

Шеннон повернулась к присяжным спиной и опустила глаза, словно просматривая записи, но Элизабет видела, что глаза у нее плотно зажмурены и глубокие морщины избороздили лоб. Мгновение спустя она распахнула глаза и повернулась к Пирсону:

– Итак, давайте разберемся. Сначала все члены семьи Ю были в ангаре, потом Янг Ю ушла за батарейками, чуть позже Мэри Ю вышла наружу, где ее видел сосед. Так?

Пирсон быстро замигал, как один из футуристичных андроидов при обработке информации.

– Так я себе это вижу, – неуверенно сказал он.

– А значит, Пак Ю был в ангаре один перед взрывом, поблизости и без алиби, что соответствует вашему критерию «Возможность совершить преступление», так?

Он перестал мигать. Казалось, он затаил дыхание; ни лицо, ни тело не шевелилось. Потом он сглотнул, кадык дернулся.

– Да.

На лице Шеннон заиграла улыбка, она написала красными буквами «П. Ю» напротив пункта «Возможность совершить преступление».

– Следующее, мотив. Скажите, детектив: какой мотив для поджога встречается вам чаще всего?

– Нет одного классического дела о поджоге, – сказал он.

– Детектив, я не спрашиваю вас о классическом деле о поджоге. Пожалуйста, ответьте на мой вопрос: Какой мотив для поджога встречался вам чаще всего?

– Деньги. Страховая выплата, – выпалил он, поджав губы, как мальчик, не желающий отвечать на вопрос матери.

– В нашем случае Пак Ю должен получить 1,3 миллиона долларов от страховой компании, верно?

Он пожал плечами.

– Возможно, сумма похожа. Но повторюсь, это не классический случай. В большинстве поджогов, выполненных с целью получить деньги по страховке, пожар устраивают в пустом здании, и обходится без пострадавших.

– Правда? Забавно, вот здесь у меня ваши записи с самых последних дел о поджогах, – Шеннон взглянула на документ, который держала в руках. – Давайте посмотрим, Винчестер в прошлом ноябре. Вы пишете: «Преступник разжег огонь и остался внутри, полагая, что страховщик заподозрит мошенничество, если здание будет пустым. Он предположил, что, если получит травмы, страховщик скорее поверит, что пожар возник случайно, и выплатит сумму», – она передала бумагу Пирсону. – Это же ваш отчет, верно?

Пирсон сжал челюсти и сощурился, едва глядя на бумагу, потом ответил:

– Да.

Шеннон написала «П. Ю» крупными красными буквами рядом с пунктом «Мотив преступления». Потом она указала на следующий пункт:

– Детектив, следующий пункт у вас – «Специальные знания и интересы», а в скобках указано «например, исследования бомб». Что это значит?

– Здесь речь о преступлениях с использованием особых средств. Например, если взорвалась бомба, а подозреваемый знал, как сделать данный вид бомбы или исследовал этот вопрос, я посчитаю это достаточно весомой уликой. Это похоже на улики, обнаруженные на компьютере нашей подсудимой.

– Детектив, верно ли, что Пак Ю обладал специализированными знаниями касательно пожаров в камерах ГБО? Что он также изучал уже случавшиеся пожары, подобные нашему?

– Я не знаю, что ему известно. Вам придется спросить его лично.

– Не придется, это уже сделали ваши помощники, – Шеннон приподняла еще какой-то документ. – Это отчет ваших коллег, советующий оправдать Пака по вопросу о халатности, приведшей к пожару, – она передала ему листок. – Прочитайте, пожалуйста, выделенные строки.

Он прочистил горло и прочитал:

– Пак Ю был хорошо знаком с рисками возникновения пожара. Он изучал предыдущие аналогичные случаи, включая дело о пожаре под кислородными шлангами вне камеры.

– Тогда позвольте спросить еще раз, верно ли, что у Пака Ю были необходимые специальные знания и интерес к пожарам в камерах ГБО, похожим на наш?

– Да, но…

– Спасибо, детектив, – Шеннон написала П. Ю рядом с пунктом «Специальные знания и интересы» и сделала шаг назад. – Итак, у нас есть Пак Ю, владелец «Субмарины Чудес», у которого был мотив, возможность и необходимые знания для совершения преступления. Давайте теперь обсудим последний пункт вашего списка: владелец орудия преступления. Вы предполагаете, что орудие – сигарета и спички, которыми разожгли огонь, – принадлежали Элизабет?

– Это не мое предположение, мисс Ог. Факты таковы, что сигарета «Кэмел» и спички из магазина «7-Элевен» использовались, чтобы развести огонь, а подсудимая находилась неподалеку как раз с сигаретами «Кэмел» и спичками из «7-Элевен».

– Но она объяснила, что они ей не принадлежали, что она нашла их в лесу. Кто-то вполне мог воспользоваться ими, чтобы разжечь огонь, а потом выбросить, чтобы избавиться от улик. Вы изучали возможность того, что кто-то другой мог купить эти предметы?

– Да, изучали. Мои сотрудники обошли все магазины «7-Элевен» в окрестностях Бухты Чудес и места жительства подсудимой в поисках чеков или чего-то аналогичного.

– Это обнадеживает. Тогда вы наверняка спрашивали сотрудников магазина, узнали ли они и других, в том числе Пака Ю, у которого были мотив, возможность и знания для совершения преступления, – Шеннон указала на три ярко-красных надписи «П. Ю».

Пирсон уставился на Шеннон, сжав губы.

– Детектив, вы хоть у одного сотрудника «7-Элевен» спросили, покупал ли Пак «Кэмелы»?

– Нет, – слово звучало с ноткой защиты.

– Вы проверяли его счета на предмет оплаты товаров в «7-Элевен»?

– Нет.

– Вы перерыли его мусор в поисках чека?

– Нет.

– Ага. Получается, что вы провели тщательное расследование только в отношении моего клиента. Что ж, послушаем. Сколько сотрудников «7-Элевен» опознали Элизабет?

– Никто.

– Никто? А как насчет чеков? Вы же наверняка искали чеки из «7-Элевен» в ее мусоре, машине, сумочке, карманах?

– Искали. Но нет, мы ничего не нашли.

– Выписки с карточного счета?

– Ничего. Но отпечатки пальцев однозначно…

– Ах да, отпечатки пальцев. Что ж, поговорим о них. Вы не верите, что Элизабет нашла и сигареты, и спички. По вашему мнению, они принадлежали ей, хотя у вас нет никаких доказательств, что она их покупала. И поэтому на них нет других отпечатков пальцев: кроме нее их никто не касался, так?

– Совершенно верно.

– Детектив, это меня и смущает. Если бы сигареты и спички принадлежали ей, то она должна была бы их где-то купить. Разве тогда на них не остались бы отпечатки пальцев сотрудника магазина?

– Нет, если она купила блок сигарет.

– Блок, десять пачек. Двести сигарет. Вы нашли у нее дома или в мусорных баках открытый блок сигарет «Кэмел»?

– Нет.

– В сумочке?

– Нет.

– В машине?

– Нет.

– Окурки в машине или в мусорном ведре дома? Хоть что-то, что указывало бы, что она регулярно курила и могла бы купить целый блок сигарет?

Пирсон помигал и ответил:

– Нет.

– А спички, даже если покупать целую упаковку, все равно дают по одному коробку, ведь так?

– Да, но со временем, если часто ими пользоваться, ее отпечатки пальцев могли стереть отпечатки пальцев продавца, как на спичечном коробке, так и на пачке сигарет. Так что неудивительно, что отпечатков пальцев продавца мы не нашли.

– Детектив, верно ли, что на предмете, который используется достаточно часто, чтобы старые отпечатки пальцев полностью стерлись, можно ожидать множество накладывающихся друг на друга отпечатков владельца?

– Полагаю, да.

Шеннон подошла к своему столу, полистала папку и с торжествующей улыбкой достала лист. Она с самодовольным видом вернулась и передала бумагу ему.

– Расскажите, что это такое.

– Это анализ отпечатков пальцев с предметов, найденных на месте пикника.

– Пожалуйста, прочитайте выделенные предложения.

Он быстро проглядел документ, и лицо у него опало, как восковая фигура жарким днем.

– Спичечный коробок, снаружи: один целый и четыре частичных отпечатка пальцев. Пачка сигарет, снаружи: четыре целых и шесть частичных отпечатков. Идентификация по десяти пальцам: Элизабет Уорд.

– Детектив, является ли в вашей организации обычной практикой включать в отчет накладывающиеся отпечатки, если они обнаружены?

– Да.

– Сколько таких отпечатков было обнаружено на этих предметах?

У него раздувались ноздри. Он сглотнул и растянул губы в подобие улыбки.

– Ни одного.

– Всего пять отпечатков пальцев на спичечном коробке и десять на сигаретах, все принадлежат Элизабет, отпечатки не накладываются друг на друга, и ни следа чьих-либо еще. Почти чистые предметы, не так ли?

Он отвернулся. Потом облизнул губы и сказал:

– Получается, так.

– А раз по крайней мере еще один человек, продавец, должен был бы касаться этих предметов, это означает, что их в какой-то момент стерли, верно?

– Полагаю, да, но…

– И кто угодно, включая Пака Ю, мог брать в руки эти вещи до того, как отпечатки стерли, и выяснить это невозможно?

– Невозможно, – сказал он, сузив глаза до щелок. Когда Шеннон написала «Кто угодно (вкл. П. Ю)» в таблице рядом с графой «вещи, принадлежавшие подозреваемому»), он сказал, – Не забывайте, что именно подсудимая стерла все остальные отпечатки.

– Детектив, я полагала, вы не верите, что она их стирала, – сказала Шеннон, широко раскрыв глаза. – Я рада, что вы изменили свое мнение, – она улыбнулась, просияла, как мать, гордящаяся малышом, наконец-то научившимся раскрашивать, не выходя за контур, а потом отошла в сторону, открывая для обзора итоговую схему.

– Благодарю за исчерпывающие ответы, – сказала Шеннон. – Вопросов больше не имею.