Текст книги "Ниндзя"

– Я в это не верю. Как я уже сказал, у него нет никаких причин. Это дымовая завеса.

– Ничего себе завеса! – фыркнул Кроукер.

– Просто он знает, что я связан с Томкином через Жюстину. И я для него опасен – в отличие от тебя или костоломов Томкина. Он это знает. Нет, ему нужен Томкин, и только он. Все остальное – чтобы замутить воду. Кроукер примирительно поднял руку.

– Ладно, ладно. Это была всего лишь версия. И вот что я тебе скажу: я очень надеюсь, что ты прав, потому что смерть Винсента Ито волнует меня гораздо больше, чем судьба Рафиэла Томкина.

Николас посмотрел на него. Это было признанием в дружбе, и он улыбнулся.

– Спасибо. Это очень важно для меня. И для Винсента это было бы важно.

Они встали. Кроукер по-прежнему был в пиджаке, несмотря на невыносимую жару. Теперь он наконец его сбросил; на его тонкой белой сорочке темнели большие пятна пота.

– Пойдем? Николас кивнул.

– Только... – он колебался.

– Валяй.

– Лью, тебе этот вопрос может не понравиться.

– Тогда я не буду отвечать. Договорились? Николас улыбнулся.

– Ладно. – Они пошли по пляжу к машине Кроукера. – Почему ты так ненавидишь Томкина?

Кроукер открыл дверку и бросил пиджак на заднее сиденье. Он сел за руль, а Николас рядом с ним. Машина стояла в тени, но в салоне все равно было душно. Кроукер завел двигатель.

– Ты прав, – признался лейтенант. – Я мог бы не отвечать на этот вопрос. Несколько дней назад так бы оно и было. – Они выехали на дорогу. – Но теперь все изменилось. Я понял, что если не доверять тебе, то никому нельзя доверять, а я так не могу.

Они проехали по мосту, мимо бухты, заполненной небольшими лодками с поднятыми моторами.

– Ты, наверное, слышал про дело Дидион. Николас удивился.

– Ты имеешь в виду убийство этой манекенщицы? Только то, что было в газетах. Ее фотографии мелькали практически в каждом журнале.

– М-да, – задумчиво произнес Кроукер. – Красивая женщина. Очень красивая. Идеальная модель.

– Похоже, ты...

– Нет. Не то, что ты думаешь. – Они выехали на шоссе, и Кроукер прибавил газа. – Просто меня поразило, что эта девушка такой же человек, как и все. Понимаешь? Обычно люди об этом не думают. А ведь она ела, пила, у нее бывала отрыжка – как у всех.

Лейтенант перешел на другую полосу, обогнав автобус, который испускал черные клубы удушливого дыма.

– А потом Дидион умирает, и все раздувают вокруг этого скандал. Ведь она была знаменитостью, и вокруг нее делались большие деньги. Но никто, поверь мне, – никто не сказал: “Вот еще одна глупо оборвавшаяся жизнь.” Такие мысли пришли мне в голову в ее спальне. – Кроукер пожал плечами. – Но, черт подери, то же самое я думаю о любой из несчастных шлюх, которых убивают каждый день. Это не очень-то по душе моему капитану. Да плевать я хотел на этого засранца! – “Мы не можем понапрасну тратить деньги налогоплательщиков, Кроукер. Найдите лучшее применение вашему времени”. Господи! – Лейтенант ударил кулаком по рулевому колесу. – Я знаю, что в тот вечер в ее спальне был кто-то еще. Женщина. Судя по всему, она близко знала Анджелу Дидион и могла стать свидетелем убийства. Но она исчезла, как сквозь землю провалилась.

Итак, я остался ни с чем, комиссар давит на капитана Финнигана... В общем, ты понимаешь.

Кроукер повернул к Манхэттену. Они успели вовремя, движение было еще сносным.

– Полицейские опросили жильцов дома. Это не обычный дом, сам знаешь, и им было приказано ходить на цыпочках и разговаривать шепотом. Короче, они ничего не узнали. Ладно. Но через неделю – когда все жаждали крови, моей крови, – я решил сам туда сходить. Не буду тебя утомлять подробностями: оказалось, они не опросили одну женщину. Ее в то время не было в Нью-Йорке. Выясняется, что на следующий день после убийства, рано утром, она улетела на курорт, в Палм Спрингс, и вернулась через семь дней. Алкоголичка лет пятидесяти, но выглядит на все шестьдесят. Я пришел к ней в десять утра, а от нее уже вовсю несло джином. У нее тряслись руки, и она даже при мне не удержалась, чтобы не приложиться к бутылке.

Кроукер свернул на бульвар Йеллоустоун. – Но самое интересное не в этом. Она клянется, что последние полгода к Анджеле Дидион ходил мужчина. Возможно, эта связь началась и раньше, просто полгода назад она это заметила. Похоже, однажды там была ссора, и с тех пор она регулярно посматривала в дверной глазок – чем ей еще заниматься.

Лейтенант остановил машину у небольшого здания с белым кирпичным фасадом. На газоне, напротив огромного вяза, располагалась вывеска “ПОХОРОННОЕ БЮРО ПАРКСАЙД”. Деревянные двери здания были открыты. Туда вошли несколько человек, среди которых Николас узнал одного из инструкторов додзё.

– Она подробно описала мне этого человека. Ник. Это Рафиэл Томкин.

– Итак, у Томкина был роман с Анджелой Дидион. Что ж, ничего удивительного, когда две знаменитости живут в одном доме. Эта женщина видела его там в день убийства?

Кроукер посмотрел на вяз. Его листья шелестели на жарком ветру.

– Она боится самолетов, – сказал наконец лейтенант. – Она приняла снотворное – само собой, запив его джином, – и в шесть вечера легла в постель. Проснулась только в пять утра.

– После чего преспокойно отправилась в аэропорт.

– Да. – Кроукер посмотрел на Николаса. – Но я проверил, что делали в тот вечер все знакомые Дидион. Это был Томкин.

– У тебя нет доказательств, Лью, – заметил Николас. – У тебя нет ничего.

– Меньше чем ничего, парень, – мрачно согласился Кроукер.

Они вышли из машины и по каменным плитам направились к двери. Еще один инструктор додзё остановил их и перекинулся с Николасом несколькими фразами.

– Послушай, – Кроукер понизил голос, – дело Дидион официально прекращено. Все. Финита. На днях Финниган мне это популярно объяснил. Естественно, приказ спустили с самого верха; никто не стад бы подмазывать этого кретина.

– Ты хочешь сказать, что от полиции откупились?

– Я хочу сказать, что заставить замолчать полицейское начальство могут очень немногие. Томкин один из них. – Лейтенант перешел на яростный хриплый шепот. – Но у меня есть след. Один мой агент разнюхал, что за женщина была в квартире Дидион в день убийства. Как только я узнаю ее имя и адрес, этот сукин сын никуда от меня не денется.

* * *

Короткая церемония проходила наполовину на английском языке, наполовину – на японском. Николаса попросили сказать надгробное слово. Он говорил по-японски. Звучала музыка: двое друзей Эйлин, профессиональные музыканты, играли традиционные мелодии на кото и с Якухати. Было много цветов.

Кроукер молчал, пока они с Николасом не отошли от могилы. Рабочие взялись за лопаты, и коричневая земля беззвучно полетела вниз.

– Ник, – обратился лейтенант, – что тебе говорят имена Хидэёси, Ёдогими и Мицунари?

Николас остановился и отвернулся от солнца – ему не хотелось надевать темные очки.

– Это известные имена в японской истории. Но почему ты спрашиваешь?

Кроукер не обратил внимания на его вопрос.

– Они могут принадлежать современным людям? Николас пожал плечами.

– В принципе, да. Но эти три имени тесно связаны между собой, и такое совпадение вряд ли...

– Понятно.

Позади них, на усыпанной черным щебнем дорожке послышался хлопок двери и чиханье мотора. Рядом шелестели листвой платаны и клены. Жара усиливалась.

– Лучше расскажи мне, в чем дело. Кроукер достал из кармана аккуратно сложенный клочок бумаги. Когда Николас развернул его, лейтенант объяснил:

– Я нашел это среди вещей Терри, в его кармане. Возможно, он написал это в тот самый день.

– Ну и что?

– А то, что накануне убийства в додзё приходил один человек, японец. Двое инструкторов – по каратэ и айкидо – сказали, что лучшего бойца они никогда не видели. А потом у него был поединок на мечах с Терри. Винсент сообщил мне, что за ужином Терри был этим взволнован.

Николас вопросительно смотрел на Кроукера, не выпуская бумагу из рук.

– Этот японец назвался Хидэёси.

Николас отвернулся в сторону кладбища. Белые мраморные памятники сверкали на солнце, и даже камни казались легкими как перышки: вот-вот они оторвутся от своих постаментов и взмоют в небо, словно облака. Посреди недели на кладбище было немноголюдно. Аккуратные узкие дорожки, подстриженные лужайки, яркие цветы создавали атмосферу грустного праздника, словно только что закрылась веселая ярмарка. Где-то вдалеке работал желтый бульдозер. С выгнутого бетонной радугой шоссе доносились приглушенные звуки моторов, напоминая шуршание морского прибоя.

– В 1595 году, – начал рассказ Николас, – умер Хидэёси, властитель Японии, который держал в руках всех воинственных даймё. Принято считать, что, будучи дальновидным человеком, он передал свою власть Иэясу Токугава, самому могущественному из членов его Совета. Но это не так. Наложница Хидэёси – Ёдогими – подарила ему сына. Хидэёси любил их обоих и мечтал, о том, что однажды Японией будет править его наследник. Перед смертью он позвал к себе самого близкого друга Мицунари и приказал ему тайно охранять Ёдогими и ее сына. “Мицунари, друг мой, – сказал Хидэёси, – Иэясу с радостью ждет моей смерти, хотя этого и не показывает. Очень скоро он попытается стать сёгуном. Мицунари, ты должен всеми силами ему помешать, потому что для достижения своей цели Иэясу придется уничтожить Ёдогими и подлинного наследника”.

Сразу после этого Хидэёси принял Иэясу. “Ты самый сильный в Совете, – заявил он. – И после моей смерти власть должна перейти к тебе”. – “Не говори о смерти, повелитель”, – сказал Иэясу, но Хидэёси знаком велел ему замолчать. “Послушай, что я скажу. Осталось мало времени. Когда меня не станет, в рядах Совета возникнет смута. Совет расколется на группы, и страну снова охватит гражданская война. Этого надо избежать любой ценой. Ты должен взять власть, Иэясу. Другие даймё ничто перед тобой. Смети их со своей дороги и спаси Японию от губительной междоусобной войны”.

Так перед смертью Хидэёси закрутил сложную интригу, которая в конечном счете должна была привести к власти его наследника; он решил, что сможет влиять на судьбы Японии даже из могилы. Хидэёси знал, что умирает в очень неблагоприятный момент. Его сын был еще слишком молод, чтобы защитить себя или надолго удержать в повиновении небольшую группу своих сторонников. Знал Хидэёси и о стремлении Иэясу захватить власть и не хотел этого допустить.

Мимо Кроукера и Николаса медленно двигалась небольшая похоронная процессия. Она свернула с черного щебня на узкую дорожку, ведущую к вырытой могиле. Там уже стоял гроб, увитый гирляндами цветов. Кто-то упал в обморок, и поднялась легкая суматоха. Тяжелый воздух заглушал звуки, и всё происходящее напоминало сцену из немого кино.

– Хидэёси это удалось? – спросил через некоторое время Кроукер.

– Нет, – ответил Николас. Он все еще смотрел в сторону толпы. Женщина оправилась от обморока, и началась прощальная церемония. – С одной стороны, Иэясу Токугава был слишком умен и могуществен. С другой стороны, Мицунари собрал вокруг себя группу даймё, которые просто не способны были противостоять Мэясу. В 1615 году Иэясу повел свои войска против тех, кто должен был охранять Ёдогими и наследника. Они укрылись в неприступном замке Осака. К тому времени как войска Иэясу сломили оборону и прорвались в замок, Ёдогими и молодого наследника уже не было в живых: она сначала убила сына, а потом сделала сеппуку.

– И кто же в этой истории злодей? В небе послышался тяжелый гул: “Боинг-747” шел на посадку в аэропорт имени Кеннеди.

– Это зависит от точки зрения, – сказал Николас. – Как бы там ни было, Иэясу стал одним из самых выдающихся правителей Японии. Можно спорить, видел ли в нем эти задатки Хидэёси. Они были разными людьми, и нельзя с уверенностью сказать, кто из них был прав, а кто виноват. Они оба сыграли выдающуюся роль в истории своей страны.

– Но Хидэёси проиграл, – заметил Кроукер. – Его род оборвался вместе с ним.

Николас молчал. На кладбище царила какая-то особая тишина. Люди казались неподвижными, как на старой фотографии. Затянутые дымкой небоскребы Манхэттена выглядели неуместно, словно их по ошибке поставил туда какой-нибудь пьяный рабочий сцены.

– Почему же этот человек назвался именем неудачника? – тихо продолжал Кроукер.

Николас улыбнулся и посмотрел на собеседника. “Странно, – подумал он. – В зависимости от освещения, лицо лейтенанта кажется то суровым, то изможденным”. Видимо, оно было и тем, и другим.

– Это чисто западный взгляд на историю, – мягко объяснил Николас. – В Японии и поражение может быть благородным. Многие наши герои не достигли своих целей – но тем не менее они вели себя как герои. На Западе преклоняются только перед результатами. А жаль, тебе не кажется? Кроукер зажмурился от яркого солнца.

– Ты хочешь сказать, что Хидэёси был героем. Николас кивнул.

– Да.

– Ну а другие имена? Как они сюда вписываются?

– Честно говоря, не знаю. Но Терри не стал бы писать их без всякого смысла. – Николас вернул бумажку Кроукеру.

– Ничего не понимаю.

– Я тоже, – признался Николас.

Было по-прежнему очень тихо. Николас подумал, что давно уже не чувствовал такой близости с другим человеком, как сейчас с Кроукером.

– Знаешь, – сказал Николас, – когда я приехал в эту страну много лет назад, я сознательно отказался от части своего прошлого. Это непросто сделать любому человеку, но особенно тому, кто вырос в Японии. Я чувствовал себя в долгу перед моим отцом, то есть перед Западом.

Кроукер молча смотрел на Николаса; он понимал важность этой минуты.

– Но вдруг что-то произошло. Словно я очнулся после долгого сна. Чем я занимался здесь все эти годы? Чего я добился? Я не хотел бы почувствовать перед смертью, что понапрасну растратил отпущенное время, как это было с моим отцом. Хватит того, что я жил его печалью, его горечью.

Некоторое время они молчали, прислушиваясь к редким порывам ветра в кронах вязов. Солнце пекло нестерпимо.

– А теперь? – неуверенно спросил Кроукер. – Что-нибудь изменилось?

Николас рассмеялся.

– Весь мой мир перевернулся. Точно не было всех этих лет.

– Я пытаюсь представить, что бы я чувствовал, если бы нечто подобное происходило со мной.

Николас с благодарностью посмотрел на лейтенанта. Они медленно двинулись к машине Кроукера. Им обоим не хотелось возвращаться в безумную суету города. Когда они уже приблизились к машине, Кроукер спросил:

– Что ты думаешь об отце Жюстины?

– Странно, что ты его так называешь. Кроукер пожал плечами.

– Так – фигура речи.

Но Николасу в его словах послышалось дружеское предупреждение.

– Сначала я его смертельно ненавидел, – медленно подбирая слова произнес Николас. – Да это и понятно, если учесть точку зрения Жюстины и обстоятельства нашей первой с ним встречи. Он расчетливый и деспотичный человек, который привык получать все, что хочет. Мне это не нравится.

– Но?

Николас остановился.

– Послушай, было бы очень легко и удобно представить его богатым злодеем из грошового романа, но все не так просто.

– Он убийца, Николас.

– Он очень уязвим...

– О Господи!

– Он любит своих дочерей, что бы они о нем ни думали. Он готов на все, чтобы их защитить. И он совсем не так уверен в себе, как можно было бы ожидать. Что-то в нем...

– Томкин разыгрывает перед тобой спектакль, потому что ему нужна твоя помощь.

– Думаю, ты не прав. Он не настолько двуличен, как ты полагаешь.

– Послушай. Твой ниндзя приходит и убивает людей. – Кроукер разгорячился. – Где-то у него тоже есть дом, люди, которых он любит, – но это ничего не меняет.

– Ты слишком упрощаешь...

– Томкин – мошенник. И ты должен это понять.

– Ты смотришь на него только с одной стороны. Кроукер покачал головой.

– Нет, Ник. Просто я знаю его дольше чем ты, вот и все.

По пути в город Кроукер рассказал Николасу то немногое, что ему было известно об обстоятельствах гибели Винсента.

Он высадил Николаса у нового здания Томкина на Парк-авеню, потом заехал в бюро судебно-медицинской экспертизы. Там его ждал отчет патологоанатома о смерти Винсента. Бросив мокрый пиджак на спинку зеленого стула, лейтенант достал из нагрудного кармана мятную резинку, положил ее в рот и открыл папку.

От того, что Кроукер там прочел, у него выступили капельки пота на лбу и над верхней губой. Он провел рукой по густой шевелюре и выругался про себя. После этого лейтенант снял телефонную трубку.

– Нейт? – К телефону пригласили главного патологоанатома. – Это Кроукер. Спасибо, что так быстро подготовили отчет. Кто-то здорово потрудился.

– Я сделал это сам. – В голосе Граумана слышалась усталость. – Мы здесь все потрясены, и...

– Послушай, Нейт, я занимаюсь этим делом.

– Ну и что ты выяснил? Только не заливай.

– Не много, – признался Кроукер. – Похоже, это как-то связано с убийством Терри Танака и Эйлин Окура. Они были друзьями Винсента.

– Я помню это дело. Винсент сам делал вскрытия. Но какая здесь связь? Ведь способ убийства совсем другой. Кроукер потер глаза.

– Пока могу только сказать, что дело не в способе убийства.

– Понятно. Я позвонил Доку Дирфорту – хотел, чтобы он узнал об этом от меня.

– Как он это воспринял?

– Плохо. Послушай, Лью, я... мы все были бы тебе очень обязаны, если бы... ты понимаешь...

– Я знаю, вы были друзьями. Не сомневайся, как только мне что-нибудь станет известно, сразу же дам тебе знать. – В дверях появился ухмыляющийся Вейгас. Кроукер поднял палец и прикрыл трубку ладонью.

– Подожди, я сейчас закончу.

– ... о похоронах, – говорил Грауман.

– Обязательно, я хочу там быть. – Лейтенант посмотрел на отчет. – Ты уверен насчет этого вещества?

– Я уже сказал, что сам производил вскрытие. Ошибка исключена.

– Хорошо. Это очень существенно.

– Яд попал в организм незадолго до смерти, и это не могло произойти случайно.

– Значит, – глаза Кроукера скользнули по, строкам отчета, – “модифицированный нервно-паралитический токсин, ослабляющий мускульные реакции в такой степени, что…”

– К тому времени, когда это случилось, Винсент был практически беспомощен.

– Но это не инъекция?

– Нет. Это органический яд, который действует только при попадании в дыхательные пути. Винсент вдохнул его с очень близкого расстояния. Возможно, он знал убийцу.

– Или просто ничего не подозревал. Кто угодно мог подойти к нему и брызнуть аэрозолем. Ладно, я тебе перезвоню.

– Буду ждать.

Кроукер задумчиво опустил трубку на рычаг. Его агент по-прежнему молчал. Почему он столько возится?

– Заходи, – пригласил он Вейгаса и передвинул языком резинку во рту. – Куда это ты так вырядился?

На Вейгасе был бордовый пиджак с широкими отворотами, расклешенные брюки того же цвета и розовая сорочка со стоячим воротничком.

– Копался в дерьме, – ответил Вейгас; с его лица не сходила широкая улыбка. – Три месяца готовились. Кроукер хмыкнул.

– Обычное дело. – Его мысли были все еще заняты отчетом о вскрытии.

– Нет, парень. Совсем не обычное. – Вейгас поудобнее прислонился к дверному косяку. – На этот раз среди дерьма я нашел одну лапочку.

Кроукер поцокал языком.

– Может, скажешь, что решил совместить приятное с полезным? Вейгас покачал головой, и его ухмылка стала еще шире.

– Нет. Только не с ней – эта лапочка особенная.

– Да? Все они одинаковые шлюхи, парень. Вейгас ждал этого замечания. Он ткнул пальцем в Кроукера, торжествующе выпалил:

– Но не она. Я был ее ангелом-хранителем и доставил ее тебе в целости и сохранности.

Кроукер озадаченно посмотрел на приятеля.

– О чем ты, черт возьми, толкуешь? Вейгас добродушно рассмеялся.

– То, что я привез в своем фургоне, парень, стоит больших денег. Поедем со мной, не пожалеешь.

Кроукер взял пиджак и двинулся по коридору вслед за Вейгасом.

– Смотри, старик, – предупредил лейтенант. – У меня нет времени на твои фокусы.

– Никаких фокусов, парень. – Вейгас снова засмеялся и вызвал лифт, – Ты не пожалеешь, вот увидишь.

Он похлопал Кроукера по спине. Открылись двери лифта, и они вошли в кабину. Вместе с ними спускался полицейский с подозрительного вида пуэрториканцом, очевидно, чтобы взять у него отпечатки пальцев и сделать фотографии.

Кроукер и Вейгас вышли из боковой двери и в холодном тусклом свете бетонного тоннеля подошли к полицейскому фургону. В узком проходе фигура Вейгаса казалась исполинской.

Он положил руку на плечо Кроукера, и тот вспомнил об одной операции, в которой они участвовали когда-то вместе. “Господи!” – подумал Кроукер. Они тогда уже и не надеялись выбраться из кровавого месива. Отчетливая картина предстала перед глазами лейтенанта: он лежит на земле с раздробленным плечом, а из-за обгоревшей машины, как ангел мщения, появляется Вейгас. Он подходит к тому здоровенному негру, в одной руке которого тяжеленная цепь, а в другой – тупорылый пистолет, и берет его голыми руками. Кроукер никогда еще не видел, чтобы человек так быстро рухнул от одного удара. В ту ночь было еще три трупа. Господи!

Кроукер почувствовал, как рука Вейгаса сжимает его плечо.

– Ничего не бойся. Мы ведь помогаем друг другу, так? Мне на всех тут наплевать – пускай строят из себя святых. У меня есть своя работа, и я ее делаю. А остальные – каждый обделывает свои делишки. Совести у них нет, и сердца тоже. Одно на уме: не проглядеть бы того, кто готов их подмазать. – Вейгас вдруг замолчал и тряхнул головой как раненый зверь. – Прости, Солдат, сегодня был тяжелый день. – Он грустно улыбнулся. – Правда, тяжелое дежурство.

– Ничего, Смельчак.

Когда-то давно они дали друг другу прозвища, и это согревало их в суровые полицейские будни. Иногда, в те дни, когда работа душила Кроукера, он думал, что все это насквозь фальшиво.

– Мы два засранца, которые разгребают дерьмо и воображают себя героями. – Лейтенант засмеялся. – Не падай духом, могло быть и хуже. Мы, по крайней мере, этого дерьма не производим.

Вейгас откинул голову и захохотал; отголоски его смеха покатились по бетонному тоннелю.

– Так вот, слушай. Я уже сказал, к этой облаве мы готовились месяца три, не меньше. Наконец мы туда заявляемся – море товара, на год хватит всей сраной китайской армии: героина не сосчитать, грузовик кокаина, полтонны сигарет с марихуаной. Что ж, неплохо. Все это происходит во дворе, а в доме в это время вечеринка, и все, понятно, уже на взводе. Там-то я ее и приметил. Возьму-ка, думаю, ее на всякий случай. Мне кажется, у нее все чисто, но, – Вейгас пожал плечами, – сам знаешь, как это бывает. Короче, бери ее, если она тебе нужна, – с начальством я все улажу.

– Как я могу сказать, нужна она мне или нет, – буркнул Кроукер, – если я не знаю, кто она.

Вейгас снял руку с плеча Кроукера и положил ее на ручку задней двери фургона.

– Там сидит, парень, старшая дочка Рафиэла – Гелда Томкин.

Кроукера словно окунули в ледяную воду. Вейгас ухмыляясь повернул ручку. Стальная дверь отворилась, и Кроукер вошел внутрь.

Несколько мгновений он стоял неподвижно, привыкая к тусклому свету, который просачивался через решетку, отделяющую “чистых” от “нечистых”. Гелда сидела на одной из металлических скамеек, наглухо прикрепленных к боковым стенкам фургона. Кроукер рассматривал ее профиль; прямой нос, пухлые губы, длинная плавная линию шеи. Не видя, он угадывал ее темные глаза, тяжелую грудь, пышные бедра, длинные стройные ноги, благодаря которым ее полнота казалась неожиданно привлекательной.

– Ну... – Тело Кроукера стадо тяжелым, а язык онемел; он откашлялся и начал снова: – Ну, Гелда, что ты натворила на этот раз?

Она повернула голову, и четкая линия ее профиля растворилась в тени.

– Кто ты такой, черт подери?

Даже в ярости ее голос был глубоким и шелковистым. Кроукеру показалось, что он слышал этот голос только вчера, а не много месяцев назад.

– Кроукер, – сказал он, приблизившись к ней. – Лейтенант. Помнишь меня?

– Я должна вас помнить? – Тон Гелды стал мягким и томным.

– Возможно. Мы однажды встречались. – Кроукер стоял перед ней, видя в полумраке только бледное сияние белков ее огромных глаз. Но он остро ощущал ее присутствие, и это было ему приятно. – Я допрашивал вас в начале лета по делу Анджелы Дидион; мы говорили о вашем отце.

– Дерьмо! – даже ругаясь, Гелда оставалась элегантной. Кроукер слышал ее дыхание. – Да, я тебя помню. Пижон с лицом актера Роберта Митчема.

Лейтенант коротко засмеялся.

– Вы мне льстите! Спасибо.

– Не за что. У него такое лицо, будто он прошел через Третью мировую войну. У тебя тоже. Кроукер немного помолчал.

– Не возражаете, если я присяду?

– Хочешь сказать, что у меня есть выбор? – Не услышав ответа, Гелда пожала плечами. – Мы не у меня дома.

– В Саттон Плейс, не так ли? – уточнил он, усаживаясь рядом.

Гелда тряхнула головой и выпалила:

– Что тут происходит? Ты что, собираешься завести на меня дело?

– Это зависит от некоторых обстоятельств.

– От каких?

Кроукер молча наклонился к девушке, схватил ее правой рукой за запястья, а левой вытащил из пиджака карманный фонарик. Он внимательно осмотрел руки Гелды, стараясь не думать о том, какая нежная у нее кожа.

Кроукер отпустил ее и сел на место.

– Я мог бы посмотреть и на бедрах, – заявил он. – Или вы сами мне скажете?

Запястья Гелды наверняка болели после его хватки, но она даже не попыталась их потереть. Это понравилось Кроукеру – гордости ей было не занимать.

– Я колюсь через глазные яблоки, – съязвила она. – Ты, конечно, об этом слышал. Не остается никаких следов. – Гелда повернулась, и на ее щеку упала тень от решетки. Она выглядела подавленной. – Я делаю только то, ребята, что и вы сами. А может быть, и меньше. Например, я не нюхаю кокаин.

Лейтенант молча сидел рядом с ней и вдыхал аромат ее духов, пока Гелда не отвернулась и не оказалась снова в темноте.

– Вы мне верите? – спросила она робко.

Кроукер подумал: в какой степени она играет? Он решил быть с ней откровенным. Все остальное было бы бесполезным и, возможно, даже опасным.

– Да, – произнес он медленно. – Я вам верю.

– Значит, я могу идти?

– Через минуту. – Кроукер не сознавал, что в его голосе появилась нежность. – Зачем вы во все это ввязываетесь?

– И разбиваю сердце моего бедного старого отца? – Гелда громко рассмеялась. – Валяйте, что вам от меня надо? – Я просто разговариваю с вами, – спокойно объяснил Кроукер.

– Ну конечно. В полицейском фургоне, после облавы.

– Вы сами выбрали это место.

Гелда молчала, и хотя Кроукер ее не видел, он знал, что она его рассматривает. “Сейчас все может сорваться”, – подумал он и затаил дыхание.

Гелда Томкин снова засмеялась, и ее смех звонким эхом прокатился по металлическим стенками фургона. – Хорошо, – сказала она мягко. – Я скажу вам, почему я этим занимаюсь. Просто мне это нравится, вот и все. И потом, это забавно – получать деньги за то, что ты трахаешься. Я актриса, манекенщица – как Анджела Дидион. А это... так, несерьезно.

– Правда?

Гелда тряхнула головой, и Кроукер увидел, как вспыхнули ее глаза.

– Иногда, – призналась она, – я получаю от этого удовольствие. С женщиной. – Гелда подумала о Сорви-голове. – Вас это шокирует?

– Не очень, – ответил Кроукер. – А вы думали, что да?

– Я не знаю, что вы за человек.

– Самый обыкновенный нью-йоркский жлоб.

– Это заметно. – Гелда чувствовала, что он ждал этих слов.

– Как насчет спиртного? – спросил Кроукер.

– А что? – она насторожилась.

– По-прежнему много пьете?

Гелде почему-то захотелось сказать ему правду, но она вовремя остановилась.

– Уже не так, как раньше. Меня подогревает работа.

– Никаких мужчин?

– Это что, допрос?

– Называйте как угодно.

– Мне никак не угодно это называть, – отрезала она. – Мне угодно выбраться отсюда.

– Не могу вас больше задерживать.

– То есть я могу идти?

– Да.

– Вы ждете благодарности?

Лейтенант решил, что все кончено. С таким же успехом он мог вообще не заводить этот разговор.

– Вы ни в чем не виновны. Можете идти.

Но Гелда не двинулась с места. Кроукер сидел, прижавшись спиной к холодной металлической стене. Он смотрел на свои руки, но видел только слабые блики на ногтях.

– Что вам от меня надо?

Ее голос звучал так тихо, что на минуту Кроукер подумал, будто ему это чудится.

– Ничего, – ответил он мертвым голосом. – Мне ничего от вас не надо.

– Так я и поверила.

– Ладно. – Лейтенант повернул голову и увидел, что девушка разглядывает его. – Я могу тебе помочь, Гелда.

– Что бы это значило?

Это значило именно то, что он сказал. Кроукер знал, что она нужна ему не только для того, чтобы выудить сведения о Рафиэле Томкине. Гелда снилась ему уже много ночей. По нему будто пробежал электрический разряд, и Кроукер снова посмотрел на нее: Гелда не сводила с него глаз, пытаясь прочитать что-то в его лице.

– Только то, что я сказал.

– Если бы я тонула, я бы не стала звать тебя на помощь.

– Но ты уже тонешь, – сказал он тихо и тут же добавил: – Тебе это ни к чему – спиртное, таблетки и эта... работа. – Кроукер помолчал. – Ты можешь уехать отсюда.

– Уехать! – взорвалась девушка. – Господи! От себя не уедешь, нет такого места. – Она откинула голову к стене, и он снова увидел плавную линию ее шеи. – Моя мать с детства мечтала о богатстве, это была цель ее жизни. Выйдя замуж за отца, она этой цели достигла, но все оказалось совсем не так, как она себе представляла. Да, у нее были деньги и все, что только можно пожелать, но жизнь с моим отцом была сущим адом. Мне кажется, в конце концов для него это стало игрой: он решил выяснить, сколько же он сможет у нее отнять. Речь идет, конечно, не о деньгах и не о вещах, которых у нее было больше чем достаточно. Нет, он отнимал у нее другое, то, что сам больше всего ценил: волю. Вероятно, если бы она сопротивлялась, все могло сложиться по-иному.

Но мама цеплялась за свою мечту с таким отчаянием, что начисто лишилась мужества. Она превратилась в рабыню отца, а точнее, его богатства. Этой слабовольной самке, должно быть, нравилась боль, которую причинял ей муж. Я хочу сказать, она со всем смирилась. Даже после... – Гелда вдруг замолчала, прикрыв ладонью рот. – Господи, что я говорю? И кому – полицейскому... – Она подавила нервный смешок, – Наверно, я сошла с ума.

Она сцепила руки и стала водить ими по бедрам, взад-вперед, в мерном завораживающем ритме.

– Не сомневаюсь, что меньше всего на свете мать хотела детей. Но отец, как всегда, настоял на своем. Странно... а может, и не странно, – она засмеялась, – ему было все равно, мальчики или девочки, лишь бы он был отцом. В этом отношении он старомоден – дети представляются ему символом мужественности.

Но матери казалось, что ему нужны сыновья, чтобы продлить род Томкинов. Это, между прочим, говорит о том, насколько она его не понимала. Поэтому, когда я родилась, она была в шоке.

– Послушай, Я скажу тебе правду. – Кроукер знал, что отчаянно рискует, чего он страшно не любил, но теперь у него не было выбора. – Мне нужна твоя помощь в одном расследовании.