Текст книги "Ниндзя"

Николас наблюдал за Жюстиной сквозь линзу аквариума, словно слуга, подсматривающий сквозь густую листву за своей госпожой.

Она надела красный купальник с открытыми бедрами, напоминающий балетное трико и подчеркивающий ее длинные стройные ноги; обмотала шею белым полотенцем, будто только что вышла из спортивного зала. Жюстина слизывала с пальцев яичный желток, а второй рукой подчищала тарелку остатком тоста. Отправив его в рот, она повернулась к Николасу.

– Это ведь не твои рыбки?

Он уже закончил их кормить, но по-прежнему вглядывался в аквариум, зачарованный причудливо искажаемыми движениями рыб и пузырьков воздуха.

– Нет, не мои. Они здесь настоящие хозяева. – Николас рассмеялся и выпрямился. – Во всяком случае, в большей степени, чем я.

Жюстина встала и отнесла тарелки в кухню.

– Боже мой, идет дождь. – Она оперлась локтями на раковину и выглянула в окно. – А я хотела сегодня поработать на воздухе.

Дождь негромко барабанил по окнам гостиной и плоской крыше.

– Работай здесь, – предложил Николас – Ты ведь все взяла с собой?

Жюстина вошла в гостиную и вытерла руки об полотенце.

– Не знаю, что и делать.

Она смущала его, но ничего не предпринять в эту минуту было равносильно неверному шагу. Николас презирал нерешительность.

– Ты принесла свои эскизы?

– Да, я... – она перевела взгляд на холщовую сумку возле дивана. – Да, конечно.

– Можно взглянуть?

Жюстина кивнула и протянула ему большой блокнот в синей обложке.

Пока Николас перелистывал страницы, она расхаживала по комнате. Шипение воздуха в аквариуме; приглушенный шум прибоя.

– Что это?

Жюстина стояла перед низким ореховым шкафчиком, сцепив руки за спиной, и смотрела на стену, где висели два слегка изогнутых меча в ножнах. Верхний был в длину дюймов тридцать, нижний – около двадцати.

Какое-то мгновенье Николас любовался изгибом ее спины, сравнивая его с линиями лежавшего перед ним эскиза.

– Это старинные мечи японского самурая, – объяснил он, – Длинный меч называется катана, короткий – бакидзаси.

– Для чего они?

– Они используются в бою и для ритуального самоубийства сеппуку. В средние века только самураям было дозволено носить дайсё – два меча.

– Откуда они у тебя? – Жюстина по-прежнему не сводила глаз со стены.

– Это мои мечи.

Она посмотрела на Николаса и улыбнулась.

– Ты хочешь сказать, что ты самурай?

– В каком-то смысле, – ответил он серьезно и поднялся с дивана.

– Можно посмотреть длинный меч? Николас бережно снял меч со стены.

– Я не должен был бы это делать. – Он держал ножны в одной руке, а другой обхватил длинную рукоять.

– Почему?

Николас медленно потянул за рукоять, открыв небольшую часть сверкающего лезвия.

– Меч можно обнажать только для поединка. Это священный клинок. Он дается при посвящении в мужчины, у него есть собственное имя; это душа и сердце самурая. Этот меч длиннее обычного, он называется дай-катана, большой меч. Не трогай, – сказал он резко, и Жюстина отдернула палец. – Ты могла порезаться.

Николас увидел ее отражение в зеркале клинка – широко открытые глаза, слегка удивленные губы. Он слышал рядом с собой ее дыхание.

– Можно я посмотрю еще немного? – Жюстина откинула прядь волос со лба. – Очень красивый меч. Какое у него имя?

– Да, смотри. – Николас подумал о Цзон и Итами. – Иёсё-гай – это значит “на всю жизнь”.

– Это имя дал ты?

– Нет, мой отец.

– Красивое имя; мне кажется, оно ему подходит.

– В японских клинках есть тайна, – сказал Николас, укладывая меч в ножны. – Этому мечу почти двести лет, но он выглядит как новый: время не оставило на нем никаких следов. – Он осторожно повесил меч на место. – Такого острого лезвия никогда больше не было и не будет.

Зазвенел телефон.

– Ник, это Винсент.

– Привет. Как дела?

– Прекрасно. Знаешь, а я собираюсь в твои края.

– На побережье?

– Да. В Уэст-Бэй-Бридж.

– Слушай, это здорово. Мы не виделись...

– С марта, не напрягай свою память, Я остановлюсь в городе, у Дока Дирфорта.

– И не думай. Ты остановишься у меня, рядом с морем. Здесь полно места, а в городе ты не поплаваешь.

– Извини, но это не отпуск. Пока не выясню в чем дело, мне лучше побыть у Дока.

– Как поживает Нейт?

– Как всегда. У всех нас слишком много работы, Николас посмотрел на Жюстину, которая листала блокнот с эскизами, загустив одну руку в сдои густые волосы... Она потянулась к сумке, достала карандаш и принялась заканчивать эскиз.

– Ты не один?

– Нет.

– Понятно. Ладно, я приезжаю сегодня вечером, – Винсент засмеялся, и в его голосе послышалась неуверенность. – Знаешь, там у вас действительно что-то произошло. Представляешь, Грауман дал мне свою машину вместе с Томми. Так что я подремлю на заднем сидении. – Он вздохнул. – Не везет мне. Пару лет назад, до сокращения бюджета, я бы ехал на “линкольне”. А теперь придется довольствоваться “плимутом” поносного цвета.

Николас расхохотался.

– Звякни, когда приедешь.

– Ладно. Пока.

Николас опустил трубку и сел рядом с Жюстиной. Его глаза следили за движениями ее карандаша, однако мысли были далеко.

* * *

– Кажется, теперь я понимаю, почему вы меня вызвали, – сказал Винсент.

– Вы разобрались в чем дело? – спросил Док Дирфорт. Винсент потер большим и указательным пальцами уставшие от резкого света глаза, затем еще раз просмотрел листки отчета.

– Честно говоря, я не уверен.

– Человек, труп которого мы только что видели в подвале, не умер от утопления.

– В этом я не сомневаюсь, – согласно кивнул Винсент. – Отчего бы он ни умер, только не от удушья.

– Как видите, – продолжал Док Дирфорт, указывая на бумаги в руках Винсента, – ни он, ни его родственники никогда не страдали сердечными заболеваниями. Это был совершенно здоровый тридцатишестилетний мужчина; несколько лишних килограммов – и не более того...

– Он умер от обширного инфаркта миокарда, – добавил Винсент. – Сердечный приступ.

– Спровоцированный вот этим. – Дирфорт наклонился к столу и ткнул пальцем в документ.

– Вы обработали данные на компьютере? Док Дирфорт покачал головой.

– Не забывайте, для всех это “случайная смерть в результате утопления”. Пока, по крайней мере.

– А что скажут о задержке вашего отчета у главного патологоанатома? – Винсент передал бумаги Дирфорту.

– У меня ведь могли возникнуть кое-какие проблемы с семьей покойного.

Дирфорт взял папку под мышку и вывел Винсента из лаборатории, погасив за собой свет.

* * *

Жюстина сидела на краю дивана, поджав ноги и обхватив руками колени. Ее открытый блокнот лежал перед ними на невысоком кофейном столике. Дождь стих и превратился в мелкий туман, но оконные стекла были по-прежнему мокрыми.

– Расскажи мне о Японии, – попросила она неожиданно, вплотную приблизив лицо к Николасу.

– Я не был там очень долго.

– Какая она?

– Другая. Совсем другая.

– Ты имеешь в виду язык?

– Да, и язык тоже, разумеется. Но не только. Ты можешь поехать во Францию или в Испанию, и там тебе придется говорить на другом языке. Но мыслят там, в общем-то, так же.

Япония – другое дело. Японцы ставят в тупик большинство иностранцев, даже пугают их, что, в сущности, странно.

– Не так уж странно, – возразила Жюстина. – Любой человек боится того, чего он не понимает.

– Но некоторые сразу же понимают и принимают Японию. Одним из таких людей был мой отец. Он любил Восток.

– Как и ты.

– Да. Как и я.

– Почему ты сюда приехал?

Николас смотрел на ее лицо, меняющееся с наступлением сумерек, и думал о том, как могла Жюстина быть такой проницательной в своих вопросах и в то же время такой уклончивой в ответах.

– Значит, ты приехал сюда и занялся рекламой. Он кивнул.

– Выходит, так.

– И оставил семью?

– У меня не было семьи.

Эта холодная жесткая фраза пронзила Жюстину, словно пуля.

– После твоих слов мне даже стыдно, что я никогда не разговариваю со своей сестрой. – Она в смущении отвернулась от Николаса.

– Должно быть, ты ее ненавидишь. Жюстина откинула голову назад.

– Ты жесток.

– Правда? – Николас искренне удивился. – Не думаю. – Он снова посмотрел на Жюстину. – Она тебе безразлична? Это было бы еще хуже.

– Нет, она мне не безразлична. Она моя сестра. Ты – ты не сможешь это понять.

Последние слова Жюстины прозвучали неуверенно. Николас понял, что она собиралась сказать что-то другое, но в последнюю минуту передумала.

– Почему ты не расскажешь мне о своем отце? Ты говорила о нем в прошедшем времени – он что, умер?

Глаза Жюстины затуманились, будто она смотрела на огонь.

– Да, можно считать, что он мертв. – Она поднялась с дивана, подошла к аквариуму и стала напряженно в него всматриваться, словно ей хотелось уменьшиться в размерах, прыгнуть в соленую воду и слиться с ее беззаботными обитателями. – В конце концов, какое это имеет для тебя значение? Мой отец во мне не живет – я не верю во всю эту чушь.

Тем не менее, голос Жюстины говорил обратное, и Николас подумал: “Что же сделал ее отец, раз она его так презирает?”

– А твоя сестра? – спросил он. – Мне это интересно, ведь я был единственным ребенком в семье.

Жюстина отвернулась от аквариума, и отраженный от воды свет причудливыми бликами упал на ее лицо. Николас представил себя вместе с ней на дне моря: стройные водоросли, слегка колеблющиеся в глубинных потоках, посылающие друг другу вибрации в неторопливой беседе.

– Гелда. – В голосе Жюстины появился странный оттенок. – Моя старшая сестра. – Она вздохнула. – Тебе повезло, что ты один в семье; есть вещи, которые нельзя поделить.

Николас понимал, что бессмысленно винить Жюстину за недостаточную откровенность, и все же его раздражала ее упрямая скрытность.

Внезапно он почувствовал острое желание разделить ее тайны – ее унижения, детские обиды, ее любовь и ненависть, ее страхи, стыд, – все то, что делало ее такой, какая она есть, непохожей на других и пленительно несовершенной, как диковинная жемчужина. Загадка Жюстины манила Николаса; он был как пловец, который выбился из сил и чувствует, что вот-вот опустится на дно, понимает, что замахнулся слишком высоко, не рассчитав свои силы; в то же время он знает, что где-то рядом, в нем самом, лежит ключ к спасению, к скрытым резервам, которые могли бы вынести его к далекому берегу.

Но Николас, по крайней мере, подсознательно, хорошо знал эти скрытые силы и боялся снова столкнуться с ними, увидеть их ужасные лики. Когда-то с ним это уже было... и он едва не погиб.

* * *

Они вышли из дому. Вечерние облака умчались на запад, и небо, наконец, прояснилось. Звезды мерцали, как блестки на бархате, и им казалось, что они окутаны шалью, сотканной специально для них.

Они шли по пляжу, вдоль берега; море отступало, повинуясь силе отлива. Они цепляли ногами выброшенные на песок водоросли и вздрагивали от боли, наступая на острые обломки крабьих панцирей.

Прибой набегал невысокими, тускло светящимися гребнями. Кроме них на пляже никого не было; лишь дымящиеся оранжевые угольки остались от чьего-то позднего пикника в дюнах.

– Ты боишься меня? – Голос Николаса был легкий, как туман.

– Нет. Я не боюсь тебя. – Жюстина спрятала руки в карманы джинсов. – Мне просто страшно. Уже полтора года я не могу избавиться от этого страха.

– Мы все боимся – чего-нибудь или кого-нибудь.

– Ник, ради бога, не успокаивай меня как ребенка. Ты никогда не испытывал такого страха.

– Потому что я мужчина?

– Потому что ты – это ты. – Жюстина отвернулась от него и стала потирать предплечья; ему показалось, что она дрожит. – Господи.

Николас наклонился и поднял камешек. Он очистил его от песка и почувствовал бесконечно гладкую поверхность. Время отшлифовало все кромки и придало камню свою форму, но его сущность осталась – его цвет, пятнышки и прожилки, плотность и твердость. Сущность изменить нельзя.

Жюстина взяла у него камешек и швырнула его далеко в море. Он ударился о воду и исчез в глубине, словно его никогда и не было. Но Николас еще ощущал его тяжесть на своей ладони.

– Это было бы слишком просто, – сказал он, – если бы можно было принимать близких людей без всяких наслоений, без их прошлого.

Жюстина молча стояла и смотрела на него, и только легкий поворот головы говорил о том, что она его слышит.

– Но это невозможно, – продолжал Николас. – У человека долгая память; в конце концов, именно память объединяет нас. Иногда, впервые встретившись, два человека испытывают какой-то особый трепет, слабое, но отчетливое ощущение узнавания – узнавания чего? Вероятно, родственной души. Или ауры. У этого явления много названий – его нельзя увидеть, но тем не менее, оно существует. – Николас помолчал. – Ты почувствовала это” когда мы встретились?

– Да... было какое-то чувство. – Жюстина провела большим пальцем по его запястью, потом посмотрела себе под ноги, на мокрый черный песок, на беспокойную воду. – Я боюсь тебе помнить. – Она резко подняла голову, словно приняла какое-то решение. – Мужчины, которых я знала, были подонки – впрочем, я сама выбирала...

– Ты хочешь сказать, что я могу оказаться таким же, как он?

– Но ты другой. Ник. Я знаю. – Жюстина убрала руку. – Я не могу снова через это пройти. Я просто не могу. Это не кино, где всегда заранее известно, что все кончится хорошо.

– А разве можно что-нибудь знать наперед?

Жюстина продолжала, не обращая внимания на его слова.

– Нас воспитали в романтическом духе, а жизнь оказалась coсем иной. Вечная любовь и прочная семья. Об этом твердили в кино, по телевизору, даже в рекламных роликах – особенно в рекламе. Мы все остаемся взрослыми детьми. И что делать, корда начинается настоящая жизнь и приходит одиночество?

– Наверно, продолжать поиски. Мы всю жизнь ищем то, что нам нужно: любовь, деньги, славу, безопасность. Просто каждой выбирает для себя главное.

– Только не я. – В голосе Жюстины звучала горечь. – Я уже не знаю, чего хочу.

– А чего ты хотела там, в Сан-Франциско? – В темноте Николас видел только ее силуэт на фоне звезд.

Ее глухой и отчужденный голос заставил его вздрогнуть.

– Я хотела... повиноваться.

– Что?

– Не могу поверить, что я тебе это сказала. – Они лежали в его постели, обнаженные, под простынями.

Лунный свет проникал сквозь окна как эфирный мост, ведущий в другой мир.

– Почему? – спросил Николас.

– Потому что мне стыдно. Мне стыдно, что я этого хотела. Но больше я не хочу быть такой. Никогда.

– Разве это так ужасно – хотеть повиноваться?

– У меня это было... Да, это было противоестественно.

– Что это значит?

Жюстина повернулась, и Николас почувствовал мягкое прикосновение ее груди.

– Я больше не хочу об этом говорить. Давай забудем. Николас притянул ее к себе и посмотрел ей в глаза.

– Давай договоримся. Я – это я, а не тот парень из Сан-Франциско. Кстати, как его звали?

– Крис.

– Так вот, я не Крис. – Он помолчал, изучая ее реакцию. – Ты понимаешь, о чем я говорю? Если ты боишься, что повторится то, что было, значит, ты видишь во мне Криса или еще кого-то. Это бывает со всеми; у каждого есть свои призраки. Но ты не должна этого допустить сейчас. Если ты сейчас себя не переломишь, ты никогда этого не сделаешь. И каждый мужчина, которого ты встретишь, будет для тебя Крисом, и ты никогда не освободишься от своего страха.

Жюстина вырвалась из его рук.

– По какому праву ты учишь меня жить? Что ты о себе воображаешь? Думаешь, ты уже все обо мне знаешь? – Она встала с кровати. – Ни черта ты не знаешь, и никогда не узнаешь. Мне наплевать на то, что ты говоришь!

Через мгновение послышалось хлопанье двери в ванной.

Николас сел на кровати, свесив ноги. Ему сильно захотелось курить, и он постарался думать о чем-то другом. Он закинул руки за голову и невидящим взглядом посмотрел в сторону моря. Даже теперь его не покидали мысли о Японии. Николас знал: за этим что-то кроется, но он сам так глубоко запрятал свои воспоминания, что теперь они очень медленно пробивались к свету.

Он поднялся с кровати.

– Жюстина!

Она вышла из ванной, одетая в джинсы и темную майку на бретельках. Ее глаза горели злыми огоньками.

– Я ухожу, – сказала она твердо.

– Так быстро? – Николас был удивлен театральностью ее поведения; он ей не верил.

– Мерзавец! Ты такой же, как все! – Жюстина направилась к двери.

Николас схватил ее за руку и притянул к себе.

– Куда ты?

– Куда-нибудь подальше! – закричала она. – Подальше от тебя, сукин сын!

– Жюстина, ты поступаешь глупо. Свободной рукой она ударила его по лицу.

– Не смей так говорить со мной! – хрипло выкрикнула она с искаженным от ненависти лицом.

Не отдавая себе отчета, Николас ответил ей пощечиной. От сильного удара Жюстина отлетела к стене. У Николаса замерло сердце; он нежно произнес ее имя, Жюстина подошла и приникла к нему. Она гладила его затылок, и ее горячие слезы обжигали ему шею.

Николас приподнял ее, отнес на смятую постель, и они отдались всепоглощающей страсти.

Когда успокоилось биение их сердец, и Жюстина обвила его своими гибкими руками, Николас сказал нахмурившись:

– Это никогда не повторится. Никогда.

– Никогда, – прошептала Жюстина.

* * *

Николаса разбудил телефонный звонок, и он стал медленно, шаг за шагом, выбираться из пучины сна. Окончательно проснувшись, он потянулся к телефону; рядом с ним зашевелилась Жюстина.

– Да? – Голос Николаса звучал сердито.

– Привет, это Винсент. – Короткая пауза. – Я тебе помешал?

– Да, пожалуй.

– Извини, старик.

Из телефонной трубки доносилось неясное пение. Винсент был слишком японец, чтобы звонить в такую рань без серьезной причины. Николас знал: если он сейчас попросит перезвонить позже, Винсент повесит трубку.

– Что случилось, Винсент? Вряд ли тебе захотелось просто поболтать.

– Ты прав.

– В чем же дело?

– Ты слышал о трупе, который вытащили из воды пару дней назад?

– Да. – В животе у Николаса что-то оборвалось. – А что?

– Из-за него я и приехал сюда. – Винсент откашлялся; ему явно было не по себе. – Я сейчас в патологоанатомическом отделении. Знаешь, где это?

– Я знаю, как добраться до окружной клиники, если ты к этому клонишь, – коротко ответил Николас.

– К сожалению, это так, Ник.

Николас вдруг почувствовал противную слабость.

– Что происходит, черт возьми? Почему ты не договариваешь?

– Думаю, тебе лучше посмотреть самому. – В голосе Винсента слышалась тревога. – Я не хочу... не хочу навязывать тебе свое мнение. Не хочу, чтобы ты строил предположения.

– Ошибаешься, старик. У меня голова идет кругом от предположений. – Николас посмотрел на часы: семь пятнадцать. – Ты дашь мне сорок минут?

– Конечно. Я встречу тебя у входа. – Винсент немного помолчал. – Извини.

– Ладно.

Положив трубку, Николас обнаружил, что его ладонь стада липкой от пота.

* * *

Николас снова посмотрел в микроскоп на крохотный кусочек металла, который Док Дирфорт извлек из грудины покойника.

– Вот показания спектрометра. – Винсент придвинул несколько листов бумаги по оцинкованной столешнице; Николас оторвался от микроскопа. – Мы трижды перепроверили.

Николас взял бумаги и пробежал глазами колонки цифр. То, что он увидел, показалось ему невероятным, хотя он подозревал, что увидит именно это.

– Эта сталь, – произнес он медленно, – была изготовлена из специального магнитного железа и железистого песка. Там было, вероятно, около двадцати различных слоев. Размеры образца не позволяют сказать об этом с уверенностью, но я сужу по своему прошлому опыту.

Винсент вздохнул, не сводя глаз с Николаса.

– Это было сделано не здесь.

– Да, – согласился Ник. – Изготовлено в Японии.

– Вы понимаете, что это означает? – Винсент откинулся на спинке стула.

– А что это может означать само по себе? – спросил Николас.

Винсент взял со стола папку и передал ее Николасу.

– Просмотри третью страницу.

Николас открыл папку и углубился в строки печатного текста. Вдруг он почувствовал, как у него заколотилось сердце и застучала в венах кровь. Он приближался к дальнему берегу.

– Кто делал анализы?

– Я, – сказал Док Дирфорт. – Ошибка исключена. Во время войны я служил на Филиппинах, и там мне пришлось столкнуться с таким же случаем.

– Вы знаете, что это? – спросил Николас.

– Могу утверждать, что это природный яд сердечно-сосудистого действия.

– Это доку, – уточнил Николас. – Смертоносный яд, который получают из пестиков хризантемы. Способ его приготовления практически неизвестен за пределами Японии, да и среди японцев об этом знают очень немногие. Говорят, этот яд пришел в Японию из Китая.

– Значит, мы знаем, как яд попал в организм, – заметил Винсент.

– Что вы имеете в виду? – вмешался Дирфорт.

– Он имеет в виду, – терпеливо пояснил Николас, – орудие убийства. Это сякэн– небольшой метательный нож, который предварительно смочили в доку.

– Следовательно, мы знаем также, кто убийца, – продолжал Винсент.

Николас кивнул.

– Правильно. Это мог сделать только ниндзя.

Они вышли из лаборатории, предусмотрительно прихватив с собой все документы и вещественные доказательства.

Никто из них еще не завтракал, и по пути они заехали в придорожное кафе, где подавали настоящие португальские блюда.

Мужчины заказали крепкий черный кофе, жареные сардины и моллюски в дымящемся винном соусе; все молча смотрели в окно на проносящиеся мимо машины, и никто, казалось, не хотел первым начинать разговор. Наконец Винсент спросил:

– Кто твоя новая подружка, Ник?

– Что? – Николас отвернулся от окна и улыбнулся. – Ее зовут Жюстина Тобин. Она живет на побережье, рядом с моим домом.

– Я ее знаю, – сказал Дирфорт, – Красивая девушка. Только ее фамилия Томкин.

– Вы, должно быть, что-то путаете, Док.

– Темные волосы, зеленые глаза с искорками, рост около пяти футов и семи дюймов...

– Это она.

Док Дирфорт кивнул.

– Ее зовут Жюстина Томкин, Ник. По крайней мере, так ее звали раньше. Знаешь компанию “Томкин Ойл”?

– Тот самый Томкин?

– Да, это ее папочка.

Рафиэла Томкина знали все. Его международная империя была построена на нефти, но он занимался и другими делами. Он стоил – в каком же журнале Ник об этом читал? – около сотни миллионов долларов; впрочем, на таких заоблачных высотах не было особого смысла подсчитывать личное состояние.

– Она его не очень-то жалует, – заметил Ник. Док Дирфорт засмеялся.

– Да, наверно. Она явно не желает иметь с ним ничего общего.

Николас вспомнил, что сказала Жюстина. Да, можно считать, что он мертв. Теперь он стал понимать смысл ее слов. Но все это ему не нравилось.

– Что вы можете рассказать мне о ниндзя? – спросил Док Дирфорт, впившись в сочную мякоть моллюска.

Рядом с кафе остановился белый “форд” с черной отделкой. Они видели, как из машины вышел грузный краснолицый человек и направился в их сторону.

– Надеюсь, вы не станете возражать, – сказал Дирфорт. – Я позвонил отсюда Рэю Флораму, начальнику местной полиции. Мне кажется, он должен быть в курсе дела.

Николас и Винсент согласно кивнули.

Открылась дверь, и в кафе протолкнулся Рэй Флорам. Дирфорт представил его и рассказал ему обо всем, что стало известно.

– Буквально, – начал Николас, – слово “ниндзя” означает “тот, кто скрывается”, – Флорам налил себе кофе, а Николас продолжал: – В самой Японии, не говоря уже о загранице, почти ничего не известно о ниндзюцу – искусстве ниндзя. Дело в том, что издавна секреты ниндзя ревностно оберегались и передавались из поколения в поколение.

Возможно, вы знаете, что японское общество всегда было жестко организовано; нельзя было и помышлять о том, чтобы изменить свое положение в общественной структуре. Каждый попросту смирялся со своей кармой.

Например, воины феодальной Японии – самураи – составляли класс аристократов буси, никому кроме самураев не было позволено носить два меча. Ниндзя же берут начало на противоположном конце социальной лестницы, среди париев хинин. Разумеется, эти люди были бесконечно далеки от буси, В то же время, по мере разгорания плановых междоусобиц, повышался спрос на специфические услуги ниндзя, потому что сами самураи были накрепко связаны кодексом чести бусидо, который прямо запрещал им не слишком благородные поступки. Поэтому самураи нанимали ниндзя для совершения поджогов, убийств, шпионажа – то есть всего того, чего сами должны были избегать. Первые упоминания о ниндзя относятся к шестому веку нашей эры; они тогда служили в качестве наемных шпионов у принца-регента Сётоку.

Число ниндзя резко возросло в периоды Хэйан и Камакура; они обитали, в основном, на юге страны: например, ночной Киото полностью находился в их власти.

Последний раз ниндзя прославились в 1637 году, когда их использовали для подавления восстания христиан на Кюсю. Известно, однако, что они играли активную роль на протяжении всего периода правления сёгунов Токугава.

– Для них что, действительно не существует преград? – Док Дирфорт ощутил вдруг гнилостный запах филиппинских джунглей.

– Они могут очень многое, – признал Николас – Именно у них самураи научились фехтовать, маскироваться, изменять свою внешность, пользоваться шифрами, изготовлять зажигательные смеси и дымовые завесы. Короче говоря, можете себе представить блестящего иллюзиониста на поле боя. Впрочем, каждая школа ниндзя —рю– специализировалась в различных видах боевых искусств или шпионажа; часто по почерку наемного убийцы можно было определить, к какойрюон принадлежит. Например, школа Ходо славилась своими потайными метательными ножами. Члены Гёкко были известны умением поражать противника большим и указательным пальцами в рукопашной схватке, другие школы использовали гипноз и так далее. Кроме того, многие ниндзя были умелыми фармацевтами.

Тяжелое молчание было нарушено покашливанием Винсента.

– Ник, я думаю, ты должен рассказать все. – Николас промолчал.

– Что он имеет в виду? – спросил Рэй Флорам. Николас глубоко вздохнул.

– Ниндзюцу – очень древнее искусство, и никто не знает о его истоках. Считается, что оно родилось в Китае. На протяжении столетий японцы заимствовали из Китая очень многое. Во всем этом есть элемент... суеверия. Можно даже сказать, магии.

– Магии? – переспросил Док Дирфорт. – Вы серьезно полагаете, что?..

– В истории Японии, – продолжал Николас, – очень часто трудно отличить факты от вымысла. Поймите, я не хочу нагнетать обстановку. Такова Япония. Ниндзя приписываются некоторые способности, которые нельзя рационально объяснить.

– Небылицы, – заключил Флорам. – Их хватает в любой стране.

– Может быть.

– Что насчет яда?

– Это яд ниндзя. Если его проглотить, он совершенно безвреден. Обычно из этого яда варили быстро сохнущий сироп и обмакивали в него сякэн.

– А это что такое? – не успокаивался Флорам.

– Один из видов метательных ножей ниндзя – небольшая металлическая звездочка, которая в их руках становится бесшумным и смертоносным оружием. Если сякэнсмочить ядом, любая царапина, оставленная на теле жертвы, вызывает скорую и неминуемую смерть.

Флорам хмыкнул.

– И вы пытаетесь доказать, что этого парня прикончил ниндзя? Господи, Линнер, вы же сами сказали, что уже триста лет их не существует.

– Нет, – поправил его Николас – Я сказал только о времени последнего серьезного упоминания о них. С шестнадцатого века в Японии многое изменилось, теперь это другая страна. Однако есть традиции, которые неподвластны ни людям, ни времени.

– Здесь должно быть другое объяснение, – Флорам покачал головой. – С какой стати ниндзя оказался на нашем побережье?

– Боюсь, на этот вопрос я не смогу ответить, – сказал Николас. – Но я знаю, что он здесь и что во всем мире нет более опасного и умного врага. Вы должны быть предельно осторожны. Современное оружие – пистолеты, гранаты, слезоточивый газ – все это вас не спасет и не помешает ему уничтожить выбранную жертву и скрыться незамеченным.

– Ему это уже удалось, – заметил Флорам, поднимаясь из-за стола. – Спасибо за информацию. – Он протянул руку. – Рад был познакомиться с вами обоими. Пока, Док.

С этими словами лейтенант вышел из кафе.

* * *

У Жюстины екнуло сердце, когда она услышала стук в дверь. Она отложила карандаш, вытерла замшевой тряпкой руки и отошла от чертежной доски. Сейчас было как раз подходящее освещение; она предпочитала дневной свет, хотя сочетание небольшой лампы накаливания и верхнего неонового света служило ему неплохой заменой.

Она впустила Николаса в дом.

– Тебя вызывали из-за того трупа? – спросила Жюстина. Николас пересек комнату и сел на диван, забросив руки за голову.

– Какого трупа?

– Ты знаешь. Того, который вытащили из воды, когда мы познакомились.

– Да, из-за него.

Николас показался ей усталым и опустошенным.

– Зачем ты им нужен?

– Они думали, что я помогу им установить причину смерти.

– Ты имеешь в виду, что он не утонул? Но...

– Жюстина, почему ты не сказала мне, что твой отец – Рафиэлом Томкин?

Руки, которые она держала на груди, бессильно опустились.

– А почему я должна была тебе об этом рассказывать?

– Ты думала, я польщусь на твои деньги? 7

– Не говори глупостей. – Она засмеялась, но довольно вымученно. – У меня нет никаких денег.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Ну какое имеет значение, кто мой отец?

– Действительно, никакого. Меня больше интересует” почему ты поменяла имя.

– Думаю, тебя это не касается.

Николас встал и подошел к чертежной доске.

– Красиво. Мне нравится.

Затем он прошел в кухню и открыл холодильник.

– Того человека убили, – сказал он через плечо. – Это сделал профессиональный убийца. Но никто не знает почему. – Он достал бутылку вина и наполнил бокал. – Они вызвали Винсента, а тот обратился ко мне, потому что убийца, судя по всему, японец; это человек, который убивает за деньги.

Николас вернулся в гостиную; Жюстина вопросительно смотрела на него.

– Нет, он не из гангстеров, о которых пишут в газетах. Такие люди всегда остаются в тени; о них никто не знает, кроме узкого круга потенциальных клиентов. Но я и сан не очень взбираюсь в этих делах. – Он поднял глаза на Жюстину. – Тебе это интересно?

Какое-то время они молчали; был слышен только приглушенный шум прибоя. Наконец, Жюстина поднялась с дивана, подошла к проигрывателю и поставила пластинку, но тут же сняла иглу, словно музыка оказалась здесь незваным гостем.

– Когда я была на втором курсе колледжа, он вызвал меня домой. – Жюстина стояла к Николасу спиной; ее голос звучал сухо и сдержанно. – Прислал свой проклятый самолет, чтобы я, не дай Бог, не пропустила занятия. – Она повернулась к Николасу, но не поднимала головы, теребя в руках какой-то комок бумаги.

– Я чувствовала себя... можно сказать... испуганней, Я не могла представить, чем вызвана такая поспешность. Сразу подумала о маме – она часто болела. В отличие от Гелды. С сестрой никогда ничего не случалось.

Короче, меня привели к нему в кабинет, где он грел руки у камина. Я стояла и смотрела на него, даже не сняла обсыпанного снегом пальто. Он предложил мне выпить. – Жюстина подняла голову и обожгла Николаса взглядом. – Представляешь! Он предложил мне выпить, как ни в чем не бывало, словно я была его партнером и нам предстояло обсудить очередную сделку.