Текст книги "Иметь и не иметь. Пятая колонна (сборник)"

Пятая колонна

Действие первое

Явление первое

Половина восьмого вечера. Коридор второго этажа мадридского отеля «Флорида». На двери сто девятого номера висит большой белый лист бумаги, на котором печатными буквами от руки написано: «Работаю. Не беспокоить». По коридору проходят две девушки и двое солдат в мундирах Интернациональной бригады. Одна из девушек останавливается посмотреть на табличку.

Первый солдат. Идём. Думаешь, у нас вся ночь впереди?

Девушка. Что здесь написано?

Тем временем другая пара проходит дальше по коридору.

Солдат. А тебе-то не всё равно?

Девушка. Нет, прочти. Будь любезен. Прочитай по-английски.

Солдат. Образованная нашлась. Я бы тоже такое нарисовал. Чёрта с два. Не буду читать.

Девушка. Ты не очень любезен.

Солдат. А я не обязан любезничать. (Отстраняется и, покачиваясь, глядит на неё.) Только посмотри на меня. Ты знаешь, где я сегодня был?

Девушка. Мне неинтересно. Все вы приходите из какой-нибудь гадкой дыры – и туда же возвращаетесь. Я только попросила прочесть табличку. Не хочешь – не надо, идём.

Солдат. Я прочту. «Работаю. Не беспокоить».

Девушка разражается сухим визгливым смехом.

Девушка. Я тоже обзаведусь такой.

ЗАНАВЕС

Явление второе

Занавес поднимается, начинается явление второе. Интерьер сто девятого номера. Кровать, рядом – тумбочка, два кресла с покрывалами из кретона, высокий изысканно украшенный шкаф с зеркалом, стол и на нём – печатная машинка. Рядом с ней – переносная «Виктрола»[19]19
  Товарный знак граммофонов, патефонов, проигрывателей и пластинок корпорации «Ар-си-эй», г. Нью-Йорк (прим. перев.).


[Закрыть]. Электрический обогреватель раскалён докрасна. В одном из кресел, обращённых спинкой к лампе, стоящей возле патефона, сидит высокая миловидная блондинка и читает. За ней – два больших окна, задёрнутых занавесками. На стене висит карта Мадрида, которую стоя разглядывает Мужчина лет тридцати пяти, в кожаной куртке, вельветовых брюках и очень грязных сапогах. Девушка (её имя – Дороти Бриджес), не поднимая взгляда от книги, подчёркнуто вежливым голосом произносит:

Дороти. Дорогой, у меня к тебе огромная просьба. Ты бы не мог вытирать сапоги, когда входишь?

Мужчина (его зовут Роберт Престон) продолжает смотреть на карту.

И, дорогой, не тычь в неё пальцем – измажешь.

Престон по-прежнему смотрит на карту.

Дорогой, ты не видел Филипа?

Престон. Какого Филипа?

Дороти. Нашего Филипа.

Престон (всё ещё разглядывая карту). Наш Филип, когда я шёл по Гран-Виа, сидел в «Чикоте» с этой марокканкой, которая покусала Роджерса.

Дороти. Он занимался чем-нибудь гадким?

Престон (не отрываясь от карты). Пока что нет.

Дороти. Скоро займётся. Такой весёлый живчик!

Престон. В «Чикоте» его веселье живо разбавят. Разбавлять там умеют.

Дороти. Опять эти твои пресные шутки. Хоть бы Филип пришёл. Дорогой, мне скучно.

Престон. Заскучавшая вассарская[20]20
  Намёк на то, что Дороти обучалась в колледже Вассара – престижном частном гуманитарном колледже высшей ступени для женщин (штат Нью-Йорк).


[Закрыть] штучка – вот ещё не хватало.

Дороти. Не обзывайся, пожалуйста. Мне сейчас не до этого. И потом, я не из типичных вассарских. Я ни рожна не понимала, когда меня там учили.

Престон. А здесь что творится, ты понимаешь?

Дороти. Нет, дорогой. Разве что в Университетском городке, и то – самую малость. Каса дель Кампо для меня – тайна за семью печатями. И Усера. И Карабанчель[21]21
  Университетский городок, Касса дель Кампо, Усера, Карабанчель – пригороды Мадрида, в которых шли серьёзные бои.


[Закрыть].

Престон. Боже, иногда я не понимаю, за что тебя полюбил.

Дороти. Я задаюсь тем же вопросом, дорогой. Кажется, это был не слишком разумный поступок. Ну, правда. Словно дурную привычку приобрела. С Филипом гораздо веселее. И он настолько живее тебя.

Престон. Это точно, он поживее. Знаешь, чем вчера занимался Филип в «Чикоте» перед самым закрытием? Взял плевательницу и принялся обходить столики, окропляя из нее людей. Ну, знаешь, благословляя. Я бы поставил десять к одному, что его подстрелят.

Дороти. Не подстрелят. Хоть бы пришёл!

Престон. Придёт. Как только «Чикоте» закроется.

Стук в дверь.

Дороти. Это Филип. Дорогой, это Филип.

Дверь открывается, на пороге – Управляющий отеля, смуглый пухлый коротышка; он собирает марки и изъясняется на невообразимом английском.

А, это управляющий.

Управляющий. Как вы замечательно, мистер Престон? Как вы отлично, мисс? Я только заглянул удостовериться, есть ли у вас какая-нибудь мелочь любого вида и сорта, которой бы вы не хотели скушать. Всё хорошо, всем абсолютно удобно?

Дороти. Всё просто великолепно – с тех пор, как нам починили обогреватель.

Управляющий. Обогреватель – с ним вечно проблемы во всякое время. Электричество – это наука, ещё не укрощённая рабочими. К тому же электрик упивается в глупость.

Престон. У него и так вид не слишком умный, у вашего электрика.

Управляющий. Умный он. Но питьё. Всё время питьё. В итоге – стремительное падение концентрации на электричестве.

Престон. Так почему вы его ещё держите?

Управляющий. Это электрик из комитета. Откровенно, напоминает собой катастрофу. Он на сто тринадцатом, сейчас выпивает с мистером Филипом.

Дороти. (Радостно). Значит, Филип вернулся?

Управляющий. Более чем вернулся.

Престон. Что вы хотите сказать?

Управляющий. Затруднительно говорить перед леди.

Дороти. Позвони ему, дорогой.

Престон. Ещё чего.

Дороти. Тогда я позвоню. (Снимает со стены трубку и произносит: Ciento trece[22]22
  «Сто тринадцать» (исп.)


[Закрыть]… Алло. Филип? Нет, это ты к нам зайди. Пожалуйста. Да. Хорошо. (Вешает трубку на место.) Сейчас придёт.

Управляющий. В высшей степени предпочитаемо, лучше бы не придёт.

Престон. Что, всё настолько плохо?

Управляющий. Хуже. Поверить нельзя до крайности.

Дороти. Филип великолепен. Вот только путается с какими-то гадкими личностями. Интересно, с чего бы это?

Управляющий. Я приду другой раз. Может, вероятно, если вы хоть чего-то получите чересчур и не в состоянии съесть, всегда очень добро пожаловать в доме, где семья вечно голодная и не в состоянии вообразить нехватку пищи. Спасибо вам до следующей встречи. До свидания. (Выходит из номера перед самым приходом мистера Филипа и чуть ли не сталкивается с ним в коридоре. Из-за двери слышно, как он говорит): Доброго вечера, мистер Филип.

Ему отвечает низкий, чрезвычайно весёлый голос.

Филип. Салют, camarada Марочник. (Очень тихо.) Попалось что-нибудь ценное в последнее время?

Управляющий. Нет, мистер Филипп. Всё тут в последнее время люди из очень нудных стран. Целая пропасть – по пять центов, США, да три франка с половиной, Франция. Прямо нуждаются camaradas из Новой Зеландии по переписке.

Филип. О, приедут ещё. Это эпоха у нас такая нудная. Бомбёжки отвадили всех туристов. Когда всё утихнет, делегации к вам потоком хлынут. (понизив голос, серьёзно). Что тебя ещё беспокоит?

Управляющий. Как всегда, по мелочи что-то.

Филип. Не волнуйся ты, всё путём.

Управляющий. Как тут не волнуйся?

Филип. Не бери в голову.

Управляющий. Осторожно вы, мистер Филип.

В дверях появляется мистер Филип – очень высокий и крепкий, весьма добродушный, в резиновых сапогах.

Салют, camarada Брезгуй Престон. Салют, camarada Хандра Бриджес. Как поживаете? Будьте знакомы, это наш электрик. Входи, camarada Маркони. Не топчись там.

В дверях появляется очень маленький, в доску пьяный электрик в засаленном синем комбинезоне, эспадрильях и синем берете.

Электрик. Салют, camaradas.

Дороти. Ну… Да. Салют.

Филип. А вот и camarada марокканка. Или, лучше сказать, та самая camarada марокканка. Чуть ли не единственная в своём роде. Жутко застенчивая. Входи, Анита.

Входит марокканская проститутка из Куеты. Очень смуглая, с хорошей фигурой, курчавая, с виду – дерзкая и уж точно не застенчивая.

Марокканка (с вызовом). Салют, camaradas.

Филип. Это она тогда цапнула Вернона Роджерса. Три недели потом отлёживался. Зубки что надо.

Дороти. Филип, дорогой, ты не мог бы надеть на camarada намордник, пока она здесь, а?

Марокканка. Обижать.

Филип. Camarada марокканка училась английскому в Гибралтаре. Милое местечко. Был у меня там один презанятный случай…

Престон. Уволь от подробностей.

Филип. Ты что-то кислый, Престон. Не поддерживаешь линию партии. Время унылых физиономий, знаешь ли, позади. Теперь у нас пора ликования.

Престон. Помолчал бы о том, чего не понимаешь.

Филип. А я не вижу смысла ходить и киснуть. Может, предложишь гостям чего-нибудь освежающего?

Марокканка (обращаясь к Дороти). У ты здесь мило.

Дороти. Очень рада, что тебе нравится.

Марокканка. Как ты не эвакуироваться?

Дороти. Просто не уезжаю, и всё.

Марокканка. А что ты кушать?

Дороти. Иногда и нас прижимает, но выручают консервы, приходящие с дипломатической почтой.

Марокканка. Дипломатической – что?

Дороти. Консервы, ну знаешь – Civet lièvre[23]23
  Рагу из зайца (фр.)


[Закрыть], Foie gras[24]24
  Фуа-гра (фр.)


[Закрыть]. Недавно получили Poulet de Bresse[25]25
  Бресская пулярка (фр.)


[Закрыть] – пальчики оближешь.

Марокканка. Ты над я смеяться?

Дороти. О нет. Как можно. Мы правда это едим.

Марокканка. Я кушать суп из вода. (Воинственно уставившись на Дороти). Что смотреть? Ты не нравиться, как я выглядеть? Думать, ты лучше я?

Дороти. Разумеется, нет. Я, может, гораздо хуже. Бесконечно хуже, как Престон тебе ещё объяснит. Но к чему все эти сравнения? Я хочу сказать, сейчас война, и вообще, знаешь, мы тут все одно дело делаем.

Марокканка. Ты только подумать плохо про я – я глаза тебе царапать.

Дороти (с мольбой в голосе, но при этом очень томно). Пожалуйста, Филип, побеседуй со своими друзьями, развлеки их.

Филип. Анита, послушай меня.

Марокканка. Окей.

Филип. Анита… Дороти – милая женщина…

Марокканка. Наш бизнес нет милая женщина.

Электрик (поднимаясь). Camaradas me voy.

Дороти. Что он говорит?

Престон. Говорит, что уходит.

Филип. Не верьте ему. Он всегда так. (Обращаясь к электрику.) Camarada, ты должен остаться.

Электрик. Camaradas entonces me quedo.

Дороти. Что?

Престон. Говорит, останется.

Филип. То-то же, старик. Ты ведь не сбежишь, бросив нас одних, Маркони? Нет. Camarada электрик достоин доверия, и никаких гвоздей.

Престон. Зачем ему гвозди, он же не плотник.

Дороти. Если ты не прекратишь острить, дорогой, мы расстанемся. Помяни моё слово.

Марокканка. Слушать, вы. Болтать всё время. Только болтать, а когда другое? Что мы здесь? (Обращаясь к Филипу.) Ты с я? Да или нет?

Филип. Какая прямолинейность, Анита.

Марокканка. Ответ хотеть.

Филип. В таком случае, Анита, он будет негативным.

Марокканка. Как это? Снять фотография?

Филип. Улавливаете, да? Камера, фотография, негатив. Очаровательно, правда? Она такая простушка.

Марокканка. Зачем – фотография? Ты думаешь, меня – шпион?

Филип. Нет, Анита. Возьми себя в руки. Я просто имел в виду, что мы больше не вместе. Ну… пока. То есть пока между нами всё более или менее кончено.

Марокканка. Нет? Ты не с я?

Филип. Нет, моя прелесть.

Марокканка. Ты с она? (Кивает в сторону Дороти.)

Филип. Это ещё неизвестно.

Дороти. Да уж, тут найдётся что обсудить.

Марокканка. Окей. Я она глаза царапать. (Направляется к Дороти).

Электрик. Camaradas, tengo que trabajar.

Дороти. О чём он?

Престон. Говорит, на работу нужно.

Филип. Ой, да не слушайте вы. На него иногда находит. Прямо какая-то идея фикс.

Электрик. Camaradas, soy analfabético.

Престон. Говорит, что не умеет ни читать, ни писать.

Филип. Camarada, пойми… Нет, честно, без шуток: если б нас не водили в школу, мы все были бы такими же. Ты не тушуйся, дружище.

Марокканка (обращаясь к Дороти). Окей, наверное, ладно, да. Пить до дна. Чин-чин. Ваше здоровьио. Да, окей. Только вот.

Дороти. Что тебе, Анита?

Марокканка. Ты надо снять табличка.

Дороти. Какую табличку?

Марокканка. Снаружи на дверь. «Работаю» всё время – неправильно.

Дороти. У меня ещё в колледже на двери такая висела, и ничего.

Марокканка. Ты снять?

Филип. Конечно, снимет. Правда, Дороти?

Дороти. Само собой.

Престон. Ты же всё равно никогда не работала.

Дороти. Да, дорогой, но всегда собиралась. Я ещё закончу свою статью для «Космополитен», как только чуть-чуть во всём разберусь.

За окном раздаются грохот, приближающийся свист и снова грохот. Слышно, как падают кирпичи и железо, звенит разбитое стекло.

Филип (чрезвычайно серьёзно и тихо). Опять бомбят.

Престон (в сердцах, явно нервничая). Ублюдки.

Филип. Бриджес, девочка моя, ты бы лучше открыла окна. Стёкол теперь не достать, а зима, понимаешь ли, на носу.

Марокканка. Ты табличка снять?

Дороти идёт к двери и снимает табличку, выдернув кнопки при помощи пилочки для ногтей. Затем протягивает Аните.

Дороти. Держи, оставь себе. И кнопки тоже.

Дороти идёт к выключателю, гасит свет. Затем открывает оба окна. С улицы доносится звук, напоминающий звон струны гигантского банджо, и нарастающий гул, словно от приближающегося поезда надземки или метро. После третьего разрыва слышно, как сыплется стекло.

Марокканка. Ты хорошая camarada.

Дороти. Вот уж нет. Но хотела бы стать хорошей.

Марокканка. Для я ты окей.

Они стоят рядом в луче света, упавшем из коридора через открытую дверь.

Филип. На этот раз обошлось; а могли бы разбиться от сотрясения. Слышите, ещё снаряды полетели. Скоро будет взрыв.

Престон. Ненавижу эти чёртовы ночные бомбёжки.

Дороти. А прошлая сколько длилась?

Филип. Чуть больше часа.

Марокканка. Дороти, мы не лучше спуститься в подвал?

Снова звон гигантской струны, тишина – и опять оглушительный гул, на этот раз гораздо ближе. После очередного разрыва комната наполняется дымом и кирпичной пылью.

Престон. К чёрту всё, я – вниз.

Филип. Эта комната замечательно расположена. Правда, без шуток. С улицы я бы вам показал.

Дороти. А я, пожалуй, останусь. Какая разница, где дожидаться?

Электрик (внезапно встаёт и, раскинув руки, громким, чуть ли не пророческим голосом произносит). Camaradas, no hay luz!

Филип. Он говорит, что свет погас. Знаете, этот парень начинает меня пугать. Этакий электрический хор древних греков. Нет, хор древнегреческих электриков.

Престон. Пошёл я отсюда.

Дороти. Тогда, дорогой, захвати с собой электрика и Аниту, ладно?

Престон. Идём.

Они уходят, и тут гремит новый взрыв. Он просто ужасен.

Дороти (стоит рядом с Филипом, вслушиваясь в шум осыпающихся после разрыва обломков и стекла). Филип, это правда, что здесь безопасно?

Филип. Не более чем везде. Серьёзно. Что значит «безопасно»? В наши дни это слово больше не в моде.

Дороти. А я себя чувствую в безопасности рядом с тобой.

Филип. Кошмар какой. Забудь немедленно.

Дороти. Не могу.

Филип. А ты как следует постарайся. Будь умницей. (Подходит к патефону и ставит мазурку Шопена си-минор соч. 33 № 4.)

Они слушают музыку при мерцании раскалённого электрообогревателя.

Филип. Скучновато и несовременно, а всё-таки очень красиво.

Слышен оглушительный гул струны: это грянули орудия на горе Гарабитас. Свист, шипение, рёв – и взрыв на ближайшей улице. Окно озаряется яркой вспышкой.

Дороти. О, дорогой, дорогой, дорогой.

Филип (обнимает её). Может, найдёшь для меня другое слово? Ты стольких людей так при мне называла.

С улицы доносятся сигналы санитарной машины. Наступает тишина. Патефон продолжает играть мазурку. Тем временем…

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ

Явление третье

Отель «Флорида», номера 109 и 110. В распахнутые окна льётся солнечный свет. Дверь между номерами открыта; над ней к косяку прибит большой военный плакат, перегораживающий вход. Плакат образует нечто вроде бумажной ширмы, висящей в двух футах над полом. На кровати в номере 109 спит Дороти Бриджес. На кровати в номере 110 сидит Филип Роулингс и смотрит в окно. С улицы долетает крик разносчика газет: «Эль Соль»! «Либертад»! «Эль Абесе де Ой»[26]26
  Названия мадридских газет.


[Закрыть]! Слышен гудок проезжающей машины, потом – отдалённый стрёкот пулемёта. Филип тянется к телефону.

Филип. Утренние газеты пришлите, пожалуйста. Да, все. (Смотрит вокруг себя, потом опять выглядывает в окно. Оборачивается к военному плакату, почти прозрачному в ярком утреннем свете.) Нет. (Качает головой.) Не хочу. Рановато. (В дверь стучат.) Adelante[27]27
  Здесь: Входите! (исп.)


[Закрыть]. (Снова стук.) Входите, входите!

Дверь открывается. Это Управляющий, в руках у него – газеты.

Управляющий. Доброе утро, мистер Филип. Покорно благодарю. Доброго утра вам, невзирая. Ужасы вчера вечером, правда?

Филип. Тут каждый вечер ужасы. Мороз по коже. (Широко улыбается.) Давайте-ка сюда газеты.

Управляющий. В Астурии, говорят, очень худо. Почти конец.

Филип (просматривая газеты). А здесь – ни слова.

Управляющий. Да, но мне известно, что вам известно.

Филип. Ну, да. Слушайте, а когда я успел съехать в этот номер?

Управляющий. Вы всё забыли, мистер Филип? Ну как же, прошлым вечером?..

Филип. Хм. Пожалуй, забыл. Попробуйте-ка напомнить: может, что и всплывёт?

Управляющий (откровенно испуганным тоном). То есть, правда, забыли?

Филип (весело). Решительно всё! Рано вечером, кажется, немного бомбили. «Чикоте»… Да. Я привёл Аниту, хотел чуть повеселиться. Надеюсь, она ничего такого не натворила?

Управляющий (качает головой). Нет, нет, это не Анита. Мистер Филип, вы не помните? Мистер Престон?..

Филип. Нет. А что мог выкинуть этот мрачный тип? Надеюсь, не покончил с собой?

Управляющий. Вы распомнили, как выбросили его на улицу?

Филип. Отсюда? (Бросает взгляд с кровати в сторону окна.) Там внизу что-нибудь осталось?

Управляющий. Нет, из дверей, когда очень поздно вернулись из «Министерио» после…

Филип. Он ранен?

Управляющий. Швы. Несколько швов.

Филип. А вы где были? Разве в приличных отелях допускают подобные выходки?

Управляющий. Потом вы заняли его номер. (С печальным упрёком.) Мистер Филип, мистер Филип!

Филип (весьма приподнятым, хотя и слегка обескураженным тоном). А погодка сегодня прекрасная, да?

Управляющий. Да уж, бесподобная. Для пикника за городом.

Филип. А что же Престон? Он тоже в хорошей форме. Да ещё угрюмый такой. Здорово, поди, отбивался?

Управляющий. Он теперь в другом номере.

Филип. В каком?

Управляющий. Сто тринадцать. Ваш прежний номер.

Филип. А я здесь?

Управляющий. Да, мистер Филип.

Филип. А это что за жуть? (Глядя на просвечивающий плакат в дверном проёме).

Управляющий. Патриотический плакат, очень красивый. Тонко написано, с чувством; просто отсюда – изнанка.

Филип. А что с лица? Куда эта дверь ведёт?

Управляющий. В комнату леди, мистер Филип. У вас теперь сдвоенные апартаменты для медовых новобрачных, а я заглянул удостовериться, всё ли гладко, и если хоть в чём-то возникнет нужда, звоните мне и просите. Мои поздравления, мистер Филип. Абсолютно, даже больше, чем поздравления.

Филип. А эта дверь запирается с моей стороны?

Управляющий. Абсолютно, мистер Филип.

Филип. Так заприте её и уходите. А мне пусть принесут кофе.

Управляющий. Да, сэр, мистер Филип. Не надо злиться, когда такая погодка сегодня. (Торопливой скороговоркой.) И пожалуйста, мистер Филип, тоже помните: Мадрид, положение с едой; если по случаю что-то лишнее, не съесть, что угодно, любая мелочь, банка, там, или что, всегда дома не хватает всего. В семье теперь семеро, включая, вы не поверите, мистер Филип, такую роскошь, как тёща. Всё она ест. Ей – всё по зубам. Также сын – семнадцать лет – бывший пловец, чемпион. Как это называется, брасс? Фигурой – вот такой! (Разводит руками, показывая могучую грудь и плечи.) А ест?! Мистер Филипп, вы ни за что не поверите. Лучше, чем плавает. Надо видеть. И это только двое из семерых.

Филип. Посмотрим, что можно сделать. Надо перетащить всё из моего номера. Будут мне звонить – направляй сюда.

Управляющий. Благодарен вам, мистер Филип. Большое сердце у вас, как улица. Там снаружи к вам два camaradas.

Филип. Зови.

Тем временем Дороти Бриджес в соседней комнате крепко спит. За время разговора Филипа с Управляющим она ни разу не просыпалась, разве что немного ворочалась на постели. Теперь, когда дверь закрыта и заперта, в комнате Дороти не слышно, что происходит у Филипа.Входят двое Солдат в мундирах Интернациональной бригады.

Первый Солдат. В общем, так. Он удрал.

Филип. Что значит – удрал?

Первый Солдат. Удрал, и всё.

Филип. (отрывисто). Как?

Первый Солдат. Это вы мне объясните, как.

Филип. Всё, довольно. (Второму Солдату, чрезвычайно сухим тоном). Что скажете?

Второй Солдат. Ушёл.

Филип. Вы где стояли?

Второй Солдат. Между лифтом и лестницей.

Филип (Первому Солдату). Вы?

Первый Солдат. Снаружи у двери, всю ночь.

Филип. В котором часу отлучались с поста?

Первый Солдат. Ни разу не отлучался.

Филип. Подумайте хорошенько. Вы же понимаете, чем рискуете?

Первый Солдат. Мне очень жаль, но он просто ушёл. Ничего не попишешь.

Филип. О нет, мальчик мой. Попишу. (Берёт телефон, набирает номер.) Noventa y siete zero zero zero[28]28
  Девяносто семь три ноля (исп.).


[Закрыть]. Антонио? Да, пожалуйста. Ещё не пришёл? Нет. Пришлите забрать двоих из отеля «Флорида», номер сто тринадцать. Да, пожалуйста. Да. (Вешает трубку.)

Первый Солдат. Но мы всего лишь…

Филип. Не торопитесь. Подготовьте пока рассказ получше.

Первый Солдат. Да что тут рассказывать? Я всё рассказал.

Филип. К чему спешить? Посидите, подумайте. Он был здесь, в этом самом отеле. И никак не мог проскочить мимо вас. (Листает газеты. Солдаты угрюмо стоят. Не глядя на них.) Присаживайтесь. Будьте как дома.

Первый Солдат. Товарищ, мы…

Филип (не глядя на него). А вот этого слова – не надо.

Солдаты обмениваются взглядами.

Первый Солдат. Товарищ…

Филип (отбрасывает газету, берёт другую). Я сказал, не употребляйте этого слова. Оно у вас плохо звучит.

Первый Солдат. Товарищ комиссар, мы хотели сказать…

Филип. Не стоит.

Первый Солдат. Товарищ комиссар, вы должны меня выслушать.

Филип. Я тебя позже выслушаю. Можешь не сомневаться, парень. Уже наслушался. Ты гундосишь с тех пор, как сюда вошёл.

Первый Солдат. Товарищ комиссар, пожалуйста, послушайте. Мне надо вам сказать…

Филип. Вы упустили того, кто был мне нужен. Просто необходим. Вы упустили его, и он пошёл убивать.

Первый Солдат. Товарищ комиссар, прошу вас…

Филип. Солдат говорит: «Прошу»? Забавно.

Первый Солдат. По профессии-то я не солдат.

Филип. В мундире – значит, солдат.

Первый Солдат. Я приехал сражаться за идеалы.

Филип. Растроган. А теперь я вам кое-что скажу. Приезжаешь, допустим, сражаться за идеалы, а во время атаки становится страшно. Грохот и всё такое, люди вокруг умирают, тебе неприятно на это смотреть, да и самому умирать расхотелось, и вот ты стреляешь себе в руку или в ногу, лишь бы выбраться отсюда к чертям, потому что больше не можешь. Так вот, за это у нас расстреливают, и никакой идеал тебя не спасёт, приятель.

Первый Солдат. Но я честно дрался. Я в себя не стрелял.

Филип. Я и не утверждал этого. Просто пытался кое-что до вас донести. Но, кажется, недостаточно ясно выразился. Видите ли, мои мысли заняты тем, что ещё натворит этот человек, которому вы дали уйти, и как мне опять заполучить его в такое же удобное, надёжное место, пока он кого-нибудь не убил. Понимаете, он был мне очень нужен, причём непременно живым. А вы его упустили.

Первый Солдат. Товарищ комиссар, если вы мне не верите…

Филип. Нет, не верю. И я не комиссар. Я – полицейский. Поэтому никогда не верю своим ушам и очень редко – глазам. Почему я вам должен верить? Послушайте. Кончилось ваше везение. Теперь мне придётся выяснять, умышленно вы это сделали или нет. И меня это совершенно не радует. (Наливает себе выпить). Да и вам радоваться нечему, вы же всё понимаете. Даже если проступок был неумышленным, это ничего не изменит. С долгом всё просто. Его нужно исполнять. С приказами ещё проще. Им нужно ПОВИНОВАТЬСЯ. Будь у меня время, я бы растолковал вам, что дисциплина и доброта – одно и то же; впрочем, я скверно доношу до людей свои мысли.

Первый Солдат. Прошу вас, товарищ комиссар…

Филип. Ещё раз услышу это слово – пеняйте на себя.

Первый Солдат. Товарищ комиссар…

Филип. Молчать! Мне тут не до любезностей. Уже налюбезничался, сыт по горло. Вежливость утомляет. Дальше будем толковать в присутствии моего начальства. И хватит называть меня комиссаром. Я – полицейский. Сейчас говорить со мной вообще бесполезно. Понимаете, я ведь за вас отвечаю. Если не было злого умысла – на вашем месте я бы не волновался. Но это ещё нужно выяснить. Знаете, что? Если умысла не было – мы поделим вину.

В дверь стучат.

Филип. Adelante[29]29
  Входите (исп.).


[Закрыть].

Дверь открывается, на пороге – двое вооружённых винтовками штурмгвардейцев в синих мундирах и матерчатых фуражках с твёрдыми козырьками.

Первый Штурмгвардеец. A sus órdenes mi comandante[30]30
  Прибыл в ваше распоряжение, товарищ комиссар (исп.).


[Закрыть].

Филип. Этих двоих отведите в Сегуридад[31]31
  Сокращённое название Генерального управления безопасности республики.


[Закрыть]. Я позже их допрошу.

Первый Штурмгвардеец. A sus órdenes[32]32
  Здесь: слушаюсь (исп.).


[Закрыть].

Второй Солдат направляется к двери. Штурмгвардеец проводит руками по его бокам, проверяя, есть ли при нём оружие.

Филип. Они оба вооружены. Разоружите их и уведите. (Обращаясь к Первому и Второму Солдатам). Желаю удачи. (Насмешливо.) Надеюсь, что всё обойдётся.

Все четверо выходят, из коридора доносятся их удаляющиеся шаги. В смежной комнате Дороти Бриджес ворочается в постели, просыпается, зевает и потягивается, вызывает горничную. Раздаётся звонок. Филип тоже его слышит. В дверь стучат.

Филип. Adelante.

Входит Управляющий, вид у него весьма подавленный.

Управляющий. Два camaradas арестовались.

Филип. Очень скверные camaradas. По крайней мере, один из них. Другой, может быть, и неплох.

Управляющий. Мистер Филипп, рядом с вами много постоянно всего творится. Говорю вам как друг. Попробуйте сделать, чтобы было потише. Когда всё время творится – это нехорошо.

Филип. Да уж. Пожалуй. А всё-таки погода сегодня отменная, да? Или нет?

Управляющий. Я уже вам сказал, что делать. В такой день нужно ехать за город и устроить пикник.

Тем временем в смежной комнате Дороти Бриджес облачилась в халат и домашние туфли. Она удаляется в ванную комнату, потом выходит оттуда, расчёсывая волосы. Они у неё очень красивые. Дороти садится на кровать поближе к обогревателю и проводит по ним щёткой. Без косметики у неё очень юный вид. Дороти звонит ещё раз, и в дверях появляется Горничная. Это маленькая старушка лет шестидесяти, на ней синяя кофта и передник.

Горничная (Её зовут Петра). Se puede[33]33
  Можно? (исп.).


[Закрыть]?

Дороти. Доброе утро, Петра.

Петра. Buenos dias[34]34
  Добрый день (исп.).


[Закрыть], сеньорита.

Дороти снова забирается в постель, и Петра ставит перед ней завтрак на подносе.

Дороти. А яиц нет, Петра?

Петра. Нет, сеньорита.

Дороти. Твоей матери полегчало, Петра?

Петра. Нет, сеньорита.

Дороти. Ты сегодня завтракала, Петра?

Петра. Нет, сеньорита.

Дороти. Возьми себе чашку и выпей кофе со мной. Только поживее.

Петра. Я потом, после вас попью, сеньорита. Очень сильно вчера бомбили?

Дороти. Ой, это было прелестно.

Петра. Сеньорита, вы говорите такие ужасные вещи.

Дороти. Ну правда же, Петра, прелестно.

Петра. На Прогрессо, в моём квартале, на одном этаже шестерых убило. Сегодня утром их выносили; да ещё все стёкла повылетали на улице. Так и будем зимой без стёкол.

Дороти. А у нас тут никогошеньки не убило.

Петра. Можно уже подавать завтрак сеньору?

Дороти. А сеньора здесь больше нет.

Петра. Он уехал на фронт?

Дороти. Ах, нет. Он и не бывает на фронте, только пишет о нём. С нами теперь другой сеньор.

Петра (печально). Кто, сеньорита?

Дороти (радостно). Мистер Филип.

Петра. О, сеньорита! Как ужасно! (Выходит в слезах.)

Дороти (окликает её). Петра, эй, Петра!

Петра (покорно). Да, сеньорита?

Дороти (радостно). Посмотри там, проснулся ли мистер Филип.

Петра. Да, сеньорита. (Идёт через коридор к двери мистера Филипа и стучится.)

Филип. Войдите.

Петра. Сеньора велела спросить: вы уже проснулись?

Филип. Нет.

Петра (у двери номера Дороти). Сеньор говорит, что ещё не встал.

Дороти. Скажи ему, пожалуйста, Петра, чтобы шёл со мной завтракать.

Петра (у двери номера Филипа). Сеньорита зовёт вас завтракать; правда, там очень мало еды.

Филип. Передай сеньорите, что я никогда не завтракаю.

Петра (у двери номера Дороти). Он говорит, что никогда не завтракает. Но я-то знаю: завтракает, причём за троих.

Дороти. С ним так тяжело, Петра! Скажи, пожалуйста, чтобы перестал глупить и шёл сюда.

Петра (у двери номера Филип а). Она велела прийти.

Филип. Слово-то какое, надо же. Слово-то какое. (Надевает халат и тапочки.) Маловаты. Наверное, это Престона. А халат – ничего. Надо будет спросить: может, он мне продаст? (Складывает газеты в стопку, открывает дверь, выходит из своего номера, подходит к номеру Дороти и, постучавшись, толкает дверь от себя).

Дороти. А, вот и ты. Проходи.

Филип. Мы не слишком нарушаем приличия?

Дороти. Филипп, дорогой, ты такой глупышка. Где ты был?

Филип. В каком-то совершенно чужом номере.

Дороти. А как ты туда попал?

Филип. Не имею понятия.

Дороти. Ну, ты хоть что-нибудь помнишь?

Филип. Смутно. Кажется, я кого-то выставил за дверь.

Дороти. Не кого-то, а Престона.

Филип. Правда?

Дороти. Ещё какая.

Филип. Нужно его вернуть. Так нельзя, это уже хамство.

Дороти. Ой, нет, Филипп. Не надо. Ушёл – и нет его.

Филип. «И нет его»? Ужасно звучит.

Дороти (решительно). Да, ушёл – и дело с концом.

Филип. Ещё не легче. Прямо морози́на по коже.

Дороти. Дорогой, что значит «морозина»?

Филип. Как мурашки, только ещё хуже. Знаешь, как бывает, когда видятся всякие ужасы: то есть, то нет, то как будто за углом поджидают.

Дороти. Но с тобой же так не было?

Филип. Всё со мной было. Хуже всего – шеренга морских пехотинцев. Эти, помню, всегда неожиданно в комнате появлялись.

Дороти. Присядь, Филип.

Филип с опаской присаживается на кровать.

Обещай мне кое-что, хорошо? Скажи, что прекратишь пьянствовать и прожигать жизнь без цели, не имея достойного дела. Скажи, что перестанешь изображать из себя мадридского гуляку.

Филип. Мадридского?

Дороти. Да. Пора завязывать с «Чикоте». И с «Майами». И с «Посольствами», с «Министерио», с квартирой Вернона Роджерса и с этой жуткой Анитой. «Посольства», по-моему? – самое отвратительное. Филип, ты ведь больше не будешь, правда?

Филип. А что, есть другие способы проводить время?

Дороти. Сколько угодно! Ты мог бы заняться чем-то серьёзным, приличным. Чем-нибудь, где нужна отвага, но хорошим и тихим. Знаешь, что будет, если ты не перестанешь слоняться из бара в бар, якшаясь с кем попало? Тебя пристрелят. В «Чикоте» на днях одного пристрелили. Ужас!

Филип. Мы его знали?

Дороти. Нет. Просто какой-то бедолага ходил с брызгалкой в руках и пшикал на всех. Беззлобно, в шутку. А кто-то вспылил и выстрелил. Прямо у меня на глазах; неприятно! Выстрел прогремел неожиданно, и вот этот парень лежит на спине, лицо серое-серое, а ведь только что веселился. Нас продержали там битых два часа; полицейские обнюхали каждый пистолет; напитков больше не продавали. Его даже не прикрыли, а нас заставили предъявлять документы человеку за столом, возле которого и лежал убитый; неприятно! Носки все в грязи, ботинки – сношенные до дыр на подошвах, а нижней рубашки на нём вообще не было.

Филип. Не повезло. Знала бы ты, какое пойло там теперь подают – чистый яд. Так и ум растерять недолго.

Дороти. Филип, тебе-то зачем быть таким? Тебе-то зачем шататься в местах, где в любой момент могут выстрелить? Ты мог бы заняться чем-нибудь политическим или военным, но только приличным.

Филип. Не искушай меня. Не разжигай амбиции. (Помолчав). Не надо этих радужных картинок.