Текст книги "Иметь и не иметь. Пятая колонна (сборник)"

Глава двадцать вторая

Он не стал брать велосипед, а пошел пешком. Луна уже поднялась, деревья темнели на ее фоне, и когда он проходил мимо дощатых домиков с их крошечными лужайками, сквозь запертые ставни сочился свет; двойные шеренги домов вдоль немощеных улочек; городишко кончей, где все чопорно и скрыто от чужого взгляда: добродетель и жизненные неудачи, кукурузная каша с вареной рыбой и недоедание, предрассудки и благочестие, кровосмесительство и утешение религии; мимо настежь распахнутых, освещенных кубинских болито, игорных домов, в которых из всей романтики были только их имена: «Красный дом», «У Чичи»; мимо бетоноблочной церкви, чьи шпили торчали в лунном свете уродливыми треугольниками; мимо живописного в лунном свете женского католического монастыря с темным куполом и просторным садом; мимо заправочной станции и ярко освещенной закусочной возле пустыря, где раньше была площадка для минигольфа; по залитой светом главной улице с тремя аптеками, магазином музыкальных инструментов, пятью еврейскими лавками, тремя бильярдными, двумя парикмахерскими, пятью пивными, тремя кафе-мороженое, пятью скверными и одним хорошим рестораном, двумя газетными киосками, четырьмя лавками подержанных вещей (в одной из них заодно делали ключи), фотомастерской, офисным зданием с четырьмя зубоврачебными кабинетами на верхних этажах, хозяйственным магазином, гостиницей на углу и стоянкой такси перед ней; а оттуда, обогнув гостиницу, по улице, уводившей к «Джунглям», большому некрашеному дощатому дому, из окон которого доносились звуки пианолы и в дверях стояли девушки, а рядом на тротуаре сидел матрос; и потом задворками, мимо кирпичного здания суда с освещенным циферблатом часов, чьи стрелки стояли на половине одиннадцатого, мимо тюрьмы, выбеленные стены которой блестели в лунном свете, к портику «Цветущей сирени» в глубине переулка, запруженного автомобилями.

«Цветущая сирень» была ярко освещена и полна народу, и когда Ричард Гордон вошел, он увидел, что игорный зал переполнен; рулетка вертелась, маленький шарик сухо пощелкивал о металлические перегородки, устроенные в колесе; рулетка замедляла ход, шарик жужжал, затем принимался трескуче подпрыгивать, пока не останавливался; не было ничего, кроме вращения рулетки и костяного стука фишек. Хозяин заведения, прислуживавший у стойки вместе с двумя барменами, сказал ему: «Здрасьте, здрасьте, мистер Гордон. Чего желаете?»

– Не знаю, – сказал Ричард Гордон.

– Неважно выглядите. Что такое? Нездоровится?

– Нет.

– Я вас сейчас подлечу. Как рукой снимет. Когда-нибудь пробовали испанский абсент, охен?

– Валяйте.

– Его как выпьешь, сразу хорошо. Хочется со всеми подраться, – сказал хозяин. – Охен эспесиаль для мистера Гордона.

Не отходя от стойки, Ричард Гордон выпил три стопки эспесиаля, но лучше ему не стало; мутноватый, сладковатый, холодный, отдающий солодковым корнем напиток никак не подействовал.

– Дайте мне что-нибудь еще.

– А что такое? Вам не понравился охен эспесиаль? – спросил хозяин. – Не стало хорошо?

– Нет.

– После него надо пить поаккуратнее.

– Налейте мне чистого виски.

Виски согрел язык и гортань, однако ничуть не сказался на настроении, и вдруг, глядя на себя в зеркало позади стойки, Ричард понял, что отныне выпивка ему не поможет. Что случилось – случилось, и теперь всегда будет с ним, и даже если он напьется до потери сознания, все так и останется на месте, когда он придет в себя.

Стоявший рядом высокий, очень худой молодой человек с редкой светлой щетиной на подбородке спросил:

– Скажите, вы не мистер Гордон?

– Да.

– Я Герберт Спеллман. Мы, кажется, как-то раз встретились на одном из вечеров в Бруклине.

– Может быть, – сказал Ричард Гордон. – Отчего бы нет.

– Мне очень понравилась ваша последняя книга, – сказал Спеллман. – Они мне все нравятся.

– Я рад, – сказал Ричард Гордон. – Выпьете?

– Я угощаю, – сказал Спеллман. – Вы уже пробовали этот охен?

– Не помогло.

– А что случилось?

– Хандра.

– Попробуйте еще разок.

– Нет. Я возьму виски.

– Знаете, для меня целое событие, что я вас увидел, – сказал Спеллман. – Вы, наверное, не помните меня на том вечере?

– Нет. Но, может быть, это был удачный вечер. Удачные вечера обычно не запоминаются, так ведь?

– Пожалуй, – кивнул Спеллман. – Это было у Маргарет Ван-Брунт. Припоминаете? – спросил он с надеждой в голосе.

– Пытаюсь.

– Это я тогда поджег дом, – сказал Спеллман.

– Да что вы?

– Ага, – восторженно сказал Спеллман. – Именно я. Самый замечательный вечер из всех, какие я помню.

– Чем сейчас занимаетесь? – спросил Гордон.

– Ничего особенного. Так, путешествую понемножку. Особо не утруждаюсь. А вы пишете новую книгу?

– Да. Половина уже готова.

– Замечательно, – сказал Спеллман. – А про что она?

– Про забастовку на текстильной фабрике.

– Ах как хорошо, – сказал Спеллман. – Знаете, от чтения про социальные конфликты я просто шалею.

– Как-как?

– Я говорю, обожаю. Хоть хлебом не корми. Из всей писательской братии вы, бесспорно, самый лучший. Скажите, а у вас там есть пленительная еврейка-агитатор?

– А что? – насторожился Ричард Гордон.

– Это роль для Сильвии Сидней. Я в нее влюблен. Хотите взглянуть на ее фото?

– Я уже видел, – сказал Ричард Гордон.

– Давайте выпьем, – приподнято сказал Спеллман. – Какое удивительное совпадение, что мы с вами тут встретились. Знаете, ведь мне так повезло. Я настоящий счастливчик.

– Почему? – спросил Ричард Гордон.

– Так ведь я сумасшедший, – сказал Спеллман. – Прямо сказка, да и только. Все равно что быть влюбленным, зато все кончается хорошо.

Ричард Гордон слегка отодвинулся.

– Зря вы так, – сказал Спеллман. – Я не буйный. В смысле, по большей части. Ну давайте же, выпьем еще.

– Давно это с вами?

– Думаю, всю жизнь. Уверяю вас, в наши дни по-другому счастливым не станешь. Какое мне дело до котировок акций «Дугласа»? Или «Телефонно-телеграфной компании»? Меня все это не касается. Я беру в руки какую-нибудь из ваших книг, или просто стаканчик, или смотрю на фотографию Сильвии, и я счастлив. Я словно птаха небесная. Даже лучше. Я… – Спеллман помолчал, подыскивая слова, затем словно спохватился. – Я хорошенький маленький аистёнок, – выпалил он и зарделся. Он пристально глядел на Ричарда Гордона, шевеля губами, и тут рослый молодой блондин отделился от группы у другого конца стойки, приблизился и положил ему руку на плечо.

– Пойдем-ка, Гарольд, – сказал он. – Домой пора.

Спеллман ошалелым взглядом мерил Ричарда Гордона.

– Смеется над аистёнком, – пробормотал он. – Сторонится его. Аистёнка, который кружит в полете…

– Давай, Гарольд, – напомнил рослый парень.

Спеллман протянул ладонь Ричарду Гордону.

– Без обид, – сказал он. – Вы хороший писатель. Продолжайте в том же духе. Помните, я всегда счастлив. Не давайте сбить себя с толку. До скорого свидания.

Крепкий молодой человек приобнял его за плечи, и они направились на выход, протискиваясь сквозь толпу. Спеллман оглянулся и подмигнул Ричарду Гордону.

– Славный малый, – сказал хозяин. Он постучал себя по виску. – Очень образованный. Заучился, должно быть. Любит колотить стаканы. Но это не со зла. Платит за все, что раскокает.

– Он часто здесь бывает?

– По вечерам. Как он там себя назвал? Лебедем?

– Аистом.

– Вчера был лошадью. С крыльями. Вроде той, что на этикетке «Белой лошади», только с парой крыльев. Я и говорю: славный малый. Куча денег. В голове кавардак. Семейка держит его здесь, под присмотром. Он мне всё ваши книжки нахваливал, мистер Гордон. Что-нибудь выпьете? За счет заведения.

– Виски, – сказал Ричард Гордон. Он увидел, что к нему приближается шериф. Шериф был чрезвычайно высоким, мертвенно-бледным, страшно худым и очень дружелюбным человеком. Ричард Гордон встретил его на сегодняшней вечеринке у Брэдли и поговорил с ним об ограблении банка.

– А знаете, – сказал шериф, – если вы ничем не заняты, можете съездить потом со мной. Береговая охрана ведет на буксире катер Гарри Моргана. Его заметили с какого-то танкера возле Матакумбе. Взяли всю банду.

– Боже мой, – сказал Ричард Гордон. – Всех-всех арестовали?

– В телеграмме написано, все убиты, кроме одного.

– А вы не знаете, кто выжил?

– Нет, об этом ничего не сказано. Одному богу известно, что там случилось.

– Деньги при них?

– Никто не знает. Но, должно быть, всё на борту, раз они не добрались до Кубы.

– И когда они здесь появятся?

– О, часа через два-три, не раньше.

– А куда они ведут лодку?

– Думаю, на военную базу. Где швартуется береговая охрана.

– Где мне вас найти?

– Я сам за вами заеду.

– Сюда или к Фредди. А то, боюсь, я здесь столько не высижу.

– Нынешним вечером у Фредди дым коромыслом. Собрались ветераны войны с островов[9]9
  В период Великой депрессии существовал т. н. Гражданский природоохранный корпус (Civilian Conservation Corps), укомплектованный безработными ветеранами войны, размещенными в своего рода трудовых лагерях с армейской дисциплиной. На островах Флорида-Кис таких лагерей было три, численность контингента около семисот человек.


[Закрыть]. Они вечно буянят.

– Пойду взгляну, развеюсь – сказал Ричард Гордон. – А то настроение неважнецкое.

– Что ж, только не встревайте никуда, – сказал шериф. – Вас подбросить?

– Спасибо.

Они протиснулись сквозь толпу, и Ричард Гордон сел в машину рядом с шерифом.

– А как вы думаете, что случилось на лодке Моргана? – спросил он.

– Один бог знает, – сказал шериф. – Но похоже на мясорубку.

– И больше ничего не известно?

– Ничего ровным счетом, – сказал шериф. – Нет, вы только полюбуйтесь.

Они подъехали к распахнутой двери, и Фредди сразу увидел, что ярко освещенный бар набит битком. Мужчины в рабочем обмундировании, кто с непокрытой головой, кто в пилотках, старых фуражках или строительных касках, в три ряда толпились у стойки, а пятицентовый автомат-патефон надрывался «Островом Капри». Пока шериф тормозил, из открытой двери вылетел человек, на плечах которого повис другой. Упав, они катались по тротуару, и тот, что оказался сверху, вцепился противнику в волосы и с глухим, тошнотворным стуком бил того головой о цемент. В баре на них никто и не оглянулся.

Шериф вышел из машины и схватил верхнего за плечо.

– А ну прекратить, – сказал он. – Вставай.

Мужчина распрямился и уставился на шерифа:

– Какого черта ты суешься не в свое дело?

Второй, с окровавленными волосами, с кровоточащим ухом и веснушчатым, вымазанным кровью лицом, задиристо повысил голос на шерифа.

– Оставь моего друга в покое, – заявил он заплетающимся языком. – Чего ты вяжешься? Думаешь, я удар держать не умею?

– Умеешь, Джоуи, умеешь, – сказал тот, кто его колошматил. – Слушай, – обращаясь уже к шерифу, – займи мне доллар, а?

– Нет, – сказал шериф.

– Тогда проваливай. – Он обернулся к Ричарду Гордону. – А ты, приятель?

– Ладно, куплю тебе выпить, – сказал Гордон.

– Пошли, – сказал ветеран и вцепился Гордону в руку.

– Я попозже заеду, – сказал шериф.

– Хорошо, буду ждать.

Когда они двинулись к стойке, рыжий веснушчатый мужчина с кровоточащим ухом и лицом дернул Гордона за руку.

– Старый друг, – сказал он.

– С ним порядок, – сказал другой ветеран. – Умеет держать удар.

– Видал? Умею, – сказал тот, что был в крови. – Утер им всем нос.

– Зато бить не умеешь, – заявил кто-то. – Только пихаешься.

– Пропусти-ка, – сказал окровавленный. – Эй, пропустите нас с другом! – Он зашептал на ухо Ричарду Гордону: – А мне и бить-то никого не надо. Я просто удар держу, и все. Понял?

– Слышь, – сказал второй ветеран, когда они наконец добрались до мокрой от пива стойки, – ты бы его видел сегодня возле интендантской лавки в пятом лагере. Я его повалил и дубасил по голове бутылкой. Как колотушкой по барабану. Бьюсь об заклад, раз пятьдесят врезал.

– Больше, – сказал окровавленный.

– А он хоть бы хны. И ни вмятинки.

– Умею держать удар, – сказал рыжий. И прошептал Ричарду Гордону на ухо: – Я секрет знаю.

Ричард Гордон передал им два стакана пива из трех, которые нацедил и подвинул к нему пузатый негр-бармен в белой куртке.

– Что за секрет? – спросил он.

– Я сам, – сказал окровавленный. – И это мой секрет.

– Верно, есть у него секрет, – сказал второй ветеран. – Не заливает.

– Хочешь услышать? – сказал окровавленный Ричарду Гордону на ухо.

Гордон кивнул.

– Мне не больно.

Второй кивнул.

– Ты расскажи ему, в чем самый ужас-то.

Рыжий чуть ли не ткнулся окровавленными губами в ухо Гордона.

– Иногда даже приятно, – сказал он. – Нет, ты оценил?

У локтя Гордона стоял высокий, худой человек со шрамом, что тянулся из уголка глаза до подбородка. Он бросил взгляд на рыжего и усмехнулся.

– Сначала это было искусством, потом превратилось в удовольствие. Знаешь, Рыжий, умей меня тошнить, от тебя бы давно наизнанку вывернуло.

– Сейчас устроим, – сказал первый ветеран. – Ты в какой части служил?

– Тебе все равно это ничего не скажет, пьяная ты рожа, – заявил высокий.

– Может, выпьете? – спросил Ричард Гордон высокого.

– Спасибо, – сказал тот. – Я и так в процессе.

– Ты про нас не забывай, – сказал один из той парочки, с которой вошел Гордон.

– Еще три пива, – сказал Ричард Гордон, и негр нацедил в стаканы и подтолкнул их ближе. Теснота была такая, что не получалось поднять руку с пивом, и Гордона притиснуло к высокому.

– Вы только что с парома? – спросил высокий.

– Да нет, дом здесь снимаем. А вы с островов?

– Сегодня вечером прибыли. С Тортугас. Подняли бучу, чтобы нас там больше не держали.

– Он красный, – сообщил первый ветеран.

– И ты стал бы красным, будь у тебя мозги, – сказал высокий. – Они нас сюда сослали и решили, дескать, всё, избавились, но мы им показали, где раки зимуют. – Он расплылся в улыбке, глядя на Гордона.

– Вмажь ему! – заорал кто-то, и Ричард Гордон увидел, как в чье-то лицо по соседству врезался кулак. Пострадавшего уже оттаскивала от стойки пара мужчин. Толпа расступилась, и один из них крепко ударил свою жертву в лицо, пока второй бил в корпус. Мужчина повалился на цементный пол, прикрывая голову, и один из нападавших ударил его ногой в поясницу. За все это время избиваемый не издал ни звука. Затем первый мужчина вздернул его на ноги и притиснул к стене.

– Вразумляй эту сволочь, – сказал он, и тогда второй слегка присел и, размахнувшись чуть ли не с уровня пола, провел правый боковой в лицо, белое-пребелое на фоне стены. Мужчина осел на колени, затем медленно повалился вперед и на бок, заливая цементный пол кровью. Парочка нападавших на этом его оставила, вернувшись к стойке.

– Ну и ударчик у тебя, – сказал один.

– Этот сукин сын едет в город, кладет всю зарплату на книжку, а потом заявляется сюда и таскает чужую выпивку, – сказал другой. – Я его уже второй раз вразумляю.

– Прочистил ты ему мозги.

– Я когда ему врезал, – радостно сказал другой, – челюсть так и хрупнула, будто мешочек со стекляшками.

Избитый лежал у стены, и никто не обращал на него внимания.

– Слышь, а вот мне бы твой удар был нипочем, – сказал рыжий ветеран.

– Заткнись, балаболка, – сказал вразумитель. – У тебя вообще сифон.

– Еще чего.

– Меня от таких, как ты, воротит, – сказал вразумитель. – Стану я себе руки отбивать.

– Вот именно, что отбивать, – сказал рыжий. – Слушай, друг, – обратился он к Ричарду Гордону, – может, повторим?

– Славные мальчуганы, а? – сказал высокий. – Война очищает и облагораживает. Но вот вопрос: в солдаты годятся только такие, как мы, или же это служба нас сделала такими?

– Не знаю, – сказал Ричард Гордон.

– Готов с вами поспорить, что в этом баре не сыскать и трех резервистов, – сказал высокий. – Это все отборный народец. Сливки из подонков; те самые, с которыми Веллингтон одержал победу при Ватерлоо. Что ж, мистер Гувер прогнал нас с равнин Антикости[10]10
  Искаж. от Анакостия – правый приток Потомака, река в американской столице, в чьей болотистой пойме весной и летом 1932 года разбили свой лагерь свыше сорока тысяч протестующих безработных с семьями, из них семнадцать тысяч ветеранов войны. Для их разгона президент Гувер вызвал армию с танками и огнеметами. Этот инцидент положил начало Гражданскому природоохранному корпусу и широкомасштабным общественным работам в целом.


[Закрыть], а мистер Рузвельт сплавил сюда, лишь бы как-то сбагрить. Лагерь будто нарочно устроен с расчетом на эпидемию, но злосчастные сукины дети, как назло, не желают подыхать. Кое-кого из нас отправили на Тортугас, но тамошний климат здоровее. И потом, мы сами не захотели там высиживать. Так что пришлось возвращать нас обратно. Интересно, что они теперь затеют? Надо же как-то от нас избавляться. Думаю, вы и сами это видите.

– Но почему так?

– Да потому, что нам от отчаянья море по колено, – сказал мужчина. – Нечего терять. Мы одичали. Хуже тех, с кем начинал Спартак. А сделать что-нибудь трудно, потому что нас так долго били, что единственное утешение – это выпивка, а единственный источник гордости – способность терпеть. Но не все из нас такие. Найдутся и те, кто врежет в ответ.

– А что, в лагере много коммунистов?

– Человек сорок, не больше, – сказал высокий. – Из двух тысяч. Чтобы стать коммунистом, нужны дисциплина и воздержанность. Пьянчуге коммунистом не заделаться.

– Да ну его, – скривился рыжий ветеран. – Радикалист проклятый.

– Слышь, ты, – сказал другой ветеран, который пил пиво с Ричардом Гордоном. – А вот я тебе сейчас про флот расскажу. Я тебе расскажу, радикал ты чертов.

– Лучше я расскажу, – перебил рыжий. – Вот слушай. Когда ошвартуешься в Нью-Йорке и сойдешь вечером на берег, там под мостом, что на Риверсайд-драйв, можно найти стариков с вот такими бородищами, так они за доллар дают тебе эту бороду уделать. Нет, каково?

– Я тебе куплю выпить, – сказал высокий, – а ты эту историю забудь. Не люблю я ее слушать.

– Я ничего не забываю, – сказал рыжий. – Эй, приятель, ты чего скуксился?

– А что, это правда, насчет бород? – спросил Ричард Гордон. Его слегка мутило.

– Клянусь господом богом и родной мамой, – сказал рыжий. – Это еще что, ерунда.

У того конца стойки какой-то ветеран взялся спорить с Фредди из-за счета. Он был сильно пьян, глаза налились кровью.

– Врешь, – сказал он Фредди.

– Восемьдесят пять центов, – возразил Фредди.

– Смотри, что сейчас будет, – сказал рыжий.

Фредди положил обе руки на стойку, не сводя с ветерана глаз.

– Врешь ты все, – повторил тот и схватил пивную кружку, чтобы запустить ею в хозяина. Едва его пальцы сомкнулись на кружке, как правая рука Фредди описала над стойкой полукруг и впечатала в голову ветерана тяжелую солонку, обернутую фирменной салфеткой.

– Чистая работа, – восхитился рыжий ветеран. – Грамотно, правда?

– Ты бы видел, как он отпиленным кием управляется, – сказал второй.

Два других ветерана, стоявшие возле рухнувшего на пол мужчины, свирепо уставились на Фредди.

– Ты чего себе позволяешь?

– Спокойно, ребята, – сказал Фредди. – С меня вам по стаканчику. Эй, Уоллес! – позвал он. – Оттащи-ка этого к стеночке.

– Ну спец! – не переставал восхищаться рыжий, обращаясь к Ричарду Гордону. – Мастер своего дела!

Крепко сбитый молодой парень потащил оглушенного солонкой человека сквозь толпу. Вздернул на ноги, и тот раскрыл пустые, ничего не выражающие глаза.

– Вали отсюда, – сказал молодой парень. – Иди продышись на воздухе.

У стены сидел вразумленный мужчина, уронив лицо в ладони. Крепкий молодец подошел к нему.

– Ты тоже вали. Не то опять нарвешься.

– Мне челюсть сломали, – еле двигая языком, сказал вразумленный. Изо рта у него сочилась кровь, стекая по подбородку.

– Тебе еще повезло, что насмерть не пришибли. Вали давай, говорю.

– Мне челюсть сломали, – тупо повторил тот. – Челюсть сломали.

– Слушай, иди отсюда, – сказал парень. – А то точно нарвешься.

Он помог раненому подняться на ноги, и тот неровным шагом побрел на улицу.

– В удачный вечер под той стенкой с десяток отлеживается, – сообщил рыжий ветеран. – А однажды утром я сам видел, как вот этот пузан замывал там кровь шваброй. Слышь, я тебя видел или нет, как ты кровь там замываешь?

– Так точно, сэр, – ответил здоровяк негр, что прислуживал за стойкой. – Тысячу раз, сэр. О да, сэр. Зато вы никогда не видели, чтобы я хоть кого-то ударил.

– Все слышали? – воскликнул рыжий ветеран. – Шваброй!

– Похоже, вечерок выйдет удачный, – сказал второй ветеран. – Ну, приятель? – повернулся он к Ричарду Гордону, – еще по одной?

Ричард Гордон чувствовал, что начинает всерьез хмелеть. Собственное лицо, отраженное в зеркале за стойкой, казалось чужим.

– Как вас зовут? – спросил он высокого коммуниста.

– Джекс, – ответил высокий. – Нельсон Джекс.

– А чем раньше занимались? Перед тем как сюда попасть?

– Мотался по белу свету, – сказал мужчина. – Мексика, Куба, Южная Америка. В общем, вокруг шарика.

– Как я вам завидую, – произнес Ричард Гордон.

– Вы – мне? А сами-то отчего не хотите поработать?

– А я пишу книги. Три уже написал. Сейчас вот про Гастонию[11]11
  В 1929 году на текстильной фабрике в г. Гастония, штат Сев. Каролина, состоялась одна из крупнейших стачек в истории рабочего движения в США.


[Закрыть] пишу.

– Нормально, – кивнул высокий. – Тоже ничего. А зовут-то вас как?

– Ричард Гордон.

– А-а… – протянул мужчина.

– В каком смысле «а-а»?

– Да так, – сказал высокий.

– Но вы хотя бы их читали, мои книги-то? – спросил Ричард Гордон.

– Читал.

– И что, не понравилось?

– Не-а.

– А почему?

– Да не хотелось бы говорить.

– И все же?

– У вас не книги, а дерьмо, – произнес высокий и отвернулся.

– Ну точно, мой вечер, – сказал Ричард Гордон. – Мой самый удачный вечер… Так чего, ты говоришь, тебе налить? – спросил он рыжего ветерана. – У меня еще пара долларов осталась.

– Мне пива, – сказал рыжий. – Слушай, ты мне самый-самый кореш. И книжки твои лучше всех. А сволочь эту радикальную к чертям собачьим.

– А с собой у тебя ничего нет? – спросил второй ветеран. – Друг, я бы охотно почитал какую-нибудь из твоих книжек. А ты печатался в «Рассказах о Диком Западе» или в «Героях войны»? Я этих «Героев войны» хоть каждый день бы читал.

– А тот-то, высокий, что за птица? – спросил Ричард Гордон.

– Говорю тебе, он просто-напросто радикалист, – сказал второй ветеран. – В лагере этой сволочи битком набито. Мы бы их давно спровадили, но из ребят каждый второй не может запомнить.

– Чего не может запомнить? – спросил рыжий.

– Ничего не может.

– Ты меня видишь? – спросил рыжий.

– Да, – сказал Ричард Гордон.

– А ты веришь, что моя жена – самая-пресамая в мире?

– Отчего бы нет?

– А я тебе говорю, что самая, – сказал рыжий. – И она от меня без ума. Все равно что рабыня. Я ей эдак: «А принеси-ка мне еще кружечку кофе». Несет. И во всем остальном точно так же. Она на меня не намолится. Любая моя блажь для нее закон.

– Да, но где она сейчас? – спросил второй ветеран.

– То-то и оно, – кивнул рыжий. – То-то и оно. Где же она?

– Он сам не знает, где его жена, – сказал второй ветеран.

– Мало того, – сказал рыжий, – я не помню, где видел ее в последний раз.

– Он даже не знает, в какой стране ее искать.

– Но ты слушай дальше, друг, – сказал рыжий. – Неважно, где она, главное, что она мне верна.

– Святая правда, – сказал второй ветеран. – Хоть жизнью ручайся.

– А иногда, – продолжал рыжий, – мне кажется, что она Джинджер Роджерс и снимается теперь в кино.

– Отчего бы нет? – пожал плечами второй.

– С другой стороны, прямо перед глазами стоит, как она тихонечко меня поджидает.

– Блюдет огонь в домашнем очаге, – сказал второй.

– Во-во, – сказал рыжий. – Лучшая-прелучшая жена во всем белом свете.

– А знаешь, – сказал второй, – моя мать-старушка ничем не хуже.

– Точно.

– Только она умерла, – сказал второй ветеран. – Так что давай не будем о ней.

– А ты, приятель, не женат ли? – спросил рыжий ветеран Ричарда Гордона.

– А как же, – сказал он. На том конце стойки, через четырех человек, он видел багровую физиономию, голубые глаза и рыжеватые, росистые от пива усы профессора Мак-Уолси. Глядя строго перед собой, профессор Мак-Уолси прикончил стакан пива и нижней губой смахнул пену с усов. Ричард Гордон отметил про себя, до чего у профессора ярко-синие глаза. В груди у него заныло. И впервые в жизни он понял, чтó чувствует человек, когда видит мужчину, к которому уходит его жена.

– Эй, друг, чего случилось? – спросил рыжий ветеран.

– Ничего.

– Чего не так-то? Я же вижу, что тебе плохо.

– Нет, – сказал Ричард Гордон.

– Ты будто на привидение нарвался.

– Видишь вон того, усатого? – спросил Ричард Гордон.

– Вон того?

– Да?

– А что с ним такое? – спросил второй ветеран.

– Да ничего, – сказал Ричард Гордон. – То-то и оно, черт возьми.

– Он тебе мешает? Можем вразумить. Навалимся втроем, и ты его ножками, ножками по ребрам.

– Нет, – сказал Ричард Гордон. – Это не поможет.

– А давайте мы его снаружи перехватим, – сказал рыжий ветеран. – Он мне тоже не нравится. У, гад!

– Я его ненавижу, – сказал Ричард Гордон. – Всю жизнь мне испортил.

– Значит, обработаем по первому разряду, – кивнул второй ветеран. – Шпик проклятый. Слышь, Рыжий, припаси-ка пару пустых бутылок. Забьем его до смерти. Эй, дружище, ты расскажи, когда это случилось? И еще по одной, уговор?

– У нас доллар семьдесят, – сказал Ричард Гордон.

– Тогда, может, лучше взять чего покрепче? – предложил рыжий ветеран. – А то у меня мочевой пузырь уже к зубам подпирает.

– Нет, – сказал второй. – Пиво тебе только на пользу. Оно же бочковое. Держись пива. Ладно, пошли наваляем этому типу, а потом вернемся и еще пивка возьмем.

– Не трогайте его.

– Нет уж, приятель, это не по-нашему. Сам же сказал, что он тебе жену испортил.

– Да не жену. Жизнь.

– Мать честная! Ну извини. Мне правда жаль.

– Он банк подставил, а тот взял и обанкротился, – сказал второй ветеран. – Бьюсь об заклад, за его голову награду объявили. Господи, да я же его фотку сегодня на почте видел!

– А ты что там делал? – насторожился другой.

– Уже и письмишко получить нельзя?

– Так ведь всю почту в лагерь доставляют!

– Хочешь сказать, я туда ходил деньги на книжку класть?

– Я спрашиваю, ты что делал на той почте?

– Так, просто. Заглянул, нет ли чего.

– Тогда получите и распишитесь, – сказал его приятель и замахнулся, насколько позволяла толпа.

– Вот и два клиента в каталажку, – заметил кто-то.

Сцепившись, лягаясь, пинаясь и награждая друг друга тумаками, парочка вскоре оказалась за дверью, куда ее вытолкали взашей.

– Пусть вон на тротуаре разбираются, – заявил широкоплечий вышибала. – А то что ни вечер, по два-три раза морды себе квасят.

– Забияки, что и говорить, – вздохнул еще один ветеран. – Рыжий-то и правда когда-то умел драться, но потом заработал себе сифон.

– Не он один.

– Рыжий его получил на ринге, – сказал какой-то присадистый, широкоплечий ветеран. – У того боксера уже сыпь пошла по плечам и спине. Так он при всяком клинче норовил плечом мазнуть Рыжему по губам.

– Брось заливать-то. Чего он вообще губы подставлял?

– А потому что у Рыжего такая повадка: голову наклонять, когда на близкой дистанции. В клинч вошел – раз! – и пригнулся. Ну а тот и рад случаю.

– Чушь это все. Байки для дураков. Никто в жизни не получал сифон на ринге.

– Думаешь? Я тебе говорю, Рыжий тогда был парень чистенький. Я же его знал. Воевали в одной роте. И драться он умел. По-настоящему умел. И жена у него тоже была, славная такая. Серьезно говорю. А этот Бенни Сэмпсон взял и обсифонил его, чтоб мне провалиться.

– А ты присядь, тогда не провалишься, – сказал другой ветеран. – Ты лучше объясни, откуда сифон у Барбоса взялся?

– Он его из Шанхая привез.

– А у тебя?

– У меня его нет.

– Ну а Пузырь где его подцепил?

– От какой-то девки в Бресте, перед самым дембелем.

– Вот. Ни о чем другом вы и говорить-то не умеете. Один сифон на уме. Какая кому разница?

– Для нас уже никакой, – сказал еще один ветеран. – Живем, не нарадуемся.

– Барбосу свезло больше. Он даже не понимает, что его ждет.

– А при чем тут сифон? – поинтересовался профессор Мак-Уолси у своего соседа по стойке. Тот объяснил.

– Интересно, какая тут этимология, – промолвил профессор Мак-Уолси.

– А шут его знает, – сказал мужчина. – Меня как забрили в армию, так с тех пор и слышу про сифон. А еще бывает трипак. Но чаще все-таки сифон.

– Любопытно, – произнес профессор Мак-Уолси.

– Слышь, а чё еще бывает? – обратился сосед профессора Мак-Уолси к другому ветерану.

– Пока не знаю.

Похоже, никто действительно ничего не знал, но всем было приятно поучаствовать в умной филологической дискуссии.

Сейчас Ричард Гордон сидел возле профессора. Когда Рыжий с Барбосом сцепились, его оттеснило к тому концу стойки.

– Приветствую, – сказал ему профессор Мак-Уолси. – Выпьете?

– Только не с вами, – сказал Ричард Гордон.

– Пожалуй, вы правы, – кивнул профессор Мак-Уолси. – Раньше видели что-либо подобное?

– Нет, – сказал Ричард Гордон.

– Странно, – сказал профессор Мак-Уолси. – Они просто поразительны. Я сюда заглядываю каждый вечер.

– И что, без осложнений?

– Без. С чего бы им взяться?

– Пьяные драки.

– Не припомню, чтобы мне доставалось.

– А вот двое моих друзей пару минут назад как раз собирались вас проучить.

– Да.

– Я их остановил. Теперь жалею.

– Не думаю, чтобы от этого что-то изменилось, – сказал профессор Мак-Уолси в присущей ему странноватой манере изъясняться. – Если мое присутствие вас раздражает, я могу уйти.

– Нет, – сказал Ричард Гордон. – Я бы предпочел с вас глаз не спускать.

– Да, – сказал профессор Мак-Уолси.

– Вы были женаты? – спросил Ричард Гордон.

– Да.

– И чем кончилось дело?

– Моя жена умерла от эпидемии инфлюэнцы в восемнадцатом году.

– Почему опять хотите жениться?

– Думаю, сейчас все пойдет удачнее. Думаю, теперь я буду лучшим мужем.

– Для моей жены.

– Да, – сказал профессор Мак-Уолси.

– Будь ты проклят, – сказал Ричард Гордон и ударил его в лицо.

Кто-то ухватил его за руку. Он вырвался, и тут ему влепили по затылку. Перед глазами у него был профессор Мак-Уолси, по-прежнему у стойки, багроволицый и часто моргающий. Он тянулся к новому стакану пива, потому как предыдущий опрокинул Гордон, и тогда Ричард Гордон замахнулся, чтобы ударить его вновь. В ту же секунду что-то взорвалось у него за ухом, лампы заведения ярко вспыхнули, завертелись, и все провалилось во мрак.

Он очнулся на ногах, стоя в дверном проеме бара. В голове гудело, переполненный зал штормило и слегка кружило, к горлу подкатывала рвота. На него таращились. Рядом стоял давешний широкоплечий молодец.

– Послушайте, – внушал тот. – Еще вам не хватало драки затевать. Тут и так их полно из-за этой пьяни.

– Кто меня ударил? – спросил Ричард Гордон.

– Так я же и ударил, – сказал широченный молодой человек. – Тот дядька у нас постоянный клиент. Так что не надо. Не советую.

Пошатываясь, Ричард увидел, что из толпы возле стойки отделился профессор Мак-Уолси и направляется к нему.

– Весьма сожалею, – сказал профессор. – Я никого не просил вас бить. И отлично понимаю, что вы сейчас обо мне думаете.

– Будь ты проклят, – сказал Ричард Гордон и двинулся на врага. Это было последнее, что ему запомнилось, так как широченный молодой человек присел в коленях, чуточку опустил плечи и врезал вновь, и на сей раз Ричард оказался ничком на цементном полу. Дюжий молодец обернулся к Мак-Уолси.

– Да вы не волнуйтесь, профессор, – дружелюбно сказал он. – Этот тип вас больше не тронет. А интересно, чего он вообще привязался?

– Я должен отвезти его домой, – сообщил профессор Мак-Уолси. – Вы как думаете, с ним все обойдется?

– А то.

– Помогите-ка мне усадить его в такси, – попросил профессор Мак-Уолси.

Ричарда Гордона подхватили под руки и с помощью таксиста уложили на заднее сиденье древнего «форда», еще модели Т.

– Вы точно уверены, что он оправится? – спросил профессор Мак-Уолси.