Текст книги "Иметь и не иметь. Пятая колонна (сборник)"

Антонио. Как хочешь. Только без глупостей. А теперь, пожалуйста, уходи: мы с тобой друзья, и ты мне очень нравишься, но я страшно занят. Слушай, про наблюдательный пункт – ты точно не врёшь?

Филип. Не-а.

Антонио. Ну и дела.

Филип. Как-то несбыточно это всё. Просто до жути несбыточно.

Антонио. Иди, пожалуйста, приступай уже.

Филип. И что, без разницы, как я буду говорить: по-английски или по-американски?

Антонио. Что ты несёшь? Иди.

Филип. Тогда лучше по-английски. Боже, на этом языке куда легче врётся; обидно даже.

Антонио. ИДИ. ИДИ. ИДИ. ИДИ. ИДИ.

Филип. Слушаю, mi coronel. Спасибо за назидательную беседу. Я ухожу в «Чикоте». Салют, mi coronel. (Отдаёт честь, смотрит на свои наручные часы и выходит.)

Антонио (не вставая с места, провожает его взглядом. Потом звонит. Входят два Штурмгвардейца и отдают честь). Приведите-ка мне обратно того человека, которого увели. Я хочу потолковать с ним наедине.

ЗАНАВЕС

Явление второе

Угловой столик в баре «Чикоте», первый справа от входа. Окно и дверь на три четверти высоты завалены мешками с песком. Филип и Анита сидят за столиком. К ним подходит Официант.

Филип. Виски из бочки остался?

Официант. Из настоящего – только джин.

Филип. Хороший?

Официант. Жёлтый, «Бутс». Самый лучший.

Филип. И пива.

Анита. Ты больше не любить?

Филип. Нет.

Анита. Ты делать большой ошибка с этот большой блондинка.

Филип. Большой блондинка?

Анита. Тот здоровенный большой блондинка. Длинный, как башня. Крупный, как лошадь.

Филип. Золотистая, как поле пшеницы.

Анита. Ты делать ошибка. Большой женщина. Большой ошибка.

Филип. Да с чего ты взяла, что она такая большая?

Анита. Большой, как танк. Подождать, когда она ты родить ребёнка. Не большой? Вылитый грузовик «студебеккер».

Филип. Как хорошо у тебя это прозвучало: «студебеккер».

Анита. Да. Лучший английский слово, который я выучить. «Студебеккер». Красивый. Почему больше не любить?

Филип. Я не знаю, Анита. Понимаешь, некоторые вещи меняются. (Смотрит на часы.)

Анита. Ты раньше я нравиться. Я не меняться.

Филип. Понимаю тебя.

Анита. Я ты нравиться раньше. Ещё понравиться. Нужно просто попытка.

Филип. Понимаю.

Анита. Когда есть что-то хороший, зря надо уходить. Большой женщина – много проблема. Я знать. Я сам долго быть такая.

Филип. Ты – прелесть, Анита.

Анита. Это за счёт меня все ругать, потому что я кусать мистер Вернон?

Филип. Нет. Разумеется, нет.

Анита. Честный слово, я много отдать, чтобы это не сделать.

Филип. Ой, да никто уже и не помнит.

Анита. Ты знать, почему я так сделать? Все помнить, что я кусать, но никто ни раз не спросить почему.

Филип. Почему же?

Анита. Он хотеть взять триста песетас из мой чулок. И что я остаться делать? Сказать: «Да, отлично. Вперёд. Пожалуйста»? Нет, я кусать.

Филип. Ну и правильно.

Анита. Ты думать? Правда?

Филип. Да.

Анита. Ах, ты так милый. Скажи, ты ведь уже не хотеть совершать ошибка с этот крупный блондинка?

Филип. Ты знаешь, Анита, боюсь, что как раз хочу. В этом вся и беда. Я собираюсь сделать абсолютно колоссальную ошибку. (Подзывает Официанта, смотрит на часы. Обращается к Официанту). Сколько на ваших?

Официант (смотрит на часы над баром, потом на часы Филипа). Столько же, сколько на ваших.

Анита. Будет колоссальный, ты ещё видеть.

Филип. А ты не ревнуешь?

Анита. Нет. Просто ненавидеть. Вчера вечер пытаться любить. Сказать: хокей, все – camaradas. Начаться большой обстрел. Может, все умереть. Должен быть все camaradas друг с другом. Зарыть топор война. О, я не думать. Нет эгоизм. Любить свой враг, как себя. Весь этот чушь.

Филип. Ты была великолепна.

Анита. Такой бессмыслица – только пока ночь. Утром я проснуться – и первым делом возненавидеть этот женщина. На весь день.

Филип. Знаешь, лучше не стоит.

Анита. Что она от ты надо? Она брать мужчина, как рвать цветы. От нечего делать. Сорвать и поставить в комната. Ты она нравиться. Потому что ты тоже большой. Слушай. Я ты любить, даже если ты карлик.

Филип. Ну-ну, Анита. Полегче.

Анита. Слушай внимательный. Я ты любить, если ты больной. Я ты любить, если ты немой и уродливый. Я ты любить, если ты горбун.

Филип. Горбуны – везучие.

Анита. Я ты любить, если ты невезучий горбун. Я ты любить, если денег нет. Хочешь? Я ты сама дать деньги.

Филип. Кажется, это единственное, до чего я не докатился с этой работой.

Анита. Я не шутка. Серьёзный. Филип, оставить она в покое. Возвращаться туда, где тебя хокей.

Филип. Боюсь, не могу, Анита.

Анита. А ты попытка. Нет меняться. Ты раньше любить, ты снова любить. Так всегда получаться, когда мужчина – мужчина.

Филип. А я, видишь, изменился. И сам этому не рад.

Анита. Ты не меняться. Я тебя знать хорошо. Я тебя долго знать. Ты не такой, который меняться.

Филип. Все люди меняются.

Анита. Неправда. Устать – да. Потянуть прочь – да. Путаться с кто-нибудь – да. Разозлиться? Да, да! Дурно обращаться? Да, много. Измениться? Нет. Только новый привычка. Привычка, и всё. С кто угодно, одно и то же.

Филип. Ясно. Да, ты права. Но, видишь ли, иногда встречаешь родную душу – и вскоре сам себя не узнаёшь.

Анита. Она для ты не родной душа. Она не как ты. Из другая порода людей.

Филип. Да нет, из такой же.

Анита. Слушай, из-за этот большой блондинка ты уже чокнутый. Так быстро – и ты уже плохо соображать. Ты с она – разный, как кровь и краска. Выглядеть одинаково. Может, кровь. Может, краска. Ладно. Налить в тело краска вместо кровь. Что получиться? Американский женщина.

Филип. Ты к ней несправедлива, Анита. Допустим, она ленивая, избалованная и глупая, а ещё – ужасная эгоистка. Но всё-таки очень красивая, очень любезная, очаровательная, чистая душа… и ещё она храбрая.

Анита. Хокей. Красивый? На что тебе красивый, когда получить своё? Я тебя знать. Любезный? Хокей; сейчас – любезный, потом – нелюбезный. Очаровывать? Да; как удав очаровывать кроликов. Чистый? Ты я смешить. Ха-ха-ха. Честный, пока нет улика вина. Храбрый? Храбрый? Я бы снова смеяться, если бы в животе остаться смех. Храбрый? Вот посмеяться-то. Хо-хо-хо. Что ты столько времени делать на этот война, если не отличать, кто храбрый, а кто просто глупый. Храбрый? Выкусить… (Встав из-за стола, хлопает себя по заду.) Всё. Теперь я уходить.

Филип. Ты к ней слишком строга.

Анита. К ней строга? Я хотеть бросить ручной граната в постель, где она теперь спать. Этот самый минута. Я честно говорить. Вчера вечер я пытаться весь этот чушь. Жертва. Весь этот уступить. Ты знать. Теперь у я один чувство, зато настоящий. Я ненавидеть. (Уходит).

Филип (Официанту). Скажите, товарищ из Интернациональной бригады меня не спрашивал? Его зовут Макс. Лицо вот здесь изуродовано. (Накрывает ладонью нижнюю челюсть.) Передних зубов нет, а дёсны чёрные – там, где их выжигали калёным железом. И ещё шрам такой… (Проводит по нижней челюсти пальцем.) Видели этого товарища?

Официант. Такого здесь не было.

Филип. Если придёт, попросите его зайти в отель, хорошо?

Официант. В какой отель?

Филип. Он знает, в какой. (Выходя, оборачивается). Передайте, что я пошёл его искать.

ЗАНАВЕС

Явление третье

Те же декорации, что в третьем явлении первого действия. Смежные номера 109 и 110 в отеле «Флорида». За окнами темно, шторы задёрнуты. Номер 110 пуст и не освещён. В номере 109 горят и настольная лампа, и люстра на потолке, и прикрученный в изголовье кровати светильник. Электрический обогреватель и электроплитка тоже включены. Дороти Бриджес, одетая в водолазку, твидовую юбку, шерстяные чулки и сапожки до щиколотки, возится с кастрюлей, поставленной на электроплитку. Сквозь зашторенные окна доносится отдалённая пулемётная очередь. Дороти звонит в звонок. Не дождавшись ответа, звонит ещё раз.

Дороти. Да чтоб он провалился, этот электрик! (Подходит к двери, распахивает её.) Петра! Петра!

Слышны шаги Горничной, идущей по коридору. Она показывается в дверях.

Петра. Да, сеньорита?

Дороти. Петра, где электрик?

Петра. Вы ещё не знаете?

Дороти. Нет. А что? Я хочу одного – чтобы он пришёл и звонок починил!

Петра. Он не сможет прийти, сеньорита. Он мёртв.

Дороти. Как это?

Петра. Вчера вечером был убит, когда вышел на улицу во время обстрела.

Дороти. Во время обстрела – на улицу?

Петра. Да, сеньорита. Он выпил немного и собирался домой.

Дороти. Бедняжка!

Петра. Да, сеньорита, такая жалость!

Дороти. Как его убили, Петра?

Петра. Говорят, кто-то выстрелил из окна. Не знаю, мне так сказали.

Дороти. Да кто же будет целиться из окна?

Петра. О, они всегда целятся ночами из окон во время обстрелов. Люди из пятой колонны. Те, кто воюют с нами прямо в городе.

Дороти. За что же в него стрелять? Он просто рабочий.

Петра. Даже по одежде было заметно, что он рабочий.

Дороти. Вот и я о том же, Петра.

Петра. За это и застрелили. Они же наши враги. Даже мои. Если я умру – они тоже обрадуются. Скажут: вот, одной работницей меньше.

Дороти. Но это ужасно!

Петра. Да, сеньорита.

Дороти. Просто кошмар. То есть они палят по людям, даже не разбирая, кто это?

Петра. О, да. Они – наши враги.

Дороти. Ужасные люди!

Петра. Да, сеньорита!

Дороти. А как же нам быть с электричеством?

Петра. Завтра поищем другого электрика. Но сейчас никто не придёт. Может, не стоит вам жечь столько света, сеньорита? Лучше поберечь пробки. Оставьте лишь самое необходимое.

Дороти гасит все лампы, кроме светильника в изголовье кровати.

Дороти. Теперь я почти не вижу, что готовлю. Может, оно и к лучшему. На банке даже не написали, нужно это разогревать или нет. Боюсь, получится гадость какая-нибудь.

Петра. А что вы готовите, сеньорита?

Дороти. Не знаю, Петра. Там не было этикетки.

Петра (заглядывая в кастрюлю). Похоже на кролика.

Дороти. Раз похоже на кролика – значит, кошка. Но не станут же они консервировать кошек и доставлять их нам из Парижа, как ты думаешь? Хотя, конечно, кошек могли законсервировать в Барселоне, отправить по морю в Париж, а оттуда уже самолётом – сюда. Как по-твоему, Петра, это кошатина?

Петра. Если из Барселоны – пёс его знает, что там намешано!

Дороти. Ой, как мне всё это надоело, Петра! Может, возьмёшь и сготовишь?

Петра. Да, сеньорита. Что нужно добавить?

Дороти (берёт книгу, идёт к кровати и ложится почитать перед светильником). Да что хочешь. Можешь открыть ещё какую-нибудь банку.

Петра. Это для мистера Филипа?

Дороти. Если он придёт.

Петра. Мистеру Филипу что попало не подашь. Нужно очень аккуратно готовить, если это для мистера Филипа. Однажды он грохнул об пол целый поднос с едой.

Дороти. Почему?

Петра. Что-то не то прочёл в газете.

Дороти. Наверное, про Идена[43]43
  Сэр Энтони Иден, 1-й граф Эйвонский – британский государственный деятель, аристократ, член Консервативной партии Великобритании.


[Закрыть]. Совершенно его не выносит.

Петра. И всё равно некрасиво. Я сказала, что он не имеет на это права. Так и сказала: «No hay derecho!»[44]44
  Возглас, означающий возмущение: Вы не име́ете пра́ва; так не пойдёт! (исп.).


[Закрыть]

Дороти. А он?

Петра. Помог мне все подобрать, а потом как шлёпнет вот здесь, пока я наклонялась. Не нравится мне, сеньорита, когда он в соседней комнате. Вы с ним очень разные.

Дороти. Я люблю его, Петра.

Петра. Сеньорита! Прошу вас, не надо. Если бы вы семь месяцев убирались бы в его комнате и застилали постель, как я… Он испорченный, сеньорита. Не скажу, что злой, но… испорченный.

Дороти. Он тебе противен?

Петра. Нет. Не противен. Противный – значит грязный. Этот – очень чистый. Всё время моется, даже если нет горячей воды. Даже когда вода совсем ледяная – хоть ноги ополоснёт. Но, сеньорита, он не хороший. И счастья вам с ним не видать.

Дороти. Петра, я ни с кем никогда не была так счастлива, как теперь.

Петра. Сеньорита, это всё пустяки.

Дороти. Что значит «пустяки»?

Петра. Такое здесь любому под силу.

Дороти. Да вы просто нация хвастунишек. Сейчас начнёте мне тут заливать про конкистадоров и прочее?

Петра. Я просто хочу сказать, что здесь много испорченных. Бывает, что и хорошие портятся, да, даже очень хорошие, вроде моего покойного мужа. Но уж плохие-то – все поголовно такие.

Дороти. Вы просто наслушались разговоров.

Петра. Нет, сеньорита.

Дороти (заинтересованно). То есть на самом деле?..

Петра (печально). Да, сеньорита.

Дороти. Не верю ни единому слову. А что, по-твоему, Филип – очень испорченный?

Петра (на полном серьёзе). Ужасно!

Дороти. Ах, и где ж это его носит?

Слышится топот тяжёлых ботинок по коридору. Филип и трое Бойцов в мундирах Интернациональной бригады входят в номер 110. Филип – с непокрытой головой, промокший, растрёпанный – зажигает свет. У одного из бойцов изуродованное лицо, он весь в грязи – это Макс. Войдя в комнату, он садится на стул у стола задом наперёд и, положив руки на спинку, опускает на них подбородок. У него весьма запоминающееся лицо. У другого Бойца за плечом висит короткий автомат. У третьего на поясе – деревянная кобура с длинным маузером.

Филип. Изолируйте эти две комнаты от коридора. Если кто-то будет меня искать – сами приведите его сюда. Сколько наших внизу?

Боец с автоматом. Двадцать пять человек.

Филип. Вот ключи от номеров сто восемь и сто одиннадцать. (Даёт Бойцам по одному ключу.) Двери пусть будут открыты. Встаньте за ними так – а лучше возьмите по стулу и сядьте так, чтобы просматривался коридор. У меня всё. Приступайте… Товарищи!

Бойцы отдают честь и уходят. Филип приближается к бойцу с изуродованным лицом и кладёт ему руку на плечо. Зрителям видно, что тот уснул, но Филип этого не знает.

Филип. Макс?

Макс просыпается, смотрит на Филип а, улыбается.

Очень туго пришлось, Макс?

Макс смотрит на Филип а, улыбается ещё раз и качает головой.

Макс. Nicht zu schwer[45]45
  Не слишком туго (нем.).


[Закрыть].

Филип. И когда он приходит?

Макс. По вечерам, во время серьёзных обстрелов.

Филип. А куда?

Макс. Это на крыше одного дома в начале Эстремадурской дороги. Там такая башенка.

Филип. Я думал, на Габаритас.

Макс. Я тоже.

Филип. А когда у нас будет серьёзный обстрел?

Макс. Сегодня ночью.

Филип. Во сколько?

Макс. Fiertel nach zwoelf[46]46
  В четверть после полуночи (нем.).


[Закрыть].

Филип. Уверен?

Макс. Видел бы ты снаряды! Всё уже готово. Кстати, с порядком у них там не очень. Если бы не лицо – я бы мог остаться и управлять орудием. Может, меня бы даже зачислили.

Филип. Где ты переоделся? Я тебя всюду искал.

Макс. В Карабанчеле, в одном из домов. Там их целая сотня пустует, выбирай любой. Даже сто четыре, наверное. Между нашими и их позициями. Всё прошло отлично. Солдаты – одна молодёжь. Но если бы кто-то из офицеров увидел моё лицо… Офицеры-то знают, откуда такие лица берутся.

Филип. И что теперь?

Макс. Думаю, надо идти сегодня. К чему тянуть?

Филип. Как там?

Макс. Грязно.

Филип. Сколько тебе нужно людей?

Макс. Ты да я. Или пошли со мной кого-нибудь.

Филип. Сам пойду.

Макс. Хорошо. Можно тут помыться?

Филип. Отлично, давай.

Макс. И отоспаться немного.

Филип. В котором часу выходим?

Макс. В половине десятого.

Филип. Тогда поспи.

Макс. Разбудишь? (Удаляется в ванную.)

Филип выходит из номера, закрывает за собой дверь и стучится в номер сто девять.

Дороти (не вставая с постели). Войдите.

Филип. Здравствуй, дорогая.

Дороти. Здравствуй.

Филип. Готовишь?

Дороти. Да, пыталась, но мне надоело. А ты проголодался?

Филип. Как зверь.

Дороти. Еда в кастрюле. Включи плитку и подогрей.

Филип. Что с тобой, Бриджес?

Дороти. Где ты был?

Филип. Так, в городе.

Дороти. Чем занимался?

Филип. Ничем особенным.

Дороти. Ты на весь день оставил меня одну. Я просидела одна с самого утра, как застрелили этого беднягу. Ждала тебя целый день. Никто ко мне даже не заглянул, кроме Престона, да и тот вёл себя ужасно, пришлось указать ему на дверь. Где ты был?

Филип. Шатался по городу.

Дороти. В «Чикоте»?

Филип. Да.

Дороти. Видел эту гадкую марокканку?

Филип. Аниту? Да, тебе от неё привет.

Дороти. У меня нет слов. Обойдусь без её привета.

Филип (наложив еды из кастрюли в тарелку, снимает пробу). Что это?

Дороти. Не знаю.

Филип. Слушай, восхитительно. Сама приготовила?

Дороти (уклончиво). Сама… Тебе нравится?

Филип. Не знал, что ты так хорошо готовишь.

Дороти (смущённо). Правда, Филип?

Филип. Просто чудесно! Вот только селёдка-то здесь зачем?

Дороти. Чёрт бы побрал эту Петру! Нашла что добавить.

В дверь стучат. Входит Управляющий. Его держит за руку Боец с автоматом.

Боец с автоматом. Этот camarada утверждает, что хочет вас видеть.

Филип. Спасибо, товарищ. Пусть войдёт.

Боец с автоматом. (Отпускает Управляющего, отдаёт честь.)

Управляющий. Сущее ничего, мистер Филип. Минуя по коридору с обострением чутья на основе голода, я обнаружил благоухание стряпни и задержал свой шаг. Мгновенно был схвачен этим товарищем. Всё в глубоком порядке, мистер Филип. Не извольте себя тревожить. Bien proveche[47]47
  Искаж. от buen provecho – приятного аппетита (исп.).


[Закрыть], мистер Филип. Приятно покушать, мадам.

Филип. Ты как нельзя более кстати. У меня тут кое-что есть для тебя. Возьми. (Протягивает ему обеими руками кастрюлю, тарелку, вилку и половник.)

Управляющий. Мистер Филип, нет. Я не могу.

Филип. Ты должен, camarada Филателист!

Управляющий. Нет, мистер Филип. (Берёт всё.) Я не могу. Вы меня до слёз растрогали. Я бы ни за что… Это слишком много!

Филип. Camarada, ни слова больше.

Управляющий. Моё сердце тает от переизбытка чувств. Мистер Филип, из самого дна своей души – благодарю вас! (Уходит с тарелкой в одной руке и кастрюлей – в другой.)

Дороти. Филип, прости меня.

Филип. Если позволишь, я выпью виски с чистой водой. Потом можешь открыть банку солонины и лука порезать.

Дороти. Но Филип, дорогой, я терпеть не могу запах лука.

Филип. Вряд ли сегодня ночью нам с тобой это помешает.

Дороти. Хочешь сказать, что тебя здесь не будет?

Филип. Я должен уйти.

Дороти. Зачем?

Филип. С парнями.

Дороти. Я знаю, что это значит.

Филип. Серьёзно?

Дороти. О да, преотлично знаю.

Филип. Кошмар, правда?

Дороти. Ты невыносим! Так бездарно, глупо растрачивать свою жизнь и время…

Филип. Это при моих-то талантах, во цвете лет!

Дороти. Ты злой; зачем уходить сегодня, когда можно остаться и провести вместе приятный вечер, как вчера?

Филип. Я просто скотина.

Дороти. А может, останешься, Филип? Пей прямо здесь, вытворяй что хочешь. Я заведу патефон, буду веселиться и тоже напьюсь, пусть даже голова завтра треснет. Позовём сюда толпу народа, раз тебе в толпе веселее. Пусть дым стоит столбом – всё, как тебе угодно. Только не уходи, Филип!

Филип. Иди, поцелуй меня! (Сжимает её в объятиях.)

Дороти. И не ешь лука, Филип. Если не станешь, мне будет как-то спокойнее за тебя.

Филип. Хорошо. Я не буду есть лука. А кетчупа у тебя не найдётся?

Раздаётся стук в дверь. Боец с автоматом снова вводит в комнату Управляющего.

Боец с автоматом. Этот camarada снова здесь!

Филип. Спасибо, товарищ. Пусть войдёт.

Боец с автоматом, отдав честь, уходит.

Управляющий. Я просто пришёл сказать, юмор – это ладно, мистер Филип. Это шутка такая. Окей. (Печально.) Только в наши дни еда – не лучший предмет для юмора. Да и для порчи, наверно, если задуматься. Но всё равно, я уяснил шутку.

Филип. Вот, возьми пару банок. (Достаёт из шкафа две банки солонины и отдаёт ему.)

Дороти. Это чьи консервы?

Филип. Твои, полагаю.

Управляющий. Спасибо, мистер Филип. Шутка всё равно удалась. Ха-ха. Дорого обошлась, правда… Ну да, наверное. Но спасибо вам, мистер Филип. И вам спасибо, мисс. (Уходит.)

Филип. Знаешь, Бриджес… (Обнимает её.) Не дуйся, я сегодня не с той ноги встал.

Дороти. Дорогой, я прошу об одном: останься. Хочу, чтобы у нас с тобой было хоть чуточку по-домашнему. Здесь мило. Я могу заняться твоей комнатой, навести уют.

Филип. Да, утром там было не очень.

Дороти. Я так приберусь, что тебе там захочется жить. Раздобудем удобное кресло, книжную этажерку, приличную настольную лампу, картины. Я бы такую красоту навела! Останься сегодня, пожалуйста. Вот увидишь, как будет хорошо.

Филип. Завтра.

Дороти. Дорогой, почему не сегодня?

Филип. Такой уж выдался вечер. Сегодня мне просто неймётся – я должен куда-то пойти, потолкаться среди людей. И потом, у меня назначена встреча.

Дороти. В котором часу?

Филип. В четверть после полуночи.

Дороти. Ну, так ты потом приходи.

Филип. Ладно.

Дороти. Приходи в любое время, когда пожелаешь.

Филип. Правда?

Дороти. Да. Пожалуйста.

Он обнимает её. Гладит по волосам. Запрокидывает ей голову и целует. Снизу доносятся шум и пение. Потом слышно, как Бойцы затянули «Партизанскую песню». Её поют до конца.

Дороти. Какая хорошая песня.

Филип. Ты себе даже не представляешь.

Бойцы поют «Bandera Rossa»[48]48
  Искаж. итал. «Bandiera Rossa» – итальянская социалистическая песня.


[Закрыть].

А вот эту знаешь? (Присаживается на край постели.)

Дороти. Да.

Филип. Лучшие люди, которых я знал, умирали за эту песню.

Видно, как в соседней комнате спит боец с изуродованным лицом. Во время разговора он помылся, просушил одежду, выбил из неё грязь и лег в кровать. Лампа светит ему в лицо.

Дороти (садится рядом с Филипом). Филип, Филип! Я прошу тебя! Филип!

Филип. Знаешь, я сегодня не в настроении заниматься любовью.

Дороти (разочарованно). Вот мило. Прелестно! Но я всего лишь хотела, чтоб ты остался. Давай посидим по-семейному, тихо…

Филип. Понимаешь, мне нужно уйти. Серьёзно.

Бойцы внизу поют «Comintern»[49]49
  Гимн Коммунистического Интернационала.


[Закрыть].

Дороти. А вот эту всегда на похоронах играют.

Филип. Но поют-то по разным случаям.

Дороти. Пожалуйста, Филип, останься!

Филип (обнимает её). До свиданья.

Дороти. Нет. Прошу тебя, пожалуйста, не уходи!

Филип (встаёт). Знаешь, когда будешь ложиться, открой оба окна, хорошо? Вдруг около полуночи станут бомбить, и стёкла повылетают.

Дороти. Останься, Филип. Пожалуйста, не уходи!

Филип. Салют, camarada! (Не отдав чести, уходит в соседнюю комнату.)

Бойцы внизу снова затягивают «Партизанскую песню». Войдя в сто десятый номер, Филип некоторое время смотрит на спящего Макса, потом подходит и будит его.

Макс!

Макс мгновенно просыпается, озирается по сторонам и, поморгав на свету, улыбается.

Макс. Пора?

Филип. Да. Выпить хочешь?

Макс (поднимается с постели с улыбкой, ощупывает свои сапоги, которые просушил перед электрокамином). Даже очень.

Филип наливает два бокала виски и тянется за водой.

Не разбавляй, испортишь.

Филип. Салют!

Макс. Салют!

Филип. Пошли.

Бойцы внизу поют «Интернационал». Пока занавес опускается, публике видно, как в сто девятом номере Дороти Бриджес лежит на постели, обнимая подушки. Плечи у неё вздрагивают – похоже, от плача.

ЗАНАВЕС

Явление четвёртое

Декорации те же, что в явлении третьем, но время – четыре тридцать утра. В обеих комнатах темно, Дороти Бриджес спит на своей кровати.

Макс и Филип шагают по коридору. Филип отпирает дверь сто десятого номера зажигает свет. Мужчины смотрят друг на друга. Макс качает головой. Оба так покрыты грязью, что их почти не узнать.

Филип. Ничего, в другой раз.

Макс. Мне жаль.

Филип. Ты не виноват. Хочешь первым помыться?

Макс (обхватывает голову руками). Нет, иди. Я слишком устал.

Филип уходит в ванную комнату. Потом возвращается.

Филип. Горячей воды нет. Горячая вода – единственная причина торчать в этой гнилой дыре, и той теперь нет!

Макс (очень сонным голосом). Так обидно, что всё сорвалось. Я был уверен: приедут. А они взяли и не приехали.

Филип. Разденься и поспи. Ты – замечательный, черт тебя побери, разведчик, не мне тебе об этом говорить. Никто бы не сделал того, что делаешь ты. Если они отменили обстрел – это не твоя вина.

Макс (истощённый донельзя). Спать хочу – не могу. Так хочу, даже голова кружится.

Филип. Давай, я тебя уложу. (Разувает его, помогает раздеться и дойти до кровати).

Макс. Постель – это хорошо. (Обхватывает подушку руками, раскидывает ноги.) Я сплю лицом в подушку, чтобы по утрам никого не пугать.

Филип (из ванной). Можешь спать на всей кровати. Я переночую в другом номере.

Филип идёт в ванную, откуда доносится плеск воды. Выходит в халате поверх пижамы, открывает дверь между номерами, пролезает под плакатом и забирается в постель.

Дороти (в темноте). Дорогой, сейчас очень поздно?

Филип. Около пяти.

Дороти (сквозь сон). Где ты был?

Филип. В гостях.

Дороти (всё ещё сквозь сон.) А твоя встреча?

Филип (поворачивается на бок, так что они лежат спиной к спине). Он так и не появился.

Дороти (она по-прежнему сонная, но ей не терпится поделиться новостями). А бомбёжки не было, дорогой.

Филип. Отлично!

Дороти. Спокойной ночи, дорогой.

Филип. Спокойной ночи!

За открытым окном, где-то далеко слышна автоматная очередь: поп-поп-поп-поп. Оба лежат очень тихо, потом раздаётся голос Филипа.

Бриджес, ты спишь?

Дороти (сквозь сон). Нет, дорогой. Если ты…

Филип. Я хочу тебе кое-что сказать.

Дороти (сонно). Да, мой любимый.

Филип. Хочу две вещи сказать. У меня опять кошмары, а ещё я тебя люблю.

Дороти. Мой бедненький.

Филип. Я никому не рассказываю, когда у меня кошмары, и никому не признаюсь в любви. Но я тебя люблю, понимаешь? Ты меня слышишь? Чувствуешь, что я здесь? Это правда я говорю?

Дороти. Вот и я тебя люблю, с первого взгляда. С тобой так хорошо. Как будто в буран, только снежинки тёплые и не тают.

Филип. Днём я тебя не люблю. Днём я никого, ничего не люблю. Постой, сейчас ещё кое-что скажу. Хочешь выйти за меня замуж? Или просто всегда быть со мной, куда бы я ни поехал, и оставаться моей? Я это вслух сказал? Да, представляешь, сказал.

Дороти. Дорогой, лучше замуж.

Филип. Ага. Странные вещи я говорю по ночам, правда?

Дороти. Я бы хотела, чтобы мы поженились, много работали и вели достойную жизнь. Знаешь, я не такая глупая, как кажется, иначе меня бы здесь не было. И я работаю, когда тебя нет. Просто готовить не научилась. Но ведь в нормальных условиях для этого есть прислуга. О, милый! Я люблю твои большие плечи, твою походку, как у гориллы, и твоё необычное лицо.

Филип. Оно станет ещё необычнее, когда всё это будет позади.

Дороти. А как твои кошмары, дорогой, отпускают? Хочешь, поговорим о них?

Филип. К чёрту. Я свыкся и даже буду скучать, если они пропадут. Погоди, я ещё кое-что скажу. (Говорит очень медленно.) Хотелось бы мне на тебе жениться, уехать и прекратить всё это. Я что, сейчас вслух говорил? Ты слышала?

Дороти. Что ж, дорогой, так и сделаем.

Филип. Нет, не сделаем. Даже ночью ясно, что так не будет. Но мне нравится говорить об этом. Ох… Я люблю тебя. Чёрт, чёрт! Я люблю тебя. У тебя такое прекрасное тело, какого ни у кого больше в мире нет. И я тебя обожаю. Я это вслух сказал?

Дороти. Да, милый; правда, насчёт моего тела – тут ты ошибаешься. Обычное здоровое тело. Хотя мне нравится, когда ты так говоришь. Но расскажи про кошмары, и, может быть, они тебя оставят.

Филип. Нет. У каждого кошмары свои, не стоит ими делиться.

Дороти. Тогда, может, поспим, мой красавец, мой великан? Буран мой снежный.

Филип. Скоро рассвет, и я прихожу в себя.

Дороти. Пожалуйста, постарайся уснуть.

Филип. Слушай, Бриджес, я ещё кое-что скажу. Уже почти рассвело.

Дороти (с придыханием). Да, дорогой?

Филип. Если ты хочешь, чтобы я заснул, Бриджес, тресни меня по голове молотком.

ЗАНАВЕС