Текст книги "Властители ночи"

– Здесь, – сказал он, показывая на реку, – вчера нашли машину…

Его прервал полицейский, который остановился перед начальником и развел руками.

– Ничего больше нет, шеф, – пробормотал он. И в самом деле, что он ожидал найти – парижский салон на дне Омивояхи? Я сунул кулаки в карманы куртки – зачем им видеть, что они у меня крепко сжаты?

Хольгер пожал плечами и повернулся ко мне:

– Ты что, не слишком любопытен или маскируешься?

– Маскирую собственное любопытство, – машинально бросил я.

Он поднял воротник куртки.

– Здесь вчера нашли фургон Вэл, – тихо сказал он. У меня начался дикий приступ нервной икоты. Мне удалось подавить первый позыв, за ним второй, но я знал, что через несколько мгновений начну удивлять окружающих. – Кто-то хотел сбросить его в реку, но ему не хватило нервов – то ли не разогнал машину как следует, то ли слишком рано выскочил, во всяком случае, фургон повис на брюхе. Потом сюда приехали какие-то две парочки и сообщили нам. Тогда мы поехали к дому владельца машины и нашли Вэл.

Я икнул. Как я и ожидал, это заинтересовало обоих слушателей.

– Что нужно было убийце? – спросил я, воспользовавшись перерывом в икоте с точностью до секунды. – И-ик!

– Точно неизвестно, наверняка ему важно было время. Вэл часто выпадала на несколько дней из жизни, выключала даже автоответчик. Иногда неожиданно уезжала на какие-то совещания, исследования, мозговые штурмы. Если бы автомобиль утонул, у убийцы было бы в распоряжении по крайней мере несколько дней.

– Не совсем, мы с Вэл договорились вместе поужинать… – бросил я, размышляя над его словами или, скорее, отводя тепло от распаленного мозга.

– Ага? – Он ненадолго задумался. Я открыл рот, но он опередил меня и сказал то, что хотел сказать я: – Это знали ты и Вэл, а тот некто мог и не знать… – Он замолчал, осененный какой-то мыслью; я решил показать, что мы в Нью-Йорке тоже не лыком шиты:

– А может, я должен был прийти к Вэл, потом меня ранили бы или застрелили и обвинили в убийстве хозяйки? А?

Он тряхнул головой, сбрасывая капли воды с кончика носа, поставил камешек перед носком начищенного до зеркального блеска ботинка и, опершись на костыли и загипсованную ногу, пнул его. В голове его явно бродили какие-то мысли, но ни одной из них он не озвучил. После долгого молчания шериф посмотрел на подчиненного:

– Ну тогда поезжайте. – И мне: – Мы, наверное, тоже?

Отметив, что он не отверг моей импровизированной гипотезы, я сел в машину. На заднем боковом стекле я заметил наклейку, на которой коренастый ковбой с двумя кольтами в кобурах направлял на читающего вытянутый палец. На высоте колен ковбоя шла надпись: «Выбирайте шерифом Хольгера Лайонела Барсморта. Он слишком стар, чтобы научиться чему-нибудь новому в жизни».

– Это из Чандлера, – сказал я. Он сразу же понял, о чем я, и подмигнул. – Когда выборы?

– Чуть меньше чем через месяц.

– А сколько кандидатов?

– Неожиданно целых трое. Один не в счет, но второй – это наш старый гражданин, который после успешного завершения службы в воздушной кавалерии вернулся в родной город.

– И город ему простил, что он уехал?

– Да, всё-таки он участвовал в операции «Сломанный Перевал». Едва не разбомбил бункер Ассавара. – Я удивленно посмотрел на него и завел двигатель. – В той же степени, в какой каждый из наших едва не застрелил Ассавара, – добавил он.

Я развернул машину и медленно двинулся обратно в город. Я начинал обустраиваться на новом месте, и нужно было быстро усваивать информацию. Стеклоочистители услужливо смахнули со стекла тонкий слой воды. Хольгер достал выглаженный и аккуратно сложенный платок и вытер лицо и шею.

– В баскетбол играешь? – ни с того ни с сего вдруг спросил он.

– Да, – ответил я, слегка удивившись смене темы. – А что?

– Два раза в неделю мы, старики, играем здесь в зале. Разделили город на четыре команды и режемся весь осенне-зимний сезон. На Пасху проигравшие устраивают гигантскую вечеринку с благотворительной частью и всё такое прочее. Это уже девятилетняя традиция. Я, как видишь, из игры пока выпадаю, а ты теперь в нашей команде, западного района.

– Гм… почему бы и нет?

– Ну тогда в четыре в зале, знаешь, где это?

– Да.

Мы уже ехали среди первых домов. Дождь перестал почти полностью, сея надежду в моей душе. Блеснуло солнце, но, боясь сглазить, я не осмелился прокомментировать этот факт.

– Как думаешь, как это случилось?

Не было смысла притворяться, будто я не понимаю, что он имеет в виду.

– Думаю, они встретились здесь, Вэл и убийца, дальше есть два варианта: либо он придумал какую-то причину, чтобы поехать к ней домой, там ее убил и вернулся, чтобы утопить машину, либо сразу ее убил, попытался избавиться от тела вместе с машиной, это у него не получилось, и он поехал с телом к ней домой. Свидетели есть?

– Пока нет.

– Когда это произошло?

– Ночью, около полуночи. Мы сейчас как раз едем в больницу, если хочешь, конечно; там, возможно, узнаем больше. – Я кивнул. – В таком случае вторая улица направо, потом третья налево.

– Знаю, уже успел немного познакомиться с планом города.

До самой больницы мы больше не разговаривали. При виде автомобиля шерифа радостно улыбающийся мулат выкатил из приемного покоя коляску и, загрузив в нее шерифа, направился к лифту, весело приветствуя нас.

– Вниз, Мигель, – прервал Хольгер поток слов мулата.

– К стервятникам?

Хольгер что-то прошипел и поморщился. Мулат перестал дурачиться. Мы молча спустились на один этаж, нас встретил тяжелый воздух, в котором смешались запахи разложения, формалина и каких-то средств, целью которых было заглушить естественный запах смерти, но каким-то странным образом они его лишь подчеркивали. Во всяком случае, если бы я лежал в этой больнице и ко мне пришел с визитом кто-то пахнущий именно так, я начал бы писать завещание, в котором на долю больницы не причиталось бы ничего.

Возле четвертой двери шериф положил руки на колеса и затормозил.

– Спасибо, Мигель. Я сам справлюсь. – Ловко развернувшись на месте, он толкнул выпрямленной ногой дверь и въехал в помещение, обозначенное номером четыре. Я вошел за ним, перед этим строго посмотрев на Мигеля, который явно собирался подсматривать сквозь щель.

В конце концов он пошел в сторону лифта, я же двинулся за шерифом. От букета запахов меня едва не затошнило, мне хотелось схватить какой-нибудь зажим и, отключив обоняние, дышать только ртом, словно при уборке давно не чищенного туалета. Пока я боролся с приступом тошноты, шериф пожал руку какого-то типа в столь помятых коричневых вельветовых штанах, что они напоминали старую батарею парового отопления; кроме того, он был чернокожим, так что у меня не оставалось сомнений, что известия о вскрытии разойдутся по городу со скоростью, о которой не мечтал и Эйнштейн. Шериф оглянулся ко мне через плечо.

– Доктор Орбис, Скотт Хэмисдейл, – представил он нас друг другу. Доктор, к счастью, не поспешил ко мне с протянутой рукой. Это был не первый мой визит в прозекторскую, но он впервые имел отношение к кому-то, с кем я познакомился незадолго до того, как он оказался здесь; я испытывал отвращение при одной мысли о том, что мог бы пожать руку, которая, возможно, копалась в теле Вэл. – Так что, доктор?

Орбис жестом пригласил нас в свои владения.

– Ее задушили, а перед этим – оглушили двумя ударами почти в одно и то же место. Я мог бы предположить, что кто-то схватил ее за шею и дважды ударил о стену или другую плоскую твердую поверхность, а потом, не меняя положения пальцев на шее, лишь усилив захват, задушил.

Он остановился перед своим столом, заваленным бумагами так, что я не видел, из какого материала сделана его крышка. Показав мне на единственный в помещении стул, он присел на край стола, не обращая внимания на треск лежащих на нем компакт-дисков и каких-то пластиковых футляров.

– Когда это было? – спросил шериф, а я по выражению лица Орбиса, на котором промелькнула легкая тень раздражения, понял, что вопрос задан неудачно.

– От смерти до обнаружения тела прошло около четырнадцати часов, так что ее задушили около одиннадцати вечера, может быть, в половине двенадцатого. Более точные данные будут получены после анализа содержимого желудка и…

– Доктор, – прервал я его, – вас ничего особо не удивило? Может быть, поделитесь какими-нибудь собственными соображениями? В подобных ситуациях они всегда высоко ценятся, – заверил я, наблюдая за доктором, рассеянно теребившим край штанины.

– Есть одно, – сказал он, поморщившись и с наигранным замешательством почесывая за ухом, но актер из него был никакой.

– Да? – поторопил я его, поскольку именно этого хотел бедный, провинциальный, уставший патологоанатом, тративший в год столько же формалина, сколько другие морги за неделю.

– Убийца засунул жертве в горло пенис. – Он подождал моей реакции; на этот раз притворяться мне не пришлось. – Мужской, настоящий, не какую-нибудь резиновую игрушку.

– О господи!.. – простонал Хольгер. – Вот сукин сын! – Он схватился за подлокотник своей коляски и с такой силой рванул его вверх, что еще немного, и архимедовское: «Дайте мне точку опоры!» стало бы неактуальным. Коляска с треском опустилась на колеса. – Какой-то извращенец?! – Он в полной растерянности посмотрел на меня.

Я почувствовал, как застучало у меня в висках, лицо охватила волна жара. На мгновение исчез запах, раздиравший слизистую моего носа. Мне пришлось обратиться к собственному мозгу, что нечасто со мной бывает.

– Только в том случае, если он воспользовался своим, – выдавил я.

– А если чужим, то что – он более нормален? – рявкнул шериф.

Я мысленно с ним согласился, но не сказал этого вслух: какая-то мысль мелькнула у меня в голове, оставив после себя лишь туманный след.

– Можете рассказать об этом чуть больше? – Доктор уже открывал рот, когда меня вдруг осенило, и я задал один из самых точных в моей жизни вопросов:

– Свежий или не очень?

Орбис замер с полуоткрытым ртом. Шериф молча переводил взгляд с доктора на меня и обратно, а затем остановил его на Орбисе, которого, казалось, вот-вот хватит удар.

– Ну… Кхм! Грррм… В общем… – Доктор сполз со стола, сбросив заодно пачку бумаг, груду носителей информации разного рода и десяток смятых стаканчиков из-под кофе; похоже было, что он собирается вытянуться в струнку. – Мужской… белый, относительно молодой…

Шериф ударил рукой по подлокотнику.

– Особенно интересно, что мужской! – прорычал он. – Это сужает круг подозреваемых, Орбис! Черт побери, начинаем искать мужчин без мужского пениса! Женские пенисы исключаются! Даю тебе два часа на выяснение всего, что связано с этим… – Он яростно засопел.

– Шериф, – вдохновенно сказал я. – Сделайте так, чтобы мистер Орбис никому и ни под каким предлогом не распространял эту информацию. Отчет пусть передаст вам лично.

Хольгер некоторое время смотрел на меня, потом направил палец на патологоанатома:

– Ты под присягой. Если эта подробность хоть где-то просочится, то вылетишь с работы и никогда и нигде больше на нее не вернешься.

Резко рванув колесо, он развернулся и покатил к двери, едва не переехав меня, так что я едва успел отскочить. Когда дверь загрохотала от удара загипсованной ноги и захлопнулась за шерифом, я повернулся к Орбису. Я хотел сказать ему, что мне нужно знать, какое время назад был отрезан пенис, чем он был отрезан, каково происхождение его бывшего владельца, чем он болел, как выглядела его половая жизнь в последние часы перед ампутацией и был ли он сам жив в этот момент, или же были обесчещены два трупа, но я увидел на лице доктора столь неприкрытую ненависть, что у меня сразу же пропало желание задавать вопросы. Однако и щадить его я тоже не собирался.

– Если не сделаешь так, как тебя просили, то ищи себе другое место, – пригрозил я и вышел, хлопнув дверью. У лифта меня ждал Хольгер, который исподлобья посмотрел на меня. Мы немного помолчали.

– Хочешь припрятать этот аргумент на крайний случай?

Я кивнул.

– Об этом знают только четверо – убийца, ты, я и Орбис.

Шериф подвигал челюстью.

– В Редлифе только одно похоронное бюро, – в конце концов пробормотал он. Подъехал лифт, Хольгер откатился назад и пропустил меня, чтобы я мог открыть дверь. – Вряд ли там мы найдем донора, – мрачно пошутил он.

Я пожал плечами.

– Может быть, это какой-то псих, который влюбился в Вэл, а она пошла на свидание с кем-то другим. Может быть, он добрался до этого другого, кастрировал его и приехал сюда, – вполголоса размышлял шериф. Я придержал дверь, не нажимая пока на кнопку. – Не знаю, известно ли кому-либо о жизни Вэл вне Редлифа, – продолжал Хольгер. – Она уезжала, контактировала с людьми из мира кино… – Слова его прозвучали несколько старомодно, словно он хотел сказать, что в данной ситуации возможно всё. – Естественно, это может быть лишь имитацией убийства из ревности или из-за отвергнутой любви.

– Убийца может быть, как ты сказал, психом или кем-то, кто изображает сумасшедшего. Но он может оказаться психом или маньяком и из нашего прекрасного города. – С этими словами я отпустил дверь, и лифт двинулся вверх.

Шериф ничего не сказал; я вышел из кабины и придержал дверь.

– Можешь меня подождать? – спросил он. – Мне нужно зайти к хирургу. – Он махнул в мою сторону ногой, едва не угодив по колену. – В такой ситуации мне нужно как можно быстрее обрести подвижность.

Я буркнул, что, конечно, подожду, и пошел к выходу. По дороге я решил, что если встречу кого-то курящего, то отберу у него сигарету, и пусть будет что будет; мне нужно было каким-то образом избавиться от отвратительного осадка в носу и горле, оставшегося от пребывания в подвале.

Сквозь стеклянную дверь я увидел какого-то нервно затягивающегося мужчину и вдруг успокоился. Мне уже не нужно было спешить, я владел ситуацией, сигарета была от меня на расстоянии вытянутой руки. Я пропустил двух медсестер, уступил дорогу еще одной, с длинным рулоном какой-то сетки или чего-то в этом роде, и неожиданно увидел, что курильщик отбрасывает окурок, а сам бегом бросается вниз по ступеням. В панике я несколько раз подпрыгнул на месте, но преграждавший мне дорогу рулон застрял, когда девушка попыталась свернуть в ответвление коридора. Когда мне в конце концов удалось пробраться мимо нее, снаружи уже никого не было и с парковки выезжала серая «того-комби». Сперва у меня возникло желание завыть, а потом – рассмеяться. Ни того ни другого я делать не стал и побежал к «рейнджеру». По крыше и стеклам постукивали редкие капли дождя; я внимательнее присмотрелся к оборудованию машины и среди полутора десятков выглядевших почти одинаково цифровых табло нашел радио. Играла спокойная музыка, именно такая, какую я еще был в состоянии вынести. Я слушал, глядя на вход в больницу, потом, когда дождь усилился и изображение размазалось, включил стеклоочистители, а немного повозившись, сумел отрегулировать их так, что они работали в ритме «Have you ever se-e-en her?»: тада-дада-ди-даа, та-да-дада-ди-даа! Кап, кап, кап, кап! Кто убил? Кто изуродовал два тела? Какова была цель этой чудовищной мистификации? Общий ответ на три вопроса: Fecit, cui profit. Это сделал тот, кому было выгодно.

Я наклонился, собираясь поискать сигареты в «бардачке», но глянул на пепельницу. Поскольку она была девственно чиста, я отказался от своих намерений. Расслабившись и прикрыв глаза, отрезанный от мокрого внешнего мира, я погрузился в анализ последних примерно ста часов с того момента, когда я оставил машину в мастерской и пошел прогуляться по городу, а мой ангел-хранитель указал мне на автомобиль, припаркованный возле бара «7—11». В нем сидел один неприятно знакомый тип, которого ни за какие сокровища я не хотел бы встретить без пушки в руке в пустом коридоре отеля, а его столь же симпатичный приятель как раз выносил из бара два подноса, нагруженных стаканчиками, тарелками и пластиковыми вилками. К счастью, всего этого было достаточно много, так что один был поглощен тем, как удачно донести подносы до цели, другой оказывал ему моральную поддержку. Я медленно свернул за угол, не привлекая к себе внимания слишком поспешными движениями – так я, по крайней мере, надеялся. За углом я ощупал левую сторону груди, хотя знал, что мое оружие спрятано не там. Потом осторожно выглянул: оба всё еще были заняты, на этот раз просовыванием подносов в окно. Еще через пару минут они поделят еду, вставят стаканчики в кольца на приборной доске и будут готовы к патрулированию городка под названием Донкей.

Я быстрым шагом отошел подальше и из первой же будки позвонил по известному мне номеру, а когда наткнулся на БМВ, к которому подошла моя довольно примитивная отмычка, – рискнул его угнать. А теперь я хотя и находился в городе, куда так или иначе направлялся, весь мой первоначальный план рассыпался на мелкие кусочки.

В итоге я сидел в служебной машине местного шерифа, будучи на волосок от обвинения в убийстве. Когда я открыл глаза, испытывая явное отвращение к последним фрагментам своей биографии, шериф как раз выходил на крыльцо. На его ноге уже не было гипса, лишь легкая шина, но он опирался на костыли, рядом же семенила медсестра, делая вид, будто помогает ему идти. Если бы она действительно это делала, Хольгер наверняка грохнулся бы на землю, безнадежно запутавшись в костылях и ее руках. Я мигнул фарами в знак того, что вижу его, включил двигатель и подъехал к крыльцу. Шериф бросил костыли в заднюю часть машины, едва не угодив мне концом одного из них по голове, вскочил на подножку и довольно ловко разместился на сиденье.

– Спасибо, сестра, – улыбнулся он. – До свидания. – Шериф властным жестом показал мне, что можно ехать, но тут же сообразил, что рядом с ним сидит не полицейский водитель, и извинился.

– Я еще весь трясусь, – сказал он. – Когда я увидел циркульную пилу, которой режут гипс… – Он содрогнулся. – Возвращаемся в участок. – Он вытер лицо платком и пригладил усы. – Ну и сволочь, – бросил он. Я молчал, занятый управлением машиной. – Бедная Вэл, – добавил шериф. – Личная жизнь не сложилась, карьера тоже как-то… не удалась. Не поймешь, нужна ли она вообще была кому-либо и где-либо… – Он вздохнул, а затем сменил тему: – Ты много расследовал убийств?

Я покачал головой:

– Ты же сам знаешь, полиция всегда пытается придержать их для себя, хотя вовсе не любит подобных дел, да и ничем в них не лучше. Просто вбили себе в голову, что убийство – это дело государства, а не гражданина. В итоге меня привлекали к расследованию четырех смертей, два дела я раскрыл, два нет, причем одно остается на совести полиции, которая сделала всё, чтобы мне помешать. Второе же превосходило мои возможности – нужно было провести целую кучу дорогих анализов, а у меня не было такой возможности, я не мог даже собрать материал для исследований. – Некоторое время мы ехали молча. – Честно говоря, именно это последнее дело и было настоящим убийством, остальные – дорожно-транспортные происшествия и несчастный случай с оружием. Речь шла лишь о том, чтобы найти свидетелей. Тривиально и скучно.

Неожиданно стеклоочистители скрежетнули по сухому стеклу: с момента моего приезда в Редлиф дождь в первый раз прекратился, вернее, во второй, но в первый раз я сидел в камере. Я открыл окно и попробовал вдохнуть. Честно говоря, воздух ничем не отличался от того, что был прежде, – всё такой же влажный, холодный и чистый, без запаха выхлопных газов и жира из фритюрниц.

– Так что будем делать? – спросил Хольгер. Вопрос его мне не слишком понравился. Похоже, он сам понял, что передает инициативу в мои руки. Чувствуя, что любой мой ответ будет интерпретирован не в мою пользу, я молчал.

– Играешь сегодня, или у тебя другие планы?

Он меня удивил. Если даже он таким неуклюжим способом пытался уйти от неудачного вопроса, в любом случае нужно было быть достаточно хладнокровным для того, чтобы после информации о пенисе в горле жертвы размышлять о предстоящем матче любительской лиги или делать вид, будто он думает сейчас именно об этом.

– Проверю только, есть ли у меня обувь, – ответил я.

– Ладно, приеду за тобой в четыре. Потом мы обычно анализируем причины поражения в баре недалеко от зала.

Я пробормотал что-то насчет того, что сегодня будет по-другому, Хольгер – что он на это надеется, но мы играем с южной, самой лучшей командой, и так мы доехали до участка. Хольгер словно еще чего-то ждал, но я не собирался давать ему каких-либо советов.

– Когда я получу разрешение? – спросил я.

– Когда? – удивился он. – Привезу тебе на игру. По крайней мере, – он потянулся за костылями и, слегка улыбнувшись, дернул за ручку, – у меня будет гарантия, что ты придешь.

– А я проверю в своем кратком словаре латинских изречений, как будет на этом языке «вымогательство».

Я протянул руку к ключу, и в то же мгновение «рейнджер» и всю стоянку захлестнула новая волна дождя. Я выключил двигатель и уставился на стекло, молниеносно покрывавшееся блестящими каплями.

– Похоже, мне не суждено увидеть Редлиф сухим, – вздохнул я. – Ну, до встречи в четыре.

Я снова вошел в дом, и мне снова понравилось, как он меня встретил, – все датчики докладывали, что всё в порядке. Недоставало лишь виляющего хвостом лабрадора или ретривера и трущегося о ноги кота. Поскольку мне не нужно было открывать банки с едой для зверей, я открыл для себя спаржу и баклажаны, фаршированные мелко нарубленной и чертовски острой телятиной, добавив к этому достаточно безвкусное картофельное пюре и целую банку ананасового компота. Люблю такую вот простую домашнюю еду.

За чашкой чая, почти физически подавив мысль о крепкой сигарете с помощью очередного пластика жевательной резинки, я погрузился в размышления о деле Валери Полмант, но, когда я допил последний глоток, выводы или даже какие-либо более или менее содержательные мысли были от меня столь же далеки, как полчаса назад, час назад или несколько часов назад.

Я прошелся перед плоским экраном монитора, на котором в виде заставки соединялись друг с другом величайшие творения мировой живописи: «Мона Лиза» держала в руке букет медленно покачивающихся «Подсолнухов». Всё это выглядело так, будто компьютер спал, а экран заполняли его сны. Никто мне не звонил, никто мне ничего не передавал…

Может, это и хорошо? В четверть четвертого я привел в действие всю свою свору домашних церберов, а сам поехал – под дождем, естественно, – за туфлями в торговый центр и за десять минут до назначенного срока вошел в спортивный комплекс. Коридор явно был плодом повышенного самомнения архитектора: он располагался таким образом, что каждому приходилось пройти почти перед всеми объектами, сегодня пустыми, – кортами для сквоша и тенниса, бассейном, полутора десятками тренировочных залов, устланных матами и татами. Лишь в одном из них разминалась худая анемичная гимнастка, в другом какой-то парень в легком виртуальном шлеме упражнялся в борьбе с видимым только ему противником. Я некоторое время понаблюдал за ним, а затем пошел дальше, в сторону раздевалки при баскетбольном зале. Я предполагал, что темой дня сегодня будет убийство, но, когда я вошел, она, похоже, уже была практически исчерпана: кто-то покачал головой, кто-то вздохнул, а потом все занялись обсуждением тактики предстоящего матча. Не замеченный никем, я скромно стоял у дверей; наконец Хольгер увидел меня, обрадованно схватил за плечо и стукнул кулаком по шкафчику, объявив:

– Прошу минуту внимания! Это Скотт Хэмисдейл, наш новый и единственный частный детектив. Он снял дом в переулке Сола О'Броджа, а значит, в нашем районе. Он утверждает, что играет в баскетбол, и я вынужден ему верить. У меня нет выбора. Точно могу сказать, что он быстро ездит, а это уже о чем-то говорит. Итак… – Он отпустил мое плечо, чтобы тут же схватиться за другое: – Это Тим Эйхем, тренер по волейболу из нашего лицея, опора и капитан команды. Это Ангус Таттл, владелец бензоколонки, Эрик Фирстайн, страховая компания, Камерон Паккер, совладелец самого большого здешнего подъемника. Это Рэндолл Бергер…

Я обменялся рукопожатиями со всеми. Тим Эйхем придвинулся ко мне ближе.

– Как ты сам себя оцениваешь? – спросил он.

– Думаю, что могу пригодиться команде, Правда, давно не бросал мяч, но…

Он несколько раз кивнул с таким видом, словно у него уже было для меня задание.

– Вести мяч умеешь?

– Почти нет. Только пара основных приемов, передача назад. Не рассчитывайте на кого-то уровня НБА.

– Ладно. Ты даже не знаешь, как нам пригодишься… Играем! Эй! Дайте один комплект! – Он схватил брошенные над головами желтые шорты и майку и подал мне. Быстро натянув форму, я дважды подпрыгнул в новеньких туфлях. – У них двое ведущих игроков, особенно один из них нам докучает. Если сумеешь вывести из игры Рори Донелана или хотя бы как-то ограничить его чертовскую подвижность – успех нам обеспечен.

Мы вышли в зал. Высокий чернокожий парень в голубой форме со всей силой ударял мячом о паркет, чтобы тут же после отскока остановить его высоко поднятой рукой и с той же силой вновь стукнуть им о пол. Эйхем слегка толкнул меня под локоть.

– Это как раз второй их ведущий игрок, менее опасный, – буркнул он.

– В принципе я уже представляю, как выглядит первый.

– Не преувеличивай. – Впрочем, он сказал это без особого энтузиазма. – Майк, это наше подкрепление! – крикнул он негру. Тот, не прекращая бить мячом о пол, подмигнул мне и направился к дальнему щиту, на каждом шаге отбивая мяч. – Он таким образом разминает запястья, но, полагаю, ему хочется заодно нас разозлить, – проворчал Тим. Подойдя к ящику, он достал два мяча и подал один мне.

Ну ладно. По пути к щиту я стер из памяти всё, над чем размышлял сегодня целый день и вчера – Гришку, Хольгера, Вэл, – и занялся мячом. Что ж, как бросать, я знал, но тело помнило лишь основы, а не детали, так что мяч хоть и летел в сторону корзины, но каждый раз либо цеплялся за кольцо, либо странным образом отскакивал от щита; достаточно сказать, что первый раз я попал в корзину после четырнадцатого броска. Вскоре я чувствовал, что у меня начинают гореть уши, а в голове всё более настойчиво бьется в такт шагам мысль: «И на черта мне этот баскетбол?» Я попал второй раз, потом третий. А какое мне, собственно, дело, заглушил я первую мысль другой, что – я за ними бегал и напрашивался? И так проиграют, и этак… Я бросил мяч с абсурдного расстояния в надежде, что попаду и мои акции пойдут вверх, но действительность скорректировала мои глупые планы.

Так что я лишь стучал мячом о пол и наблюдал за командой противника. Почти с первых же секунд мне стало ясно, кто является в ней ведущим игроком. Коротко стриженный блондин, ниже меня ростом, крайне подвижный и ловкий, наверняка он провел в зале немало часов, тренируясь в умении «зависать» в воздухе. Он был уже знаком мне по залу для виртуальных тренировок. Я с некоторым облегчением вздохнул – меня не слишком впечатлил его поединок с компьютерной тенью. К тому же подобные типы были мне знакомы и по стадиону, и я знал, что они эффектно смотрятся, пока команда играет на них, а они имеют полную свободу движений. Тщательно прикрытый со всех сторон, он не принимает передач от партнеров, которые не знают, что делать, если на спине у их аса висит какой-то самоотверженный игрок противника, а если даже передача до него и доходит, то оказывается, что ему недостаточно места для своих отработанных перед гаражом штучек. Проворный любитель, ничего больше. Он был мой. Он лишь мельком взглянул на меня после какого-то замечания, брошенного «номером вторым», и я поклялся, что, если он забьет больше пяти мячей, я куплю себе абонемент на ежедневный пинок под зад от самого упрямого мула в городе.

В первую пятерку я не вошел, и это меня обрадовало. Значит, команда находилась не в столь отчаянном положении, чтобы возлагать надежды на какого-то профессионала из Нью-Йорка, а во-вторых, у меня было время для наблюдения, чем я и воспользовался.

А потом первого, уже тяжело дышавшего, игрока позвали на скамейку запасных. Может быть, даже не потому, что он тяжело дышал. Хольгер хотел увидеть меня в деле. Мы проигрывали девять очков, и до конца первого тайма оставалось три минуты.

Ябба-дабба-ду!

Я выскочил на паркет. Мяч был у противника, секунду спустя я нашел свое место и впервые в истории Редлифа коснулся своим семнадцатым номером тридцать третьего номера «Аса», пообещав себе, что лишь в сортире он сможет отдалиться от меня больше чем на полметра.

Я стиснул зубы, и началось. Обычно большинство мячей направлялось Донелану, а он, когда у него имелось время и пространство, эффектно взмахивал рукой, бросал взгляд направо, а мяч налево, отбивал мяч от пола под ногами и выделывал прочие штучки, ради которых ходят на матчи. После второго такого взмаха я выбил у него мяч, а поскольку опоздавший Ангус как раз в этом момент спокойно возвращался на нашу половину, я передал мяч ему, а он, несмотря на неожиданность, несколько раз ударил им о пол и по-женски, обеими руками, бросил мяч в корзину.

Началась драма Донелана: он еще несколько раз получил мяч, но всё же профессионалом он не был и никак не мог справиться с таким в меру умелым и подвижным противником, как я. Если уж говорить честно – постоянно играющим на грани фола. К счастью для Рори, закончился первый тайм, с перевесом в одиннадцать очков в их пользу.

– Ну ты и зверь, – тяжело дыша, сказал Паккер. – Рори сейчас взорвется.

– Бросит майку и пойдет домой, – усмехнулся Тим.

– Нет, я хорошо его знаю: он будет медленно расхаживать по площадке, всем своим видом демонстрируя обиду.

– И все будут спорить, кто виноват, – вмешался я. – Я тоже таких знаю. Впрочем, мы все себя так ведем, не будем обманываться.

Сполоснув пересохший рот минеральной водой, я сделал несколько глотков.

Эйхем несколько раз глубоко вздохнул.

– Значит, ничего не меняется, – Рэндолл, ты самый быстрый, так что старайся, насколько это возможно, убегать при быстрых атаках, а вы помните, что, перехватив мяч, надо сперва смотреть, кто бежит вперед. Ты, Скотт, выходишь только тогда, когда на поле Рори, разве что он расплачется и пойдет в раздевалку, тогда займешься этим черным дылдой.

Рори, однако, вышел в самом начале второго тайма, так что вышел и я, приклеившись к нему столь плотно, что мы дышали одним и тем же воздухом и при каждом движении чувствовали прикосновение тела другого; он прикрывал меня, а я бегал под их корзиной словно выпущенный из конуры кокер-спаниель – по кругу, без всякого смысла и без устали.

Кто-то меня заметил и передал мне мяч, я бросил и промахнулся, но в защите я снова был возле Рори. Я начал размышлять, насколько меня еще хватит, несколько минут спустя это стало действительно серьезной проблемой, но еще чуть позже Рори остановился под своей корзиной и даже не пытался помочь нападающим. У меня было время расслабиться, я даже сумел дважды бросить мяч и сократить разрыв до шести очков. Тогда Рори ушел с поля, а за ним я. На поле вышел чернокожий и накидал нам несколько мячей, но на какое-то время я перестал интересоваться матчем.