Текст книги "Идеи и отношения"

Лекция о хорошей и плохой форме

Сегодня у нас в клубе лекция. Кино и танцы будут завтра, а сегодня – лекция. Тема лекции: о хорошей и, что еще более важно, – о плохой форме. Форме чего? Ну, я пока еще не знаю, лекция только начинается.

Несколько слов про тему. Мне в ней далеко не все понятно, мое знание здесь не завершено, поэтому, собственно говоря, я эту лекцию и читаю. Потому что мне и самому интересно в этом разбираться. Если бы у меня возникла фантазия, что я про это уже все понял, то я, скорее всего, читал бы другую лекцию. Эту было бы невозможно. Просто не было бы энергии. Или так: не было бы хорошей энергии…

Ага, есть подозрение, что мы уже говорим о форме этой лекции. В принципе, это разумно. Если я хочу понять какую– либо концептуальную идею, то лучше всего ее понимать на материале здесь-и-теперь происходящего. А происходит здесь лекция. И тогда хорошая форма лекции связана, как было указано выше, с ее незавершенностью, наличием в ней неизвестного, удивительного и возбуждающего, в том числе и для самого лектора. А также незавершенностью отношений лектора с аудиторией, которые могут быть ощутимо улучшены или ухудшены после данной лекции… Плохая форма, соответственно, может характеризоваться отсутствием возбуждения, отсутствием или завершенностью развития – либо данной темы, либо наших отношений.

Хорошая форма – это живая форма, и давайте об этом просто сразу договоримся. А если так, то следует согласиться с идеями отцов термодинамики: приход живой системы в абсолютное равновесие означает ее смерть. Завершенная и идеально уравновешенная форма чаще всего бесчувственна и неподвижна. Чувствительность, движение и энергия возникают, как реакция на незавершенность, неравновесность и негарантированность процессов, характеризующих некоторую форму.

И это странно. Вроде бы как высшая степень и своего рода идеал для хорошего – стать совершенным. Совершенный и завершенный – это практически синонимы. А здесь получается, что хорошая форма развивается, развивается, стремится стать завершенной-совершенной, а став таковой может утратить энергию и перестать быть хорошей. Или просто перестать быть.

Впрочем, эту странность поддерживает не только теория гештальта, но и практика живой природы. Например, морские рачки, которые носят свой панцирь и считают его хорошей формой своего дома и защиты только до тех пор, пока он растет. А когда этот панцирь расти перестает, то он становится плохой формой. То ли рачкам в нем не дышится, то ли он их пугает как-то по-другому, в том числе и философски, но рачки его сбрасывают, – даже с риском остаться беззащитными в царапающих и грызущих условиях дикой морской стихии.

А еще форма прямо связана с потребностью. Чем более адекватна определенная форма моей потребности, чем точнее она размещает ее в себе, – тем лучше эта форма. Если, например, я хочу пить, то отличной формой будет стакан, кружка или даже бутылка. Ведро может неплохо смотреться в кино про настоящих мужиков, но в жизни вряд ли кому-нибудь доставит много удовольствия в отношении именно этой потребности. И уж вовсе плохой формой будет поверхность стола… Другое дело, если я хочу искупаться. Тогда стакан, кружка, и даже бутылка, стремительно теряют качества отличной формы, а ведро, напротив, неплохо набирает очки. Меняется потребность, – и хорошая форма также теперь будет иной.

Потребность – она вообще как вода. Если ее не взять ни в какую форму, она растекается весьма неуютно. Иногда долго и мучительно высыхает, иногда топит. Форма, таким образом, оказывается способом существования потребности, а также способом ее насыщения (реализации).

Это отчетливо прослеживается на примере таких базовых потребностей, как потребность в безопасности или потребность в отношениях. Данная лекция, как я уже намекал, в достаточно существенной степени порождена моей потребностью в отношениях с вами. А то бы только вы меня и видели…

* * *

Самая первая трудность, первый затык на пути к хорошей форме возникает на весьма раннем этапе. Это связано с тем, что потребность появляется раньше, чем обретается форма. Я маленький совсем, опыта жизненного своего никакого, слов больших не знаю, – но потребности мои ни в чем не уступают потребностям взрослого человека. И при этом они действительно мои, индивидуальные, принадлежащие именно мне. А вот собственно моей формы осуществления потребности – ее пока еще нет. Формы осуществления вырабатываются как раз в моем опыте жизни.

Но потребность не может ждать, пока я выработаю свои формы. И тогда я начинаю что-то с этим делать. При этом формы реализации моей потребности оказываются заемные, подсказанные или разрешенные социумом, внешней средой.

Они другие, не мои. Это то, что мне рассказали бабушка с дедушкой, то, что я вычитал в книгах или увидел по телевизору, но чаще всего то, что я подсмотрел у родителей. Причем не так уж важно, как именно я воспользовался этой заемной формой осуществления своей потребности – по совпадающему, либо по конфронтирующему типу. То есть, оказался ли я антиродительски или прородительски настроен.

Отсутствие или утрату адекватной формы собственного бытия (в том числе и бытия в отношениях) принято называть кризисом. Кризис – это не утрата содержания. Потребность нельзя утратить, ее можно не осознавать. Либо как-то подавлять, репрессировать, избегать встречи с нею. Кризис – это отсутствие формы, в которой моя потребность может существовать и развиваться.

Если папа с мамой, решая, кто в семье больше виноват и как вообще жить дальше, говорят тихими сдавленными голосами, нечеловечески улыбаясь при этом, – то невозможно однозначно сказать, как правильно вести себя попавшему между ними и испытывающему в этой ситуации собственную тревогу и боль ребенку: также сдерживать и подавлять свои чувства, – или орать потерпевшим голосом. Глубокий внутренний конфликт будет в любом случае, если этот голос не мой. Или так: любой голос хорош, кроме фальшивого.

Таким образом, хорошая форма всегда уникальна. В основе хорошей формы лежат прежде всего чувства, а не правила. Форма тогда-то и становится хорошей, когда возникает вокруг моих собственных потребностей, размышлений и чувств, вокруг моего опыта, связана с моим собственным жизненным экспериментом. При этом она не только не совершенная, но и внутренне противоречивая, она стремится совместить риск с какими-то гарантиями, приверженность собственным интересам с адаптивностью и безопасностью. Но чем больше меня в моей форме – тем она для меня лучше. По крайней мере, пока я хочу жить и брать на себя ответственность за свою жизнь.

Хорошие отношения уникальны, незавершенны и рискованны. Там всегда есть риск потерять что-то очень дорогое. И этот риск придает им реальную ценность и вкус. Внутри хорошей формы, и, что не менее важно – вокруг нее, – много позитивной энергии. Ее можно и приборами измерить, но лучше всего – на глаз, и по субъективным ощущениям. Жизнь там насыщенней и, как правило, сохраняется дольше.

А плохая форма отношений с трудом возбуждает даже на то, чтобы о ней говорить. Мало того, что она претендует быть завершенной, – она старается быть идеальной. Но путь к идеальности с неизбежностью лежит через отказ от подлинного самоосознавания и самостановления, через подражание некоторому образцу. А образец – это не я…

Более того: если у меня в голове есть представление, что хорошее-для-меня и вообще-идеальное суть одно и то же, то я обречен. Потому что в таком случае хорошая форма для меня неустойчива, призрачна, недостижима. Приверженцу идеала трудно видеть, узнавать и встречаться, он обречен сортировать. Подходит – не подходит, подходит – не подходит… Мир делится на правильный и неправильный, причем не столько радует правильный, сколько пугает и бесит неправильный. Мир, не отвечающий идеалу, перестает удивлять, огорчать и радовать. Он становится глобально плохой формой, средоточием зла и порока.

* * *

Тут у меня возникла приятная и гордая фантазия, что и психотерапевты способны говорить о форме как художники и алхимики, как люди, занимающиеся не только ремеслом, но и творчеством. В таком случае предметом творчества, произведением, которому мы хотим придать желаемую форму, здесь являются как отношения и действия, поступки, – так и собственно жизнь в ее цельности.

И тогда хорошая форма отношений и жизненного творчества прежде всего строится на именно моем желании. А там уже – более или менее глубоком, более или менее сложном, да и степень его осознанности тоже может быть весьма различной.

Для меня, например, достаточно неприятно и травматично было бы выяснить, что близкий человек находится со мною в таких отношениях не потому, что хочет этого сам, а подчиняясь мне или просто эхом отзываясь на мое желание. Несколько против своей воли, – или как-то так, не испытывая особых чувств.

Это действительно очень опасно и для меня, и для другого человека. Это опасная и плохая форма отношений, когда в ответ на чей-то ласковый и призывный взгляд я отказываю себе в возможности этого не хотеть. Когда я не могу позволить себе не хотеть, не могу позволить себе опираться на собственные желания. Меня позвали – я должен вкалывать. Как честный раб. Как гусар, своего рода невольник чести, вошедший в город для защиты и оплодотворения населения.

Когда я не могу (конфлюэнция) или не хочу (проекция) опознавать собственно свои желания, когда я путаю свое и не свое – граница моего контакта становится слишком проницаемой, болезненно истонченной, подверженной слиянию с кем-то или чем-то другим, или стремящейся к его «недружественному поглощению».

Возникает гипертревожная, гипервозбудимая, маниакальная форма контакта. Когда мои границы находятся в таком состоянии, они, вообще говоря, теперь уже не только мои – мне трудно различить то, что я хочу и что хотят от меня. И вот посмотрит на меня кто-нибудь задумчивым взглядом, думая о чем-то своем, а я уже практически уверен, что думают о моем…

Маниакальная форма контакта очень ослабляет мою способность находиться в согласии с моими собственными желаниями и потребностями, принимать действительно ответственные и удовлетворяющие меня решения.

Аналогичные в своей противоположности проблемы возникают вследствие избыточно утолщенной, закрытой и нечувствительной границе контакта, со сниженной способностью к взаимодействию и обменам со средой. Форма отношений и форма жизни здесь страдают своего рода хронической гипотонией и нехваткой сил. Нет свободы, нет творческого действия, да и вообще отношения и действия скорее (и в лучшем случае) мыслятся, нежели полноценно осуществляются. Я не иду за интересом и удовольствием, я просто пытаюсь уменьшить боль, или страх, или апатию. Это характерно для остановленной в своем развитии, интроективно-ретрофлексивной, депрессивной формы контакта.

Здесь я чаще всего не вижу ни смысла, ни вкуса в отношениях и деятельности, лишь чувствую себя обреченным. И здесь также чей-то интерес, желание или потребность по отношению ко мне являются не желательным и любопытным для меня внешним феноменом, могущим вызвать – или не вызвать – какие-то ответные мои чувства и действия, а некоторого рода вынуждением, довольно мучительным, досадным и скучным, не приносящим мне ни спокойствия, ни удовольствия…

Кстати говоря, кроме базовых, наиболее универсальных и авторитетных потребностей, среди которых выделяются потребность в безопасности, потребность в любви и потребность в уважаемом результате, есть еще так называемые актуальные потребности. Более мелкие, возможно. Но ведь без мелких кровеносных сосудов и крупные артерии были бы ни к чему. Так вот хорошая форма отношений – это форма отношений, которая чувствительна именно к актуальным потребностям, потребностям этого момента.

Это, в частности, про уважение к нехарактерным и «нелинейным» флуктуациям в отношениях. Про то, что если вдруг я не хочу вот прямо сейчас видеть и слышать даже вполне родного человека, если вдруг я хочу временного прерывания какого– то нашего взаимодействия, хочу побыть с другим ансамблем или без ансамбля вообще, – то хорошая (изначально хорошая для меня, но именно поэтому и для нас) форма отношений это вполне допускает. Без осложнений в виде тягостных переживаний вероломства и предательства, взаимных проклятий и прекращения отношений родства.

Хорошо, когда я могу сказать близкому человеку: «Я хочу немного отдохнуть без тебя (или даже: от тебя)», – и после этого не перестать быть близким. Это так же хорошо, как сказать просто знакомому или просто приятному человеку: «Обними меня, ты мне сейчас нужен», – и не считать после этого себя или его навеки обреченным на узы дружбы и любви.

Если я способен и имею возможность опознать и выразить именно то чувство или желание, которое я сейчас испытываю, то оно, возможно, в знак благодарности и признательности, перестает быть занозой в моем мозгу и начинает быть живым, то есть – взаимодействовать с объектами и средой, изменяться, приходить к своему насыщению. И через некоторое время я получаю возможность испытать уже другие чувства и желания. Например: испытать благодарность к тому, кто позволил мне на него злиться, после чего злость действительно перестала быть актуальной.

* * *

Хорошая форма подобна бассейну, в котором втекающая вода находится в динамической гармонии с вытекающей, не подвергая бассейн риску обмелеть или превратиться в застойное болото. Иными словами, она в равной степени хорошо работает как на выдох, так и на вдох. Эта метафора мне особенно близка и основывается она на том, что есть два наиболее глубоких желания, присущих человеку: вдохнуть – и выдохнуть. Еще до гештальтистов об этом неплохо были осведомлены индийские йоги и библейские мудрецы.

Есть процесс ассимиляции, и есть процесс диссимиляции. Есть вдох – потребность организма получить извне недостающие ресурсы, и есть выдох – потребность отдать, выделить вовне выработанные ресурсы и энергию, ставшие для организма избыточными. Если я намного лучше и больше вдыхаю, нежели выдыхаю, то меня ожидают серьезные гипертонические угрозы или интоксикации. А если я мощно работаю на выдох, но при этом не умею, стесняюсь или не успеваю адекватно вдыхать, то меня подстерегают истощение и асфиксия. Обе эти перспективы очевидно нехороши.

В отношениях есть тоже такая дихотомия: я что-то даю, и что-то получаю, что-то делаю, и в чем-то нуждаюсь. Если со мной всё в порядке, – и это важное уточнение. А если со мною не всё в порядке, то мне, к примеру, может быть страшно или стыдно что-либо просить, страшно или стыдно обнаруживать, что я в чем-то нуждаюсь. То ли я излишне скромен, то ли я излишне храбр и горд, – это не важно. Важно здесь слово «излишне». И тогда я все время в отношениях даю, даю, делаю, делаю, – и уверенно продвигаюсь к тому, чтобы либо встретиться с феноменами истощения, либо нелегально воровать необходимые ресурсы, например путем болезней или разнообразных истерик.

Очевидно, что и излишние накопления не менее опасны для здоровья. Переизбыток ресурсов так же давит на мозг и психику, как избыточная жидкость на стенки сосудов и внутренних органов. Хорошая форма чувствительна к тому, что есть время давать – и есть время получать. Время делать – и время принимать подарки. Тогда и «задержка дыхания» ей тоже не только не вредна, но, напротив, полезна и благотворна. Душа, как известно, вырастает в остановках делания.

Хорошая форма рискует быстро стать плохой, когда становится монотонной. Монотонность – одна из наиболее опасных и разрушительных тенденций для различных систем, в том числе и для отношений. Монотонность убивает энергию развития системы, ее поисковую активность и способность к адаптации в постоянно изменяющихся внешних условиях. Монотон ность задает некоторый инерционный, неличный ритм функционирования системы и подменяет ее живое развитие компульсивными ритуалами.

Ритуалы в отношениях хороши, когда они основываются на аутентичных потребностях и искренних чувствах. Все прочие ритуалы есть, по большей части, формы навязчивости и симптомы кризисных проявлений.

Кризис, как мы уже говорили ранее, – это всегда некоторое взаимонесоответствие формы и потребности. Когда та форма, в которой я могу осознавать себя и действовать, не вполне адекватна моей потребности. Или когда былая форма, в которой я мог эту потребность реализовывать, как-то утрачена, а новая еще не найдена. Или когда форма ведет себя, как стандартная армейская форма на отдельном живом новобранце: то болтается огромным мешком, а то жмет и давит во многих важных местах. Тут наглядным примером может служить юношеский кризис, когда мои потребности намного больше, чем может вместить в себя форма отношений, дозволенная мне взрослым обществом и не пугающая его.

Хочу подробнее коснуться смысла понятия взаимосоответствия, или взаимоадекватности… Есть такое народное наблюдение, что дурная (точнее, странная либо беспокойная) голова лишает покоя ноги. Так вот, взаимоадекватность – это пара здоровых ног для такой беспокойной головы. Это пример прекрасной, гармоничной формы отношений – беспокойная голо ва и здоровые ноги. В частности, сколько удивительного они по жизни смогут открыть. Какое это взаимное счастье – иметь такие здоровые, сильные, любопытные ноги при странных интенциях головы.

Примерно про это говорил Оливер Кромвель: «Дальше всех сможет зайти тот, который не знает, куда идти». А теперь представьте себе, что у дурной головы слабые, хилые или слишком нежные ноги? Они потребностям беспокойной головы отвечать не будут, их совместная жизнь, скорее всего, будет тяжела и перегружена неудовлетворенной тревогой.

Вот это плохая форма. Или другой ее расклад, когда у очень спокойной, разумной головы не в меру тревожные ноги. Голове бы уже успокоиться, посидеть с кофе и книжечкой, или даже с пивом под телевизор, а ноги куда-то несут. Это и есть нарушение гармоничной формы, болезненная неадекватность. И даже врачи про это знают. Врачи, правда, больше предпочитают не про голову говорить, а про легкие, сердце и печень… Но суть та же. Если к слабым легким или слабому сердцу случится иметь здоровые ноги – весь этот ливер оказывается под постоянной угрозой! А когда у человека с некрепкими внутренними органами взаимно некрепкие ноги, то все это живет обычно долго. Поскольку взаимоадекватно. Организму ведь не важно, что о нем думают со стороны.

***

Хорошая форма всегда конвенциональна и контекстна. У природы нет не только плохой погоды, но также неправильных феноменов и людей. Зато есть неверные размеры и дистанции. А дистанция задается контекстом.

Именно так обошлось еще одно народное наблюдение с вопросом о том, как воспринимать три волоса, много это или мало. Оказывается, все определяется контекстом: если эти три волоса на голове, то это одна ситуация, а если в тарелке с супом, то противоположная. Такие же тонкие примеры можно придумать про три метра, три килограмма и три дня…

На углу моей улицы живет бабушка, продающая разные орешки и семечки, которые я очень люблю. Она мне как раз там и нужна, на углу моей улицы, и я бываю искренне огорчен, когда ее там не застаю. Но еще больше я был бы огорчен, если бы вдруг застал ее торгующей этими вкусностями в моей квартире. Зато у меня в квартире живут некоторые люди, которым здесь самое место, и их перемещение на любую другую территорию я даже предполагать не хочу. Хорошая форма отлично различает нужные временные и пространственные дистанции для размещения моих потребностей.

Хорошая форма диалогична. Это даже не столько философия, сколько физика. Для того, чтобы быть в диалоге, быть в диалогических отношениях с кем-либо, нужно суметь встретиться, увидеть другого человека. Диалогичная форма отношений устойчива, поскольку у нее как бы две ноги, две разумных и чувствительных опоры в реальности, – это две принципиально разные логики, две принципиально разные точки зрения. Диалог с другим человеком возникает, когда я изначально допускаю, что его логика рассуждений, его принцип выстраивания жизни, его ценности, его потребности – они несколько иные, другие, чем у меня. Он другой. Если я не могу увидеть другого человека, как иного, я не смогу построить с ним хороших отношений. Поскольку тогда я про него вынужден домысливать. Приписываю ему то, что ему не принадлежит, вижу в нем того, кем он не является. А любой организм крайне враждебно относится к такому. Он отторгает чуждое, отторгает инородные принципы, ценности и потребности.

А если не отторгает… Зашла к нам как-то соседка с верхнего этажа. Пожилая женщина, приехавшая из глубокого села, прожившая там всю жизнь. Добрая женщина, правда, мало видевшая разного в жизни и очень мало читавшая. А по телевизору идет какая-то глубокая драма из жизни французской аристократии второй половины 17 века. Сложные перипетии в политике при дворе короля Людовика XIV, борьба с Аугсбургской лигой… Соседка зашла то ли за солью, то ли за спичками, посмотрела в телевизор секунд 30, всхлипнула и сказала: «Так це ж про мене!». И я как-то не нашелся, что возразить… К чему это я? Плохая форма бывает хорошей, если она добросердечна, или хотя бы не настойчиво агрессивна… И тогда она уж точно хороша для того, чтобы гарантированно уйти с солью и спичками.

***

Хорошую форму, как и любую хорошую вещь, можно потерять. Лучше всего это делать двумя способами. Первый способ – это потерять способность ощущать или распознавать собственно свои потребности, свои желания. Как-то суметь быть к ним бесчувственным. Либо интроективно загонять свои потреб ности в жесткие рамки нормативности и категорий долженствования, либо конфлюентно путать свои потребности с потребностями других. Второй способ – это быть бесчувственным к переживаниям, чувствам и жизни другого человека, который с вами находится в отношениях, или вообще других людей. Если я пошел по первому варианту – это способ саморазрушительный. И душа, и тело очень мстят человеку за нечувствительность, за игнорирование собственных потребностей. Лучше всего это моделировать где-нибудь в пустыне. Попробуйте долго ходить по пустыне, игнорируя свою потребность пить. Характер и здоровье от этого очень быстро портятся. В более реальных жизненных обстоятельствах эффект не столь нагляден, но абсолютно симметричен.

Второй вариант отличается от первого лишь тем, что тут вас разрушат извне. Попробуйте достаточно долго быть в отношениях с человеком, игнорируя его чувства и переживания, и вы поймете, как сильно я здесь прав. При этом парадокс: если в этом случае рядом с вами окажутся слишком терпеливые люди – ваши разрушения будут от этого только больше и страшнее. Потому что долго терпели. А это лишь накапливает и усиливает вред. Поэтому в действительно значимых и ценных отношениях важно долго не терпеть.

Если вы достаточно внимательны и свободны для того, чтобы своевременно говорить вашему партнеру, или партнерам, про какой-либо дискомфорт в отношениях, нарушение ваших границ, – отношениям мало что угрожает. Чем раньше вы даете о себе знать верную информацию, тем прочнее форма ваших отношений, тем ее легче восстановить. Если вы слишком долго терпели дискомфорт – вы можете на гребне накопленной энергии ненароком зашибить вашего партнера. Или вернуться к первому варианту, поскольку слишком долго игнорировали собственные чувства.

Что я еще знаю про хорошую и плохую форму? Ну, допустим, знаю я достаточно много. И это может быть для наших отношений опасным, – если я, благодаря грузу этих прекрасных знаний, буду достаточно бесчувственным к тому, что здесь между нами происходит. Если я вас перегружу какими-то теоретическими выкладками, и вы почувствуете себя придавленными всей этой информацией, почувствуете себя объектами моего информирования, а не субъектами наших отношений. При том, что я искренне хотел хорошего, – это будет плохая форма отношений.

А если, в силу ли моей осмотрительности, или по счастливому стечению обстоятельств, мы расстанемся до наступления перенасыщения, если у вас еще сохранится возбуждение – то ли к данной теме, то ли ко мне, – это будет хорошая форма отношений. Поэтому мне искренне хочется надеяться, что я далеко не все рассказал про то, о чем рассказывал, что оставил у вас некоторое количество вопросов и азарта, и что вкус к нашему контакту у вас не утрачен.

А на сегодня – всё. Постарайтесь, чтобы полученные здесь сведения и возникшие вопросы помогли вам с успехом, удовольствием и пользой провести наступающий выходной день. А может и не только день…