Текст книги "Идеи и отношения"
Автор книги: Евгений Медреш
Жанр: Общая психология, Книги по психологии
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Глобализация homo: парадоксы и смысловые патологии
В начале ХХ века, в годы революции, Андрей Белый написал и издал три книги под общим названием «На перевале»: «Кризис жизни», «Кризис мысли», «Кризис культуры». Книга «Кризис слова» так и не была им закончена… Андрей Белый, конечно, не был ни психологом, ни психотерапевтом. Боюсь, многие коллеги отнесли бы его к «махровым клиентам». Но таинственные места в профессии всегда разъясняют непрофессионалы. И когда мне нужны какие-то откровения о душе, я читаю не психологов.
В начале ХХІ века – тоже ощущение кризиса. Причем точки кризиса, места излома гуманитарного ландшафта поразительно совпадают с теми, которые названы выше: слово, культура, мысль, жизнь. Человек так откровенно и беспечно заглядывал в новую, глобализованную цивилизацию, – а теперь ему неуютно от того, с каким выражением эта глобализованная цивилизация заглядывает в него.
«Биполярный мир рухнул…». Эта часто и в самых разных контекстах употребляемая фраза звучит, как эпитафия закончившейся эпохи, как «умер великий Пан» античности. И эта же фраза выдает язык, на котором уходящая эпоха осознавала и описывала себя. Это язык политиков и политологов, дипломатов, макроэкономистов и международных обозревателей. Язык государственников. Поскольку упоминаемые два полюса – это две «политические формации»: западная демократия и социалистический лагерь, рыночная конкурентная экономика и пла ново-распределительное хозяйство, США и СССР. Новую эпоху на этом языке пытаются осмысливать то как однополярную, то как многополярную. Процесс глобализации иногда и представляют в качестве процесса построения некоего деполяризованного мира.
Но ведь это вздор. Бесполярный человеческий мир, как и бесполый, существовать не может. Мир живет, пока в нем есть поляр ности. Полюса могут смещаться, дрейфовать, могут ме няться даже, но сам принцип полюсов, принцип межполюсной динамики естественно присущ этому миру. И если один из полюсов пропадает, то либо оставшийся вынужден будет расщепляться на себя и свою противоположность, либо возникает иная, новая пара полюсов.
Так устроены большие общественные системы, так устроены человеческие отношения. Наша непохожесть на другого, тем более – на некоторый усредненный идеальный образец, – это не то, с чем нужно справляться. Только в отношении к другому и взаимодействии с другим, кем бы он ни был – партнером, противником, оппонентом, собеседником, любимым, случайно встреченным – человек проявляет, обретает и не утрачивает себя. Всеобщее единство – это нечто сродни аннигиляции сущего. А пока кто-то всегда будет другим, мир жив.
Но ведь, действительно, процесс глобализации обозначил если не слом, то глубинное изменение существовавшей полярной системы. Нет больше двух пресловутых «образов жизни», двух идеологий, двух по подростковому антагонистичных социально– экономических систем. Мир стал вроде бы как одним – и от этого немножко сошел с ума, потерял систему координат, верх и низ бытия. Стал взрываться в переносном и, увы, в прямом смысле этого слова: воля и рука человеческая в последние десять лет очень активно потянулись взрывать этот мир, а мозг, как всегда, вынужден находить этому смысл и обоснование.
Пояс, самосвал и самолет террориста, смертника-убийцы, заменяют последнему атрофированную способность и утраченный смысл жить в мире, который не совпадает с его идеальными представлениями, и в котором не все согласны с ним и его идеалами. С другой стороны, борьба с террором слабо отличима от самого террора не только по методам, но и по глубинным целям. Государство одновременно является и средством защиты людей от произвола и беззакония, и мощнейшим, фактически монопольным источником произвола и беззакония, источником неустранимой опасности для людей. Существовавшая полярная система изжила себя, – и мир ХХІ века вынужден либо застрять на схемах прошлого и разбиться на два каких-то новых лагеря, например на лагерь Террора и Антитеррора, – что было бы весело, но немножко опасно и сильно глупо, – либо должен попытаться обосновать себя на некоторой иной системе полярности. И если позволить себе не избегать осознавания трагического опыта ушедшего века, – это должна быть система действительно принципиально иная, человекоцентрированная, видящая жизнь не с вершин идеологии, политики и экономики, – но с оснований мысли, слова, культуры.
***
Собственно такими культуро-ориентированными полярностями, сменяющими эпоху политико-идеологических полюсов, вполне отчетливо проявили себя две парадигмы мышления: детерминистская каузально-аналитическая, субъект-объек т ная по отношению к человеку, миру, социуму, – и диалогическая, субъект-субъектная.
Первой из этих парадигм соответствует стиль мышления и жизни, который можно назвать «препарационным». Достаточно прямая метафора этого стиля – тургеневский Базаров. В то время как его антипод, ленивый и рассредоточенный Аркадий, сибаритствовал, – Базаров работал: резал лягушек и изучал их, как объект исследования. Таким способом он пробивался к истине: то ли объективно-научной, то ли субъективно-личностной. Способ, по мнению Тургенева, крайне септический. Вторгаться путем скальпеля в живую ткань бытия не только с научно-исследовательскими, но даже и со вполне искренними человеческими побуждениями оказалось небезопасно. Вот и Базаров в итоге заразился и умер.
Препарационный стиль мышления и в гуманитарных науках эффективен и легко поддается представлению в традиционном теоретическом виде. Позитивизм, марксизм, бихевиоризм, школа «Анналов» в истории – лучшие тому подтверждения. Ключевые элементы методологии этого стиля: объект– анализ, установление причинно-следственных зависимостей, интерпретирование, детерминизм. Отношение к объекту предполагает возможность его изучения и понимания вне зависимости от его собственной воли и активности, его доступность для наших исследовательских потребностей и методов. Развитие объекта предопределено его генезисом и детерминировано наличием комплекса закономерностей, а истина по поводу изучаемого объекта достижима, единообразна и устанавливается посредством его вскрытия и истолкования.
И наконец, миссия объекта состоит в том, чтобы быть использованным.
Иная парадигма гуманитарного мышления основывается на диалоге. Здесь анализ, исследование и интерпретирование объекта, понимание его «за него» становятся недостаточны, а во многих случаях и очевидно неуместны. Диалогическое понимание, возникающее в опыте встречи, опыте взаимоотношений и взаимодействия самостоятельных субъектов бытия, обладает способностью порождать в человеке его личные, индивидуальные смыслы. Те самые смыслы, о которых Виктор Франкл говорил: «Зная «зачем» я выдержу любое «как».
Одним из таких постоянно влекущих, магнитных смыслов диалогического понимания, – наряду с уникальной, имеющей самостоятельную ценность и вкус реальностью встречи-отношений, встречи-узнавания, – остается такая сложная для обсуждения материя, как личное продвижение к истине. При этом истина, открывающаяся в действительной встрече с человека с иным и иными, всегда является личной. Индивидуальной. Объективно недоказуемой и неопровержимой. Конвенци о нальной, то есть способной изменяться и договариваться, оставаясь истинной. Похоже, что человеческой истине свойственно все человеческое…
Гуманитарное бытие одушевлено и способно само говорить о себе. И еще его невозможно расчленять и изучать под наркозом – оно от этого перестает быть, подменяется своей тенью, плоско-линейной проекцией. Гуманитарное мышление не только по предмету, но и по основаниям полярно отличается от объектно-научного. Мысль о многократно повторяемых, закономерно обусловленных и воспроизводимых событиях и предметах, индивидуальностью которых можно пренебречь, строится совершенно иначе, чем мысль об однократных феноменах и осуществлениях, весь смысл которых в их индивидуальности и неповторимости.
Символ научной эпохи: ученый, вскрывающий лягушку. Он не интересуется собственно этой лягушкой, он смотрит мимо нее. Он может дать ей имя, а может номер. Он делает диссертацию об устройстве лягушиного пищевода вообще и его интересует статистически значимая цифра лягушиного материала. А гума нитарная диалогика с большой и постоянной самоиронией, но и с не меньшей убежденностью живо интересуется именем и мнением каждой лягушки, которая осознала себя, – или хотя бы имеет надежду осознать себя, как имеющую имя и мнение.
* * *
Изломы гуманитарного ландшафта современности хорошо просматриваются в следующих трех эскизах.
Парадокс Психотерапевта: деятельность, как постгипнотическая структура
Некоторый вполне настоящий американский психотерапевт лечил офицера в годы Второй Мировой войны. Это была обычная терапия последствий травматического опыта войны обычными на то время методами – доктор погружал пациента в гипнотический транс, производил пациенту в этом состоянии соответствующие внушения, затем выводил его из транса. И пациент отправлялся жить дальше, реализуя в пробужденном, нормальном состоянии полученные под гипнозом внушения – этот феномен называется постгипнотической структурой, – даже не усомневаясь в том, что это он по собственной воле теперь так поступает, чувствует и относится.
В одну из таких терапевтических сессий психотерапевт, по какой-то причине, внушил пациенту в состоянии гипноза не вполне рациональную идею, а именно: когда он, после пробуждения пациента, щелкнет пальцами, офицер должен будет три раза промаршировать на одном месте. И когда офицер, уже выведенный из состояния гипноза, попрощался и направился к выходу, доктор щелкнул пальцами. Офицер немедленно промаршировал три раза на месте.
И в этот момент доктор остановил своего пациента.
– Минуту! Что это Вы сейчас сделали?
– А что?, – искренне удивился офицер.
– Ну, Вы сейчас несколько раз шагали на одном месте.
Офицер на долю секунды оторопел, но затем слегка покраснел и сказал: «Черт возьми, мне тут что-то попало в ботинок».
Вопрос, который заставил оторопеть самого доктора и его коллег, который, в сущности, обозначил рубеж эпох в психологии и философской антропологии звучал примерно так: «А не похожа ли вся наша психическая жизнь на этот случай? Не является ли то, что мы называем нашей сознательной деятельностью, также некоторой постгипнотической структурой?».
Как и где возникают наши потребности и мотивации? Что движет наши мысли, слова и поступки? Как мы делаем наши выборы? Каковы причины причин? Наша уверенность в рациональной и целенаправленной причинно-следственной обусловленности собственной деятельности – не является ли это различными вариациями того же ощущения, будто нам что-то попало в ботинок… «Сознательные и свободные» решения – хоть в глобальной политике, хоть в частной жизни – могут оказаться лишь специальными уловками и фантазиями интеллекта, пытающегося удержаться в контролирующей позиции по отношению к не очень-то ручной и отнюдь не плоско-линейной реальности. Которая, вопреки указаниям товарища Энгельса, не всегда дана нпм в ощущениях.
Парадокс Бахтина-Бубера: истина принципиально невместима в одно сознание
Становление и самые сокровенные особенности человеческого Я напрямую определяются тем, как этим Я воспринимается другой человек, кто для него этот другой человек – Ты или Оно…
Это Мартин Бубер сказал.
Есть неприятное предположение, что большинство людей относятся к другим людям не личностно, а функционально, по принципу: «А что мне с этого?». И вот: этот человек нужен мне для того, чтобы любить меня, а этот – для того, чтобы я его любил, тот реализует функцию моего друга, а тот – выполняет обязанности моего врага. Этот человек дает мне деньги, а для этих – я благодетель и кормилец. Тут Я, а здесь Оно, функция по отношению ко мне… И тогда все эти люди остаются не узнанными мною по настоящему, как другие люди, и во многом не узнанным собою остаюсь я сам.
Когда я способен видеть и воспринимать другого, как Ты, личностно, воспринимать его чувства, его голос и взгляд, не растворяя его в себе и не утрачивая себя в нем, – возникает некая особая реальность, особая субстанция Я–Ты отношений. Именно в таких отношениях человек парадоксальным и единственно возможным образом осознает и проявляет свою индивидуальность. Проявляет ее в том, что он чувствует, как поступает, что им движет во взаимоотношениях с другим человеком. Только во встрече и в отношениях с другим человек узнает и обретает себя. Иначе он рискует всю жизнь прожить в зеркалах собственных проекций.
Про это же сказал Михаил Бахтин: истина принципиально невместима в одно сознание.
Истина устроена так, что даже самое гениальное сознание в аналитическом (монологическом) одиночестве понять и выразить её не способно. Для того, чтобы приблизиться к истине, необходимы, по крайней мере, два сознания – встреча сознаний, разноречие сознаний. Необходим другой – и диалог с другим. Необходим собеседник, непосредственный или говорящий со мной из другого пространства и времени. Так возникает понимание – не перевод с другого языка на свой, а узнавание другого языка именно как другого, иного, нового.
Ментальный подвиг самоуглубленного аналитика – уже анахронизм, прошлое. Современное гуманитарное мышление осуществляет себя в диалоге. Монорациональное сознание, пытающееся исследовать и разъяснить истину, встречается в итоге не с истиной, а с некоторой плоской проективной фигурой, гнездящейся в бессознательном самого исследователя. Феномены расщепленного сознания – вполне понятная плата за попытки преодолеть границы монологизма.
Парадокс Пригожина: условность закономерного и закономерность случайного развития динамических систем
Иллюзии, искусственные подтасовки и схематические упрощения научного детерминизма очевиднее всего изнутри – наиболее последовательным и продвинутым служителям научного культа. «Естественнонаучное» мышление в недавнее время стало намного более естественным благодаря Илье Пригожину, лауреату Нобелевской премии по химии, бельгийскому физику с российскими корнями. Основные идеи Пригожина сформулированы в работах, сами названия которых звучат, как мантры: «Порядок из хаоса», «Философия нестабильности», «Предел уверенности».
Управляемость, прогностичность и законосоответствие, согласно Пригожину, являются лишь частными и весьма редуцированными способами презентации открытой, нестабильной, неравновесной и неконтролируемой реальности. Да и эти частные случае чаще всего есть порождения чьих-то увлеченных фантазий, подстегиваемых именно поиском закономерностей, формул счастья и любви в этом неуправляемом и необратимом мире.
Если застигнуть пытливым взглядом некоторую систему в какой-то момент ее жизни, то можно, если угодно, описать ее с помощью определенных параметрических уравнений, причинно-следственных схем, выглядящих достаточно достоверно относительно этого момента. Но уже в следующий момент времени собственные динамические процессы внутри этой системы, ее флуктуации приводят к тому, что выявленные ранее управляющие параметры больше не действуют. Период упорядоченного и, в допустимом приближении, закономерного развития системы сменяется бифуркационным периодом, когда развитие системы происходит принципиально случайно, необратимо и непрогнозируемо.
И тогда классические формулы и «законы развития» на поверку оказываются феноменами языка научного описания, – но не феноменами бытия.
Подмена сопровождения процессов развития и функционирования системы попыткой управления этими процессами ведет не к интеграции данной системы и ее упорядочению, а к дезинтеграции и хаосу. Порядок же в системе обеспечивается ее открытостью, способностью к самоосознаванию (рефлексии, распознаванию сигналов обратной связи) и правом на осуществление самостоятельных адаптивных трансформаций в любом возможном темпе и направлении.
Живые пространства и системы находятся в постоянном динамическом неравновесии, им не свойственны формульно-объективные закономерности, – зато свойственна способность к самоорганизации и спонтанному самоупорядочиванию… Идеи этого нобелевского лауреата по химии – едва ли не самые толковые идеи в контексте современного развития социальных и гуманитарных наук, дающие «золотой ключ» для понимания исторических и психологических процессов.
* * *
Это тем более замечательно, что в обозримом прошлом человек почти никогда не покидал клетку детерминистского мировосприятия. Магический детерминизм сменялся провиденциальным, провиденциальный – научным, исключающим случайность с позиций просвещенного ума и докторской степени.
Одним из столпов современного научного детерминизма был Зигмунд Фрейд, гениальный первооткрыватель динамической природы личности. Именно динамическая теория развития личности впоследствии позволила выявить мотивы и способы, из-за которых и которыми человек конструирует искусственную детерминистскую модель Вселенной. Согласно этой теории, среди конечных данностей бытия, переживание которых является предельно трудным для человека – свобода и отсутствие смысла. Отсутствие закономерности и базовой причинной обусловленности своей жизни. Отсутствие объективной результирующей идеи, оправдывающей существование.
И вот – неспособность или избыточная трудность быть в потоке реальности компенсируется стремлением контролировать поток. Но тот, кто контролирует жизнь, платит за это лишением возможности участвовать в жизни.
Восточная мудрость, равно как и западная смелость учат, что путь превыше праведности. Действительность уникальна – и потому превыше канонов и нормативов. Способность к осуществлению и переживанию своей уникальной субъектности есть ключевой момент и основа того, что можно назвать жизненным самостоянием человека. Самого праведного, в сущности, из всех возможных для него путей.
* * *
Огосударствленный и механизированный современный социум на это отвечает глобализацией. Глобализация – это реакция современного социума на попытки и практику жизненного самостояния человека, на его стремление к установлению собственных личных взаимоотношений с истиной. По добно тому, как обволакивающая перламутровая слизь – это реакция раковины на попавшую в нее песчинку. И что одному – жемчужина, другому – болезненная опухоль.
Воля и жизненные смыслы отдельного человека расходятся принципиально с волей и жизненными смыслами глобализующихся (а чуть точнее – глобализуемых) социальных систем. Они про разное живут. Их интересы и ценности совершенно различны. Уникальной, собственно его и образующей потребностью для человека есть потребность осуществить себя как личность, проявить и сохранить свою индивидуальность. Об щес тво реагирует на эту потребность личности с дружелюбием бетонной стены по отношению к теннисному мячу. Тут всё симметрично: чем более глобализованно общество – тем меньше должен значить и мочь индивидуальный человек.
Государство естественно заинтересовано в перманентной организации кризисов и поддержании сложных конфликтов, чтобы сохранять и увеличивать зависимость от себя и свое влияние. Глобализованный мир искренне и в основном беззлобно не заинтересован в выживании вида Homo sapiens. Ему определено мутировать в вид Homo electivus (человек электоральный), или даже в Homo taxarum (человек, обложенный налогом).
Одна из основных проблем в этом мире – проблема искажения истины. Но из подобной констатации могут следовать совершенно различные выводы. Например: есть кто-то, кто намеренно искажает истину. Или: искажение истины есть признак наличия в этом месте жизни, – точно так же, как преломление луча света есть признак наличия в этом месте плотной среды.
Залогом крепости социумов, устойчивых общественных институтов всегда была их способность подчинять отдельного человека некоторой идеологеме, общей коллективной истине. К исходу ХХ века обнаружилась уязвимость, недолговечность и конвенциональность всех безусловных истин. В этот драматический момент часть земного народа стадами потянулась назад, в пещеры фундаментализма и догматов о непогрешимости непогрешимого. А другая часть продолжила свой путь вперед – но практически поодиночке.
Общая, коллективная истина в ХХІ веке утрачивает свои очертания, способы воздействия и самый смысл для отдельного человека. Большие, взаимоувязанные, последовательные, рационально-саго образные формы осмысления бытия сменяются смыс ловыми репликами. Борхес, Жванецкий, Тарантино… Человек оказывается перед выбором: либо пробиваться к своей собственной личной истине, либо игнорировать истину вообще.
Но общественные институты – хоть на Западе, хоть на Востоке – вязки и традиционны, как традиционная баварская (она же сибирская, она же кашмирская) деревня. И вот – общество ХХІ века подчиняет человека не истине, а процедуре.
Стержневыми для современного «западного», прогрессивного общества являются классические демократические процедуры, сделавшие человека лично независимым и суверенным источником власти и права в своей стране. С ними-то и происходят весьма впечатляющие метаморфозы.
В сущности, развитие демократических институтов и процедур идет к тому, что отдельный голос отдельного представителя демоса становится всё менее значим и менее влиятелен, всё легче его сделать, сфабриковать. Глобализованная демократия напоминает генетически модифицированные продукты: извне очень даже натурально выглядящие продукты, изнутри оказываются никому неведомо чем. И сами себя несказанно удивляют.
Даже в таком институте, как выборы, общество теперь в действительности ожидает от человека не столько его голосования, сколько формального участия в проценте посетивших избирательный участок, демонстрации внешней лояльности. Само по себе изъявление мнения голосующих уже практически не оказывает влияния на способы осуществления власти и пути развития общества.
Голос человека теперь может что-либо, только если он попал в резонанс с соответствующими ресурсодержащими сферами. Идеальная конструкция, выраженная Солженициным: «Одно слово правды весь мир перетянет», – сейчас не актуальна. Слово правды сейчас не решит ничего абсолютно. Истины делятся на две категории – сомнительные и банальные. И слово правды утратило силу.
Было или не было в Ираке оружие массового уничтожения? А какая разница! Для одних даже если и было, а для других даже если и не было – но и для тех, и для других это ровным счетом ничего не значит. Хоть и по диаметрально противоположным основаниям.
В глобализованном мире информации, новостям, сведениям более не разрешено жить в природных условиях: они продуцируются, идеологически модулируются, фасуются и продаются в специальных аккредитованных информационных супер маркетах. Неконтролируемая торговля и обмен неочищенной информацией с рук обесценивается и запрещается под различными санитарно-экономическими предлогами. В результате столь же заманчивых, сколь и бесполезных попыток реализовать подобную систему, человечество оказалось в ситуации разнонаправленного, иногда осмысленно-манипулятивного, а иногда и просто параноидального информационно-аналитического фантазирования. Феномен академика Фомен ко с его «новой глобальной хронологией» выскочил на этом самом месте.
Информационное поле и самосознание глобализованного социума в такой степени размыты спецэффектами и компьютерной графикой, что хвост уже не вертит собакой (намек на пророческий фильм Барри Левинсона): хвост глубоко убежден и настаивает на том, что он и есть собака!
***
Социум ближайшего будущего рискует оказаться непрочным, неустойчивым на своем основном, элементарном уровне. Поскольку сковывает, обездвиживает и, по сути, истощает личность, шаблонизируя возможности и способы ее осуществления.
Личность, конечно же, сопротивляется. Среди патологических защит наиболее характерны тоталитарные секты и культы «новой эры», трагически пародирующие узловые пункты современного общественного развития. Среди менее очевидных (поскольку – непатологических) защитных реакций личности: изменение смысловых и мотивационных оснований деятельности, смена «типов рационального действия», что было обозначено в исследованиях Макса Вебера.
Наиболее «понятной» и даже «нормально-идеальной» социальной деятельностью – во всяком случае, для человека первой половины ХХ века – являлась, по определению М. Вебера, целерациональная деятельность. Человек имеет перед собой некоторую достаточно ясно осознаваемую им цель – и осуществляет некоторые более или менее адекватные действия для ее достижения.
Подобный тип деятельности является органичным и относительно продуктивным для не очень осознающего себя, несамостоятельного или попросту подневольного человека, цели для которого поставляются извне: его хозяином, клановым начальством, общинными нормами и предписаниями. Такому человеку не нужно заботиться ни о собственном осмысленном целеполагании, ни даже об отрефлексировании и проверке на совмесɬимость с собою достигаемых им целей.
Цели, которые ставит передо мной кто-то другой или которые я ставлю перед собой как другой, без осознания их происхождения и критики, тем и характерны, что они не могут быть мною ни отменены, ни усомнены. И жизнь моя всегда будет заполнена либо их реализацией, либо ожиданием дальнейших указаний.
Для свободного и самоосознающего человека целерациональная деятельность малопригодна и чревата разрушительными кризисами. К примеру, ставит человек перед собой задачу создать собственую фирму. И если задача именно такова, и человек ее выполнил, то что дальше? А дальше человек либо традиционным и безошибочным способом утрачивает собственную спонтанность, независимость, проактивность, то есть во многом утрачивает себя, и созданная им фирма сама превращается в постановщика целей для своего создателя, – либо ему приходится сталкиваться с проблемой «целевых тупиков», проблемой переформулирования, переоценки, ревизии собственных целей. Можно представить себе ужас человека, дейсɬвующего целерационально и в то же время признающего в отношении себя свободу и отсутствие управляющих внешних смыслов, когда он понимает что дела его уже закончены, а жизнь – еще нет.
В условиях нашего «дивного нового мира» действительно осмысленной, то есть позволяющей питать собственную жизнь собственным смыслом, для современного человека является ценностно-рациональная, а уж совсем точно – чувственно– рациональная деятельность. Явно не цели мотивируют человека к ответственным и произвольным поступкам и действиям: это могут быть либо ценности и убеждения, либо потребность быть идентичным со своими чувствами. Цели у человека располагаются там же, где одежда, обувь, зонтики и дорожные сумки, а чувства – там, где живет его Я.
Поиск и выстраивание своей уникальной жизненной самоидентичности – это и есть человеческое измерение, гуманитарный вектор эпохи глобализации. Попытки превратить жизнь в средство для достижения целей или в набор каузальных социальных процедур очень травматичны и совершенно неэффективны. Жизнь просто не готова принять подобный расклад…
Когда новый игрок выбегает из раздевалки на зеленое игровое поле, то все, абсолютно все – зрители, судьи, соперники, партнеры – в отношении него заинтересованы в одном: чтобы он усвоил и хорошо воспроизводил технические приемы и правила игры, чтобы он служил и соответствовал. И чем более глобализованным становится чемпионат, чем больше там появляется условий и норм, – тем труднее игроку испытывать радость от самой игры, тем больше она становится для него Оно. И тем более трудным, но и более существенным, становится могущий возникнуть у этого игрока (и только у него самого, всем другим он лишь будет мешать) вопрос:
– А во что это, собственно, я тут играю?..
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.