Текст книги "Монах"

Алена скинула с себя сарафан и осталась в одной нижней юбке, потом сняла и ее. Даже в неверном свете костра она была прекрасна – действительно, ее тело мало чем отличалось от тела убитой кикиморы, только грудь поменьше да бедра чуть полнее – но от этого ничуть не менее соблазнительные.

Федор впился глазами в Алену, от неожиданности даже охрип и изменившимся голосом сказал:

– Не надо. Ты прекрасна, да, я понимаю толк в женщинах, но я не такой подлец, чтобы воспользоваться твоим телом вот так, в уплату. Иди-ка лучше выстирай одежку, вымойся – а то и правда пахнет от тебя дурно. Возьми там у меня в фургоне рубаху, штаны, сапоги… правда, они тебе не пойдут по размеру, но ничего, на время сойдут, переоденься, а сарафан с юбкой вывеси посушиться. Заберем тебя, да, обещаю. Поедешь с нами, будешь работать – готовить, ухаживать за лошадьми, все что мы делаем, то и ты будешь делать. Доедем до города, там что-нибудь придумаем, как тебя пристроить, с нами ехать нельзя – опасно. Рассказывать тебе ничего не буду, это не твое дело. Но жизнь твою постараемся устроить – слово даю. Иди.

Алена смущенно кивнула, стесняясь, натянула сарафан и полезла в фургон искать одежду. Через десять минут на краю болота послышался плеск – новый член экипажа смывал с себя засохшую грязь.

Федор усмехнулся в усы и обратился к бесчувственному товарищу:

– Видишь, Андрюха, как дурно ты на меня влияешь? Такая красотка – ни один мужик бы не устоял, а все ты! Нет бы мне утащить ее в кусты и заставить извиваться от страсти – а я играю в благородство! Сейчас ты бы сказал, что и без тебя я не стал бы пользоваться слабостью несчастной женщины… возможно… кто знает? Ну уж больно хороша! Ты-то вон повалялся под красоткой, так что она в страсти тебе всю спину ободрала, до костей, понимаешь! А я вот теряюсь! Ладно, что там у тебя?

Федор опять пощупал шею раненого – показалось ему или нет, но пульс стал немного ровнее… а может, действительно показалось.

Вот только не понравилось то, что шея была очень, очень горячей, раненого лихорадило так, что того и гляди кровь свернется… фигурально выражаясь. Лицо было красным – различимо даже в полумраке. Федор нахмурился и осторожно накрыл Андрея одеялом, отогнав вьющихся комаров.

На удивление, несмотря на близость болота, комаров было довольно мало, отметил себе солдат – возможно, костер отгонял их дымом, а может, просто место открытое и продуваемое.

Выбросив из головы комаров, Федор полез в фургон, забыв про спящую там девочку, и чуть не наступил на нее. Тихо выругался, осторожно достал столик и стулья, вино, вылез из повозки и расставил мебель у костра. Вытряс продуктовые запасы – выложил кусок мяса, черствый хлеб, кинжалом нарезал, как мог, следя за тем, чтобы не поцарапать стол, он ему очень нравился, остался еще от отца. Лакированное дерево было искусно соединено медными петлями так, что в сложенном состоянии стол занимал очень мало места, становясь плоской доской, которую можно было уложить на дно фургона. То же самое и стульчики – раскладные, могут выдержать не только хрупкое женское создание, но и таких здоровых мужиков, как Федор и Андрей.

Сзади послышались легкие шаги, и Федор сказал:

– Найди там в фургоне стаканы – забыл взять, и садись за стол, вечерять будем. Ты вино пьешь?

– Нет. Если только немного…

– Давай тебе разбавим водой – да, наверное, и я разбавлю, а то мой друг все меня ругает за пьянство. Я и правда что-то лишнего пью последние годы, надо кончать с этим делом. Нашла? Молодец. Давай жуй – утром без завтрака поедем. Я вот что думаю – не будем мы ни в какие трактиры заезжать, черт с ними, дотерпим до города. Остается двадцать верст – четыре часа езды… забыл! Вот что, отложи кусок хлеба и мяса девчонке – она-то терпеть не может без еды, ну а мы с тобой потерпим, да?

– Конечно. – Алена благодарно кивнула и убрала в чистую тряпицу кусок мяса с ладонь и кусок хлеба, потом уселась, глядя в огонь и отвернувшись от стола.

– Эй, ты чего, мать твою за ногу! Ну-ка жри давай! – рассердился Федор. – Свою долю, типа, дочери отдала? Так бы и врезал тебе! Ешь, говорю! Хватит нам – заморим червячка, и все, ночью все равно спать надо, а не жрать! И вина хватани все-таки, разбавь водой и пей – легче будет, нервы отпустит.

– Боюсь вино пить, – несмело ответила Алена, – на голодный желудок, да после этой всей… опьянею.

– Пару глотков – ничего не будет. Доедай, пей и марш в фургон, а я с Андрюхой останусь. Давай-давай, а то девчонка проснется, перепугается, она ведь помнит только, что ее похитили, может крепко напугаться.

Алена ушла в фургон, а Федор улегся рядом с другом, глядя на языки костра.

В голову лезли всякие гадкие мысли. Например – что будет с Андреем, если он выживет? Он ведь наверняка заразился от кикиморы – его раны были буквально залиты ее кровью. Это стопроцентная гарантия заражения. И что дальше? Ну вот превратится он в кровожадного монстра, и что тогда? Неужели и правда он не сможет сдержать свою убийственную натуру? Ведь и когда он был якобы обычным человеком, более страшного бойца Федор не видал – он не ярился, не пускал пену и слюни, не орал для поднятия боевого духа, а спокойно убивал.

А если к этому присоединится жажда крови, жажда убийства, а более всего – невероятная скорость, сила, реакция, регенерация кикиморы? Кто сможет с ним совладать? А если в момент «озверения» радом окажется некий усатый друг? Куда только усы полетят… Ну друг-то ладно – а если посторонние, совершенно невинные люди? Ох, Андрей, задал ты мне задачку! Что делать, а? Ну что делать?! Может, отрезать ему голову, пока он без сознания? Р-раз – и нет проблемы! А как он будет жить с мыслью, что убил беспомощного друга? Зачем тогда он его вообще лечил? Ну лечил-то по инерции – друг в беде, раненый, а сейчас вот задумался – а может, зря он мучается? А если выживет – скажет ли он спасибо за то, что дал ему превратиться в дикого зверя?

Федор поднялся с одеяла, наклонился над Андреем, вынул кинжал, попробовал на остроту его лезвие и застыл как изваяние – внешне спокойный, а внутри раздираемый противоречивыми мыслями и сомнениями. Вдруг резко отбросил кинжал, и тот воткнулся в землю, уйдя в заросший плотной травяной порослью дерн более чем до половины.

– Нет, не могу! – Федор закрыл лицо руками.

Дрожащий в лихорадке Андрей что-то пробормотал на неизвестном языке – вроде напоминающем местный, но непонятном. Федор взял свое одеяло и накрыл дрожащего друга.

– Тепло сегодня, да и костер… Перебьюсь.

Он лег на спину, устремив взгляд в звездное небо. Ему было грустно и хорошо – за последние годы впервые он находился в компании людей, которым мог доверять и с кем ему хотелось быть рядом… «Увы, все так иллюзорно, – подумал он, – но буду жить этим днем, брать все хорошее, что могу, а там будь что будет».

Вскоре веки его стали смыкаться, и Федор заснул тяжелым, тревожным сном.

Глава 8

Всю ночь Федор время от времени вскакивал, подходил к раненому, щупал лоб, смотрел на его раны – кровь уже не сочилась, но Андрей был горячий, как печка. Пульс его то частил, то стучал медленно, как будто сердце замирало и норовило остановиться.

Уже под утро Федор снова уснул и проснулся, когда его ноздрей коснулся запах дыма, – рядом горел костер, а на нем в сковороде жарилась яичница, великолепно шкварча и разбрасывая брызги жира.

Он поморгал, посмотрел на хлопочущую у костра Алену и спросил:

– Откуда яйца-то взяла?

– Сходила на болото, поискала утиные гнезда. Жаль, конечно, разорять было, но есть-то хочется. А свиной жир у тебя нашла, в фургоне. Садись, позавтракаем! Настене я отложила, так что это все нам с тобой. Как там Андрей?

– Живой Андрей… пока живой…

Алена кивнула и, нахмурившись, сказала:

– Я видела, как ты стоял над ним с кинжалом. Боишься, да? И я боюсь. Не за себя, за Настену боюсь. Одного раза мне хватило.

– Это мои проблемы, – угрюмо отозвался Федор, присаживаясь к костру и снимая с камней сковороду с яичницей. – Приедем в город, иди куда хочешь, раз боишься. Я тебя не удерживаю. Обещал помочь – помогу, денег дам на обзаведение. Заработаешь – отдашь когда-нибудь, не отдашь – демон с ними.

– Федь, не обижайся, а? Я за всех нас боюсь, и его жалко ужасно… могла бы – я бы никого не звала, сама бы убила эту тварь!

Алена тихонько заплакала, а у Федора сжалось сердце – женские слезы страшное оружие…

– Ну ладно, чего ты разнюнилась! Придумаем чего-нибудь… положим его в отдельную комнату, посмотрим, что с ним будет, не бойся. Я вас с Настеной в обиду не дам, вы же как-никак уже почти родня! – Он усмехнулся и пошевелил палкой угли костра. – Кончились ваши несчастья, не плачь.

Алена порывисто поднялась, обняла Федора и зарыдала ему в плечо, орошая рубаху горячими слезами.

– Спасибо тебе! Спасибо! Век тебе благодарна буду, пока жива! Спасибо!

– Ну-ну, перестань. – Федор смущенно похлопал женщину по спине и осторожно отстранил от себя. – Вон, промочила всего насквозь. Утри слезы! – Он протянул руку и тыльной стороной мозолистой широкой ладони осторожно вытер влагу с ее глаз и щек. – Давай-ка собираться, да надо будет грузить Андрея. Девчонку подымай – покормить надо, и в дорогу. Уходить отсюда пора, ты не допускаешь, что староста может прислать сюда людей, чтобы посмотреть, что там с его дочерью? Без Андрея я могу и не справиться…

– Да-да, конечно, сейчас разбужу! – Алена побежала к фургону, и оттуда послышался ее голос: – Дочка, вставай! Вставай! Завтракать будем! Ох ты… потягушки! Идем скорее, умоешься, пописаешь и кушать будешь. Пошли, пошли!

Через несколько минут Алена появилась из-за борта повозки, вылезла из фургона и приняла на руки девочку.

Это было прелестнейшее создание – с кудряшками, с пухлым розовым лицом, чистенькая и красивая, как с картинки в детской книжке.

Федор усмехнулся: «Мамкина радость… и папкина – тоже. Я бы не отказался, чтобы у меня была такая дочь… Хм… чего это я? Старый холостяк, потянуло в семейное гнездышко? Старею, однако, размяк…»

– Мама, а где мы? Мне снилось, что собачка меня унесла… А кто этот дядя?

– Тсс… это хороший дядя, дядя Федор его звать. Он нас на лошадках покатает! Хочешь на лошадках покататься?

– Хочу… а еще писать хочу!

Федор усмехнулся в усы и пошел ловить лошадей, бросив на ходу:

– Завтракайте и собирайте тут все. Сейчас уезжаем.

Лошади разбрелись далеко друг от друга по лугу и совершенно не желали вновь залезать в упряжку, поэтому вскоре воздух огласился крепкой руганью, впрочем, Федор тут же вспомнил о присутствии маленького существа в сарафанчике и прикусил язык – негоже девчонке в таком возрасте узнавать название частей тела и процессов, происходящих со взрослыми и некоторыми упрямыми животинами из породы лошадиных шлюх!

Наконец лошади были запряжены, вещи уложены – в фургоне расчистили место для Андрея, выстелив одеялами дно повозки.

Федор озабоченно посмотрел на друга – как бы раны не открылись, перетащить его в фургон безболезненно и без последствий вряд ли удастся. Федор не был слабаком, но одно дело поднять груз – мешок или бочку весом восемьдесят килограммов, и другое – больного человека, который не держится на ногах, да еще и хрупок, как стекло, со своими ранами, в любой момент норовящими открыться.

– Давай так, Алена: я беру его за плечи, а ты за ноги, доносим до фургона, я перехватываю, а ты залезай в повозку и принимай его там. Перевалим на дно, ну а потом уже уложим как следует. Поняла?

– Ага! Ты не бойся, я сильная! Видишь, какие мышцы! Еще и с мужиками поспорю в силе! – Алена согнула руку в локте и показала, какие у нее «здоровенные» мускулы.

Федор ухмыльнулся. Нравилась ему эта баба – ни нытья, ни соплей, решительная, умелая, здравомыслящая, да притом красавица – ну не мечта ли мужика?

При свете он хорошо ее рассмотрел – вчера-то было некогда. Алена уже переоделась в свой простенький сарафан, сидевший на ней так, как будто он был не обычной деревенской одеждой, а платьем от лучших портных, – твердая грудь, не испорченная даже кормлением ребенка, рвала сарафан впереди, а сзади упругие бедра распирали простенькую одежду, невольно притягивая взгляд Федора, хотя он честно пытался его отвести.

«Не зря к ней все время пытались приставать в деревне!» – усмехнулся Федор и, отбросив лишние мысли, сосредоточился на погрузке раненого.

Он и Алена с трудом подняли потяжелевшего Андрея – почему-то люди в бессознательном состоянии или мертвые становятся необычайно тяжелыми, как будто из них уходит душа, наделяющая тело жизнью, легкостью.

Федор напрасно опасался, что раны Андрея откроются – наложенные им накануне швы хорошо держали края ран, выступившие кое-где капельки сукровицы не в счет. «Хорошая работа, – с удовольствием подумал он. – Я бы мог быть военным лекарем – эти коновалы отличаются от меня только тем, что меньше могут выпить, а так я не хуже них обрабатываю раны. Вот стану хилым, открою лекарский пункт и буду зарабатывать вправлением костей и зашиванием ран!»

Приняв на себя весь вес раненого, он крякнул от натуги, но удержал его тело, напрягшись, приподнял и положил на край повозки.

– Придержи, Ален, щас я!

Запрыгнул в повозку, и вскоре Андрей лежал в глубине фургона, накрытый одеялами, а еще через пять минут они уже ехали по лесной дороге, уворачиваясь от нависающих еловых лап.

«Как бы брезент не порвать! – с неудовольствием подумал Федор и подстегнул лошадей, ходко бегущих после отдыха на жирных луговых травах. – Если все пойдет нормально, после обеда будем в городе.

– Нравятся лошадки? Видишь как – цок-цок-цок – бегут! Лошадки! Дядя Федор правит, и бегу-у-ут лошадки!

Алена, сидя на облучке рядом с Федором, ворковала с дочерью, прижав ее к себе и счастливыми глазами глядя на проплывающий лес, дорогу, бегущую под колеса фургона, и вдыхая крепкий запах конского пота, идущий от сытых, здоровых лошадей. Конь слева, мерин по кличке Сивый, опасливо покосился глазом на Федора и запрядал ушами, когда тот показал ему хлыст:

– Видишь? Видишь, скотина? По тебе плачет! Будешь живот надувать? Будешь нога за ногу ходить? У-у-у… скотина!

Алена фыркнула:

– Думаешь, он тебя понимает?

– А то! – рассмеялся Федор. – Видала, как ушами водит? Знает, скотина, что хулиганил! Ленивая животина!

– Не ругайся на лошадку! – возмутилась Настена. – Нельзя на лошадку ругаться, она хорошая!

– Ладно, не буду, – усмехнулся Федор, и вдруг улыбка сползла с его лица. – Алена, прячь девочку. Нас встречают.

Он придержал лошадей и пристально посмотрел вперед – навстречу им ехали верховые, четверо или пятеро, и Федор застонал про себя: «Ну как Андрюхи не хватает! Мы бы с ним сейчас их враз расчихвостили! Так, без паники! Это, скорее всего, не профессиональные военные, а какие-то крестьяне, а я не селянин, а старый вояка, до которого им как до неба пешком! Моя сабля тут, Андрюхина тоже рядом – хрен вам, глубоко неуважаемые, не возьмете!»

– Алена, на всякий случай уложи Настену на пол, бери лук и иди сюда. Без команды не стреляй. Поняла?

– Поняла! – Плотно сжав губы, она решительно потянула лук и приготовила колчан со стрелами.

– Я буду разговаривать. Ты молчи. Узнаешь кого-нибудь из них? Впрочем, чего я спрашиваю, морду старосты за версту видать. Готовься!

Всадники подъехали на расстояние десяти метров от фургона и остановились, Федор тоже придержал лошадей и громко спросил:

– Чего хотели? Уступите дорогу, нам некогда!

– Вы убийцы! Вы убили мою дочь, и вы должны за это ответить! – Старосту перекосило от злости, и его благообразное лицо превратилось в подобие маски «ярость».

– Ну подайте на нас жалобу в суд, – усмехнулся Федор. – По какому праву вы занимаетесь самоуправством?

– А у нас нет суда! Я решаю, жить вам или нет! Я и мои люди! Выходи сюда, преступник! Пора ответ держать!

– Ой, как громко и важно сказал! А может, тебе пора ответ держать, придурок ты этакий? – Федор шепнул Алене: – Сейчас я выскочу, а ты сразу вали старосту, только не промахнись, у нас нет права на промахи, за тобой дочь!

– Не промахнусь, – ледяным голосом сказала Алена, сжимая лук твердой рукой.

Федор как-то сразу поверил – не промахнется! – и соскочил с фургона, держа в руках по сабле.

– Давай!

Хлопнула спущенная тетива, и староста повис в седле, запутавшись одной ногой в стремени – лошадь спокойно пошла по дороге, косясь на мертвый груз глазом и прядая ушами.

Остальные уже спешились и были готовы к бою – с коня бить саблей было нельзя, так как замахнуться не давали низко нависающие ветви деревьев. Увидев падение своего предводителя, его люди бросились к фургону и оказались как раз к лицом к лицу с Федором.

Да, он был исключительным фехтовальщиком, но их было четверо! Алена уже не могла ему помочь – он находился как раз на траектории выстрела, можно было задеть его случайной стрелой, так что отдуваться приходилось самому.

Тяжелые сабли мелькали в руках Федора, создавая перед ним вихрь смертоносных клинков, и некоторое время никто из нападавших не решался перейти границу этой стальной стены, затем двое все-таки рискнули и прыгнули вперед. Сталь скрестилась со сталью, отлетела длинная желтая искра.

Сталь выдержала, и вот уже один из нападавших отскочил, зажимая рукой плечо – между его пальцами сочилась кровь, но Федору некогда было смотреть на раненого, он бился с тремя оставшимися и с трудом сдерживал их натиск. Эти трое были довольно опытными бойцами – видимо наемниками – и, вооруженные саблями и кинжалами, работали ими уверенно и резво. Федор прикинул ситуацию и предложил между ударами:

– Остановимся, поговорим? Вы же профессионалы, давайте обсудим ситуацию.

– Хорошо. Стоп, ребята! Что предлагаешь, вояка? – Высокий наемник воткнул саблю в землю и оперся на нее, отставив одну ногу, остальные последовали его примеру и с ожиданием посмотрели на Федора.

– Ваш наниматель мертв, я к вам претензий не имею, вы убедились, что меня так просто не взять и кто-то из вас тут поляжет, зачем вам это надо? Вы получили плату. А если не получили – вон лежит ваш бывший наниматель, деньги точно при нем, какой смысл тратить время и рисковать, когда можно получить все и не трудиться?

– Понимаешь, какая штука, солдат… ты же солдат? Выправку и умение не замаскируешь, – усмехнулся высокий. – Кроме платы нам обещана женщина, ну и фургон ваш денег стоит… жив наниматель или нет, большого значения теперь не имеет. Прости, ничего личного – работа такая. Теперь, если это все, что ты хотел нам сказать, продолжим!

– Ну что же, продолжим! – Пригнувшись, Федор увернулся от направленного в голову удара и подсек ноги одного из противников, второй свалился через него и был зарублен сверху, ударом через шею, наискосок.

– Ты хорош! А ну-ка вот это попробуй! – Главарь левой рукой метнул кинжал, и, пока Федор отбивал его клинком сабли, направил удар ему по ногам и зацепил кончиком лезвия выше колена – штанина сразу набухла кровью. Федор обеспокоился – если истечет кровью, ослабеет, вот тогда и правда конец. Надо завершать бой как можно быстрее, невзирая на мелкие ранения! И он, будто подстегнутый хворостиной, бросился в бой, ускорив движения до максимума – давно он не работал с таким проворством, с тех самых пор, когда выступал на соревнованиях по фехтованию.

Теперь уже наемники, стерев с лиц улыбки, с трудом отбивались от его наскоков. Минуты через две в воздухе свистнула стрела и воткнулась в плечо противнику Федора. Тот опустил оружие, и Федор, не преминув этим воспользоваться, плавным движением рассек ему ребра, а другой рукой воткнул саблю в живот, окрасив ее кровью.

Еще один напор – главарь упал с рассеченной головой, а оставшийся в живых, тот, кому Федор первому разрубил плечо, бросился бежать, петляя как заяц.

Федор протянул руку к фургону:

– Дай лук!

Алена подала, Федор долго выцеливал бегущего, угадывая, куда тот побежит в следующий момент, и вот стрела ушла вперед, пронзив спину беглеца.

«Болван! – подумал Федор. – Надо было в лес бежать, а он по дороге рванул. Идиот или растерялся со страху!»

– Ален, иди сюда, помоги мне, ногу слегка зацепили!

Она ахнула:

– Какое там слегка! Кровь вон течет ручьем! Давай скорее, я перевяжу!

Минут двадцать ушло на перевязку, Федор сменил располосованные и пропитанные кровью штаны и пошел обшаривать трупы.

Действительно, на трупе старосты нашелся мешочек с сотней золотых, на наемниках денег было маловато, как и украшений, – так, горсточка медяков и серебра, видать, их дела в последнее время шли не очень хорошо, то-то они так уцепились за этот заказ и не хотели от него отказаться.

Минут пятнадцать ушло на то, чтобы оттащить трупы в лес и сбросить в овражек, – когда их найдут, Федор со товарищи будут далеко от этих мест.

Федор поймал двух лошадей наемников – остальные убежали в лес, и искать их не было ни времени, ни желания, привязал к задку фургона, оружие собрал и положил в повозку, подумав, что этак скоро они будут зарабатывать ограблениями грабителей – вполне пристойное и выгодное занятие, как оказалось. Вот только немного хлопотное и болезненное…

Через час они пылили по тракту, направляя лошадей к городу Ураку.

Урак встретил их сонным покоем провинциального городишки, в котором люди никуда не торопились и считали, что лучше отложить на послезавтра то, что можно сделать завтра, а еще лучше повременить с делом на недельку, купить кувшин вина, жареную курицу и посидеть за столом в хорошей компании – проблема и рассосется сама собой! Впрочем, он ничем не отличался от остальных городков, разве что был поменьше размером, чем тот же Нарск.

Они медленно втащились во двор заезжей, где уже стояло несколько купеческих фургонов под охраной угрюмых сторожей, оставленных хозяевами во дворе и лишенных удовольствия пропустить пару-тройку кружек пива.

Под неприязненными взглядами этих адептов охранного бизнеса Федор втянулся под навес и, выбравшись из фургона, покричал конюха, вяло ковырявшегося в стойлах лошадей:

– Эй, малый, прими лошадей! Да покорми их хорошенько овсом!

– Три медяка за четыре лепешки овса. Будете брать?

– Буду, давай быстрее! Мы хотим пообедать, а если провозимся тут еще полчаса, околеем с голоду! На вот тебе для ускорения! – Федор кинул конюху серебреник и добавил: – Пойди скажи, что нам нужно две комнаты, а еще вызови лекаря, надо моего товарища осмотреть – упал с лошади. Сдачу оставь себе. Алена, идите с Настеной в трактир, я скоро приду.

Пока конюх распрягал лошадей и отводил их в стойла, Федор размышлял, что делать. Как доставить Андрея в комнату так, чтобы не привлечь ненужного внимания? А может, не стоило лекаря вызывать?

Он залез в фургон и пощупал у товарища пульс – как ни странно, пульс был четким, насыщенным, ровным, не то что несколько часов назад. Федор облегченно вздохнул – что бы ни было дальше, но пока что Андрею ничего не грозит, жить будет. Впрочем, на его раны смотреть без содрогания было нельзя – багровые полосы иссекли всю спину, левая сторона лица слегка раздулась и покраснела.

«Ну что, что делать? Ехать дальше? Кстати, Алену нельзя тут оставлять, особенно после того, как мы убили старосту с наемниками – если пойдут по цепочке, узнают, куда они поехали, сопоставят… а этот город находится всего в двадцати верстах от Харабова. Приедет кто-нибудь в город, встретит Алену… и понеслось. Могут стукануть в стражу, те рады стараться уцепиться за что-нибудь, что может дать прибыль, ее арестуют и…» – Дальше он не хотел додумывать. Судьба Алены с Настеной уже не была ему безразлична.

Федор уже вылезал из фургона, когда услышал стон и хриплый шепот:

– Федь, ты где?

Федор не поверил своим ушам:

– Андрюха, очнулся?!

– Не дождетесь… – сказал Андрей клекочущим хриплым голосом и спросил: – Женщина жива? Ребенок?

– Алена с Настеной? Живы, живы… я в трактир их отправил посидеть, сейчас дождусь, когда конюх придет, и надо уже тебя переводить в комнату, не в фургоне же ночевать!

– Ох, Федь, в горле пересохло… видать, крови много потерял… я там… это… не превратился в монстра какого-нибудь? Не оброс шерстью?

– Пока нет… Еще рано, хотя обычно проявляется в течение первых суток. Что делать-то будем, Андрюх? Если ты станешь кикиморой? Или кикимором… Тьфу! В общем, таким чудовищем, как та баба?

– Я всю жизнь, вернее, большую ее часть был чудовищем, мне не привыкать. Не бойся, если я буду терять контроль, то уйду, вас не трону. Я же не эта баба с голыми сиськами… а согласись, она была хороша, эта кикимора! – Из сумрака фургона послышался смешок, сменившийся хриплым кашлем.

– Эй, Андрюха, ты ли это говоришь?! – удивленно воскликнул Федор. – Стоило тебя покусать голой бабе, так ты сразу и пустился во все тяжкие?

– Да уж… в моем состоянии только и пускаться. Дай мне попить, что ли, изверг!

– Да, извини, сейчас! Но только вино с водой, больше ничего нет.

– Что есть, то и давай… печет в груди, просто терпения нет.

Федор налил в кувшин из бутылей и бочонка, и больной жадно стал заглатывать жидкость, несмотря на то что она текла у него по груди и капала на днище повозки.

– Уф! Уже легче! – Андрей вытер с подбородка и груди лужицы розовой пахучей жидкости и протянул руку Федору. – Помоги мне сесть, что-то я обессилел… – С помощью друга он поднялся и, тяжело дыша, прислонился к борту фургона. – Знаешь, мне странные сны снились, пока я лежал в забытьи. То снилось, что я бегу на войне, спасаюсь от врагов, то снилось, что я волк и несусь, несусь по лесу, загоняя свою добычу… да так все ясно, четко, как будто наяву!

– Вот оно, началось! – угрюмо проронил Федор. – Ты уж того… постарайся нас не сожрать, ладно?

– Постараюсь, – хмыкнул Андрей и замолчал, а через пару минут попросил: – Надень на меня рубаху да пошли в трактир, что ли! Я есть хочу страшно, и все тело зудит, как будто у меня под кожей стадо муравьев бегает!

– Ну-ка, посмотрим, что там у тебя на спине… ничего себе! Андрюх, да на тебе заживает, как на… хм… м-да. Вот она, причина-то – у кикимор все заживает молниеносно, видимо, ее кровь тебя залечила, да и то, что из крови перешло в твое тело, начало работать. Теперь тебя убить очень, очень трудно!

– Слушай, Федор, я одного не пойму – если кикимора боится серебра и ее убивают серебряным оружием, почему я могу касаться серебряного крестика, и мне ничего за это нет?

– Да чего тут объяснять! Брехня, видать, про серебро-то. Вот башку отрезать – это дело верное, а чем отрезать – да хоть пилой или мотыгой, серебро тут ни при чем.

– Ладно, хватит об этой пакости, пошли в трактир, поднимай меня!

Федор осторожно поднял Андрея и помог ему вылезть из повозки. Тот замер, переводя дух и привалившись плечом к борту фургона, осмотрелся. Странно, он все видел как-то по-другому – вроде и так же, но по-другому!

Людей, предметы, деревья окружало какое-то свечение, это было похоже на то, как если бы смотреть в прицел-тепловизор. Интересно, что можно было усилить эффект, каким-то образом напрягшись, или уменьшить, согнав его практически в ноль. Будто настраиваешь бинокль – ближе, дальше…

«Что бы это значило? – ошеломленно подумал Андрей. – Почему вот у этого пацаненка оранжевое сияние вокруг тела, а у этого старика – красно-черное? Что это значит? Хм… а вокруг меня какое-то зеленоватое… Федор светится желтым, с красно-черными вспышками – красное и черное в основном возле ноги… интересно…»

– Федь, ты ранен в ногу?

– Откуда ты узнал? – Федор остро глянул на друга и коснулся больной ноги. – Да, ранен, только как ты это увидел под штанами?

– Вот так… как-то увидел… – неопределенно буркнул Андрей и, покачиваясь, сделал несколько шагов по направлению к трактиру. – Помогай давай! А что скажешь трактирщику, если спросит, что со мной?

– Что и лекарю, то и ему скажу. – Федор подхватил Андрея под локоть и поддерживал его сбоку. – Что с лошади упал и ветками побило, да камнями… или медведь подрал.

– Ну-ну… так они и поверили.

– Поверят или нет – какое их собачье дело?! Все, пошли, лошадей уже поставили, сейчас лекарь придет тебя осматривать. Кстати, у нас пара лошадей прибавилась, верховых.

– Откуда взялись?

– Потом расскажу, не до того. В общем, староста приходил, желал поблагодарить нас за смерть его дочери-кикиморы.

– И обратно, как я понимаю, не ушел. Много их было?

– Пятеро, вместе со старостой.

– Силен, старик! Ты тот еще конь! Нашинковал их?

– Алена старосту завалила из лука и еще одного подстрелила, помогла.

– А молодец баба, – удивился Андрей и сморщился. – Как чешутся раны, ты бы знал, просто не могу сдержаться – хочется драть их ногтями!

– Не вздумай! Это хорошо, что чешутся, значит, заживают. Хм… это на второй-то день после ранения… Да-а-а… в твоей кикиморности есть и свои хорошие стороны. Ну все, хватит болтать, пришли!

Миновав высокое крыльцо, мужчины, хромая и поддерживая друг друга, попали в большой зал заезжей. Там было почти пусто, только несколько возчиков в углу обедали, не обращая внимания на окружающих и что-то бурно обсуждая. Вдруг один стукнул кулаком по столу и крикнул:

– Да пусть он идет к демону с его платой! Я за эти деньги еще должен мешки таскать? Не бывать этому!

Андрей улыбнулся. Везде одно и то же – недовольные работники и жадные работодатели.

От улыбки у него зачесалось слева – проведя рукой по щеке, он обнаружил аккуратные стежки шва и с неудовольствием подумал: «Особая примета, черт ее возьми! Теперь мою рожу запомнит каждый первый попавшийся постовой и бабка из подъезда напротив! Тьфу, что я несу? Какая особая примета – я отошел от своей грязной работы, хватит! Впрочем, тут бы тоже не хотелось быть таким запоминающимся… да что сделаешь? Что есть, то есть. Интересно, мое героическое деяние не было ли попыткой самоубийства? Ну типа искупление? Трижды тьфу! И что мне в башку лезет? Спятил, что ли? Новое мое состояние такие мысли навевает, что ли? А интересно смотреть, как они светятся! Кстати, даже в темноте – вон служанка в темном углу сияет, как неоновая! А притушить свечение? Ага… притухла, а то аж глаза режет… а что это у нее живот светится желтым, этакий сгусток? Хе-хе… беременна? Хозяин, что ли, постарался… Впрочем, какое мне дело?»

Он расслабился на стуле у окна, по привычке держа в поле зрения входную дверь, а Федор и Алена обсуждали что-то с трактирщиком, потом поднялись с ним наверх. Алена держала за руку дочь.

«Прелестная девчушка! – подумал Андрей. – Вся в маму! А Федор-то как на них смотрит… это что-то уж очень подозрительно… Ой, черт! Да он, похоже, влюбился! И куда же я его тогда потащу за собой? Это же преступление против человечности… Ясно, что дорога гладкой не будет».

Его мысли прервал чей-то грубый голос:

– Ты чего тут расселся? Пошел вон отсюда, нищеброд! Много вас тут ходит, скоты, затоптали весь пол!