Текст книги "Сатурналии"

(1) [И] тут, из-за того что все по сердечному согласию стали сравнивать ученость и поэта и рассказчика, Евангел кричит, что он долго терпел и что [ему] не следует больше молчать, а надо выставить на обозрение промахи Вергилиевого незнания. (2) «И мы, – говорит он, – некогда получали удар розгой¹²³, и мы усвоили услышанное о жреческом праве. И из того, что нам известно, будет установлено, что Марон не знал этой науки права. (3) Разве сказал бы он когда-нибудь:

 
…caelicolum regi mactabam in littore taurum…
 

 
(…и быка приносил Юпитеру в жертву)¹²⁴, —
 

если бы знал, что жертвовать этому богу быка запрещено, или если бы изучил [то], что изложил Атей Капитон? Ему принадлежат такие слова из первой книги о правилах священнодействий: “Итак, не разрешается приносить Юпитеру жертву быком, боровом, бараном”. (4) А Лабеон в шестьдесят восьмой книге указал, что быка жертвуют только Нептуну, Аполлону и Марсу. Так вот, твой жрец не знает, у каких жертвенников что закалывают, хотя это известно служителям храма, да и творения древних не умолчали [об этом]».

(5) Улыбнувшись [в ответ] на это, Претекстат [сказал]: «Если ты хочешь пообщаться с Вергилием [насчет того], кому из богов приносят жертву быком, [то] он сам тебя, [Евангел], поучит [стихами]:

 
…taurum Neptuno, taurum tibi, pulcher Apollo…
 

 
(Бык –  Нептуну и бык – тебе, Аполлон
пышнокудрый)¹²⁵.
 

(6) Ты видишь, [Евангел], в произведении Поэта слова Лабеона? Так вот, как одно [было сказано] учено, так другое изящно. Ведь он показал, что бог не был удовлетворен, [и] потому последовал [стих];

 
…horrendum diсtu et visu mirabile monstrum…
 

 
(Страшно сказать – явилось очам небывалое чудо¹²⁶).
 

(7) Итак, обращая взор в будущее, [Эней] совершил противную [обычаю] жертву. Однако и [Вергилий] знал, что эта ошибка является искупимой. Атей ведь Капитон, которого ты, [Евангел], поместил на острие [схватки] против Марона, прибавил такие слова: “Если кто-нибудь случайно совершит [жертву] Юпитеру быком, [то] пусть он даст искупительную жертву”. Таким образом, учиняется дело, пожалуй, не нечестивое, а [скорее] непривычное; и не незнание присутствует, но он [этим] как бы подготавливал место для последующего чуда».

(1) [После этого] Евангел присовокупил: «Если [таким] исходом оправдывается недозволенное, [то] прошу [тебя, Претекстат], скажи, какое последовало чудо [тогда], когда [Вергилий] предлагал делать возлияние Церере¹²⁷ вином, что запрещается всеми священнодействиями? [Ведь им сказано]:

 
…cui tu lacte favos et miti dilue Baccho…
 

 
(С перебродившим вином молока замешай ты и меду)¹²⁸.
 

(2) О том же, что Церере не возливают вино, считал необходимым поучать даже Плавт, который писал в Кладе¹²⁹:

 
Cererin᾽, Strobile, hi sunt facturi nuptias?
qui? quia temeti nihil allatum video…
 

 
([Стафила]. Церерину, что ль, свадьбу будем праздновать?
[Стробил]. А что?
[Стафила]. Да ничего не вижу винного)¹³⁰.
 

(3) Но этот ваш фламин и понтифик совершенно не знает как [того], что возливают [в жертву], так [и того], что закалывают, и в восьмой [книге] Энеиды также не избегает сходной ошибки в отношении возлияния:

 
…in mensam laeti libant divosque precantur…
 

 
(Гости, взывая к богам, над столом творят
возлиянье)¹³¹, —
 

так как, согласно обычаю, они должны были бы делать возлияние не на стол, а на жертвенник».

(4) [Тогда] Претекстат говорит: «Чтобы ответить тебе сначала на последний вопрос, я признаю, что ты справедливо спросил о возлиянии, сделанном на стол. И [еще] больше [бы] ты, [Евангел], увеличил значительность затруднения, если бы отметил Дидону, возливающую на стол сходным [же] образом:

 
…dixit et in mensam laticum libavit honorem…
 

 
(Молвила так и, на стол пролив почетную влагу,
[…коснулась… губами чаши священной])¹³².
 

(5) Ведь и Терций, который много рассуждал об обрядах священнодействий, говорит, что это место входит в его исследование, и, однако, у него осталось недоумение [по этому поводу] даже при отыскании [его] причины. Я же обнародую [то], что мне известно благодаря наставнику – чтению. Так, в Папириевом [своде] права ясно сказано, что вместо жертвенника впереди может стоять освященный стол. (6) [Папирий] говорит: “Как, [например], в храме Юноны Популонии есть священный стол”. Ибо ведь [из находящегося] в святилищах одно принадлежит к сосудам и священной утвари, [а другое] – к украшениям. [То], что принадлежит к сосудам, имеет назначение утвари, с помощью которой всегда совершаются священнодействия. Среди этих вещей первое место занимает стол, на котором располагают кушанья, возлияния и пожертвования. Украшениями же являются щиты, венки и всякого рода дары. Притом их и не посвящают в то время, в какое освящают храмы, однако же стол и жертвенники обыкновенно освящаются в тот же [самый] день, в который [освящают] сам храм. Откуда стол, освященный согласно этому обычаю, имеет назначение жертвенника в храме и [служит] священным предметом трапезы [богов]¹³³.

(7) Так вот, у Эвандра-то совершается законное возлияние, ибо [оно делается] у того стола, который, во всяком случае, был освящен согласно обычаю богослужения вместе с Большим жертвенником, и в священной роще, посреди самих священнодействий, во [время] которых они обедали¹³⁴. В пиршестве же Дидоны, о котором известно, что оно было только царским [пиром, и] даже не священным, у [обычного] человеческого стола в столовой, [а] не в храме, потому что возлияние было не богослужебным, но [обычно] применяемым, он сделал [так], что возлила [вино] только одна царица, в положении которой [нет] никакой необходимости соблюдения [обычая], а [есть] значительная при [ее] власти вседозволенность в [его] применении¹³⁵.

(8) Но, однако, наш [поэт] пишет:

 
…omnes
in mensam laeti libant divosque precantur…
 

 
(Гости, взывая к богам, над столом творят
возлиянье)¹³⁶, —
 

потому что он знал, что это правильно делается всеми, совместно обедающими в храме, и [потому] упомянул, что [это] совершено сидящими за одним освященным столом. (9) В отношении же этого стиха:

 
…cui tu lacte favos et miti dilue Baccho…
 

 
(С перебродившим вином молока замешай ты и
меду)¹³⁷, —
 

я бы завершил [дело] немногими [словами], потому что его порицают незаслуженно. Ведь поэт, приверженец изящности равным образом в ученых предметах и в словах, зная, что Церере делают возлияние медовым вином, прибавил: “С перебродившим вином замешай ты и меду”, — говоря именно [то], что вино созревает, когда [оно] начинает делаться медовым. (10) Ведь таким образом здесь он сказал о приятном вине, каким в другом месте он говорит о смягченном:

 
…et durum Bacchi domitura saporem…
 

 
([Медом] смягчают [таким] вкус терпкий вина
молодого)¹³⁸.
 

Но ты не станешь отрицать, что [это] является общеизвестным, потому что в двенадцатый день до январских календ [жертвоприношение] Геркулесу и Церере совершают супоросой свиньей, хлебами, медовым вином».

(1) [По поводу этого Евангел сказал]: «Удачно, клянусь, ты, Претекстат, напомнил о Геркулесе, в отношении священнодействий которого этот ваш поэт допустил двойную ошибку [в таких вот стихах]:

 
…tum Salii ad cantus incensa altaria circum
populeis adsunt evincti tempora ramis…
 

 
(Салии с песней меж тем окружают жертвенник
дымный, —
 

Тополя ветви у всех вкруг висков обвиваются мягко)¹³⁹.

Ведь он приписал Геркулесу и салиев, которых древние предназначали только лишь Марсу, и называет венки из тополя, хотя у Большого жертвенника головы обвязывают одним только лавром, а не [какой-нибудь] иной листвой. (2) И на голове городского претора мы видим лавровый венок, когда он совершает богослужение [в честь] Геркулеса. Теренций Варрон также свидетельствует в той сатуре, которая называется Περὶ κεραυνοῦ (О громе), что у предков было обыкновение обещать Геркулесу десятину и не пропускать десяти дней, “чтобы устроить [на нее] угощение, а народ в лавровых венках, ἀσύµβολον (не участвующий в складчине), отправлять почивать”¹⁴⁰».

(3) «Неужели здесь есть двойная ошибка? – спрашивает Веттий. – Но я утверждаю, что Вергилий не заблуждался ни в том, ни в другом. Теперь давайте как можно побыстрее скажем о виде листвы [для венков]. Известно, конечно, что священнодействующие у Большого жертвенника ныне увенчиваются лавром. Но этот обычай берет начало много позже основания Рима, после того как на Авентине начал зеленеть лавр, о чем Варрон наставляет во второй книге [сочинения] О делах человеческих.

(4) Итак, для совершающих [обряды] с ближайшего холма берут лавр, который предоставил подходящий случай. Но наш Марон правильно вспомнил о тех временах, когда Эвандр отправлял священнодействия у Большого жертвенника [еще] до основания Города и воспользовался тополем, во всяком случае:

 
…Alcidae gratissima…
 

 
(Алкиду приятнейшим)¹⁴¹.
 

(5) Салиев же он предназначает для Геркулеса согласно содержанию очень потаенного учения, потому что этот бог и у жрецов считается тем же, что и Марс. (6) И [это] весьма разумно подтверждает мениппея Варрона, которая называется Ἄλλος οὖτος Ἡρακλῆς (Этот другой Геракл). В ней, так как он говорил о непобедимом Геркулесе¹⁴², признал, что он же является и Марсом. Халдеи также зовут звездой Геркулеса [ту], которую все остальные [народы] называют [звездой] Марса. (7) Кроме того, есть книга Октавия Херсенния, которая называется О салийских священнодействиях тибуртиев. В ней он наставляет, что салии, назначенные для Геркулеса, совершают [обряды] в определенные дни и после птицегадания. (8) Также ученый муж Антоний Гнифон¹⁴³, школу которого после трудов на Форуме часто посещал Цицерон, признает, что салии приданы Геркулесу, в том свитке, в котором обсуждает, что является отверстием, потому что вход в святилище – маленький. Этим словом [“отверстие”] пользовался также Энний.

(9) [Так вот], тот и другой [его как бы] промах, который подвергся обсуждению, опровергнут с помощью достойных, как я думаю, сочинителей и прочих рассуждений. Если [же] где-нибудь есть [еще нечто] другое, что нас волнует, [то] давайте вынесем [это] на обозрение, чтобы именно сопоставление [мнений] развеяло наше [заблуждение], [а] не заблуждение Марона».

(10) Тогда Евангел [спрашивает]: «Неужели, Претекстат, тебе никогда не приходило на ум, что Вергилий, как говорят, заблуждался в отношении всего неба, так как его Дидона совершала богослужение ради бракосочетания? Ведь он говорит:

 
…Mactat lectas de more bidentes
legiferae Cereri Phoeboque patrique Lyaeo…
 

 
(Молят, в жертву заклав по обряду ярок отборных Фебу,
Лиэю-отцу и дающей законы Церере¹⁴⁴), —
 

и как бы спохватившись, прибавляет:

 
Iunoni ante omnes cui vincla iugalia…
 

 
(Прежде же всех –  Юноне, что брак меж людьми
освящает¹⁴⁵…»)¹⁴⁶.
 

(1) «Послушайте, – [сказал Цецина Альбин¹⁴⁷], – и слова Марка Варрона из третьей книги [сочинения] О сельском хозяйстве, который, так как он рассказывал о выкармливании павлинов в поместье, так пишет: “Говорят, что первым подал их на авгурском обеде Квинт Гортензий¹⁴⁸. Это [дело], исполненное тогда скорее роскошно, чем с жестокостью, хвалили добропорядочные люди. Вскоре многие, последовав за ним, подняли их цену [так], что их яйца продаются по пяти денариев, [а они] сами легко [продаются] по пятидесяти”¹⁴⁹. (2) Вот вещь не только удивительная, но еще и пристойная, чтобы яйца павлинов, которые сегодня [продаются], я бы сказал, не очень дешево, а [то] и вообще не продаются, продавать по пяти денариев! (3) Этот Гортензий настолько привык поливать свои платаны вином¹⁵⁰, что во [время] какого-то дела, которое он предпринимал вместе с Цицероном, настойчиво потребовал от Туллия, чтобы [тот] вместе с ним сменил место беседы, ибо он хотел обязательно уйти в дом, чтобы самому подлить вино платану, который он посадил в тускуланском [поместье].

(4) Но, пожалуй, Гортензий, муж к тому же, по [общему] признанию, изнеженный и применяющий всяческие украшения в одежде, не соответствует своему поколению. Ведь он заботился¹⁵¹ о нарядности одежды, и, чтобы [на нем] хорошо сидел плащ, он разглядывал себя в зеркале, так прилаживая тогу на теле, что изящный запáх удерживал складки, уложенные не как попало, но со старанием¹⁵², и [ткань], ниспадающая полукругом благодаря [ее] расположению, обвивала грудь. (5) Как-то, когда он шествовал наряженный, товарищ, встретившись с ним в узком [проходе], нарушил при случайном столкновении стройность [складок] тоги, и он посчитал [это] преступлением потому, что складка на его плече изменила положение, и назначил товарищу день [ответа] за оскорбление.

(6) Итак, оставив его, я перехожу¹⁵³ к мужам, получившим триумф, которых, победителей племен, подчинила [себе] роскошь. И как я могу умолчать о Гургите, прозванном [так] из-за промотанного наследства¹⁵⁴, потому что он уравновесил пороки молодого возраста отличиями последующей доблести? [А] в какую западню роскоши и высокомерия попал Метелл Пий из-за непрерывной череды успехов? И, чтобы мне долго не тянуть, я предлагаю [вам эти вот] самые слова Саллюстия о нем: (7) “И Метелла, спустя год возвратившегося в Дальнюю Испанию с великой славой, по дорогам и с крыш всяких [строений] разглядывали сбегающиеся отовсюду мужчины и женщины. Квестор Гай Урбин и другие [лица], когда пригласили его на обед, узнав [о его] желании, сверх римского обычая и даже [обычая всех] смертных, позаботились об украшении зданий коврами и предметами [искусства] и об изготовлении подмостков для выступления актеров. (8) По направлению к самому знаменитому храму [была] рассыпана земля и разное другое вместе с шафраном. Кроме того, то на него, сидящего, возлагала венок принесенная на решетке [машина в виде] изваяния Победы с встроенным [в нее] звучанием раскатов грома; то [ему], приходящему [в храм], курили ладаном, как будто богу. (9) Тога [у него], возлежащего большей частью [рядом] с дружочком, была расшитая; кушанья же – самые изысканные не только во всей провинции, но [даже и] за [пределами] морей; [были у него] многие, неизвестные прежде виды птиц и зверей из Мавритании. Из-за подобных вещей он утратил немалую часть [своей] славы и больше всего [утратил ее] у старых и почтенных мужей, считающих [все] это высокомерным, вредным, недостойным Римской державы”. Это [вот сказал] Саллюстий, суровейший обличитель чуждой [римлянам] роскоши и цензор.

(10) Поймите, что роскошь присутствовала в среде самых важных лиц [государства]. Так вот, я сообщаю [вам] о бывшем в далекую старину обеде жреца, который описан в четвертом Указателе известного Метелла, великого понтифика, в следующих словах: (11) “За девять дней до сентябрьских календ, в каковой день Лентула посвятили во фламины Марса, дом был украшен, обеденные комнаты уставлены ложами из слоновой кости. В двух столовых комнатах возлежали понтифики Квинт Катул, Марк Эмилий Лепид, Децим Силан, Гай Цезарь <…> верховный жрец, Публий Сцевола, Секст <…> Квинт Корнелий, Публий Волумний, Публий Альбинован и авгур Луций Юлий Цезарь, который посвятил его [во фламины Марса]. В третьей столовой [находились] девушки-весталки Попилия, Перпенния, Лициния, Арринция, и жена [его] самого, фламинка Публиция, и его теща Семпрония.

(12) Обед был такой¹⁵⁵. [Еще] до обеда¹⁵⁶ [подали] морских ежей, свежих устриц пелорид, сколько они пожелали бы, спондилов, дрозда на спарже, откормленную курицу, блюдо устриц пелорид, каштаны темные, каштаны светлые. [И] опять [подали] спондилов, глюкомарид, крапиву, бекасов, филе диких коз и кабанов, откормленную птицу, обкатанную в муке, бекасов, мурексов и багрянок. За обедом¹⁵⁷ [подавали] сосцы (sumina) [свиньи], передние части кабаньих голов, блюдо рыбы, блюдо сосцов (suminis) [свиньи], уток, вареных чирков, зайцев, жареную откормленную птицу, кисель, пиценские хлебы”.

(13) Где уж тут порицать роскошь, когда обед понтификов был полон столь многих [блюд]? А сами [эти] виды съестного как [не] назвать извращенными? Ведь Титий, поддерживая Фанниев закон¹⁵⁸, укоряет свое поколение, потому что к столам подносят троянскую свинью, которую, словно беременную начиненной [в нее] другой живностью¹⁵⁹, они называли так потому, что известный троянский конь был наполнен вооруженными [людьми]. (14) Даже того требовала невоздержанность глотки, чтобы и зайцев откармливали, чему свидетель Варрон, который в третьей книге [сочинения] О сельском хозяйстве, так как [она] рассказывала о зайцах, так пишет: “Недавно также [было] принято то, чтобы [их] откармливать. По этой причине [их], пойманных в заказнике, запирают в клетках и, ограничив местопребывание, превращают в упитанных”¹⁶⁰.

(15) Если кому-то кажется удивительным то, что в то время [было] принято откармливать зайцев, о чем пишет Варрон, [то] пусть он узнает [и] другое, достойное великого изумления, [а именно то], что откармливали [даже] улиток, о чем также сообщает Варрон в той же самой книге. Кто захочет [об этом] прочитать, [тому] я указал, где ему надлежало бы отыскать [эти] самые слова¹⁶¹.

(16) И не говорю я ныне, что нас нужно предпочесть или противопоставить тем поколениям, но я ответил упрекающему [нас] Гору, утверждая, как дело [и] обстоит, что у них было больше заботы об увеселениях, чем у нас».

(1) [Тут] Фурий Альбин, сведущий в древности не меньше, чем Цецина, присовокупил: «Удивляюсь я, Альбин, – говорит он, – что ты не поведал [о том], сколь великое было в те [века] изобилие морских припасов, бывших по обыкновению предметом [их] страсти, в сравнении с которым ты мог бы показать величайшую скромность наших пиров». И Цецина [на это] говорит: «Вынеси-ка ты на обозрение [то], что узнал по этой вот части на ложе [для чтения]. Ты ведь больше всех силен в преданиях старины».

(2) И Фурий приступил [к рассказу] таким образом: «Старину-то мы всегда должны почитать, если мы рассудительны. Ведь [она] – это те поколения, которые и кровью, и пóтом создали эту державу, и [этому] содействовало не что иное, как множество [их] доблестных качеств. Однако нужно признать, что при этом изобилии [их] добродетелей то время не было лишено также и пороков, иные из которых были исправлены [уже] при нашем поколении благодаря скромности нравов. (3) И хотя я настроился сказать о роскоши того времени в отношении морских припасов, но, так как [нас] убеждают, что для подтверждения нашего исправления одно должно преподноситься вслед за другим, я не отказываюсь [говорить] о рыбах, однако, сначала сообщу о другом непотребстве, которого, я напоминаю, ныне мы лишены.

(4) Скажи же, ты, Гор, который укоряешь нас древностью, помнишь [ли] ты, что видел у чьей-либо столовой комнаты или плясунью, или плясуна? А ведь среди тех [поколений] пляски жаждали даже почтенные [люди]¹⁶². Так вот, между двумя Пуническими войнами¹⁶³ – чтобы мне начать с того времени, которое было наилучшим в отношении нравов, – свободнорожденные [дети], да что я говорю “свободнорожденные”, – [даже] дети сенаторов ходили в школу танцев и там, беря трещотки, учились плясать. (5) Я [уж] молчу [о том], что матроны также не считали пляску постыдной. Но даже среди порядочных [матрон] их увлечение пляской еще недавно, вплоть до усовершенствования искусства [пляски], не вызывало озабоченности. Ведь почему Саллюстий замечает: “[Семпрония]¹⁶⁴ играла на кифаре и плясала изящнее, чем подобает приличной женщине”?¹⁶⁵ И притом сам [он] укорял Семпронию не потому, что [она умела] плясать, но потому, что она чересчур хорошо умела [плясать].

(6) Свидетелем, что действительно сыновья знатных [отцов] и, о чем грешно [даже] говорить, также дочери-девушки причисляли упражнение в пляске к [самому] привлекательному, является Сципион Эмилиан Африканский¹⁶⁶, который так описывает это в Речи против судебного закона Тиберия Гракха: (7) “Они учатся постыдным призрачным вещам, вместе с непристойными плясунами, [с] самбукой и псалтерием они идут в школу актеров, где учатся петь, а этим, решили наши предки, позорно увлекаться благородным [людям]. Идут, я говорю, благородные девушки и мальчики в школу плясунов среди непристойных танцовщиков. Когда мне кто-нибудь рассказывал об этом, мне не могло прийти на ум, что благородные люди учат этому своих детей. Но, когда меня привели в школу плясунов, я весьма непосредственно и достоверно увидел в этой школе среди тех пятидесяти мальчиков и девушек, что один мальчик с буллой не¹⁶⁷ менее двенадцати лет, сын соискателя [должности], – отчего мне весьма жалко стало государство – пляшет с трещотками. Такую пляску из приличия не смог бы сплясать [даже] бесстыдный молодой раб”¹⁶⁸. (8) Ты видишь, как печалился [Сципион] Африканский, потому что он увидел пляшущего с трещотками сына соискателя [должности], то есть кандидата, которого даже тогда, когда он должен был оградить себя и своих [близких] от всего мерзкого, надежда и расчет [отца] на получение должности не смогли удержать, чтобы он не совершал [того], что, увы, не считалось позорным.

Впрочем, выше [Сципион] сетовал, что большая часть знати посещает эти бесстыдства. (9) Так, Марк Катон не колеблясь называет важного сенатора Целия¹⁶⁹ “праздношатающимся” и “любителем фесценнин” и в таких выражениях говорит [о том], что он устраивает танцы: “Он сходит с мерина, чтобы затем устраивать танцы, рассыпать шуточки”. И в другом месте против него же [он пишет]: “Кроме того, он поет [там], где [ему] заблагорассудится, иногда читает греческие стихи, произносит шутки, изменяет голос, устраивает танцы”¹⁷⁰. (10) Такое [говорит] Катон, которому кажется, как вы видите, что даже петь – не [дело] серьезного человека, что, [однако], не причислялось у других [людей] к постыдному, и говорят, будто Луций Сулла, человек столь [великого] рода, пел весьма недурно¹⁷¹.

(11) Впрочем, Цицерон служит доказательством [того], что актеров не рассматривали как бесстыдных [людей]. Всякий знает, что он настолько близко общался с актерами Росцием и Эсопом, что защищал их имущество и интересы благодаря своей ловкости [в судебных делах]. Это вместе со многим другим открывается также из его тогдашних писем. (12) Есть [ли] кто-нибудь, кто не читал бы ту [его] Речь¹⁷², в которой он упрекает римский народ [за то], что он приходил в смятение, когда Росций жестикулировал? И достаточно точно установлено, что он имел привычку соревноваться с [этим] самым актером [в том], смог ли бы тот выразить какое-либо высказывание различными жестами¹⁷³, а [он] сам произнести [его] с помощью разнообразных слов благодаря богатству языка. Это обстоятельство склонило Росция к такой уверенности в своем искусстве, что он написал книгу, в которой сравнивал красноречие с актерством¹⁷⁴. (13) [Это] – тот Росций, который был весьма любезен Луцию Сулле и был пожалован этим диктатором золотым кольцом. С другой стороны, [у него] была такая привлекательность и известность, что только он один, без товарищей, получил из казны тысячу денариев [в виде] дневного вознаграждения. (14) Известно, что также Эсоп, благодаря равному мастерству, оставил сыну двадцать миллионов сестерциев¹⁷⁵.

Но что я говорю об актерах, когда Аппий Клавдий, муж-триумфатор, который вплоть до старости был [жрецом]-салием, заслужил славу [за то], что лучше всего приплясывал среди [своих] товарищей-[жрецов]? (15) И, прежде чем я отойду от [рассказа о] пляске, я добавлю, что в одно и то же время у трех знатнейших граждан было не только влечение к пляске, но также, если угодно богам, [была] сноровка [в танцах], которой они гордились, [а именно] – у бывшего консула Габиния, недруга Цицерона, потому что Цицерон еще и открыто возражал ему; и у Марка Целия, мужа, замеченного в беспорядках, которого защищал тот же [самый] Цицерон¹⁷⁶; и у Лициния Красса, сына того Красса, который был убит в Парфии.