Текст книги "Глаз в небе"

Глава 9

Разбросанные во все стороны, будто щепки, среди искореженной арматуры и кусков расколотого бетона лежали восемь человеческих тел. Дымились останки той платформы, на которой недавно люди стояли.

Медленно и осторожно, подобно улиткам, спасатели спускались в «Мегатрон». Вскоре они доберутся до распростертых тел, магнит будет выключен, а жуткий луч протонов прекратит существование. Ворочаясь в постели, Гамильтон так и сяк анализировал эту картину, дотошно обмусоливая каждый фрагмент. Когда Джек расставался со сновидением, картину закрывала дымка. Но стоило ему вновь погрузиться в беспокойный сон, как сцены оживали опять – отчетливые, ясные.

На соседней койке вздыхала и ворочалась жена. Восемь человек в городе Белмонте не находили покоя, то впадая в сон, то пробуждаясь, снова и снова наблюдая очертания «Мегатрона», а внизу, на треснувшем от удара полу, – распростертые, смятые фигуры.

Стремясь постигнуть смысл происшедшего, не упустить ни единой детали, Гамильтон скрупулезно, дюйм за дюймом, изучал эту сцену. Прежде всего, конечно, – он сам, его собственное тело. Он приземлился последним. Удар был жестоким. Джек растянулся безжизненно, раскинув руки. Одна нога согнута под туловищем. Кроме слабого дыхания, больше никаких признаков жизни. Боже, если бы он мог отсюда, из другой реальности, как-то расшевелить самого себя, докричаться, вырвать из мрака беспамятства. Но это невозможно.

Выброшенным на берег кашалотом лежал неподалеку Макфиф. Одутловатое лицо хранило выражение возмущенного удивления. Одна рука по-прежнему вытянута в попытке ухватиться за несуществующий поручень. Струйка крови стекала по щеке. Он ранен, в этом нет сомнения. Дыхание тяжелое и неровное. За Макфифом лежала мисс Джоан Рейсс. Наполовину засыпанная бетонной крошкой, она задыхалась, руки и ноги ее конвульсивно дергались в попытках разгрести придавившую ее тяжесть. Очки у нее были разбиты, одежда порвана, над виском выросла уродливая шишка.

Марша тоже рядом. При виде ее безжизненного тела сердце Гамильтона сжимала жестокая боль. Подобно остальным, ее нельзя поднять. Она без сознания. Руки заломлены, колени подтянуты почти к подбородку, голова вывернута набок, обожженные волосы рассыпались в беспорядке по плечам. Губы едва шевелятся при вдохе и выдохе; больше не видно ни малейшего движения. Одежда ее тлела; медленно, неумолимо вдоль силуэта двигались мелкие вспышки. Облако едкого дыма висело над ней, мешая разглядеть ее ноги. Одна туфля сорвана полностью и валяется в ярде от Марши. Миссис Притчет напоминала просто холмик пульсирующей плоти, карикатурная в своем цветастом аляповатом платье, от которого теперь остались одни обгорелые лохмотья. Ее фантастическая шляпа измочалена. Кошелек раскрыт, а его содержимое рассыпано вокруг. Под обломками находился Дэвид Притчет. Один раз мальчик застонал. В другой раз – пошевелился. Металлическая панель придавила ему грудь, не давая подняться. К нему сейчас продвигалась неспешная медицинская бригада. Что им мешало двигаться быстрей? Джеку хотелось орать, ругаться… почему они не торопятся? Четверо суток минуло!

Но, к сожалению, в том реальном мире прошло всего лишь несколько страшных секунд.

Среди обрывков экранирующей решетки лежал и негр – гид Билл Лоуз. Его долговязое тело вздрагивало; широко открытыми, подернутыми пеленой глазами он бессмысленно таращился на дымящуюся кучу органической материи. Эта куча являла собой тощий остов Артура Сильвестра. Старик потерял сознание – боль от сломанного позвоночника изгнала из вояки последние проблески сознания. Сильвестр оказался ранен серьезнее других.

Они все еще лежали там, все восемь. Покалеченные и обожженные. Страшная картину. Но Гамильтон, ворочаясь на комфортабельном ложе, отдал бы все на свете, чтоб оказаться там опять: вернуться в «Мегатрон» и расшевелить своего неодушевленного физического двойника. Тогда бы он вызволил истинного «Джека» из жуткого, бесконечного лабиринта, куда тот так нелепо угодил.

Во всех мыслимых мирах понедельник – всегда понедельник. В восемь тридцать утра Гамильтон сидел в пригородном поезде, развернув на коленях свежий номер «Сан-Франциско кроникл» и держа путь к Агентству по развитию электроники. Если, конечно, такая компания существовала. Пока утверждать что-то наверняка было невозможно.

Вокруг курили, читали комиксы и обсуждали спортивные новости добропорядочные граждане. Сгорбившись на сиденье, Гамильтон мрачно наблюдал за копошащейся массой. Неужели все эти люди не подозревали, что являются всего-навсего болезненной фантазией чьего-то изощренного сознания? По-видимому, нет. Они благополучно занимались привычными делами, не сознавая того, что любая грань их существования управляется чужой волей. Нетрудно опознать обладателя этой воли. Вероятно, уже семеро из восьми участников группы пришли к одному и тому же выводу. Догадалась даже Марша.

За завтраком жена взглянула на Джека торжественно и заявила:

– Миссис Притчет, вот кто! Я думала об этом всю ночь. И теперь абсолютно уверена!

– Почему абсолютно? – ехидно поинтересовался Джек.

– Потому что она единственный человек, кто может во все это верить! – Она провела ладонью по своим плоским формам. – Ведь это та самая пуританская чушь, которую она способна навязывать всем и каждому. Если у Джека и оставались еще какие-то сомнения, то они рассеялись на выезде из Белмонта при виде мимолетного зрелища в вагонном окне. У какого-то склада стояла телега, груженная ржавыми частями автомобильных кузовов. На лошади, запряженной в телегу, были одеты штаны.

– Сан-Франциско, Южный Сектор! – объявил кондуктор, появляясь в конце сбавляющего ход вагона. Сунув газету в карман, Гамильтон присоединился к выходящим. Через минуту он уже вышагивал к сверкающе-белым зданиям агентства. По крайней мере, хоть компания существовала… Это уже неплохо. Суеверно скрестив два пальца правой руки, Джек выпалил горячую молитву.

Пусть его работа также окажется неотъемлемой частью этой действительности. Доктор Гай Тиллингфорд встретил Джека в своем ближнем к выходу кабинете.

– Светлая ранняя пташка, – просиял он, протягивая руку. – В добрый час!

С чувством громадного облегчения Джек снял пальто. Агентство существовало. Тиллингфорд – даже в этом искаженном мире – опять принял Джека на работу. В конце концов, что-то ведь должно было уцелеть при переходе через катаклизм.

– Чертовски мило с вашей стороны предоставить мне свободный день, – оставаясь настороже, заметил Гамильтон, пока Тиллингфорд провожал его по коридору к лабораториям. – Весьма признателен.

– Ну, и каковы достижения? – спросил его Тиллингфорд.

А это уже острый момент! В мире Сильвестра Тиллингфорд отправил Джека к пророку Второго Бааба. Маловероятно, чтобы эта идея перекочевала сюда… точнее, об этом не могло быть и речи.

Надеясь потянуть время, Гамильтон сказал:

– Неплохо, с учетом обстоятельств. Конечно, немного не в моем стиле.

– Трудно было разыскать это место?

– Ничуть.

Гамильтон вспотел, лихорадочно размышляя, что он мог натворить в этом мире.

– Ну… – начал он. – С вашей стороны все чертовски мило. Первый день – и такой приятный подарок.

– Не стоит об этом. Скажи мне одну только вещь. – Тиллингфорд на мгновение задержался в дверях. – Кто победил?

– П-победил?

– Твой участник отхватил, конечно, приз? – Добродушно осклабившись, Тиллингфорд хлопнул Джека по спине. – Держу пари, что так и было. У тебя все на лице написано.

В коридоре появилась внушительная фигура директора по кадрам, с толстым портфелем под мышкой.

– Ну, как он проявил себя? – спросил кадровик, противно причмокивая губами. С видом посвященного в тайну, он тронул Джека за руку:

– Может, что-нибудь нам покажете?.. Ленточку? Жетон?

– Не признается, – поведал ему Тиллингфорд. – Эрни, давайте сделаем сообщение в служебном бюллетене. По-моему, персонал заинтересуется…

– Вы совершенно правы, – согласился директор по кадрам. – Беру себе на заметку.

Гамильтона он спросил:

– Как, вы сказали, зовут вашего кота?

– Что?.. – пошатнулся Джек.

– В пятницу, помнится, вы как-то его назвали. Но, убей меня Бог, не вспомню. Важно не переврать имя в бюллетене.

В новой Вселенной Джек получил свободный от работы день, чтобы сводить Прыг-Балду для участия в конкурсном шоу.

Гамильтон не сдержался и издал беззвучный внутренний стон. Мир миссис Притчет, в некотором смысле, мог стать еще большим испытанием, чем маразм Артура Сильвестра.

Собрав все необходимые данные о конкурсе котов и кошек, директор по кадрам поспешил дать делу ход, оставив Джека лицом к лицу с новым начальством. Откладывать дальше выяснение кое-каких обстоятельств смысла не имело. Гамильтон решил закусить удила и ринуться напролом.

– Доктор, – проговорил он с мрачной решительностью, – я должен сделать признание. В пятницу я так был взволнован своей предстоящей работой у вас, что… – Он просительно улыбнулся. – Откровенно говоря, я ничего не помню из нашей беседы. Все осталось каким-то смутным пятном…

– Понимаю, мой мальчик, – с отеческой улыбкой ответствовал Тиллингфорд. – Не беспокойся. Обсудим все по порядку. Я полагаю, что ты пришел к нам надолго.

– По правде говоря, – с открытым забралом пошел вперед Гамильтон, – я даже не помню, в чем состоит моя работа… Ну разве не смешно? Вдвоем они вволю посмеялись над этим.

– Это весьма забавно, мой мальчик! – признал в конце концов Тиллингфорд, вытирая выступившие слезы. – А я-то думал, в мои годы меня уже нечем удивить.

– Может, вы… – Джек старался, чтоб его голос звучал непринужденно.

– Может, введете в курс дела, пока есть время?

– Ну, что ж, – вздохнул Тиллингфорд. Его веселье уступило место серьезному, даже этакому торжественному выражению. В глазах появилась некая отрешенность человека, видящего дальше остальных. – Полагаю, никогда не вредно повторить основополагающие принципы. Напротив, крайне полезно. И я не устаю повторять: возвращайтесь время от времени к базовым постулатам! Чтобы тем самым избежать опасности сбиться с курса.

– Самоконтроль, – согласно кивнул Джек, моля Бога о том, чтоб этого нового Тиллингфорда не понесло в какие-нибудь мрачные дебри казуистики. Черт его знает, что там напридумывала Эдит Притчет о функциях гигантского электронного концерна.

– Наше агентство, – гудел Тиллингфорд, – как ты понимаешь, есть важный элемент национальной социоструктуры. Оно играет жизненно важную роль. И стоит на высоте своих задач!

– Безусловно! – откликнулся Гамильтон.

– То, что мы делаем здесь, – более чем работа. Больше, я бы сказал, чем просто промышленное предприятие. Агентство создавалось не ради выколачивания прибыли.

– Понимаю, – поддакнул Джек.

– Было бы недостойно бахвалиться такой мелочью, как финансовый успех.

Конечно, он имеет место. Но это не самое главное. Наша задача – гигантская и благородная задача – превосходит всякие соображения выгоды и прибыли. Это особенно применительно к тебе, мой мальчик. Тобой, молодым, идеалистически настроенным человеком, движут те же самые устремления, которые в свое время побуждали и меня. Теперь я стар, свое уже сделал. В один прекрасный день я сложу с себя это бремя, передав его в более энергичные руки! Положив руку Джеку на плечо, доктор гордо повел его в бескрайнее царство исследовательских лабораторий агентства.

– Наша цель, – вещал он, – заключается в обращении колоссальных ресурсов и талантов электронной индустрии на дело повышения культурного уровня нации. Привнести высокое искусство в массы и сделать его жизненной необходимостью для человека.

Гамильтон от ужаса чуть не грохнулся в обморок.

– Доктор Тиллингфорд! – закричал он. – Вы можете посмотреть мне прямо в глаза и повторить, что вы сказали?! Тиллингфорд удивленно открыл рот.

– Джек? – пробормотал он. – Что ты?..

– Как можно декларировать эту чепуху? Вы же образованный, умный человек. Признанный во всем мире авторитет по цифровой обработке информации!

– неистово жестикулируя, Гамильтон вопил в лицо растерявшемуся старику. – У вас мозги, что ли, ампутировали? Ради Бога, вспомните наконец, кто вы такой! Не позволяйте безумию пролезть в вашу душу! Тиллингфорд, заикаясь от испуга, нервно сцепил пальцы и попятился.

– Джек, мальчик мой… Что с тобой случилось?

Кожу Гамильтона покрыли крупные мурашки. Все бесполезно! Он теряет время понапрасну. Вдруг на него напал приступ безудержного смеха. Ситуация абсурдна до невероятности. Можно было просто промолчать, ничего от этого не изменилось бы. Бедняга Тиллингфорд – он ведь ни при чем… Ха-ха, он виноват не более, чем та лошадь, на которую натянули штаны.

– Извините, – пробормотал Джек удрученно. – Расшалились нервы.

– Боже мой, – перевел дыхание Тиллингфорд. – Ты не возражаешь, если я пойду присяду?.. Сердце… так, ничего особенного: стенокардия. Движок иногда подводит… Извини.

Он шмыгнул в ближайшую дверь. Вскоре оттуда послышались звуки открываемых пузырьков с лекарствами и падающих на пол пилюль. Скорее всего новая работа потеряна. Гамильтон уселся на скамью в коридоре и нащупал в кармане сигареты. Адаптация в новом мире началась просто великолепно… Лучше не придумаешь.

Медленно, осторожно приоткрылась дверь. Доктор неуверенно выглянул наружу; в глазах его стояли слезы.

– Джек… – едва слышно позвал он.

– Что? – избегая смотреть доктору в глаза, спросил Гамильтон.

– Джек… Ты ведь желаешь нести культуру в массы, не так ли?

Гамильтон перевел дух.

– Само собой, доктор. – Встав во весь рост, он посмотрел прямо в глаза Тиллингфорду. – Я обожаю культуру. Лицо Тиллингфорда зарделось от удовольствия.

– Слава Небесам!

Вновь ощутив некоторый прилив сил и уверенности, он вышел в коридор.

– Ты чувствуешь себя способным взяться за работу? Не хотелось бы перегружать тебя…

Все ясно! Мир, рожденный безумием госпожи Эдит Притчет, легко предвидеть – дружественный, полный взаимопомощи, приторный, как патока. В нем можно замыслить и осуществить только прекрасное и доброе.

– Вы меня не уволите? – с надеждой спросил Джек.

– Уволить тебя? – моргнул Тиллингфорд. – Чего ради?

– Я ведь грубо оскорбил вас.

Доктор смущенно хмыкнул:

– Забудь об этом. Мой мальчик, твой отец был лучшим моим другом. В свободную минутку я расскажу тебе, какие мы порой устраивали схватки… А ты, Джек, молодец! Снял стружку со старика.

Отечески похлопав Гамильтона по плечу, доктор провел его в лаборатории. Секции и отделы с аппаратурой и специалистами расходились во все стороны, как паутина. Пространство вокруг наполнял ровный гул – это вовсю работали электронные мозги вычислительных машин.

– Доктор, – сомневаясь, стоит ли начинать разговор, обратился тем не менее к Тиллингфорду Джек. – Можно задать один вопрос? Просто для полноты картины?..

– Конечно, конечно, мой мальчик. Спрашивай!

– Вам ни о чем не говорит имя «Тетраграмматон»?

Тиллингфорд растерянно почесал затылок.

– Как ты говоришь? Тетраграмматон? Нет, не помню.

– Спасибо, – выдавил через силу Гамильтон. – Просто хотел убедиться.

Я так и думал, что вы его не знаете.

Доктор взял со стола ноябрьский номер «Прикладных наук».

– Здесь есть статья, она прямо-таки ходит в агентстве по рукам. Может, и заинтересует тебя, хотя касается вещей несколько устаревших. Это анализ текстов одного из величайших мыслителей нашего столетия – Зигмунда Фрейда.

– Чудесно, – безжизненным тоном отозвался Джек. Он был готов ко всему.

– Как тебе известно, Зигмунд Фрейд разработал психоаналитическую концепцию секса как сублимации эстетических устремлений. Он доказал, что основополагающее стремление человека к художественному творчеству, если оно не находит адекватных средств самовыражения, преобразуется в уродливый суррогат – в половую активность.

– И это правда? – огорченно промямлил Джек.

– У здорового человека, – повысил голос доктор, – чьи устремления не подавляются средой, не может быть сексуальных вожделений и даже любопытства к сексу. Вопреки традиционным представлениям, секс есть не что иное, как искусственно вызванная озабоченность. Когда мужчина или женщина получает возможность свободно проявить себя в пристойной форме художественной деятельности – в живописи, литературе, музыке, – тогда так называемое вожделение пропадает. Сексуальная деятельность – скрытая форма вырождения артистической одаренности человека, имеющая место, когда общество всячески подавляет таланты индивидуума.

– Да, да, – сказал Гамильтон. – Я проходил это в школе. Или что-то похожее.

– К счастью, мы преодолели первоначальное сопротивление эпохальному открытию Фрейда. Он столкнулся со страшным противодействием, и это вполне естественно. К счастью, теперь все в прошлом. Редко уже встретишь образованного, культурного человека, который говорил бы о сексе. Конечно, я сейчас употребляю эти термины в их клиническом значении – как описание клинически аномального состояния!

Пораженный дикой догадкой, Джек все-таки тихо спросил:

– Но остатки традиционного мышления еще встречаются в низших социальных слоях?

– Да, – признал Тиллингфорд, – понадобится время, чтобы новое мышление проникло повсюду.

Лицо озарилось огнем энтузиазма, глаза победно заблестели. Со стороны, впрочем, могло показаться, что доктора на пару секунд окунули лицом в начинающий закипать борщ.

– И это наше главное предназначение, мой мальчик! Основная функция электронного ремесла.

– Ремесла!.. – эхом отозвался Джек.

– Да, боюсь, что это не вполне художественная сфера. Но близка к творческому началу. Наша задача, мой мальчик, состоит в продолжении поиска предельного медиума коммуникации. Такого средства, которое пробуждало бы даже камень. С его помощью живущие на земле представители рода человеческого будут обладать – непосредственно – всем культурным и художественным наследием минувших веков. Улавливаешь?

– Я в это уже залез по самые уши, – хмуро ответствовал Джек. – У меня много лет стереосистема дома.

– Стереосистема? – Если бы смог, Тиллингфорд, наверное, подпрыгнул бы в порыве поросячьего восторга. – А я и не знал, что тебя интересует музыка.

– В основном качество звука.

Игнорируя это уточнение, Тиллингфорд радостно продолжал:

– Тогда тебе нужно срочно вступить в наш симфонический оркестр. Мы вызываем на состязание оркестр полковника Эдвардса. У тебя, черт возьми, будет шанс выступить против своей старой фирмы. Ты на каком инструменте играешь?

– На одноклавишном рояле.

– Стало быть – начинающий?.. А как твоя жена? Она играет?

– На шарманке.

Озадаченный Тиллингфорд отступил.

– Хорошо, обсудим это позже. Видно, тебе не терпится приступить к работе.

В половине шестого того же дня Джек с полным правом отложил в сторону бумаги. Влившись в поток направляющихся со службы людей, Гамильтон с чувством облегчения вышел на посыпанную гравием дорожку, что вела к улице. Едва он успел оглядеться, припоминая путь к железнодорожной станции, как к тротуару подкатила знакомая голубая машина. За рулем «форда» сидела Силки.

Джек беззвучно чертыхнулся.

– Ты что здесь делаешь? Я как раз собирался начать поиски своей машины. Силки, улыбаясь, распахнула дверцу.

– Я нашла твое имя и адрес по регистрационной карточке.

Она показала белую полоску на рулевой колонке.

– Выходит, ты мне правду говорил. А что значит "У" перед фамилией?

– Уиллибальд.

– Кошмар!

Усевшись рядом с девушкой, Джек осторожно заметил:

– По одной только карточке трудно узнать, где я работаю.

– Конечно. Я просто позвонила твоей жене, и она объяснила, где тебя найти.

Пока Гамильтон тупо взирал на нее, пытаясь переварить это заявление.

Силки включила передачу и, сильно газанув, рванула с места.

– Ничего, что я села за руль? – спросила она. – Мне так понравилась твоя машина! Красивая, послушная!

– Продолжай, – махнул рукой Джек, все еще пребывая в трансе. – Так, значит, ты звонила Марше?

– Да, мы долго говорили по душам, – не моргнув глазом, сообщила Силки.

– О чем?

– О тебе.

– Обо мне?

– О том, что тебе больше всего нравится, о твоей работе. Обо всем! Ты же знаешь, женщины так любят посплетничать.

В бессильной ярости Джек молча уставился невидящим взором на шоссе Эль-Камино, на бесконечный поток машин, несущихся вдоль полуострова к пригородам. Силки в упоении вела машину, личико ее сияло. В этом безупречно-стерильном мире Силки претерпела радикальные изменения. Белокурые волосы спускались на спину двумя туго заплетенными косичками. Белая блузка полувоенного покроя и длинная темно-синяя юбка прямо-таки излучали ауру чистоты с отутюженных стрелок и складочек. На ногах простые, без украшений, туфли на низком каблуке. Бывшая потаскушка теперь выглядела гимназисткой. Никакой косметики. Плутовато-хищное выражение лица, столь притягательное для мужчин, исчезло. И фигура, совсем как у нынешней Марши, совершенно неразвита.

– Как ты провела это время? – сухо спросил Гамильтон.

– Прекрасно!

– Ты не помнишь, – решил прощупать почву Джек, – когда мы виделись в последний раз? Что тогда произошло?

– Помню, конечно, – уверенно ответила Силки. – Ты, я и Чарли Макфиф поехали в Сан-Франциско.

– Зачем?

– Макфиф захотел, чтобы ты побывал в церкви.

– Ну и… я побывал?

– Наверно. Вы оба вошли туда.

– И что потом?

– Понятия не имею. Я уснула в машине.

– Ты ничего не видела?

– Например?

Наверное, дико прозвучало бы, если б Джек изрек: «Например, как двое взрослых мужчин поднялись в Небо на зонтике?» И он счел за благо сменить тему:

– Куда мы едем? В Белмонт?

– Конечно. Куда же еще?

– Ко мне? – Что-то уж больно медленно проходило привыкание к этому миру. – Ты, я и Марша…

– Обед готов, – спокойно сообщила девушка. – Или будет готов к нашему приезду. Марша позвонила мне на работу, объяснила, что надо взять в магазине, и я все купила.

– К тебе на работу? – Лоб Джека аж покрылся испариной. – Э… что ж у тебя за работа?

Силки посмотрела озадаченно:

– Джек, ну и странный же ты!

– О!

Силки продолжала обеспокоенно смотреть на него, пока скрежет чьих-то тормозов не заставил ее сосредоточиться на трассе.

– Сигналь! – крикнул Гамильтон. Гигантский тягач-нефтевоз выруливал справа на их полосу.

– Чего? – не поняла Силки.

Гамильтон сердито вытянул руку и постучал по кнопке клаксона. Тщетно!

Звуковой сигнал бездействовал.

– Зачем ты так делаешь? – с любопытством спросила Силки, сбавляя скорость, чтобы пропустить вперед тягач с цистерной. Снова впадая в медитацию, Джек занес новую информацию в свой банк данных. В этом мире понятие автомобильного клаксона упразднено. До него вдруг дошло, что над плотным потоком машин, развозивших служащих по домам, должна висеть отчаянная какофония звуков. Но ее не было. Очищая мир от недостатков, Эдит Притчет вырвала с корнем не просто предметы и явления, но даже целые их категории. Наверное, когда-то в прошлом ее привела в раздражение автомобильная сирена. Зато теперь, в приторно-розовой версии мира, таких вещей не стало вообще. Их просто не было.

Список недовольств и жалоб старой девы был, несомненно, значителен. И трудно даже с большими допусками угадать, что именно угодило в этот список. Подобная перспектива явно не способствовала приливу жизненных сил и праздничного оптимизма.

Стоило какой-то малости омрачить убогое благополучие дамы за все ее пятьдесят лет существования, как теперь эта вещь была тихо придушена в зародыше. Джек боялся дать волю фантазии. Многого, ох, многого можно теперь недосчитаться! Мусорщики, гремящие контейнерами. Рассыльные, звонящие рано утром в дверь. Налоговые счета и прочие платежные бумажки. Плачущие младенцы (если только не все младенцы). Пьяницы. Грязь. Нищета. Вообще страдание. Удивительно, как смогло уцелеть то, что Джек еще видит за окном машины.

– В чем дело? – сочувственно спросила Силки. – Плохо себя чувствуешь?

– Это смог виноват, – пробормотал Джек. – Мне всегда от него плохо.

– Что такое смог? Какое смешное слово…

Разговор надолго утих. Гамильтон просто сидел и тщетно пытался привести свои мысли в порядок. Сейчас надлежало быть крайне осторожным и рассудительным.

– Хочешь, остановимся где-нибудь? – предложила Силки. – Может, выпьешь лимонаду?

– Ты заткнешься или нет?! – взорвался Гамильтон.

Силки послала ему полный отчаяния взгляд и в испуге уставилась на дорогу.

– Извини. – Нахохлившись, Джек подыскивал себе оправдание. – Новая работа, неприятности всякие…

– Могу представить!

– Ты – можешь? – Он не смог подавить циничные нотки в голосе. – Кстати, ты собиралась рассказать… Твоя работа. В чем она состоит?..

– Все то же самое.

– Черт побери, что же это?

– Я по-прежнему работаю в «Тихой гавани».

Малая толика веры в разумность окружающего мира вернулась к Гамильтону.

По крайней мере, кое-что осталось. По-прежнему существовала «Тихая гавань». Небольшой осколок прошлой реальности, за него можно было ухватиться в трудную минуту.

– Заедем туда! – выпалил Джек с жадностью. – По паре пива, а потом – домой!

Когда они добрались до Белмонта, Силки поставила машину на противоположной от бара стороне улицы. Джек критически оглядел фасад кабака. Особых изменений пока не наблюдалось. Разве что стало немного чище. В оформлении четко присутствовал морской элемент; алкогольные аллюзии как будто стали менее явными. По правде говоря, Джеку стоило труда прочесть отсюда рекламу «Золотистой пены». Горящие красные буквы сливались в плотное пятно. Если не знать, что они означают…

– Джек, – встревожилась Силки, – ты не объяснишь мне, что происходит?

– А именно?

– Сама не знаю. – Девушка растерянно улыбнулась. – У меня такие странные ощущения. Будто в голове крутятся беспорядочные воспоминания… Только какие-то бессвязные… Знаешь, как разорванные бусы.

– О чем они?

– О нас с тобой.

– А-а… – Джек покачал головой. – Может, там еще и Макфиф?

– Чарли – тоже. И Билли Лоуз. Словно все случилось очень-очень давно.

Но ведь это не могло быть, правда? Мы же только-только познакомились, да? Она сжала виски кончиками пальцев. Джек мимоходом отметил, что лак на ногтях у нее отсутствовал.

– Каша какая-то получается, честное слово! – Хотелось бы тебе помочь, – искренне признался Джек. – Но я сам здорово запутался в последние дни.

– И что ты об этом думаешь? У меня такое чувство, будто я вот-вот должна ступить и провалиться сквозь мостовую!.. – Девушка нервно засмеялась. – Наверно, пора подыскать себе другого психоаналитика.

– Другого? Ты хочешь сказать, у тебя один уже есть?..

– Конечно! – Силки взволнованно обернулась. – В этом все и дело. Ты задаешь такие странные вопросы! Ты не должен спрашивать о таких вещах, Джек. Это неприлично. Ты мне причиняешь боль, Джек.

– Извини. – Гамильтон смущенно заерзал. – Не надо было высмеивать тебя.

– О чем ты?

– Оставим это!

Распахнув дверцу, Джек вылез на тротуар.

– Давай пройдем в бар и закажем пива.

«Тихая гавань» претерпела внутреннюю метаморфозу. Квадратные столики, накрытые белыми крахмальными скатертями, были расставлены аккуратно и со вкусом. На каждом зажжена свеча. Стены украшены гравюрами Ива и Кюрье. Несколько пожилых пар чинно ели зеленый салат.

– В глубине зала приятнее! – заметила Силки, ведя Джека между столиков. Вскоре они сидели в уютном затененном уголке, изучая меню. Отведав поданное пиво, Джек решил, что это лучшее пиво за всю его жизнь. В меню значился «Маккой» – настоящее немецкое бочковое пиво, тот самый сорт, обычно крайне редко удавалось найти. Впервые за все время, проведенное в мире Эдит Притчет, Джек испытал что-то вроде прилива оптимизма.

Дружески подмигнув Силки, Гамильтон поднял кружку. Девушка улыбнулась и ответила тем же жестом.

– Как здорово быть снова здесь с тобой, – отхлебнув из кружки, сказала она.

– Точно.

Подвигав в нерешительности кружку с места на место, Силки наконец спросила:

– У тебя нет приличного психоаналитика? Я перепробовала их около сотни… Всегда перехожу к кому-то получше. Так и самого лучшего найду, верно? В принципе каждый может кого-нибудь предложить…

– Только не я.

– В самом деле? Как странно!

Силки принялась разглядывать литографию на стене, изображавшую зиму в Новой Англии в 1845 году.

– Схожу посоветуюсь с консультантом МОПС. Обычно они помогают.

– Что такое МОПС?

– Международное Объединение Психологической Санитарии. Ты разве не состоишь там? Все состоят!..

– Вообще-то я – маргинальный тип.

Силки вытащила из сумочки и показала членское удостоверение МОПСа.

– Они решают все проблемы, связанные с психическим здоровьем. Это просто чудесно, психоанализ в любое время дня и ночи!

– А лекарства – тоже?

– Разумеется. И еще у них – круглосуточная служба диетического питания.

Джек простонал:

– С Тетраграмматоном, пожалуй, было легче!

– Тетраграмматон? – Силки вдруг забеспокоилась. – Где-то я слышала это раньше. Что оно значит? У меня такое впечатление…

Она печально тряхнула головой:

– Нет, не вспомнить…

– Расскажи-ка мне о диетслужбе! – пожалел девушку Гамильтон.

– НУ, Они разрабатывают нам диеты.

– Я догадываюсь.

– Правильное питание крайне важно, Джек. В данный момент я живу на патоке и домашнем твороге.

– Кто б мне подал бифштекс с кровью! – плотоядно произнес Гамильтон.

– Биф-ште-е-екс? – Глаза Силки округлились от ужаса. – Мясо животных?!

– Еще бы! И побольше! С тушеным луком, печеной картошкой, зеленым горошком и… черным кофе. У Силки страх сменился отвращением.

– О, Джек!..

– А что такое?

– Ты… ты – дикарь.

Наклонившись через столик, Гамильтон бодро сказал:

– Как насчет того, чтобы уйти отсюда? Пойдем-ка в парк на дальнюю аллею и разомнемся хорошенько.

На лице девицы отразилось только недоуменное безразличие.

– Я не совсем поняла.

Гамильтон сдался.

– Забудь об этом.

– Но…

– Забудь, говорю!

Он мрачно допил пиво.

– Пошли, нас ждут дома к обеду. Марша наверняка беспокоится, не случилось ли с нами чего.