Текст книги "Мечтатели"

– Прочитай их внимательно. Помни, что времена и люди меняются. Я думаю, что Роза поняла свои ошибки и хотела их исправить. У нее никогда не было возможности сделать это для твоей матери, но, я думаю, она хочет сделать это для тебя.

Кассандра была очарована и одновременно испытывала отвращение, читая историю жизни Мишель. Временами, когда она читала о надеждах и планах своей матери, ее сердце парило в облаках. Затем она переходила к местам, которые заставляли сжиматься ее сердце, и она удивлялась способности матери выносить такие лишения.

«Поэтому она была женщиной, которая защитила свою дочь своим телом и спасла ее жизнь…»

Там были ссылки на Розу, которая сердила Кассандру, но чем больше она читала, тем больше она обнаруживала, что ее мать втайне восхищалась многими чертами Розы и очень многому научилась у нее. И когда пришло время, она пошла наперекор Розе и отказалась уступить ей то, что она создала, – так поняла Кассандра, читая главу о борьбе Мишель за руководство над операциями с дорожными чеками.

Для Кассандры эти дневники стали фонарными столбами, которые осветили жизнь женщины, которую она едва ли знала, но которая сыграла важную роль в жизни ее матери. Когда Кассандра спросила Монка, что произошло с огромной компанией, которую основала Мишель, он сказал ей:

– Это все твое, солнышко. Или будет твоим через пять лет, когда тебе исполнится двадцать один год. Два лучших помощника Розы сейчас управляют этим для тебя, и поверь мне, она и я наблюдаем за каждым их шагом.

Кассандра подумала, потом спросила:

– А что насчет Стивена? Я знаю, ты не веришь тому, что он герой, как думают все.

– Стивен очень далеко и никогда не вернется.

– Причастен ли он к смерти матери?

– Я не знаю, солнышко.

Кассандра увидела боль, отразившуюся в его глазах, и прекратила этот разговор. На время.

Кассандра превратила три комнаты квартиры на третьем этаже Карлтон-Тауэрс в свое собственное маленькое владение. Шкафы были заполнены новой одеждой, а на стены были повешены картины из коллекции ее матери. Несколько фотографий и сувениров, которые она привезла с собой, заняли свои места на полках, и после некоторого времени она уже могла взглянуть на них без боли или печали.

Посещение американской школы помогло ей выйти из замкнутого мира и одиночества. После жесткой дисциплины приходской школы свободный дух подействовал на нее как эликсир. Хотя она не вполне понимала некоторые общественные традиции, такие как повальное увлечение американским футболом или обычай студенческого обручения, Кассандра вскоре почувствовала, насколько восхитительное настроение может быть у девушки, когда молодые люди оказывают ей знаки внимания. Она дразнила подозрительность Монка, его отцовскую реакцию, когда вместе с молодыми людьми приходила в Карлтон-Тауэрс.

– Ну что ж, время идти работать, – сказал Монк после того как отбыл провожатый Кассандры.

Как бы намекая на это, старинные часы пробили полночь.

– Могу я пойти с тобой?

Кассандре нравилась сумасшедшая атмосфера редакции журнала «Кью». В первый же раз, когда Монк взял ее с собой, все сотрудники редакции сделали так, чтобы она чувствовала себя уютно в новой обстановке.

– Там никого сейчас нет, солнышко, – сказал Монк. – Мне нужно лишь прочитать ночные телеграммы из Европы. Скучное занятие. Кроме того, тебе надо немного поспать.

Хотя оба они притворялись, Кассандра знала, что Монк шел в редакцию посмотреть, нет ли сообщений от Абрахама Варбурга. Вскоре после смерти Мишель Монк объяснил ей, во что была вовлечена ее мать. Кассандра изумилась, узнав, сколько жизней помогла спасти ее мать, какие жертвы принесла ради беспомощных людей, которые проходили через их дом. «Люди, к которым я относилась с презрением», – вспомнила Кассандра.

«Если бы я только могла сказать ей, как мне жаль. Может быть, если бы она сказала мне…»

Но Кассандра не задерживалась на прошлом. Вместо этого она работала добровольцем в организациях, которые рассказывали всем об опасности, которую несет Адольф Гитлер, страстно споря с теми, кто предсказывал, что войны не будет. Насколько подозревала Кассандра, когда ее отец покидал дом по ночам, он уже боролся с фашизмом.

Приготовления к войне велись на всех фронтах, включая тайный мир секретных агентов, перебежчиков и наемных убийц. Хотя сэр Деннис Притчард не знал никого из этих людей, он невольно стал их жертвой.

Притчард посмотрел на сад позади своего офиса на Харли-стрит, на этот маленький оазис мира, где он мог найти убежище от крови, льющейся в его операционной. Притчард провел пальцем по нежному лепестку розы. Уже был октябрь, но из-за необычайно теплой погоды цветы продолжали цвести.

– Доброе утро, сэр Деннис.

Испугавшись, Притчард повернул голову и увидел высокого светловолосого молодого человека, стоящего на плитках дорожки сада, с руками, засунутыми глубоко в карманы бежевого пальто. Он разговаривал с ирландским акцентом.

– Какого черта вам здесь нужно? Моей медсестры еще нет.

– Доктор Притчард, мне нужен некий документ. – Человек швырнул полоску бумаги на садовый столик. – Этот личный документ, если быть точным.

Притчард нахмурился, когда прочитал имя.

– Это что, шутка? Этот человек умер много лет назад.

– Но у вас есть документ, доктор?

– Я думаю, вам лучше уйти, иначе я позову полицию, – повысил голос Притчард.

– По существу, я уверен, что он у вас есть, – настаивал человек. – Видите ли, я позволил себе некоторую вольность и просмотрел документы в вашем офисе. К сожалению, я не смог найти его. Тогда я подумал, что такой добросовестный парень, как Деннис, наверняка поместил ненужный документ в архив. Так что я проверил склад, где вы арендуете площадь. Как ни печально, но я не нашел то, что искал. Все это означает, что у вас должно быть очень укромное место для этой особой папки, не так ли?

– Убирайтесь! – закричал сэр Деннис.

Он не заметил быстрого движения человека, но в ту же секунду незнакомец завел его руку за спину.

– Лондону нужны все его хирурги, доктор. Было бы жаль лишить город одного из лучших.

Притчард почувствовал резкую боль в плече, так как его руку заводили все выше.

– Я все же думаю, что документ все еще у вас, – сказал человек спокойно. – До того как вы произнесете что-либо, что могло бы меня расстроить, нам лучше зайти в дом и сделать один телефонный звонок.

Толкая Притчарда перед собой вперед, человек зашел с ним в офис.

– Пожалуйста, смотрите, какой номер я набираю. Притчард похолодел, когда увидел свой домашний номер.

– Теперь слушайте.

– Деннис! Деннис, это ты? Милый, что происходит? Здесь какие-то люди.

Притчард закрыл глаза, когда его жена закричала.

– Мои помощники не причинят вреда вашей любимой жене, Деннис. До тех пор, конечно, пока вы не решите, что документ для вас имеет большую ценность, чем ее жизнь.

Притчард не смог вынести мысль о том, что может произойти у него дома.

– У меня он есть! – произнес он с трудом. – Он спрятан…

– Несите, Деннис, несите.

Притчард направился к застекленному шкафу позади стола. Он открыл его и вытащил выдвижной ящик с книгами, за которым находился потайной сейф. Дрожащими пальцами Притчард набрал комбинацию. Когда дверца открылась, он залез внутрь и вытащил оттуда толстую синюю папку.

Незнакомец просмотрел документы в поисках нужных записей. Он улыбнулся.

– Вы поступили правильно, доктор. Теперь я не нарушу условия сделки и вы увидите, что с вашей женой все в порядке. Но я думаю, что вам стоит поехать к ней в любом случае. Ей может понадобиться успокоительное.

– Кто вы? – прошептал Притчард.

– Тот, кто навестит вас, если вы обратитесь в полицию. Или к кому-либо еще, кто может заинтересоваться этим. Не делайте этого, доктор. Забудьте обо всем, что произошло. Если кто-нибудь что-нибудь спросит, прикиньтесь дураком. Документ потерялся, исчез. Здравствуйте и процветайте, Деннис. Я говорю это искренне.

Человек с ирландским акцентом исчез так же неожиданно, как появился. Сев на поезд, чтобы добраться до парома через Ирландское море, он думал о том, что Берлин, скорее всего, будет удовлетворен результатами. Немцы надоедали ему напоминаниями о Притчарде в течение восемнадцати месяцев, но у ирландца были более неотложные и важные дела, чем врач на Харли-стрит. Он не мог понять, почему был так важен этот медицинский документ человека, который умер более двадцати лет назад.

Роза Джефферсон была в числе тех американцев, которые, находясь в меньшинстве, верили в неизбежность второй мировой войны. На протяжении осени 1938 года она совершила несколько поездок в Вашингтон, где проводила консультации с министром финансов и даже самим президентом Рузвельтом. Компания «Глобал Энтерпрайсиз» была именно тем, что подразумевалось в названии, – всемирной промышленной и финансовой империей. Люди, которые занимали места на вершине пирамиды власти, знали, что морские суда, железные дороги и предприятия, которыми управляла Роза Джефферсон, могли бы потребоваться для обеспечения обороноспособности страны. Но даже более важной для них была ее могущественная финансовая власть.

Так как она была представителем официального Вашингтона, Розе приходилось заседать в многочисленных комиссиях, которые постоянно пересматривали американскую стратегию и политику на случай изменения ситуации в Европе. После ужаса «Хрустальной ночи» 9 ноября 1938 года, когда разбушевавшиеся банды нацистов громили еврейские магазины и избивали их владельцев, Роза выступала за неограниченную эмиграцию евреев из Германии в Соединенные Штаты. Она испытала настоящее потрясение, когда большинство членов кабинета Рузвельта предложило рассматривать инцидент как досадное недоразумение. Роза высказала Монку предположение, что они смогут изыскать пути, чтобы вывезти сотрудников-евреев «Глобал» из Европы вместе с членами их семей, начиная с Германии.

– В этом мы опережаем тебя, – сказал Монк.

Так как он не был уверен, какой будет реакция с ее стороны, Монк никогда не рассказывал Розе о каналах эмиграции, которые Мишель и Абрахам Варбург наладили в Германии. Посвященная в детали этого плана, Роза восхитилась и поразилась гуманитарной деятельности Мишель. Она сразу же высказала свои предложения, как сделать эту работу более эффективной.

– Мы можем увеличить число уезжающих, назвав их сотрудниками «Глобал», выезжающими на переподготовку.

Монк подумал, что это гениальная мысль. Он послал рекомендации Абрахаму Варбургу, который немедленно поддержал их.

Летом 1939 года вопреки советам своих помощников Роза совершила последнюю поездку в Европу. Хотя ее деловое расписание оказывалось, таким образом, сорванным, она сперва поехала в клинику Хоффмана в Швейцарии.

Как только она осознала серьезность полученных Стивеном повреждений, Роза непреклонно настаивала на его возвращении в Нью-Йорк. Для нее было непостижимым, что Стивен не мог получить всю необходимую помощь в стране, которая лидировала в области медицинских достижений. Но американские специалисты, которые изучили дело Стивена, пришли к единодушному выводу: швейцарцы, и особенно клиника Хоффмана, были мировыми лидерами в области восстановительной хирургии.

Неохотно Роза приехала в Ярлсбург и сделала все необходимые распоряжения; затем, когда Стивен поправился настолько, что смог путешествовать, она привезла его с собой в Швейцарию. В последний раз, когда она видела его, его лицо было почти полностью забинтовано. Теперь она не знала, чего ожидать.

Директор клиники Йоахим Хоффман лично приветствовал Розу.

– У нас большие достижения, – заверил он ее. – Но, как я говорил вам вначале, ничто не может заменить время, самого лучшего лекаря.

– Могу я увидеть его? Я имею в виду на самом деле увидеть его.

– Я бы не советовал, – твердо ответил Хоффман. – Стивен знает, что он прошел долгий путь. Мы, его врачи, тоже знаем это. Но вы ожидаете увидеть то лицо, которое помните. Вам лучше подождать до тех пор, пока мы закончим. – Хоффман провел ее в один из гостевых домиков. – Я теперь вас покину. Пожалуйста, не настаивайте на том, чтобы сын показал себя, если он не захочет этого. Вы должны проявить столько же терпения, сколько пришлось проявить ему.

Неожиданно Роза почувствовала дрожь. Что ей следовало сказать Стивену? Могла она протянуть руку и дотронуться до него? Поцеловать его?

– Здравствуй, мама.

Его голос был неровным. Она посмотрела на него, стоящего на веранде, одетого в кепку с белой повязкой, которая скрывала его лицо. Когда он подошел к ней, она протянула к нему руки. Стивен схватил ее за запястья.

– Ты не можешь дотрагиваться до моего лица. Роза с трудом сдержала слезы.

– Я поняла, милый.

Стивен предложил ей свою руку.

– Почему бы нам не пройтись? Сейчас самое прекрасное время дня, когда солнце начинает заходить в горы.

Стивен увел ее от больницы по дороге, которая привела к маленькому искусственному озеру со скамейками по его берегам.

– Тебе следовало сообщить мне о своем приезде, – сказал Стивен.

– Я… Я думала увидеть тебя.

– Тебе это удалось.

Роза заметила, с какой твердостью в голосе он разговаривает. Иногда, когда свет освещал его одежду под определенным углом, она замечала пятна красного цвета на его теле.

– С тобой все в порядке? – спросил Стивен.

– Да. А с тобой?

– Со мной все будет отлично, мама. Так же хорошо, как и до этого.

Роза обратила внимание на решимость, звучавшую в его голосе.

– Расскажи мне о «Глобал»… и о Нью-Йорке. Находясь здесь, я не знаю многого из того, что происходит в мире.

Сперва Роза говорила с остановками. Ее поразило самообладание Стивена, некоторая его отстраненность. Понемногу Роза рассказывала Стивену все, что он хотел узнать о «Глобал» и ее постоянном расширении, о Нью-Йорке и новых представлениях, которые давали на Бродвее. Она рассказала о Монке Мак-Куине и перестановках, которые она сделала в руководстве операциями с дорожными чеками, и о комитетах, в которых она заседала в Вашингтоне.

– Расскажи мне о Вашингтоне, – мягко попросил Стивен. – Это звучит весьма интересно.

Роза проговорила до захода солнца и начала сумерек, когда начали появляться первые светляки.

– Я совсем заболталась, в то время как ты едва ли проронил пару слов, – упрекала себя Роза.

– Для меня вредно разговаривать слишком много, – ответил Стивен. – Кожа должна еще нарасти над мышечными тканями, в противном случае…

– Конечно, – торопливо сказала Роза.

– Куда ты поедешь теперь, мама?

– Сперва в Берлин. Затем в Рим, Амстердам и Париж. Мы закрываем все офисы, имеющие дело с дорожными чеками. Монк и я согласились, что мы не можем дальше рисковать нашими, я имею в виду его, сотрудниками.

Стивен покачал головой.

– Мудрая предусмотрительность. А что насчет Гарри Тейлора? Кто-нибудь нашел его?

– Нет. И как я полагаю, Гарри Тейлор умер в катакомбах и попал прямо в ад. Я никогда не прощу его за то, что он сделал с тобой. Никогда!

До Стивена дошли слухи о награде, которую назначила его мать за поимку Гарри. Каждый день он раскрывал газету, надеясь прочитать в ней, что Гарри найден. Даже несмотря на то, что он и Курт Эссенхаймер разработали план на тот случай, если Гарри все-таки арестуют, – план, который гарантировал, что у Гарри не будет ни единого шанса сказать и слово полиции, – Стивен продолжал жить со смутным ощущением того, что его соратник-заговорщик выжил и находится где-то. Теперь он думал, что если весь преступный мир Европы, у которого есть отличный повод для поимки Гарри, не смог найти его, то этого не сможет сделать никто.

Стивен протянул руку и коснулся руки своей матери.

– Дай мне необходимое время, мама. Со мной все будет хорошо, ты увидишь.

– Я дам тебе все, что тебе нужно, – прошептала Роза. «Ты уже дала», – подумал Стивен, когда он провожал Розу к машине. Он не мог дождаться увидеть довольное выражение на лице Курта, когда он сообщит ему все детали политики американского правительства.

Когда Роза садилась в машину, Стивен спросил как бы случайно:

– Ты видела Кассандру с тех пор? Вопрос удивил Розу.

– Да. По существу, мы видимся довольно часто. Она уже совсем превратилась в молодую леди. Франклин гордился бы ею.

– Я уверен, – прошептал Стивен.

Со своего балкона Стивен наблюдал за лимузином, едущим по извилистой дороге вниз по горному склону. Он откинул голову назад и засмеялся, звук его голоса эхом разносился по долине.

Его мать оказалась большей дурой, чем он мог ожидать. На его столе в гостиной лежало медицинское свидетельство Франклина Джефферсона с именем сэра Денниса Притчарда на его титульном листе.

«Да, мама, гораздо большей дурой…»

49

3 сентября 1939 года наконец началась «странная война». Немецкие подводные лодки потопили британское судно «Афина» у побережья Ирландии, провоцируя Британию и Францию на объявление войны Германии.

– Я благодарю Бога, что все наши люди выехали из Европы, – сказал Монк Кассандре. – Гитлер готов сделать из Европы котлету.

Его мрачное предсказание оказалось точным. К осени 1940 года Франция, Бельгия, Нидерланды, Дания, Норвегия и Румыния пали перед казавшейся непобедимой немецкой военной машиной. Кассандра, плакавшая, когда в новостях показывали немецких солдат, расположившихся под Триумфальной аркой в Париже, не могла понять отношения американцев к войне.

– Неужели они не понимают, что происходит? – спрашивала она. – Если мы не будем сражаться, следующей жертвой станет Британия.

Монк разделял ее чувства. Он днем и ночью взволнованно призывал Америку вмешаться в происходящее. Но он выступил против правящей элиты, – бывшего президента Герберта Гувера, Генри Форда и Чарльза Линдберга, которые призывали к изоляционизму и невмешательству в то, что они называли «Европейской войной».

Кассандра тоже энергично взялась за дело. Используя свои знания иностранных языков, она переводила Монку телетайпные сообщения, а также статьи, которые выходили из-под его пера. Копии его памфлетов на французском, немецком, итальянском и испанском языках обходными маршрутами попадали в оккупированную Европу и воспроизводились в газетах, выпускаемых местным Сопротивлением.

– Сколько могут ждать Соединенные Штаты? – с отчаянием спрашивала Кассандра в то время, как в воздухе разворачивалась битва за Британию.

– До тех пор, пока не случится что-то ужасное, такое, что мы не сможем и дальше игнорировать реальность, – ответил Монк.

7 декабря 1941 года случилось самое страшное. Триста шестьдесят японских самолетов, базирующихся на авианосцах, атаковали Перл-Харбор. Для Соединенных Штатов дни ожидания закончились.

В полях, окружающих швейцарский санаторий, лежали глубокие сугробы снега. В домике Стивена в камине бушевал огонь. Курт Эссенхаймер, который сидит ближе к огню, замечает емкости с водой, расставленные по всей комнате для того, чтобы увлажнять воздух и защитить чувствительную кожу Стивена от высыхания, как это делают со старым пергаментом.

– Ты абсолютно уверен в том, что это необходимо сделать? – спросил Эссенхаймер.

Он приехал днем после долгого медленного путешествия через Альпы. Стивен рассказал ему, почему он вызвал его, и Эссенхаймер вспомнил фрагменты их разговора о Мак-Куине, состоявшегося пять лет назад. Рассуждения о том, что делать, затянулись далеко за полночь. Эссенхаймера все еще одолевали дурные предчувствия.

– Стивен, то, что ты предлагаешь, может быть сделано. Но это опасно, особенно теперь, когда война достигла своей критической стадии. Если с информацией, которую добудет наш «перебежчик», что-нибудь произойдет, это будет означать конец всего, что мы достигли.

– Если мы не будем действовать, это может уже означать конец, – ответил Стивен из мрака комнаты. – Мак-Куин никогда не прекратит разнюхивать, пытаясь получить убедительные доказательства моей связи с рейхом. До сих пор наша безопасность не ставилась под угрозу и нам очень, очень везло. Но если Гитлер завязнет на двух фронтах, некоторые люди смогут подумать, что Германия не выиграет. Они будут искать страховку, что-то, что можно будет обменять, если ситуация действительно ухудшится. Мак-Куин с его связями на самом высоком уровне может оказаться тем, к кому они попытаются найти подход.

Стивен сделал паузу.

– Есть и другая причина. Когда Соединенные Штаты отсиживались в стороне, то, что я делал, – если бы это выплыло наружу, – квалифицировалось, в худшем случае, как недостойная деловая деятельность. Меня могли бы пригвоздить к позорному столбу, и матери пришлось бы нас закрыть, но это могло быть лишь последствием. Но теперь идет война, Курт, и я сотрудничаю с врагом. Это делает меня предателем, и все мы знаем наказание за предательство.

Два человека уставились на огонь, наблюдая за танцем пламени.

– У нас нет выбора, Курт. Мы знаем, что Мак-Куин никогда не прекратит выполнять дело Мишель. Пришло время остановить его.

Эссенхаймер зажег сигарету и швырнул спичку в огонь.

– Хорошо. Мы будем действовать по экстренному плану. Но нам потребуется некоторое время для того, чтобы утрясти все детали. Сейчас февраль. Скажем, три месяца?

Стивен был готов возразить, но затем осознал огромное количество работы, перед которой стоял Курт. Он не мог просить о меньших сроках.

– Отлично. Три месяца. Я жду, что ты будешь держать меня в курсе, Курт. И помни: ничто не должно быть отдано на волю случая. Ничто.

Сто дней спустя, в мае 1942 года, молодой человек с темной короткой стрижкой и ярко выраженной военной походкой офицера завернул за угол главной деловой улицы Цюриха, Банхофштрассе. Он внимательно изучал сверкающие медью таблички с именами и названиями на стене дома и выделил среди них ту, которую он искал: Международная служба размещения беженцев.

Офицер знал, что служба находится на шестом этаже здания и что некоторыми из ее активистов были филантропы, пытающиеся соединить разделенные семьи. Но за фасадом скрывалось более секретное предприятие: служба находилась в центре финансового канала, который протянулся из Нью-Йорка в Цюрих, затем растекаясь в тысячи городов, городков и деревень по всей оккупированной Европе. Ее мандат был таким же обширным, как и ее операции. В Швейцарии организация платила таможенным инспекторам, чтобы они не проверяли въездные визы слишком внимательно. В Германии она потайными путями передавала наличные деньги или золото в руки чиновников, которые контролировали выезд и давали разрешение на туристические поездки и которые, одним росчерком пера, могли превратить еврея в христианина. Она поддерживала группы Сопротивления средствами и покупала им то, что они могли украсть у врага, а также поддерживала выход подпольных изданий.

Служба размещения беженцев, думал офицер, была мощным оружием, как и все, что изобретали союзники. И все это основывалось на изобретательности и усилиях двух людей: Монка Мак-Куина в Нью-Йорке и Абрахама Варбурга в Цюрихе.

– Извините, но герр Варбург не работает здесь, – четко произнесла милая регистраторша. – Возможно, один из наших администраторов сможет помочь вам.

Офицер достал тонкую кровавого цвета папку из своего портфеля. Она была скреплена восковой печатью с изображением двуглавого орла над нацистской свастикой.

– Передайте это Варбургу, – сказал он, кладя досье на стол. – Скажите ему, чтобы он не заставлял меня терять время.

Секретарша, которая была еврейкой, вздрогнула от ледяного тона незнакомца. Она сталкивалась до этого с такими людьми в Берлине.

– Пожалуйста, подождите здесь.

Офицер уютно устроился, вставил сигарету в мундштук и спокойно закурил. Он выкурил только половину, когда секретарша вернулась.

– Будьте любезны, следуйте за мной. Секретарша привела его в офис, окна которого выходили на улицу. Здесь не было беспорядка. На столе стоял единственный телефон. В углу находился старый шкаф для папок с документами.

– Рад видеть вас, герр Варбург, – сказал офицер человеку, стоявшему к нему спиной.

Когда Варбург обернулся, офицер заметил, что печать на документе нарушена.

– Кто вы? – мягко спросил Варбург.

– Полковник Гюнтер фон Клюге, прикомандированный к Генеральной инспекции при министерстве финансов в Берлине. Мои документы.

Варбург внимательно изучил удостоверение личности. У него был наметанный глаз банкира на подделку, но это удостоверение было настоящим.

– Чем могу быть вам полезен? Фон Клюге кивнул на досье.

– Это должно говорить само за себя.

– Здесь служба по приему беженцев, полковник. Ваши бумаги имеют отношение к некоторым действиям, в которых принимали участие американец по имени Тол-бот и поставщики некоторых товаров в Германию. Я думаю, что вы обратились по неправильному адресу.

Фон Клюге сел на жесткий деревянный стул и закинул ногу за ногу.

– Вы знаете, что за последнюю неделю гестапо арестовало троих? – Он назвал Варбургу имена и был рад увидеть боль в глазах старого человека. – Их отправили в Бухенвальд. Я думаю, что они уже мертвы. И вы знаете почему, герр Варбург? Потому что они пытались украсть тот лист бумаги, что я принес вам.

Варбург почувствовал легкую головную боль.

– Я знаю, это то, что нужно вам и Монку Мак-Куину, – спокойно продолжал фон Клюге. – Вы видите, моя работа заключалась в том, чтобы ваши люди больше не пропадали из-за информации, которую они ищут. Теперь вы располагаете ею в полном объеме.

– Кто вы? – требовательно спросил Варбург.

– Реалист. Не очень отличающийся от вас. Нападение на Россию в прошлом году было роковой ошибкой. Теперь Германии потребуются более многочисленные поставки сырья, чем когда бы то ни было раньше. Если я предоставлю вам свидетельства того, что Стивен Тол-бот сотрудничает с рейхом, то вы сможете остановить его и тоже затянуть петлю на шее фюрера. Это то, чего вы хотите, не так ли, герр Варбург?

– А вы? Почему вы делаете это?

– У меня нет желания быть погребенным под обломками Германии, так что я предлагаю сделку: информацию о Толботе в обмен на безопасное перемещение в Америку и один миллион долларов.

– Это абсурд.

– Это дешево! – возразил фон Клюге. – Да, и одно маленькое уточнение. Я буду вести дела только с Мак-Куином, лицом к лицу, здесь, в Цюрихе.

Немец сделал короткую паузу.

– Мы будем обсуждать дальше, герр Варбург? Банкир медленно сел на свой стол, и фон Клюге получил его окончательный ответ.

Через три часа фон Клюге и Абрахам Варбург вышли из здания и направились через улицу в Швейцарский кредитный банк. Их провели в подвальный депозитарий и им предоставили сейф и два ключа. Материал, который вон Клюге принес с собой, они положили в сейф, и каждый повернул в замке свой ключ, когда они его запирали.

Фон Клюге протянул руку за ключом Варбурга.

– У меня будут оба, если вы не возражаете. До тех пор пока не приедет Мак-Куин.

После того как они покинули банк, они расстались, но фон Клюге быстро вернулся назад и высмотрел черную шляпу-котелок Варбурга в полуденной толпе. За банкиром было довольно легко следить и его путь было так же легко предугадать: он шел в американское посольство.

Фон Клюге проскользнул в будку телефона и попросил оператора соединить его с клиникой Хоффмана в Ярлсбурге. Первая часть плана прошла гладко. Стивен Тол-бот, без сомнения, должен был быть доволен.

Кассандра сразу же почувствовала перемену. Она и Монк завтракали на открытой террасе, увитой плющом, в окружении посадок герани и роз. Несмотря на это очарование, идиллия была нарушена возбуждением Монка.

– Что случилось? – спросила она, целуя его в щеку.

– Ночные новости. Похоже, Гитлер попытался откусить больше, чем он может проглотить, когда напал на Россию. Советы переходят в наступление.

Кассандра подняла голову, откинув назад выбившуюся прядь тонких светлых волос. Она знала, что Монк не лгал ей. Он был не способен на это. Он лишь не говорил ей всей правды.

– Были еще какие-нибудь сообщения? Кассандра видела, как он пытается подобрать правильные слова.

– Ничего существенного.

Кассандре хотелось оставить эту тему, оставить на время. Довольно скоро она сможет узнать обо всем.

Но начиная с того дня атмосфера в доме изменилась, и Монк полностью погрузился в свою тайну. Большую часть времени он теперь проводил в Вашингтоне. Когда он приезжал домой, то лишь для того, чтобы переодеться. Кассандра пыталась с помощью уговоров добиться какого-нибудь объяснения, но Монк всячески избегал этого.

Однажды утром после почти бессонной ночи Кассандра проснулась неожиданно, как будто ее что-то разбудило. Это мог быть холодный утренний ветер или голоса, которые она четко различала. Обнаженная, Кассандра выскользнула из кровати и прислушалась. Голоса притихли, заглушаемые скрипом ножек стульев о камни террасы. Монк вернулся домой из Вашингтона и теперь завтракал. Кассандра плеснула водой на лицо, почистила зубы и надела старую удобную фланелевую ночную рубашку.

– Ну, уже почти время…

Ее губы сложились в точное подобие буквы «о», когда она, выйдя на террасу, в последнее мгновение увидела незнакомца. Он был выше ее ростом, почти шесть футов, и на несколько лет старше; на вид ему было около двадцати пяти. У него были густые волнистые каштановые волосы и зеленые глаза цвета моря после шторма. Он был красивым мужчиной, если не считать сломанный гребневый хрящ носа и тонкий диагональный шрам через всю щеку, выделявшийся молочной белизной на загорелой коже.

– Доброго утра и вам тоже, – его голос был наполнен удивлением и радостью. – Меня зовут Николас Локвуд.

– Кассандра Мак-Куин, – представилась она.

– Монк рассказывал мне много о вас.

– Я вижу, что вы двое уже познакомились друг с другом. – Монк осторожно вышел на террасу, неся поднос с кофе, печеньем и приправами. – Ты рано встала, солнышко.

– Я не могла уснуть, – пробормотала Кассандра, краснея от упоминания Монком ее домашнего имени и становясь еще более красной в тот момент, когда она заметила усмешку Локвуда.

Стоя на мысочках ног, чтобы поцеловать Монка, она прошептала:

– Кто он?

– Почему бы тебе не присоединиться к нам за кофе? – спросил Монк.

В ту минуту, когда Кассандра села за стол, она почувствовала, что ночная рубашка плотно обтягивает ее грудь, и вспомнила, что под ней ничего нет. Настолько осторожно, насколько возможно, она потянула рубашку вверх.

– Я встретил Николаса в Вашингтоне, – сказал Монк, наливая всем кофе. – Он из Государственного департамента.

Что, по существу, было правдой. Но Монк не сказал о том, что Локвуд работал на генерала Донована по прозвищу «Дикий Билл», который основал Бюро стратегических исследований. БСИ, как его называли, было едва оперившейся американской разведывательной службой и подразделением командос в одном лице. Локвуд был одним из первых его выпускников.

– По сути дела, Николас и я едем в Европу на следующей неделе.