Текст книги "Библиотека выживания. 50 лучших книг"

Номер 10. «Сборник рассказов, воспоминаний, эссе и писем» Филипа К. Дика

(1947–1981)

Включение Филипа Киндреда Дика в коллекцию Quarto издательства Gallimard явилось признанием того, что научная фантастика является литературой как таковой. Всю свою жизнь Дик старался публиковать классические романы, которые издатели не принимали. И были правы: Дик становится более литературным, когда сам этого не осознает. Рассказы калифорнийского безумца легли в основу лучших фильмов этого жанра: «Вспомнить все» в 1990 году, «Шоу Трумана» в 1998 году, «Особое мнение» в 2002 году, «Укрытие» в 2011 году. («Бегущий по лезвию» стал экранизацией не его рассказа, а одного из его романов «Мечтают ли андроиды об электроовцах?», опубликованного в 1966 году). Дело тут не только в фильмах. Этот человеконенавистник, ставший параноиком из-за амфетаминов, предугадал XXI век как никакой другой писатель. По сравнению с ним Оруэлл является милым утопистом, а самый знаменитый французский астролог мадам Солей нуждается в средстве для загара. Дик увидел во сне интернет, виртуальную реальность, генетические мутации, портативные системы наблюдения, аватары и голограммы, войну как видеоигру, интеллектуальные машины, нейронные имплантаты, социальные сети и цифровую полицию. Он специалист по антиутопии и ухронии. Он был королем альтернативных фактов задолго до Дональда Трампа. Его реальность множественна. Он придумал нечто большее, чем фейковые новости: фейковую жизнь. Все творчество Дика посвящено тому, что он называет «ортогональной реальностью» и «параллельными мирами».

Во что превратилось наше существование? В виртуальную жизнь. Теперь мы все персонажи какого-нибудь рассказа Филипа К. Дика. Запертые в своих квартирах из-за глобальной пандемии, мы становимся шизофрениками, прикованными к сенсорным экранам, которые наблюдают за нами так же, как и мы за ними. В 2020 году достаточно было выглянуть из окон наших тюрем, чтобы удостовериться в том, что Дик не ошибся: улицы были пусты, книжные магазины закрыты, собрания запрещены; гудящие беспилотники отдавали нам приказ оставаться дома.

Если бы Дик был жив, ему было бы девяносто два года и он бы целыми днями повторял: «А ведь я вам это говорил». Даже Гонкуровская премия в 2020 году была присуждена роману, написанному абсолютно в духе Дика: «Аномалия» Эрве Ле Теллье, где персонажи раздваиваются. Шедеврами Дика являются его романы: «Человек в высоком замке» (1962), «Убик» (1969) и «Вещество смерти» (1977). Но если у вас нет времени или желания читать длинные хаотичные тексты, его 120 рассказов откроют вам доступ к его вселенной. Они более простые, понятные, всегда неожиданные, с эффектными концовками. Мораль: теория заговора – это политический кретинизм, но когда речь заходит о писателе, то паранойя оказывается достоинством, которое следует всячески поощрять.

Номер 9. «Нет ничего подлиннее красоты» избранные произведения и письма Оскара Уайльда

(1887–1897)

Если «Библиотека Плеяды» – это старый, но сверкающий Bentley, то Quarto – это роскошный внедорожник. Более воздушная, емкая и менее дорогая коллекция, предложенная в мае 2019 года издательством Gallimard, подводит итог романтической прозе великого Оскара Уайльда. Произведения неравноценны (не все «сказки» на одном уровне), однако общий результат ошеломляющий. Сегодня литературная пресса переоценивает некоторых писателей только за то, что они гомосексуалисты, она так поступает бессознательно, в знак компенсации за гнусную несправедливость, совершенную по отношению к автору «Портрета Дориана Грея». Редко кто из писателей подвергался подобному смешиванию с грязью, освистыванию, унижению, заключению в тюрьму, мучениям, оскорблениям и презрению со стороны современников, несмотря на то что гениальность проявляется на каждой странице его произведений.

«Женщины созданы для того, чтобы их любили, а не для того, чтобы их понимали» («Сфинкс без секрета», 1887). «Этот цветок настолько красив, что я уверен – у него бесконечно длинное латинское название» («Счастливый принц и другие сказки», 1888). «Как ни странно это звучит, на самом деле он не так уж уродлив, если, конечно, закрыть глаза и на него не смотреть» («Гранатовый домик», 1891). «Грех – это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни» («Портрет Дориана Грея, 1891). «Мы с моими обоями сражаемся насмерть. Кто-то из нас должен уйти» (эти слова он сказал писательнице Клэр де Пратц 29 октября 1900 года, за месяц до своей смерти в отеле д’Альзас, на улице Искусств, 6-й округ Парижа).

Как мог один и тот же человек быть самым большим шутником в Англии и написать самое печальное любовное письмо в истории британской литературы De profundis («Тюремная исповедь», 1897)? Судьба Уайльда явно подобна христовой, и он это понимал. Все его вымышленные произведения предвещали его человеческое жертвоприношение. В ходе своего неправедного суда он отважился произнести фразу, которая способна спасти нас и сегодня: «Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или написанные плохо». Когда кто-то хочет превратить свою жизнь в произведение искусства, вершиной эстетики становится подражание Иисусу. Человеческое общество всегда распинает тех, кто выходит за пределы его понимания, а потом падает ниц и просит прощения. Не лучше ли однажды простить гениев еще при жизни? Для больших писателей нормально и естественно считать себя Богом. Во всяком случае, Оскар Уайльд выиграл свое пари. Как и Дориан Грей, он навечно остался молодым человеком, умершим в возрасте сорока шести лет. Никогда не забывайте эту реальность: давние гении гораздо моложе нас. И чем больше проходит времени, тем больше они молодеют.

Номер 8. Новеллы, рассказы и романы Франца Кафки

Позабавимся, наблюдая, как Жан-Пьер Лефевр извивается на полу своего рабочего кабинета, подобно тому, как это делал Грегор Замза в «Превращении». Задача его была непростой: ослушаться Александра Виалатта, при этом уважая его работу первопроходца. Ощущается предательская благодарность ученика, у которого не было выбора. Свою неприятную работу Иуды ему пришлось довести до конца. Результат оказался превосходным, такая переработка текста была необходима. Разумеется, открыл Франца Кафку французам мрачный Виалатт, но он принимал за чистую монету купюры Макса Брода в «Процессе» и «Замке». Стремясь сделать эти посмертные романы более доступными, друг Кафки позволил себе некоторые вольности с незаконченными рукописями, которые он отказался сжечь… Сегодня перед нами предварительно окончательное издание произведений, опубликованных Кафкой при его жизни (их меньшинство) и произведения, спасенные Максом Бродом (их большинство). Это невероятный шок, урок безумия.

После смерти Бога новеллы Кафки рисуют довольно четкую картину нашего положения: «болезни человека» уничтожают все на своем пути. Столетие спустя после века мелкого работника страховой компании, страдавшего туберкулезом, дела обстоят еще хуже. Каждый сам за себя, кругом царит паника, больше ничего не имеет никакого смысла, люди хором кончают жизнь самоубийством на фоне глобального загрязнения. Представьте, как этот тщедушный человечек в тесном костюме из своей пражской комнаты совершает революцию в литературе, фантазируя о нашем трагикомическом апокалипсисе. Что такое литература? Шутка, показавшаяся серьезной, мрачный субъект, выдумывающий подавленных персонажей, кошмарный сон, записанный чешским евреем на немецком языке.

Франц Кафка, родившийся в 1883 году и умерший в 1924 году (в возрасте сорока лет), не увидит истребления своих младших сестер в 1942–1943 годах в Хелмно и Освенциме. Но он почувствовал восхождение самого хладнокровного массового убийства в истории. Вечный молодой человек разглядел приближение ненависти к своему кварталу. Когда он писал свои зловещие истории, он кашлял с кровью: роман «должен быть топором, разбивающим замерзшее море, которое находится внутри нас», хорошая книга заставляет харкать жидкостью красного цвета. У нас во Франции не было эквивалента в силу того, что мы слишком рациональный, слишком картезианский народ. Читать Кафку – значит пройти курс лечения черной поэзией и нырнуть в глубины человеческой души. Каждая его фраза абсолютно оригинальна. Новое издание полного собрания сочинений Кафки в «Библиотеке Плеяды» является и победой, и поражением. Победой, потому что оно назначает нам новую встречу с этим трепетным гением. Поражением, потому что, несмотря на его поразительные мольбы, мы не сумели вовремя к нему прислушаться. А теперь уже слишком поздно; наш мир стал кафкианским.

Номер 7. «Мемуары» Симоны де Бовуар

Бовуар не рождаются, ею становятся. Симона де Бовуар (1908–1986) родилась и умерла рядом с богемным рестораном La Rotonde, на Монпарнасе, она завоевала себе свободу, рассказывая о своем пути избалованного ребенка: жила-была девочка из хорошей семьи, которая стала символом антибуржуазного бунта. Из-за ее (позднего) включения в «Библиотеку Плеяды» издательство Gallimard осознанно предпочло опустить ее романы и историко-философское исследование «Второй пол» (хотя это бестселлер), оставив только мемуары и автобиографические рассказы. И это мудрое решение. Чтение двух томов воспоминаний, а также великолепного фотоальбома, прокомментированного ее приемной дочерью Сильви Ле Бон-де Бовуар, пробудило во мне некрофильские наклонности. Когда Симона де Бовуар была молодой брюнеткой с яркими голубыми глазами, она была похожа на Леа Сейду, с такими же широко расставленными резцами – зубами счастья. Ее чрезвычайная красота не менее поразительна, чем ее внимательный ум и спокойная ясность. Я не всегда был нежен по отношению к пифии Сен-Жермен-де-Пре, наклеив на нее ярлык синего чулка в тюрбане. Теперь же для автора «Воспоминаний необразумившегося молодого человека» наступило время признать свой долг.

Стиль Симоны де Бовуар часто высмеивают как слишком книжный, но на самом деле он совершенно противоположен: шутливый, чувственный, простой до категоричности. Симона де Бовуар – парадокс в юбке: представительница буржуазии, плюющая на свое окружение, великая феминистка, любящая мужчин (Сартр, Олгрен, Бост, Ланцман), к тому же еще и лесбиянка. Ее шедевр («Воспоминания благовоспитанной девицы») описывает послушную девочку, которая избавляется от сдержанности благодаря подруге из фешенебельной школы «Кур Дезир» (Cours Desir) на улице Жакоб: своенравной и непоседливой Элизабет Лакойн, известной как «Заза». Освобождение Бовуар могло стать результатом этого трагического непреодолимого влечения из ее детства (Заза умерла в двадцать один год). Прежде чем стать экзистенциалисткой, Симона стала зазаисткой. Она любила джаз, кино, не говоря уже о страсти к виски! Она его выпила больше, чем Саган. Захватывающая книга «Сила обстоятельств» повествует о войне, увиденной из кафе Le D me и Caf de Flore. «Очень легкая смерть» (1964) – это декларация непоправимой ненависти к конечности жизни. Наконец, она дает категоричный ответ недоучкам, упрекающим французских писателей в их эгоцентризме: «Если человек раскрывает себя со всей искренностью, то втянуты оказываются так или иначе все». Я заявляю во всеуслышание: после Симоны Вейль нам следует внести в Пантеон другую Симону. Но для этого ее надо было бы выкопать с кладбища Монпарнас и отделить Бобра от печатающей Гиены… чего не удалось сделать никому, даже смерти. (Симона де Бовуар по прозвищу «Бобер» и Жан-Поль Сартр по прозвищу «печатающая Гиена» похоронены под одним надгробием. – Примеч. пер.)

Номер 6. «Романы и рассказы» Жориса-Карла Гюисманса

(1876–1891)

Мы помним, что Франсуа, главный герой книги «Покорность» Уэльбека, работал над изданием произведений Гюисманса в «Библиотеке Плеяды», прежде чем принял ислам, чтобы иметь возможность практиковать полигамию. Но вот Гюисманс входит в «Библиотеку Плеяды», и мы обнаруживаем, что Франсуа на самом деле зовут… Пьер Журд! Бьемся об заклад, что автор «Абсолютного маршала» не покорится так же быстро, как его предшественник из художественной литературы.

Теперь давайте перейдем к нашему любимому хобби: критике предпочтений «Библиотеки Плеяды»; это доказательство любви. В сборник романов и рассказов Гюисманса забыли включить такие произведения, как «Собор» (1898) и «Геенна огненная» (1903), которые, тем не менее, составляют 3-й и 4-й тома тетралогии про Дюрталя. Немного похоже на то, как «Александрийский квартет» (серия из четырех романов британского писателя Лоуренса Даррелла. – Примеч. пер.) вдруг стал бы «Александрийским диптихом». Слава богу, уже нет Поля Валери, который «бесконечно восхищался» романом «Собор» как «потрясающим кладезем знаний». Не будем жаловаться: вошли почти все художественные произведения мастера декадентства, от «Марты» (1876), истории о проститутке, до «На пути» (1895), где Дюрталь приходит в монастырь, а также «В семье» (1881), «По течению» (1882), «Наоборот» (1884), «В заливе» (1887) и «Бездна» (1891), Гюисмансу нравились короткие названия. Предисловие Андре Гюйо и Пьера Журда напоминает нам о том, что все романы Гюисманса повествуют об исканиях холостяка: он великий писатель одиночества.

Фолантен из романа «По течению» ищет хороший ресторан, Андре Жаян из «В семье» не находит подходящую жену, дез Эссент из «Наоборот» составляет каталог своих неврозов, а Дюрталь из «Бездны» – каталог своих разочарований. Гюисманс твердил то же самое, что и Модиано: последовательность не является недостатком. Литературное приключение Гюисманса, первоначально поклонника Эмиля Золя, заключалось в совершении эволюции от натурализма к мистицизму с проходом через декаданс. Грешник, который перед смертью стремится к святости: Жорис-Карл скопировал свою судьбу с судьбы Достоевского. Когда есть сомнения, Бог – это инвестиция, вполне способная окупаться вечно. Уйти из борделя в монастырь траппистов вполне логично, при условии, что ты заранее признаешься в ошибках. Мы не удивимся, если Эмма Беккер вскоре запишется в цистерцианский орден Строгого Послушания. Декадент Гюисманс придумал героя романа XX века: покинутый эгоист, который падает ниц. Его влияние на XXI век только начинается.

Остановимся на самом известном романе Гюисманса «Наоборот». Тридцатилетний герцог Жан Флорессас дез Эссент решил покинуть парижское высшее общество и запереться в своем загородном доме в Фонтене-о-Роз. Он стал самым утонченным отшельником в истории литературы, настолько, что даже оказал влияние на Оскара Уайльда, который воздал ему должное в «Портрете Дориана Грея». Этот своенравный одиночка объедается ужинами на черной скатерти, напивается коктейлями, которые смешиваются с помощью «губной гармоники» и их вкус можно сравнить со звуком музыкальных инструментов, поглаживает латинские и греческие колдовские книги из своей библиотеки, окружает себя мрачными картинами и драгоценными безделушками, словом, наслаждается человеконенавистнической утонченностью, как эстет-ипохондрик, находящийся на грани безумия: по своей оранжево-голубой гостиной он заставляет ползать черепаху с панцирем, инкрустированным рубинами (бедняжка в конце концов издыхает от этого), он выращивает сад из плотоядных растений и фантазирует о проститутке-чревовещательнице. Дез Эссент, наверное, возненавидел бы коронавирус, демократизировавший изоляцию. Его затворничество на самом деле является проявлением снобизма: он запирается, потому что презирает остальное человечество, вульгарность людской массы, буржуазное уродство и «непрекращающийся поток человеческой глупости». Если ему подражают две трети планеты, то он становится банальным: какое унижение! Знаменитая фраза Барбе д’Оревильи о «Наоборот» указывает путь, по которому впоследствии пойдет Гюисманс: «После такой книги автору ничего не остается, кроме выбора между пистолетом и подножьем Креста». Для излечения от отчаяния Гюисманс выбрал монастырь. Куда пошел бы дез Эссент в 2021 году? Возврат к гиперпотреблению был бы продолжением коллективного самоубийства, но в обители траппистов не хватит келий, чтобы вместить всех неодекадентов. В результате промежуточным убежищем становится сельское уединение. Уехать из отвратительных агломераций в буколические жилища отшельников – такова, пожалуй, утопия наследников Гюисманса (здесь, как вы догадываетесь, я говорю со знанием дела). Загородный отдых представляется идеальным компромиссом для спасения души в XXI веке, при условии, что там всегда можно почитать Бодлера, Верлена и «Саламбо» Флобера, в шелковом халате, с бокалом приворотного зелья в руке. Таким образом, денди будущего – это гибрид хипстера, разводящего овец в Ларзаке, и Большого Лебовски, предающегося лени в калифорнийских серферских шлепанцах. Давайте совмещать пороки: нам не нужно выбирать между сюрвивалистским подпольем Дж. Д. Сэлинджера и самодостаточным представителем светской тусовки, заделавшимся «неосельским» жителем, который выращивает свою клубнику. Конечно, тут мы весьма далеки от скандального позерства замечательного декадентского затворника 1884 года. Но времена изменились, апокалипсис тоже.

Номер 5. «Ночь нежна» Фрэнсиса Скотта Фицджеральда

(1934)

Меланхолический шедевр про историю пары, разрушенной алкоголем и депрессией, вполне логично потерпел коммерческий провал при своей публикации в 1934 году. Автор, тридцативосьмилетний нью-йоркский прожигатель жизни, который провел 1920-е годы, напиваясь вместе с женой в Париже и в отеле Belles Rives в Жуан-ле-Пене, пытается преобразовать свою жизнь в художественную литературу. Но за это время кризис 1929 года вывел из моды гуляк. В 1930-е годы тоже проводилось четкое различие между миром до и миром после. Американский психиатр Дик Дайвер женат на своей бывшей пациентке по имени Николь. На Лазурном берегу в него влюбляется восемнадцатилетняя актриса Розмари Хойт. Николь, со своей стороны, спит с военным Томом Барбаном. В конце концов всем это надоедает. Изображение тонких любовных перипетий роскошно и зловеще; в подобном ремейке «Госпожи Бовари» или «Анны Карениной» персонажи страдают в легких платьях, на фоне сиреневых закатов, на берегу Средиземного моря. «Ночь нежна» искусно выстроена вокруг возвращения к прошлому, что придает иронию названию, вдохновленному Джоном Китсом. В этой трагедии нет ничего нежного: распад брака представляется непоправимым, как проклятие. Психиатру никогда не удастся вылечить свою жену от шизофрении – Фицджеральду тоже.

Немного чокнутый автор является своего рода американским Дриё ля Рошелем, им обоим свойственно непреодолимое влечение к богатым женщинам. Только лимузины не приносят счастья, а выход из отчаяния состоит не в том, чтобы просто пить джин в роскошных отелях. Есть два типа фанатиков Фицджеральда: гэтсбисты и дайверисты.

Те, кто предпочитает Гэтсби, отдают приоритет гламуру, утонченной печали и американскому восточному побережью. Те, кто выбирает супругов Дайвер, предпочитают Ривьеру и понимают, что любви в настоящем не бывает: есть только желание (будущая любовь) и ностальгия (прошлая любовь). В черной сказке для грустных детей, предположительно вдохновленной жизнью Джеральда и Сары Мерфи (которым посвящен роман), на самом деле закрепилась трагическая судьба Фицджеральда, умершего в сорок четыре года, и его жены Зельды, умершей в сорок восемь, а значит, книга в полной мере автобиографична. Фицджеральд здесь излил самую прекрасную музыку в мире: пессимизм легкомыслия. Такая падшая благодать делает «Ночь нежна» последним всецело романтическим романом XX века.

Номер 4. «Волшебная гора» Томаса Манна

(1924)

Когда мы перечитываем «Волшебную гору» в 2021 году, самую большую озабоченность вызывает то, что заточение Ганса Касторпа в санатории Бергхоф в Давосе предшествовало Первой мировой войне. Следует ли нам из этого сделать вывод, что после вакцинации против Covid-19 нас ожидает еще более трагический катаклизм? Молодой герой Томаса Манна приезжает навестить своего двоюродного брата Иоахима «на высоте тысяча шестьсот метров над уровнем моря»: он должен был пробыть там три недели, но останется на семь лет, до войны 1914 года. В романе, опубликованном в 1924 году, используется очень эффективный прием: описывается прошедшее действие вместе со всем, что писатель знает о будущем. Следовательно, писатель наслаждается странной формой преимущества перед своими персонажами, потому что он знает то, о чем они не догадываются: о подстерегающем их несчастье.

Манн подчеркивает это во вступлении: данная история «намного старше его по возрасту». Сегодняшний читатель, столетие спустя после публикации книги, всеведущ вдвойне: ему больше, чем писателю, известно о том, что произойдет дальше. Мы читаем «Волшебную гору» так, словно рассматриваем пожелтевшие фотографии будущих трупов в смокингах. Жители санатория спасаются от пневмонии, ведя светские, политические или интеллектуальные разговоры. Там холодно; они много кашляют и часто умирают. Что не мешает Гансу влюбиться в красивую русскую женщину Клавдию. Внешний мир продолжает вращаться, но его вибрации кажутся смягченными. Разумеется, роскошь швейцарского лечебного учреждения (там пьют вино Gruaud Larose) не имеет ничего общего с технологической нагрузкой на современные реанимационные службы. Однако его приглушенная атмосфера внушает странное чувство, которое нам хорошо знакомо с марта 2020 года: самоизоляция порождает отчаяние, неизвестность, глубину, истину. В навязанном уединении каждый сталкивается с самим собой. Кто я, черт возьми, перед лицом небытия? Каково мое будущее в эту непостижимую эпоху? Что делать, если даже моя булочница носит маску? Что станет с Европой, если все дискоклубы Ибицы останутся закрытыми? Молодой человек из Давоса быстро постареет и в конце концов выйдет из своего затворничества на чистый воздух. Каждый из нас – Ганс Касторп, находящийся в стороне от зараженного мира, неспособный остановить разыгрывающиеся там катастрофы, временно защищенный от неминуемой смерти.

Кто мы, трусы, укрывшиеся в горах, или обреченные, сами того не ведая? Как говорит Иоахим: «Время тут и летит, и тянется, как посмотреть […]. В сущности, оно стоит на месте, это же не время и это не жизнь. […] Я тут должен протухать, как застоявшаяся вода в яме». Отличное резюме 2020 года.