Текст книги "Стеклянное лицо"

Все тайком делали ставки на то, кто выйдет победителем. Мальчишки-посыльные заработали, наверное, целое состояние, пока сломя голову носились к Палате диковин и обратно, чтобы сообщить, сделал Клептоман-сер ход или нет. Некоторые придворные до того извелись от скуки за последнюю сотню лет, что теперь караулили в паланкинах прямо в соседних двориках, то и дело посылая обезьянок с серебряными подносами за засахаренными фруктами.

Великий дворецкий отказался к ним присоединиться, справедливо полагая, что убийцы не преминут воспользоваться такой возможностью, – ведь вся его охрана сосредоточилась на поимке пронырливого вора. К тому же появление великого дворецкого только укрепило бы репутацию Клептомансера и польстило его самолюбию.

Дегустаторы, одурманенные курительными смесями, в большинстве своем оставались безучастны к охватившему Каверну волнению. Но Неверфелл ворочалась без сна в своей кровати. Светильник хищно чавкал свежими личинками, которые она принесла из бочки в коридоре, но даже когда он затих, Неверфелл не смогла уснуть. Мысли вспыхивали и не желали гаснуть, хотя она отчаянно нуждалась в отдыхе. Накануне Неверфелл почти не спала, а завтра ей нужно будет прислуживать его переменчивому превосходительству. Интересно, каким глазом он будет смотреть на нее завтра? Правым – придирчивым, нетерпимым, только и ждущим, когда она оступится? Или Левым – безумным, молчаливым, непроницаемым? В любом случае ей придется быть начеку. И не забывать поглядывать по сторонам, чтобы уберечься от убийц, которые жаждут ее крови.

Неверфелл лежала с закрытыми глазами. Сон стеснительным зверьком подкрадывался к ней, но всякий раз сбегал, вспугнутый какой-нибудь громкой мыслью, некстати выскочившей из глубин разума. Она знала, что у Клептомансера осталось всего два часа. Сработает ли план великого дворецкого? А если не сработает, что станет с ней, с Неверфелл? В конце концов, это ведь она подала идею.

Неверфелл так устала, что готова была заплакать. Наконец она села и тупо уставилась на несговорчиво-плоский матрас. Как люди спят на таких штуках? Кровать была одновременно и слишком мягкой, и слишком жесткой. Что-то пощекотало ей лоб, и Неверфелл испуганно замерла. Но, посмотрев вверх, не увидела ничего, кроме кисточек бахромы и балдахина, нависшего вторым потолком над ее неудобным ложем.

Неверфелл осенило. Все будет хорошо. Она сможет уснуть.

До нулевого часа оставалось сорок минут. Большие часы, висевшие на площади неподалеку от квартала дегустаторов, со звучным высокомерием отсчитывали время. Под мощным циферблатом робко топтался неприметный мужчина. Довольно высокий, средних лет, он как-то по-стариковски сутулился. Возможно, виной тому был чемодан, который он держал в руке. Время от времени он шумно сморкался, и тогда его нижняя челюсть болталась из стороны в сторону, грозя отвалиться. На мир он смотрел, подслеповато щурясь, сквозь Лицо номер 92 – «Ягненок перед мясником», то есть с выражением страдальческой мольбы. Всякий раз, когда кто-нибудь шел по площади, мужчина устремлялся к нему ковыляющей походкой и дрожащим голосом говорил:

– Ах, прекрасные леди, смиренно прошу вас о помощи… А может, вы, сэр, снизойдете ко мне, я всего лишь хочу передать прошение великому дворецкому…

Леди с громкими щелчками раскрывали веера, чтобы заслониться от незнакомца. Господа натягивали самые равнодушные Лица из своего арсенала и ускоряли шаг, оставляя человека с чемоданом униженно кланяться им вслед. Никто не сомневался, что перед ними очередной жалкий придворный, потерявший благосклонность сильных мира сего. Бедняга отчаянно пытался найти друзей, чтобы вернуться ко двору, но все старательно отводили глаза, боясь, как бы его несчастье не оказалось заразным.

Печально, что никто не соизволил присмотреться к этому человеку повнимательнее. Было в нем кое-что странное. Во-первых, протягивая чемодан прохожим, он ни разу не открыл его. Во-вторых, он постоянно оглядывался на часы. В-третьих, ковыляя по мозаичному полу, он ступал совершенно беззвучно.

И без того слабый ручеек прохожих окончательно иссяк. До нулевого часа оставалось всего тридцать минут. Перед Палатой диковин, наверное, было уже не протолкнуться от зевак. Но на площади стояли только несколько стражников и проситель. Тишину нарушали лишь тиканье часов, эхо голосов, доносившееся со стороны Палаты, и слабые звуки, испокон веков населявшие Каверну: мерное гудение водопровода, перестук механизмов на нижних уровнях и гул невидимых ветров, которые играли на горе, как на флейте.

Внезапно дальний угол площади буквально на миг погрузился во тьму. Затем там снова вспыхнул свет, но только чтобы опять погаснуть. Послышался шорох бумаги, слабое шипение, и вскоре стало ясно, что источник звука – угловой светильник. Хищное растение внутри беспомощно раскрывало пасть, словно у него случился припадок. Кто-то посыпал его белой пудрой, которая стремительно разъедала стебель, оставляя после себя дымящиеся черные пятна.

Стражник осторожно приблизился к подозрительному светильнику и ткнул его кончиком меча. В тот же миг ловушка сомкнула пасть и взорвалась с глухим звуком, словно захлопнулась обитая войлоком дверь. Угол площади окончательно погрузился в темноту. Стражник отскочил назад, кашляя и моргая. Его лицо и одежда теперь тоже были осыпаны белым порошком. Порошок обильно покрыл стены, с тихим шелестом сыпался на полированные камни мостовой, узорчатую кладку и другие светильники.

Хорошо натренированные стражники быстро прикрыли носы и рты платками, боясь надышаться чем-ни-будь ядовитым.

– Что здесь происходит, во имя Погибели…

В другой части пустынной площади тоже раздался бумажный шорох, только теперь он был громче и настойчивее. Еще три светильника покрылись белым порошком, растения внутри них задергались и замерцали, их бледная плоть начала вскипать и пениться.

Бух! Бух! Бух! Все три тихо взорвались один за другим, и с каждым взрывом темнота жадно откусывала новые ломти площади. Теперь была освещена лишь половина; белый порошок клубился в воздухе, медленно оседая на сбитых с толку стражниках и оставшихся фонарях…

– Прикройте лампы! – взревел самый сообразительный стражник и кинулся к ближайшему светильнику, спеша заслонить его шлемом. Но было поздно. Хотя другие стражники и последовали его примеру, оставшиеся растения уже бились в судорогах и клацали зубами.

Бух! Бух! Бух! Темнота наступала. Бух! Бух! Бух! Она двигалась по коридору, который вел в квартал дегустаторов, отмечая шаги взрывами фонарей.

Один из стражников оказался рядом с просителем, когда площадь погрузилась во тьму. В последней вспышке света стражник разглядел, как бывший придворный расправил плечи и сбросил молящую личину. Он больше не щурился, и радужки его глаз были абсолютно черными. Это все, что успел рассмотреть стражник. Он не смог предупредить товарищей, поскольку ему не дали времени – безжизненное тело глухо стукнулось о камни мостовой.

Стражники пытались защищаться, но их противник прекрасно видел в темноте. Они пытались бежать, но противник был стремительнее и тише.

– На нас напали, нужна помощь! – звали они, когда им перерезали глотки. – Несите светильники-ловушки…

Но слабые крики стражников обрывались слишком быстро, чтобы кто-то мог их услышать. Слово «ловушка» жалобным эхом металось по пустым, украшенным лазуритом коридорам, пока белый порошок просачивался под дверь в квартал дегустаторов.

В главном коридоре не было никого, кто мог бы заметить, как задрожали и замигали светильники. Вскоре ядовитый порошок посыпался с них хлопьями белой перхоти, хищные растения потускнели и затем принялись взрываться одно за другим, наполняя воздух бледными клочками своей плоти.

Они погибали слишком тихо, чтобы нарушить счастливую дрему сидевших в курительной комнате – или разбудить тех, кто спал у себя. Дегустаторы, задержавшиеся в комнате отдыха, все-таки почуяли неладное. Они отвлеклись от шахмат и карт и озадаченно посмотрели на дверь. Воздух приобрел горьковатый привкус. Один из дегустаторов открыл дверь и непонимающе уставился в пустоту.

И только когда светильники в комнате отдыха забились в агонии и начали гаснуть, дегустаторы поняли, что они в опасности. Но, как это чаще всего случается, было уже поздно.

Темнота, их обступила темнота! Каждый житель Каверны с молоком матери впитывал страх перед темнотой. Отсутствие света означало отсутствие ловушек, что, в свою очередь, сулило мучительную смерть от удушья. Перепуганные дегустаторы не сообразили, что свежего воздуха в квартале хватит еще на несколько часов. Они уже чувствовали, как пыль дерет горло и забивается в легкие. В их головах билась только одна мысль: бежать, бежать туда, где есть свет.

Они забыли о товарищах, которые спали в своих комнатах, и о тех, кто сидел в кальянной. Толкаясь и пихаясь, они бросились к выходу из квартала и смели запоры на дверях, которые должны были их защищать. Дегустаторы высыпали во двор и там, кашляя и задыхаясь, принялись звать на помощь. Немногочисленные дворцовые слуги на ощупь следовали за ними, ориентируясь на голоса. В этой суматохе тот, кто двигался в противоположном направлении, остался незамеченным.

Шум в коридоре наконец встревожил сидевших в кальянной. Выглянув из комнаты, они уставились в отрезвляющую темноту, но напоенный Духами дым неудержимо манил их назад. «Волноваться не о чем, – шептал он. – Вам не нужен свет. Вам не нужно дышать. Вам нужен только я». Убаюканные, они покорно вернулись на кушетки и позволили Духам укрыть их золотым одеялом снов.

Тем временем незваный гость уже стоял посреди опустевшего коридора. Для его глаз цвета полночного неба темнота не была преградой. Мертвую материю вроде стен и потолка он видел смутно, но жизнь сияла ярким светом. Обостренное специями зрение заставляло сиять и его собственное тело. Распыленные повсюду останки погибших ловушек мягко светились золотым и медленно тускнели по мере того, как их покидали последние отголоски жизни.

Убийца улыбнулся, мысленно благодаря таинственного Клептомансера за малочисленность стражи. Почти вся дворцовая охрана, пренебрегая прочими обязанностями, готовилась изловить дерзкого вора в Палате диковин. И потому никто не помешал убийце поставить на пол и открыть чемодан, выпуская его светящееся содержимое. Путаный клубок распался на отдельные нити, которые выскользнули из чемодана и зашуршали по коридору, повинуясь слепым инстинктам и невероятно тонкому обонянию.

Вскоре они нашли на полу след, от которого веяло искомым запахом, и в тишине послышался перестук морской гальки – это нити защелкали, сообщая о находке остальным. Они беспокойно покрутились на невидимом следе, придавая ему нечеткие очертания. Потом несколько нитей оторвались и заскользили вперед – к следующему следу. А за ним к другому, и еще к одному, пока не уткнулись в дверь.

Значит, вот где скрывается его добыча. Чужак нагнулся, подобрал руками в перчатках извивающихся змеек и по одной скормил замочной скважине.

Змейки шлепались на пол по ту сторону двери и, оправившись после падения, принимались пробовать воздух крохотными язычками. Темнота их ничуть не смущала, поскольку с рождения они не знали ничего другого. Их мир был миром ярких запахов, звуков, которые они ощущали брюшком, миром дрожащей земли и чешуйчатых прикосновений братьев и сестер. Несколько часов назад их узкие пасти жадно поглощали волоски, упиваясь ароматом юности и жизни. И теперь он полностью владел их примитивным сознанием, обжигал коричнево-золотым и заставлял двигаться вперед. В их стремлении не было возбуждения, только спокойный, бездумный голод.

Они бесшумно заскользили по ковру, на котором еще остались отпечатки ног, увлекавшие их все дальше в комнату. Первые змейки ткнулись носом во что-то мягкое и гладкое, с коричнево-золотым запахом. Это была сброшенная на пол атласная туфелька. Змейки просочились между ремешков, запах сводил их с ума. Крошечные пасти впились в податливую ткань, извивающиеся тела слились в единую бурлящую массу, и через несколько секунд от туфельки осталась лишь подошва и пара клочков шелка, да и те стремительно таяли – их с шипением разъедал жгучий яд.

Змейки снова расползлись во все стороны. Одна обнаружила деревянную ножку кровати и защелкала, призывая остальных. Те шустро присоединились к ней, обвились вокруг ножки и проворно заскользили по выпуклостям и желобкам резного орнамента.

Подушка и не думала приминаться под невесомыми змейками, пока те исследовали углубление посередине, где лежало несколько рыжих волосков. Затем они сползли с подушки, уткнулись в скомканное одеяло и забрались под него в поисках живого тепла.

Но нашли лишь холодную простыню. Запах добычи окружал их плотным облаком, но самой добычи нигде не было. Куда же она подевалась?

А прямо у них над головами, на плотной парче балдахина, лежала, сжавшись в комок, Неверфелл.

Идея поспать на балдахине пришла к ней совершенно неожиданно. Она просто подняла глаза и поняла, что полотно над кроватью отдаленно напоминает родной гамак, по которому она так сильно скучала. Недолго думая, она забралась наверх, используя украшенные резьбой столбики в качестве ступенек. Сон и в самом деле поджидал ее там: едва Неверфелл вытянулась на пологе, веки ее отяжелели, и разум окутал сладкий туман.

Возможно, она бы до сих пор спала в блаженном неведении, если бы не натренированный сырами нос. Он сморщился, почуяв, как белый порошок просачивается под дверью, а когда взорвался светильник-ловушка, Неверфелл открыла глаза, разбуженная не звуком, но запахом. Ничего не понимая, она таращилась в потолок и слушала затихающие вдали крики, а потом вдруг что-то зашуршало в замочной скважине. Кто-то проник в ее комнату – какие-то существа, чей запах напоминал запах холодного камня. В непроницаемой темноте Неверфелл могла только догадываться о том, где они, по щелчкам, которые издавали существа.

Щелк. Щелк. Щелк. Теперь они были прямо под ней – забрались в кровать.

Неверфелл быстро сообразила, кто это. Из всех подземных тварей только слеполозы общались при помощи щелчков – и только они охотились стаей. Неверфелл напряженно прислушивалась, пытаясь определить, ползут эти крошечные, но смертельно опасные змеи к ее убежищу или нет. Она боялась пошевелиться – вдруг столбики заскрипят. У слеполозов слух был острее, чем у нее, да и нюх тоже. Они, правда, были слепыми, но сейчас она недалеко от них ушла.

А балдахин, не привыкший, чтобы его использовали вместо гамака, не нашел лучшего времени, чтобы выразить свое возмущение. Неверфелл почувствовала, как ткань, натянувшаяся под ее весом, начинает трещать. Услышав это, слеполозы на миг смолкли, а потом разразились ликующим щелканьем, которое начало неумолимо приближаться.

Неверфелл попыталась сесть, и рама балдахина недовольно заскрипела. Где-то с трескучим стаккато разошелся шов, и балдахин опасно накренился. Перепуганная Неверфелл торопливо перекинула ноги через раму. Она уже собиралась прыгнуть вниз, когда что-то холодное, словно рыба, скользнуло по тыльной стороне ладони. Сдавленно вскрикнув от ужаса, Неверфелл дернула рукой, отправив слеполоза в полет на другую сторону комнаты. И нырнула в темноту.

Приземлилась она не слишком удачно, ударившись лицом о собственную коленку. Но времени хныкать из-за разбитой губы или подвернутой лодыжки у нее не было. Слеполозы точно слышали, как она спрыгнула. Наверняка они уже скользят вниз по столбикам кровати или сыплются с балдахина, как крупные капли смертоносного дождя.

Неверфелл встала и так быстро, как только позволяла ей пострадавшая нога, заковыляла в сторону стола. То есть она надеялась, что движется в нужную сторону, ведь ошибка могла стоить ей жизни. Наконец она ударилась бедром о деревянный угол и, стиснув зубы от боли, принялась шарить в поисках ключа. Затем Неверфелл протянула руку к стене и пошла вдоль нее, чтобы добраться до двери. Она ступала осторожно, боясь, что под ногой забьется тонкое тельце и острые зубы вонзятся в кожу.

Нащупав замок, она кое-как вставила в него ключ и повернула. Грозные щелчки раздавались близко за ее спиной. Неверфелл не стала мешкать и выскочила в коридор. Но прежде чем она успела захлопнуть за собой дверь, несчастная лодыжка подвела ее, и Неверфелл грохнулась на пол.

Именно поэтому то, что должно было случиться с ней, случилось с дверным косяком у нее над головой.

Что-то с шелковым шелестом рассекло воздух и с глухим металлическим стуком воткнулось в дерево. Желудок Неверфелл свернулся в узел, словно понял, кому предназначался клинок. Неверфелл услышала, как в темноте перед ней кто-то дышит.

Собравшись с силами, она перекатилась назад и кое-как встала на ноги. А потом развернулась и помчалась по коридору со всей хромоногой скоростью, на которую была способна.

Убийца не ожидал, что Неверфелл доберется до двери. Услышав, как она вскрикнула, он решил, что слеполозы справились со своей задачей. Он уже направлялся к выходу из квартала, когда в замке повернулся ключ. Это застало его врасплох. Наемник поспешил исправить ошибку, но торопливость вышла ему боком – лезвие меча засело в косяке.

Рывком высвободив клинок, он бросился за девочкой. Убийца мчался бесшумно, словно его ноги не касались пола. Он отчетливо видел, как ее хрупкий светящийся силуэт мечется по коридору, ударяясь о стены, подобно ослепшему мотыльку. Ему не составило труда догнать ее, тем более что, пробегая мимо угольного желоба, девочка споткнулась о мертвого стражника и упала.

Время пришло. Он поднял меч. Но у кого-то оказались иные планы на ее счет – и этот кто-то внезапно выпрыгнул ему наперерез из непроглядной черноты угольного желоба.

Он был ниже ростом, чем убийца, шире в плечах и двигался с удивительным проворством. Занесенный меч неизвестный парировал рукой, но вместо крика боли раздался звон металла. А в следующий миг убийцу ударили в лицо так сильно и так точно, что он понял: его противник тоже видит в темноте.

Удар отбросил наемника на несколько шагов, а затем он разглядел, как его соперник поднял руку, на которой громоздилось какое-то устройство. Убийца перехватил меч покрепче и бросился в атаку.

За то невероятно долгое мгновение, что длился бросок, наемник увидел, как тело его противника да и его собственное вспыхнули ярким светом, словно преисполнившись жизни на пороге смерти. И прежде чем клинок рубанул по воздуху, ему в грудь впилась сверхновая звезда. Убийца больше не двигался вперед. Пол ударил его в спину, вышибив остатки воздуха. Мир померк, оставив его в темноте, как умирающую ловушку.

А коренастый незнакомец даже не удостоил взглядом павшего врага. Вместо этого он обхватил закованной в железо рукой Неверфелл, которая пыталась подняться, и нырнул в угольный желоб, увлекая ее за собой.

Неверфелл не успела ничего сообразить, только сдавленно вскрикнула, и эхо заметалось по туннелю. Дверцы желоба поболтались на петлях и успокоились с тихим щелчком. А потом стрелки часов по всей Каверне сдвинулись, молча возвещая о наступлении нулевого часа.

Капля безумия

Когда Неверфелл пришла в себя, то обнаружила, что дрожит. Она лежала на чем-то твердом и плоском и почему-то была мокрой. Влажные волосы облепили лицо, и ледяные капли падали за воротник пижамы.

Затем воспоминания стали возвращаться к ней, как солдаты, выходящие из тумана. Слеполозы, погоня в темноте, звон металла – и вот ее хватают за пояс и тащат сквозь удушливую, пахнущую пеплом черноту. Неверфелл с опаской открыла глаза и попыталась разглядеть что-то сквозь мокрые пряди.

Она лежала на большом столе в довольно-таки просторной пещере. Низкий потолок топорщился крючками, с которых густо свисали разные инструменты, фляги, ведра и сумки. Дальняя стена терялась где-то за всем этим хитросплетением. На одном крюке был подвешен бронированный костюм, сотканный из крохотных чешуек, а за ним повисла капля старого потрепанного гамака из плотной шерсти. Еще один стол неподалеку был уставлен алхимическим инвентарем – стеклянными колбами всех форм и размеров и изящными весами, на чашах которых поблескивал золотой и алый порошок.

В противоположной части комнаты раздавался ка-кой-то скрип и лязг металла. Зубы у Неверфелл стучали, но любопытство, как обычно, пересилило. Стараясь двигаться как можно тише и не опираться на больную ногу, она спустилась со стола и стала медленно красться на звуки, аккуратно огибая инструменты и сумки. Вскоре она увидела светильник на полу. Кто-то стоял рядом с ним, но его почти полностью заслоняли свисающие с потолка мешочки с зерном и кухонные горшки. Неверфелл могла рассмотреть только руки в перчатках, которые со звоном упали на землю, и тускло-коричневую ткань обычной рабочей одежды. Потом хозяин пещеры опустил на пол что-то большое и круглое; соприкоснувшись с камнем, оно загудело, как колокол, и, покачавшись, взглянуло на Неверфелл забрызганными водой круглыми очками. Шлем Клептомансера. Неверфелл сразу узнала его по описанию.

Руки – теперь уже без перчаток – торопливо вытаскивали что-то из кармана. Это было письмо с необычной вычурной печаткой на пурпурном воске. Хозяин пещеры нагнулся, чтобы поднести его к светильнику, и Неверфелл впервые увидела Клептомансера вживую.

Она не удивилась бы, окажись он безглазым, и безумная усмешка ее бы не испугала. Неверфелл была готова увидеть человека без головы. Но меньше всего она ожидала столкнуться с чем-то обычным.

Слабо освещенное лицо было гладко выбрито. У Клептомансера обнаружились широкий подбородок и лоб, до того высокий, что глаза, нос и рот словно сползли вниз. И глаза эти были маленькими, а нос коротким, с округлым кончиком. Коричневые волосы были коротко острижены. Такое лицо легко затерялось бы в толпе. Хотя, учитывая рост Клептомансера, он легко бы затерялся в толпе целиком.

Его лицо не выражало ровным счетом ничего, а губы сжимались в идеально ровную линию, в ней не угадывалось признаков, выдающих жестокость или другие черты характера. Нет, линия губ была ровной, как неподвижная поверхность воды. На лице Клептомансера выделялись только глаза – черные радужки словно поглощали свет.

Неверфелл увидела, как он прищурился, пробегая взглядом по письму, и потер глаза тыльной стороной ладони. Непроницаемо-черные радужки говорили о том, что Клептомансер принимал Ноктурникс, который помогал ему видеть в темноте. Сама Неверфелл никогда не прибегала к этому средству, но немало слышала о нем. Одним из побочных эффектов Ноктурникса была частичная слепота: когда действие препарата прекращалось, человек еще около часа смотрел на мир словно сквозь густой снегопад. Если она ничего не перепутала, то сейчас Клептомансер щурился, потому что перед глазами у него уже мелькали снежинки. Возможно, у нее получится этим воспользоваться.

Неверфелл подкралась еще ближе, стараясь не заходить в круг света. Клептомансер тем временем нацепил на нос затемненные очки с треугольными линзами и снова попробовал прочитать письмо, но, судя по раздраженному шипению, это мало помогло. Швырнув письмо на пол, он неуверенно побрел в темноту, заслонившись рукой от свисающих инструментов. Неверфелл смотрела, как он роется в сумке и вытаскивает оттуда несколько пар странных на вид очков.

Сначала Неверфелл хотела подождать, пока Клептомансер станет совсем незрячим, но непрочитанное письмо неудержимо влекло ее. Затаив дыхание, она скользнула вперед, схватила его и метнулась назад в тень. И в следующий миг услышала лязг и грохот: это Клептомансер, почуяв неладное, спешил обратно, неловко отмахиваясь от инвентаря, который загораживал ему дорогу.

Неверфелл юркнула в гамак и сидела там тихо, как мышь, пока Клептомансер пробирался к столу, где ее оставил. Тогда она впервые услышала его голос.

– Где ты? – Он кричал, но в его крике не слышалось никаких чувств. Голос звучал грубовато, будто заржавел от долгого молчания. – Я знаю, что у тебя мое письмо.

Неверфелл понимала, что ей остается только ждать. Вскоре он ослепнет, и тогда она сможет сбежать.

Свет почти не проникал в гамак, и ей пришлось поднести письмо к самым глазам, чтобы прочитать строки на внешней стороне:

Открыть после успешного завершения Операции М331.

Неверфелл аккуратно сломала печать, и глаза ее жадно забегали по тексту письма.

Немедленно употребить смесь 422, чтобы стереть дни с 17 670 по 17 691, и смесь 8НН, чтобы заново прожить день 35 939.

Узнай об объекте все, что можно. Наблюдай за разломом два дня. Собрав всю информацию, верни объект в целости и сохранности. Следующее письмо получишь через три дня.

Неверфелл слышала, как Клептомансер мечется по комнате, сшибая все на своем пути. Впрочем, вскоре его движения замедлились. Возможно, он сдался. Или глаза ему застила метель. Возможно, ей пора всерьез задуматься о бегстве.

Неверфелл выскользнула из гамака и стала красться вдоль стены, выглядывая выход. После недолгих поисков она увидела двойные двери, из-за которых доносился ровный бездушный рев. Сквозь щель между створками тянулся тугой металлический трос. Он спускался к закрепленной в полу катушке и наматывался на нее. На полу вокруг блестели лужи.

Сейчас или никогда. Неверфелл потянула двери на себя. Рев стал оглушительным, в лицо Неверфелл ударили ледяные брызги. Сердце забилось как ненормальное. Глазам Неверфелл открылась плотная стена белой воды, которая, сделай она неосторожный шаг вперед, размазала бы ее с той же легкостью, с какой бегемот топчет муравья. Здесь сбежать не получится.

Неверфелл закрыла двери и обернулась как раз вовремя, чтобы нос к носу столкнуться с Клептомансером. Скорее всего, его привел сюда усилившийся шум водопада.

– Верни мне письмо.

Голос Клептомансера был под стать ровной линии рта. Вода не может быть жестокой или доброй, ей все равно, утонешь ты или нет.

– Это приказы, так? – Неверфелл отчаянно цеплялась за остатки храбрости. – Кто-то отдает тебе приказы! Вот почему ты натравил на меня змей, а потом похитил! Скажи мне, что происходит, или я… Съем письмо!

Клептомансер шагнул вперед, и Неверфелл запихала письмо в рот.

– Азад! – завопила она, с трудом ворочая языком. – Я ачиаю евать!

Клептомансер замер, а затем, к ее огромному облегчению, отступил. Неверфелл аккуратно вытащила изо рта слегка намокшее письмо. Лицо знаменитого вора по-прежнему выразительностью могло поспорить с куском гранита, и Неверфелл сглотнула подступивший к горлу холодный ком – она вдруг поняла, в какой опасности находится. Она видела настоящее лицо Клептоман-сера. С чего бы ему оставлять ее в живых?

Затем ей на ум пришли странные фразы из письма. Теперь они обрели некий смысл.

– «Верни объект в целости и сохранности». В письме говорится, что ты должен вернуть объект в целости и сохранности! Объект – это же я? Значит, если со мной что-нибудь случится, твой хозяин будет очень зол!

Клептомансер попытался схватить ее, но Неверфелл ловко увернулась и, прихрамывая, кинулась бежать. Что ж, в целости и сохранности вернуть ее уже точно не получится.

– Я ничего тебе не сделаю! – закричал Клептоман-сер ей вслед. – Я спас тебе жизнь. И хватит уже бегать!

Неверфелл оглянулась: ее похититель стоял в свете фонаря, озадаченно потирая шею, и лицо его было пустым, как чистая грифельная доска. Неверфелл подумала, что прежде ему не приходилось иметь дела с добычей, которая не лежит спокойно там, где он ее оставил, а носится кругами по пещере, вопит и грозится съесть его почту. Наверное, он вообще не очень хорошо ладил с людьми.

– Ты запустил слеполозов ко мне в комнату! – пискнула она. – Какое же это спасение жизни?

– Слеполозов запустил убийца, а не я. Он хотел убить тебя, прежде чем я тебя похитил.

Неверфелл припомнила странный шум, который раздался перед тем, как ее запихнули в угольный желоб. Возможно, это был шум борьбы.

– Докажи! – упрямо крикнула она.

– Ну сама подумай! – отозвался Клептомансер. – Если я хотел тебя убить, почему ты до сих пор жива? У меня была масса возможностей с тобой покончить.

В словах Клептомансера был смысл. Неверфелл еще сомневалась, сбитая с толку каменным выражением его Лица, но потом ее разум прояснился, и она поняла, для чего оно предназначено. Клептомансер не пытался запугать ее или унизить. Она видела такое Лицо десятки раз – у тех, кто старательно мел улицы Каверны, склонив голову, выслушивал указания или протягивал руку за мелкой монетой… Наверное, Неверфелл впервые в жизни смогла сдержать удивленный возглас. Великий Клептомансер, герой сотен картин и поэм, был простым чернорабочим. Он носил это каменное, неумолимое Лицо только потому, что другими его сословие не располагало.

– Откуда ты узнал, что за мной придет убийца? – спросила Неверфелл, все еще не спеша приближаться к Клептомансеру.

– Два дня назад ты гуляла по дворцу. – Клептоман-сер напряженно вглядывался в тени, пытаясь определить, в какой она стороне. – Я следил за тобой. Он тоже. Я его видел. Он меня нет. Тогда я стал следить за ним и его обезьяной в надежде, что у него есть план, как до тебя добраться. И не ошибся. До поры до времени я ему не мешал. Он погасил светильники, разобрался со стражей и расчистил мне путь.

– Он чуть меня не убил! – закричала Неверфелл. – Откуда ты знал, что я еще буду жива, когда ты до меня доберешься?

Клептомансер коротко пожал плечами.

– Живая – хорошо. Но мертвую нести легче. И шуму меньше, – добавил он с оттенком настоящего чувства.

Неверфелл его слова не убедили.

– Но зачем ты похитил меня? И кто тебя послал?

– Прочитай мне письмо, – ровным голосом попросил Клептомансер. – Я должен знать, что в нем. Будь осторожна: если ты изменишь хоть слово, я узнаю. Но если прочитаешь все как есть, будем по очереди задавать друг другу вопросы, и я расскажу обо всем, что тебя интересует. Если в письме и впрямь сказано, что тебя нужно вернуть целой и невредимой, у меня нет причин этого не делать.

Неверфелл колебалась.

– А ты обещаешь, что сделаешь, как там написано? И не станешь меня убивать… или бить?

– Даю слово.

Неверфелл не слишком радовалась тому, что приходится полагаться на слово вора, но иного выхода у нее не было. Хотя, конечно, она могла еще побегать по пещере с письмом в зубах.

– Хорошо, – сдалась она.

Неверфелл прочла письмо слово в слово, а Клептомансер внимательно слушал, молча проговаривая за ней цифры. Затем он развернулся и побрел в угол пещеры, где открыл сейф, полный маленьких фиалов. Пробежав пальцем по рядам, он отсчитал нужное количество и вытащил два сосуда. Очевидно, это были упомянутые в письме «смеси», которые требовалось употребить незамедлительно.