Текст книги "Стеклянное лицо"

Все, что нам нужно

Когда Неверфелл вернулась в квартал дегустаторов, она уже с ног валилась от голода. За пять часов великий дворецкий не съел ничего, кроме десятка оливок, засахаренного граната и пары перепелиных яиц. И Неверфелл досталось по крупице каждого блюда. Теперь она понимала, что дегустаторам следует бояться не яда, а голодной смерти. А засахаренный гранат был еще посыпан какой-то пряностью, наделившей Неверфелл необычайно острым зрением. Это отвлекало, она чувствовала себя совой, проснувшейся раньше срока.

К счастью, тарелка обычной каши – после всех деликатесов она показалась Неверфелл невероятно вкусной – заполнила сосущую пустоту в желудке и усмирила головную боль. Едва Неверфелл отложила ложку, Леодора повела ее на экскурсию по кварталу дегустаторов, попутно знакомя с местными правилами.

– Нам отвели целое крыло дворца, – объясняла она. – Вход тщательно охраняют, чтобы сюда не проник никто, кроме дегустаторов и слуг.

По коридорам и вправду неслышно скользили слуги в белых ливреях, все – с вежливо сонными Лицами.

– Вот здесь ты будешь проводить большую часть свободного времени.

Леодора открыла дверь в красивую комнату, где, лежа на подушках, болтали, читали и играли в настольные игры шесть человек. За следующей дверью скрывалась узкая комната, в которой было темно от алых драпировок. Всю обстановку составляли кушетки, лежавшие на них люди курили поблескивавший в полумраке кальян высотой с Неверфелл. В воздухе висел густой ароматный дым. Неверфелл узнала этот запах – он сопровождал Леодору, куда бы та ни пошла. В горле странно защекотало, и Неверфелл отшатнулась, зажимая нос.

– Это Духи! В комнате распылили Духи!

– Все в порядке, – заверила ее Леодора. – Мы добавляем каплю в смесь для кальяна. Их аромат успокаивает. Поначалу некоторым дегустаторам бывает трудно уснуть, и кальян помогает.

Неверфелл упрямо зажимала нос, пока Леодора не закрыла дверь, и только тогда решилась опустить руку. Спокойствие – это хорошо, но она не хотела, чтобы ее успокаивали насильно. Впрочем, дегустаторы жили в постоянном страхе, и кто знает, как она заговорит, проработав не один день. Надоедливый приторный запах проникал даже сквозь запертую дверь. Неверфелл обратила внимание на бледные ногти Леодоры, ее стеклянный взгляд и вдруг поняла, что ей необходимо подышать свежим воздухом. Комната отдыха, конечно, была уютной, но спертой атмосферой напоминала клетку для животных, которых никогда не выпускают побегать.

– А мне можно выйти?

– Наружу? – Леодора смотрела на Неверфелл так, будто ей в жизни не задавали подобных вопросов. – Теоретически – да. Квартал дегустаторов находится внутри дворца. Тебе позволено гулять по дворцовым садам и дворикам, а в запретные места ты при всем желании попасть не сможешь. Но зачем тебе уходить отсюда? В квартале дегустаторов есть все что нужно. И самое главное, тут безопасно.

– Но если я захочу, то могу уйти? – не унималась Неверфелл. – Если у меня останется время после работы?

Леодора долго колебалась, прежде чем кивнуть.

– Можешь. Но я очень не советую тебе покидать квартал дегустаторов, Неверфелл. Дело даже не в опасности, которой ты себя подвергнешь. Дело в том, что ты можешь увидеть во дворце.

Неверфелл непонимающе уставилась на Леодору. Та вздохнула и пояснила:

– Неверфелл, лицо – твое единственное богатство. Только благодаря ему ты до сих пор жива. Ты ведь знаешь об этом?

Неверфелл кивнула, боясь того, что сейчас услышит.

– И как ты думаешь, что случится, если ты увидишь что-нибудь, о чем не сможешь забыть? Что-нибудь ужасное, что навсегда отпечатается на твоем лице? – Леодора наклонилась к Неверфелл и тихим, ласковым голосом продолжила: – Твое лицо будет безвозвратно испорчено. И ты потеряешь всякую ценность. Прости, но ты должна понимать, что на кону твоя голова.

Леодора выпрямилась и пошла дальше по коридору. Неверфелл затравленно смотрела ей вслед.

– Подождите, госпожа Леодора, – с отчаянием окликнула она главного дегустатора. – Можно мне хотя бы бумагу и чернила? Я напишу сыроделу Грандиблю и виноделу Чилдерсину.

– Письма здесь тоже не приветствуются, – мягко ответила Леодора. – Дегустаторы по долгу службы слышат много того, что не предназначено для чужих ушей.

– Но мне нужно узнать, все ли в порядке с мастером Грандиблем! – Неверфелл не могла скрыть охватившее ее разочарование. – А еще моя подруга Зуэль Чилдерсин… Я хотела убедиться, что с ней ничего не случилось.

– Неверфелл, – со вздохом перебила ее Леодора. – Позволь спросить: ты хочешь, чтобы Следствие читало твои письма и ответы на них? А они будут читать.

Неверфелл совсем пала духом. При упоминании Следствия ее до сих пор пробирал холод.

– Не волнуйся, всем, кто заявлял о своем праве на тебя, мы сообщили о твоей новой должности. Мастер Грандибль, Чилдерсины и мадам Аппелин знают, что ты жива, здорова и отныне служишь его превосходительству.

Сердце Неверфелл затрепыхалось, как птица со сломанным крылом. Так Эрствиль говорил правду, мастер Грандибль не забыл о ней. А потом до Неверфелл дошел смысл последних слов госпожи Леодоры.

– Вы сказали – мадам Аппелин? Мадам Аппелин тоже хотела меня выкупить?

– А ты не знала? После того как тебя в первый раз арестовали, мадам Аппелин хотела взять тебя в ученицы, но Максим Чилдерсин ее опередил. После пира она снова попыталась, но ее прошение отклонили.

– Но…

– Политика, сплошная политика. Постарайся держаться от нее подальше. И прислушайся к моему совету. Отдыхай и ни о чем не думай.

Неверфелл послушно поплелась в комнату отдыха, где несколько раз потерпела поражение в шахматах – фигуры ее совершенно не слушались и ходили как попало. В конце концов она махнула рукой и вернулась к себе, чтобы побыть в одиночестве.

Мадам Аппелин хотела, чтобы Неверфелл поручили ее заботам. Вот только зачем? Чтобы защитить ее – или наказать за кражу?

– Кто-то пытался меня утопить, – напомнила сама себе Неверфелл и сжала голову ладонями, силясь унять гул растревоженных мыслей. Кто знал, что ее отправили в подвесную тюрьму? Следователи, Чилдерсины… и создательница Лиц.

Перед внутренним взором Неверфелл возникло кошачье лицо мадам Аппелин, миндалевидные глаза, блестящие, как цветное стекло, совершенный изгиб холодных губ. Но в следующий миг его затмило воспоминание о другом Лице, полном печали и любви, которое Неверфелл мельком увидела в их первую встречу. В голове Неверфелл образ мадам Аппелин состоял из разрозненных осколков, и те никак не хотели складываться в единую картину.

Она твердо знала, что как-то связана с создательницей Лиц, чувствовала это с их первой встречи. То Лицо не предназначалось для чужих глаз, оно тронуло Неверфелл до глубины души, задев неведомые струны. При мысли о нем сердце Неверфелл наполнялось теплом, тоской и сладкой болью. Ей на ум пришли странные совпадения: «Семь лет назад, когда мадам Аппелин представила Каверне свой Трагический набор, я неизвестно как очутилась в сырных туннелях мастера Грандибля. Возможно ли, что с мадам Аппелин случилось что-то ужасное, вдохновившее ее на создание целой галереи страдающих Лиц? И возможно ли, что это имело какое-то отношение ко мне?»

Неужели мадам Аппелин присутствовала в утраченном прошлом Неверфелл? Когда они встретились, создательница Лиц ее не узнала, но ведь в то время она носила маску. А когда при весьма постыдных обстоятельствах маску сорвали, мадам Аппелин лишь повторяла как заведенная: «Невозможно. Невозможно».

«Не исключено, конечно, что она испугалась при виде моего странного лица. Но вдруг она все-таки меня узнала? И потому была так потрясена?»

Неверфелл мысленно вернулась к Лицу, открывшемуся ей на пороге сырных туннелей. Улыбка, за которой таилась огромная усталость, доброта и печаль в изумрудно-зеленых глазах…

«У мадам Аппелин зеленые глаза. И у меня зеленые. Это что-то значит?»

На все мучившие Неверфелл вопросы мог быть только один ответ. Но когда она пыталась его сформулировать, желудок подкатывал к горлу, словно она сидела в утлом суденышке, попавшем в ловушку большой волны. Лодка кренилась над темной водой, а Неверфелл не могла заставить себя посмотреть вниз.

Максим Чилдерсин обещал помочь Неверфелл разузнать о ее прошлом, но теперь она даже не знала, встретятся ли они вновь. Могущественный патриарх виноделия, обладавший огромной властью, покрыл себя позором и едва не лишился головы – и все из-за ее необдуманных действий. Неверфелл сильно сомневалась, что после случившегося Чилдерсин ради нее шевельнет хоть пальцем – пусть даже ее тайна и не давала ему покоя.

Значит, она осталась одна. Или нет? Неверфелл вдруг вспомнила записку, которую нашла накануне. Подгоняемая надеждой, она подбежала к кровати и откинула покрывало. Шкатулка исчезла, но вместо нее там лежали бутылка чернил и пять листов бумаги. К ним прилагалась записка:

Прячь чернила, чистую бумагу и письма под матрасом. Письма доставят адресатам, читать их никто не будет. Ответные письма положат туда же.

За пределами квартала дегустаторов держись подальше от Бекасьего дворика, колоннады Меламорс и Зала арфистов – там ты будешь отличной мишенью для убийц.

Мы будем смотреть в оба, но больше сделать ничего не сможем.

Неверфелл не знала, что и думать. Столь скорое появление чернил и бумаги не могло быть совпадением. Либо Леодора передумала, либо кто-то подслушал их разговор и сообщил неизвестному благодетелю Неверфелл о ее просьбе. То есть за ней следили. Последняя мысль и пугала, и успокаивала, словно невидимая рука подхватила ее и не дала упасть, когда она оступилась.

Неверфелл понимала, что у нее нет причин доверять автору записок. Все это могло быть очередной ловушкой. Но отказаться от возможности послать весточку мастеру Грандиблю и мастеру Чилдерсину было выше ее сил. Следующий час она, роняя кляксы и теряя буквы, подробнейшим образом описывала свои злоключения. Только о ловушке для Клептомансера Неверфелл умолчала, сообразив, что разглашение этой тайны навлечет смертельную опасность не только на ее голову. Дождавшись, когда чернила высохнут, она сложила оба письма и, поколебавшись, снова потянулась за бумагой.

Дорогой друг,

Спасибо.

Кто ты?

Спрятав все под матрас, Неверфелл села на кровать и принялась взволнованно раскачиваться. Ее снова одолевали вопросы, требовавшие немедленного ответа.

– Так, сидя здесь, я ничего не узнаю. И я не могу просто ждать, пока меня убьют! – наконец воскликнула она. – А если я буду бездействовать, рано или поздно это случится.

У стражников, охранявших квартал дегустаторов, имелись весьма подробные инструкции на случай, если кто-то посторонний попытается проникнуть внутрь. Задерживать тех, кто покидает квартал, у них приказа не было. И потому, когда самая юная из дегустаторов выскользнула из золотых дверей и решительно направилась в сторону свободных для посещения внутренних двориков, где встречались и плели заговоры вельможи, которым благоволил великий дворецкий, никто из стражников и бровью не повел.

Эскапада Неверфелл не осталась незамеченной. Пара глаз скользнула по ней с напускным равнодушием, но, когда она скрылась из виду, обладатель этих глаз немедленно последовал за ней.

Красавица и чудовища

За пределами квартала дегустаторов дворец напоминал дивный сон, и Неверфелл озиралась вокруг с бесстрашием, допустимым, только когда ты спишь. Она прошла по коридору, обитому бархатом цвета полночного неба и украшенному звездами жемчугов, чтобы оказаться в широком туннеле с сумеречно-сиреневыми стенами. Он привел ее в анфиладу комнат, где потолки были испещрены предрассветными проблесками розового и золотого. За ней открывался внутренний дворик, где на позолоте, кварце и крошечных хрустальных зеркалах играл свет сотни фонариков в виде маленьких солнц. Великий дворецкий есть солнце, словно говорило это убранство. И по мере того, как ты приближаешься к сердцу его владений, оно светит все ярче.

Неверфелл едва ступила на плиты внутреннего дворика, когда на плечо ей прыгнул кто-то пушистый и длинный хвост решительно, но мягко обвил ее шею. Неверфелл пискнула от неожиданности и, повернув голову, буквально нос к носу столкнулась с приплюснутой розовой мордочкой в ореоле белого меха.

– Обезьяна! – вскрикнула она с радостным изумлением. – Настоящая обезьяна!

Животное было не крупнее кошки и разгуливало по дворцу в расшитой блестками синей жилетке и черном бархатном берете с голубым пером. Неверфелл сразу влюбилась в его чуткие цепкие пальцы и скорбную складку между белесых бровей. И когда зверек снял берет и вывернул губы в бесстрашной широкой ухмылке, она не выдержала и расхохоталась.

– Ты напугала меня! Ой, нет, спасибо! – Неверфелл прикрыла рот рукой, чтобы помешать обезьянке накормить ее воздушной меренгой. – Прости, мне нельзя принимать угощение от незнакомцев. Откуда ты взялась?

Неверфелл заозиралась, но хозяина обезьянки не увидела. А зверек воспользовался тем, что она отвлеклась, и решил перебраться ей на голову.

– Прекрати! – засмеялась Неверфелл, пушистый мех щекотал нос. – Я на секретном задании, на меня и так все пялятся, а тут еще ты мне в ухо меренгу засовываешь… Ай!

Обезьяна спрыгнула на пол и шустро ускакала в полумрак коридора. В кулаке она сжимала несколько рыжих волосков – видимо, взяла в качестве сувенира.

– Ну и ладно! – крикнула ей вслед Неверфелл, с досадой потирая макушку. – Попроси еще покатать тебя на плечах!

Обезьяна не ответила – что было неудивительно, – и Неверфелл поспешила убраться подальше, пока ка-кой-нибудь другой зверь не запрыгнул ей на голову, чтобы вырвать клок волос.

Оставив квартал дегустаторов, Неверфелл очутилась в мире высоких, поражающих своим великолепием людей. Мимо нее, подметая пол шлейфами из узорчатой ткани, проплывали знатные дамы в мехах. Неверфелл едва не столкнулась с парой Картографов – те вприпрыжку неслись по коридору, размахивая странными проволочными конструкциями. Уши и рты у них были заткнуты, так что общались они исключительно жестами. Некоторые господа и дамы были окутаны облаком Духов, и при встрече с ними Неверфелл всякий раз старательно зажимала нос. Одну ослепительную даму сопровождал тихий гул, Неверфелл никак не могла взять в толк, откуда он доносится. Но, приглядевшись, увидела, что в черную с золотом сетку на волосах дамы вплетены живые осы, которым удалили жала.

Обезьяна, вскочившая Неверфелл на плечи, оказалась далеко не последней. Неверфелл то и дело натыкалась взглядом на зверьков в ливреях домашних слуг. Когда мимо нее вразвалочку прошла мартышка с серебряным подносом, Неверфелл вспомнила, что рассказывала Зуэль. Придворным запрещается брать с собой во дворец свиту, ведь под видом слуг они могут привести убийц или солдат. Так что приходится прибегать к помощи дрессированных обезьян.

Неверфелл не была слепой и прекрасно видела, что чужие взгляды липнут к ней, как к нитям паутины. Нет, в открытую никто на нее не таращился: придворные с показным безразличием проходили мимо, но затем звук шагов и шелест ткани стихали, и Неверфелл ощущала покалывание в затылке, словно кто-то внимательно смотрит ей вслед. Она слышала шуршание пышных воротников, когда знатные господа сближали головы и принимались шептаться, и потихоньку начинала тосковать по своей маске. Тем не менее она продолжала вглядываться в лица всех тех, с кем сталкивалась в дворцовых залах и коридорах.

Неверфелл не сомневалась, что рано или поздно ей попадется Лицо, от которого ее сердце запнется и забьется чаще, как забилось от усталой улыбки мадам Аппелин. Любой придворный, пользующийся Трагическим набором, мог оказаться клиентом создательницы Лиц, а значит, знал, где ее найти.

Предполагалось, что следить за Неверфелл будет несложно. Она не пыталась затеряться в толпе, выделялась на фоне придворных, без конца оглядывалась по сторонам, бесхитростно любуясь красотами дворца, и тот, кто не отставал от нее ни на шаг, мог прочесть на лице девочки все ее мысли и намерения.

Впрочем, вскоре преследователь выяснил, что последнее обстоятельство ничуть не облегчало его задачу, ведь выражение лица у Неверфелл менялось, как картинки в калейдоскопе, и было невозможно предугадать, что же она сделает в следующий миг.

Будь Неверфелл книгой, ее строки плясали бы на странице, заставляя неподготовленного читателя хвататься за голову: «Интересно, куда ведет этот коридор… Так, я не должна забывать о том, что мне грозит опасность… Ух ты, лама, настоящая лама! Какие у нее интересные колени, надо посмотреть поближе… Ой, не очень-то она дружелюбная, лучше буду держаться от нее подальше. Все на меня смотрят, наверное, надо поговорить вон с той худой женщиной с бородавками на… Погодите-ка, это финики на столе? Обожаю финики. Но мне их есть нельзя. Лучше я заберусь на балкон».

Ее беспорядочные метания сводили с ума. Порой она сворачивала в безлюдные коридоры, где никто не услышал бы ее криков, только для того, чтобы секунду спустя нырнуть в самую гущу толпы. Но преследователь шел за ней по пятам и держался настороже; опыт подсказывал ему, что возможности подворачиваются в самый неподходящий момент, а терпение обычно вознаграждается.

За очередным поворотом глазам Неверфелл открылся внутренний двор, на первый взгляд заполненный великанами. Гигантские фигуры стояли на одинаковом расстоянии друг от друга, склонив головы и взвалив на плечи тяжесть потолка. Неверфелл быстро сообразила, что перед ней богато украшенные колонны; неведомый резчик придал лицам статуй такие выражения, что казалось, будто они и в самом деле напрягают все силы, удерживая каменную толщу.

Между гигантами степенно расхаживали обычные люди, они любовались приставленными к стене холстами, слушали музыкантов, играющих в глубине двора, внимали поэтам, декламирующим свои произведения. Неверфелл не знала, что ноги принесли ее в ту часть дворца, где художники и исполнители всех мастей собирались, дабы продемонстрировать таланты и найти могущественных покровителей.

Неверфелл вбежала во двор, и к ней тут же устремились десятки взглядов. Она остановилась перед знатной дамой в серебряных одеждах, и ее спутники схватились за мечи.

– Простите! Я… У вас только что было такое чудесное Лицо, – не успев отдышаться, затараторила Неверфелл. – Печальное, и отстраненное, и… Как луна на этих картинах.

Плечи дамы чуть расслабились, теперь она сама с интересом изучала лицо Неверфелл.

– Я хотела спросить, это ведь Лицо из набора мадам Аппелин?

– Какая наблюдательная девочка! – воскликнула дама, улыбаясь серебряными губами. Она шагнула вперед, и кольчужная ткань длинного платья негромко зазвенела. Свет играл на металлических шпильках, удерживавших ее прическу. – Да, это Лицо из Трагического набора мадам Аппелин, только чуть перекроенное специально для меня. Мне невыносима даже мысль о том, чтобы надеть Лицо прямо из каталога.

Дама встала рядом с Неверфелл, и рука в серой перчатке приветливо, но твердо взяла ее под локоть.

– А ты ведь новый дегустатор его превосходительства?

Неверфелл кивнула, немного обескураженная тем, как быстро распространяются по дворцу новости.

– Тогда мы просто обязаны прогуляться. Я расскажу тебе, где беру свои Лица, но ты в ответ должна поделиться своими секретами. – Дама подняла зонтик так, что теперь он укрывал от капель, срывавшихся с потолка пещеры, и ее, и Неверфелл. – Как тебе удается столь быстро менять выражения? Правда ли, что ты пришла из верхнего мира?

– Думаю, да, – неуверенно ответила Неверфелл. – Честно говоря, я не помню. Мне жаль, но я не знаю никаких секретов, просто у меня такое лицо. Я бы и сама рада его контролировать, но не могу. И мне очень нужно встретиться с мадам Аппелин. Вы знаете, где ее найти?

– Нет. – Серебряные губы изогнулись в задумчивой улыбке. – Но если ты ищешь создателей Лиц, я могу тебе помочь.

Она подвела Неверфелл к двум женщинам, которые сидели у обсидианового фонтана. Струи розовой воды взвивались хрустальными арками и падали в бассейн в форме звезды. Заметив Неверфелл и ее спутницу, дамы быстро опустили головы, словно увидели на полу что-то интересное, а одна даже уронила свой альбом для зарисовок. Неверфелл узнала создательниц Лиц – на пиру эти женщины не спускали с нее глаз.

Их представили друг другу. Дама в серебряных одеждах, леди Адаманта, принадлежала к знаменитому роду шоколатье. Создательницы Лиц оказались сестрами Симприей и Снией де Мейна. Леди Адаманта многозначительно улыбнулась им, перед тем как уйти, и сестры учтиво кивнули ей, выражая признательность.

– Как прекрасно встретить тебя здесь! – воскликнула Сния, сверкая водянистыми глазами. Ростом она была ниже сестры, а ее густой голос навевал мысли о сливочной помадке. Для разговора с Неверфелл Сния выбрала гладкое, по виду дорогое Лицо, приглушив теплоту улыбки тенью царственной задумчивости. – А мы как раз тебя вспоминали…

– …и думали, кого нам подкупить, чтобы с тобой встретиться, – подхватила высокая, краснолицая Симприя и хрипло засмеялась. Ее Лицо тоже принадлежало к числу дорогих, но было более экспериментальным, чем у сестры. Симприя не побоялась смешать великодушие с дерзкой самоуверенностью и выражением легкого голода.

– Но вот ты здесь. Ты, наверное, нас не заметила на пиру… – перебила Сния.

– Заметила! – просияла Неверфелл. – Вы обе смотрели на меня. Потом вы принялись делать зарисовки в альбоме, а вы покраснели и чуть не лишились чувств.

На долю секунды сестры оцепенели, а потом снисходительно хихикнули.

– Раз уж ты упомянула о рисунках, дорогая, не возражаешь, если я… – Сния подняла альбом, занесла карандаш над страницей и с надеждой посмотрела на Неверфелл. – Хотя бы пока мы беседуем.

– Ничуть не возражаю.

Симприя подвинулась, давая Неверфелл место на бортике фонтана. Карандаш яростно вгрызся в бумагу, а глаза Снии заметались по лицу Неверфелл.

– Итак, – вернулась к разговору Симприя, – леди Адаманта сказала, что тебе нужна создательница Лиц.

– Да, – не стала отпираться Неверфелл. – Я ищу мадам Аппелин.

– Весперту Аппелин? И зачем же она тебе понадобилась? – В голосе Симприи скользнули прохладные нотки, и Неверфелл вспомнила слова Эрствиля о том, что другие создательницы Лиц недолюбливают мадам Аппелин.

Неверфелл целую секунду думала над достойным ответом, потом махнула рукой и рассказала все как есть.

– Я встретила ее в сырных туннелях, и она была ко мне добра, но я вломилась к ней в дом и теперь не знаю, злится она на меня или нет, так что я хотела встретиться с ней и поговорить. А правда, что другие создатели Лиц ее ненавидят?

– Ох, милая! – Симприя рассмеялась, быть может, капельку наигранно. – Ненавидят, слово-то какое. Никто не станет тратить ненависть на эту выскочку. У всех нас есть прошлое, и если она не желает говорить о своем, значит, ей есть что скрывать. – Симприя кивнула со знанием дела. – И некоторые догадываются, что именно.

Неверфелл даже подпрыгнула от нетерпения.

– Вы знаете что-то о прошлом мадам Аппелин?

Сния с досадой зацокала языком, и Неверфелл обратила внимание, что земля у нее под ногами покрыта ровным слоем вырванных из альбома набросков.

– Доказать ничего не удалось, – уклончиво ответила Симприя, – но кое-что я действительно знаю. Она жила в Трущобах, где обитают сушильщики, шлифовальщики окаменелостей и отошедшие от дел Картографы. В тех местах не задают лишних вопросов. – Симприя подалась вперед, и на ее красном лице заиграла доверительная улыбка. – Примерно за год до того, как она представила свой Трагический набор, Весперта влезла в долги. Большие долги. Во-первых, она покупала больше еды, чем требовалось ей самой и ее Глиняной девочке. К тому же много денег уходило на образцы деликатесов. В частности, на Вино.

У Неверфелл мелькнула мысль, что мадам Симприя, должно быть, потратила немало времени, опрашивая торговцев, чтобы вызнать о делах мадам Аппелин. Странно, что она так интересовалась той, кто не стоил ее ненависти.

– А во-вторых, платья.

– Платья? – недоуменно моргнула Неверфелл.

– Именно. Для девочки вот такого роста. – Симприя задержала руку примерно в метре над полом. – Слишком маленькие для ее ученицы. Ты понимаешь, что это значит?

Неверфелл уставилась на нее широко распахнутыми глазами. Улыбка Симприи стала еще шире.

– Она прятала ребенка, – прошептала создательница Лиц. – В своей грязной кротовой норе.

Неверфелл почудилось, будто мир вокруг нее взорвался. Мадам Симприя озвучила то, о чем сама Неверфелл даже думать боялась, и немыслимое объяснение, невозможная возможность засияла из глубины еще ярче, чем прежде.

– И если она его прятала, значит, с ребенком что-то было не так, – продолжала Симприя. – Возможно, дитя было плодом запретной, постыдной любви – или тайного брака. А отец ребенка – преступником или чернорабочим. Или… – улыбка Симприи стала еще шире, – ребенок родился уродливым! Представляешь, какой позор! Создательница Лиц не в силах исправить уродство собственной дочери.

Сния сдавленно застонала и раздраженно вырвала из альбома очередной лист.

– Милое дитя, – процедила она сквозь стиснутые зубы, – ты можешь задержать одно выражение на лице дольше, чем на пару секунд?

Неверфелл едва ее слышала.

– Но что случилось с ребенком?

– Никто не знает. – Симприя выразительно вскинула брови. – Но когда Весперта Аппелин переехала в роскошные апартаменты при дворе, никакого ребенка с ней не было. Полагаю, бедняжка умерла во время эпидемии инфлюэнцы.

– Инфлюэнцы? – растерянно переспросила Неверфелл. – Но это же болезнь. Разве в Каверне случаются эпидемии? Это ведь одна из причин, почему мы не пускаем сюда чужаков.

– Так и есть, – согласилась Симприя. – Следствие тогда с ног сбилось, выясняя, как зараза проникла в Каверну, но ответов так и не нашли. В конце концов весь квартал попросту обнесли стеной, чтобы запереть болезнь. По сей день в районе Трущоб запрещено рыть туннели, на случай если она все еще поджидает внутри.

Неверфелл затошнило от ужаса при мысли о больных, которые оказались заживо погребены в собственных домах. Им оставалось только ждать, когда закончится вода и погаснут светильники.

– Тех, кого эпидемия пощадила, поместили в карантин, – продолжала Симприя, – пока все не удостоверились, что они незаразны. Но к тому времени умерло очень много людей. Глиняная девочка Весперты Аппелин была одной из первых. Увы! Ей было всего шестнадцать. Такая красивая, зеленоглазая. Мадам Аппелин всегда выбирает девочек с зелеными глазами, под цвет собственных.

«Зеленые глаза. Зеленые глаза, как у нее. Зеленые глаза, как у меня. Может, мадам Аппелин и в самом деле моя… Но я ведь из надземного мира, а она – нет! Это не имеет смысла! Только если…»

– Вы сказали, что о прошлом мадам Аппелин ничего не известно. Так, может, она тоже… не из Каверны?

Неверфелл повернулась к сестрам де Мейна и обнаружила, что они ее не слушают. Склонившись над набросками, Симприя и Сния бросали на Неверфелл быстрые взгляды.

– Нет, нет, все бесполезно, изменения невозможно запечатлеть…

– …как крылья бабочки…

– …и сохранить их так же непросто…

Сестры замерли, словно им в голову пришла одна и та же мысль. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом медленно повернулись к Неверфелл. На лицах у них играли одинаковые улыбки, выражавшие искреннюю заботу.

– Именно, – промурлыкала Симприя. – Думаю, можно… – Она выпрямилась и провела рукой по подбородку Неверфелл. – Где-то здесь, что скажешь?

– Только нужно будет действовать очень осторожно.

Сния понизила голос, словно Неверфелл была зверьком, которого они боялись спугнуть. У Неверфелл по ногам забегали мурашки, и ей захотелось оказаться подальше от создательниц Лиц.

– Используем пробковую подставку?

– Так мы выясним, как оно работает, – прошептала Симприя, склоняя голову набок. Ее глаза внимательно изучали лоб Неверфелл. – И почему отличается от прочих. Что заставляет его меняться…

Неверфелл отшатнулась от любопытных пальцев создательниц Лиц и вскочила на ноги.

– Вы хотите ободрать мое лицо, чтобы узнать, в чем его секрет! – взвизгнула она.

Сестры де Мейна медленно и осторожно встали, по-видимому намереваясь успокоить Неверфелл и убедить ее снова сесть рядом. А Неверфелл вдруг обратила внимание на жабьи складки на шее Снии и на то, какие сильные у Симприи руки.

– Ну тише, тише, не говори чепухи, – засопела Симприя. – Мы не собираемся делать это сейчас, пока ты жива и пользуешься своим лицом.

– Не трогайте меня! – Неверфелл шарахнулась в сторону и спряталась за ближайшей колонной.

– Мы столько можем для тебя сделать, – вкрадчиво произнесла Сния, неумолимо приближаясь к Неверфелл. – Нам всего-то нужна расписка, что после смерти твое тело достанется сестрам де Мейна. Даже не все тело, достаточно одной головы…

С опаской выглянув из-за колонны, Неверфелл увидела, что леди Адаманта, привлеченная криками, уже спешит к фонтану вместе с вооруженными спутниками. Кольчужное платье звенело на ходу, как оркестр маленьких кимвал.

Неверфелл сорвалась с места и побежала, петляя между каменных столбов. Позади раздавались проклятия преследователей, которые поскальзывались на мраморных плитах, пытаясь ее догнать. Неверфелл бросалась из стороны в сторону, а потом кинулась к выходу из зала, не обращая внимания на вопли перепуганных обезьян. За спиной она услышала шелест и позвякивание слева – леди Адаманта коброй вынырнула из темноты и потянулась к ее рукаву. Но серебряная перчатка схватила лишь пустоту – Неверфелл удалось вывернуться.

Она помчалась по галерее, слишком поздно заметила фонтан, пробежала по нему, подняв облако брызг, и понеслась дальше, оставляя за собой цепочку мокрых следов. Слишком поздно она поняла, что теперь найти ее не составит труда. Страх добавил Неверфелл скорости, но с врожденной неловкостью она ничего поделать не могла.

– Ой, простите, простите! – воскликнула Неверфелл, когда едва не сшибла слугу, выбив у него из рук миску с черносливом. Затем она споткнулась о ковер и лишь чудом удержалась на ногах. А в очередной арке почти оборвала музыкальные подвески – те ответили ей возмущенным перезвоном, который переполошил дремавшего в клетке какаду.

Неверфелл не могла остановиться и поправить все, что натворила. Подгоняемая паникой, она мчалась вперед, и стук сердца шагами преследователей отдавался в ее ушах.

Девочка не оглядывалась и потому даже не догадывалась о том, что происходит за ее спиной. Когда минутой позже леди Адаманта со спутниками вбежали в галерею, беспорядок, учиненный Неверфелл, бесследно исчез. Кто-то вытер мокрый пол, убрал раскиданный чернослив и вернул на место сдвинутый ковер. Музыкальные подвески сонно позвякивали, а довольный какаду грыз сухарик. Тишину нарушал только плеск воды в потревоженном фонтане. А сам коридор, казалось, оканчивался тупиком. Дальняя арка была скрыта тяжелой портьерой, перед которой стояло несколько столов.