Текст книги "Стеклянное лицо"

До нее долетали обрывки разговора:

– …девочка с рыжими волосами… лицо, как стекло…

Следователи не теряли времени даром. Должно быть, они сообразили, что Неверфелл ускользнула через угольный желоб, и кинулись прямиком в Рудники. Неверфелл переплела пальцы, судорожно обдумывая, как ей поступить. Она могла пойти прямиком к следователю и потребовать, чтобы ее отвели во дворец великого дворецкого. Ничто не мешало ей так поступить – ничто, кроме воспоминания о ледяной воде, наполняющей клетку, и предупреждения Зуэль: «Неверфелл, они будут пытать тебя, и ты признаешься во всем, что они скажут».

Кто-то из следователей уже едва не утопил ее, и нет никакой гарантии, что не убийца стоит сейчас перед ней. Если она обратится к нему за помощью, он без труда избавится от нее прямо в Рудниках и легко заметет следы. Но даже если он передаст ее Следствию живой, что тогда? Неверфелл попадет прямиком к следовательнице Требль, а та, как известно, ей не доверяет и пойдет на все, чтобы выпытать «правду».

Стараясь держаться поближе к стене, Неверфелл развернулась и пошла назад. Она подобрала помятое и явно выброшенное за ненадобностью ведро в надежде, что с ним будет выглядеть так, будто спешит по делам. В ведре было полно слизи – видимо, когда-то в нем оставили грязную воду. Неверфелл собрала ее и принялась размазывать по волосам, чтобы замаскировать их цвет.

Куда ей идти? К кому обратиться за помощью?

Эрствиль. Она должна найти Эрствиля. Он говорил ей, что живет в Желтом Локте. В Нижнем городе не было табличек и указателей, так что, отойдя подальше от следователя, Неверфелл обратилась за помощью к местным. Она боялась, что они признают в ней чужую, но выбора у нее не было. Поэтому Неверфелл поплотнее завернулась в мешковину и дернула какую-то женщину за рукав.

– Желтый Локоть? – прохрипела она, пытаясь изменить голос до неузнаваемости.

– На третьем перекрестке налево, потом по лестнице вверх и прямо через три моста. Потом вниз по склону и через плотину, – шепотом ответила женщина. Она не смотрела на Неверфелл, но дружески похлопала ее по руке, прежде чем пойти дальше.

Добравшись до Желтого Локтя, Неверфелл сразу поняла, что пришла в нужное место. Проход расширялся, а потом резко поворачивал и бежал назад. В стене на изгибе виднелись похожие на соты углубления шириной метр-полтора. В каждом лежало одеяло, а некоторые были закрыты грубо пришпиленными кусками ткани. То тут, то там из-под занавесок торчали грязные руки или босые ноги. Когда Неверфелл подошла поближе, одна из занавесок зашевелилась. Мальчик примерно ее возраста высунулся из ячейки и неловко спрыгнул на землю.

– Простите. – Неверфелл схватила его за рукав, не давая влиться в поток людей. – Я ищу Эрствиля.

Мальчик резко развернулся и шлепнул по занавеске в черно-белую клетку.

– Проснись и пой, Эрствиль. Девчонка пришла позвать тебя в оперу, – крикнул он и исчез в туннеле.

Занавеска отлетела в сторону, и Эрствиль уставился на Неверфелл. Лицо его припухло от сна, на щеке отпечатался воротник, но Неверфелл сразу узнала выражение вежливого равнодушия, которое носили многие чернорабочие. Сердце у нее противно заныло.

– Какого подземельника ты тут делаешь? – неприветливо спросил Эрствиль.

– Ты же сам сказал прийти, если я попаду в беду…

– Я сказал прислать мне весточку, а не приходить! Тебе здесь не место!

Он выбрался из ячейки и попытался поправить занавеску, чтобы уберечь свое обиталище от любопытных взглядов. Но черно-белая тряпка была слишком короткой. Эрствиль сдался и зло отдернул ее в сторону.

– Вот, пожалуйста, любуйся! Наслаждаешься экскурсией по Рудникам?

Эрствиль со всем своим скарбом ютился в нише, глубина которой едва достигала полуметра. Вещей у него было немного: жестяная кружка, помятая и затасканная сумка, кое-какая одежка – сложенная, она заменяла Эрствилю подушку – и его главное сокровище, моноцикл. Слишком поздно Неверфелл поняла, почему ее друг злится. Он не хотел, чтобы она увидела, как он живет, – забившись в ямку на стене, словно личинка светляка.

К глазам Неверфелл подступили слезы.

– Я не специально сюда пришла! Меня похитил Клептомансер, но я сбежала, надев его костюм. А теперь по Рудникам рыщут следователи, и если они меня найдут, то схватят и будут пытать. Эрствиль, я не хочу, чтобы меня пытали! Я пришла сюда, потому что у меня не было другого выхода. Ты один из немногих в Каверне, кому я могу доверять. А в Рудниках и вовсе единственный.

Лицо Эрствиля приняло выражение угодливого внимания, словно он ждал, что она скажет что-то еще. Конечно, это не говорило о его настоящих чувствах, но ничего более близкого к ним у него в запасе не было. В любом случае он больше не сверлил глазами пол.

– Глупая курица, – пробормотал Эрствиль. – Разве я не говорил тебе, что ты совсем окартографела? Разве не предупреждал, что попадешь в беду, если сунешься во дворец? Похитил Клептомансер… И как ты только умудряешься?..

– Ну… Он сумасшедший, и все дело в разломах, нитях и муравьях. И вообще все думали, что это будет камелеопард.

– По-прежнему стрекочешь, как безумная белка. – Эрствиль покачал головой, быстро оглядел туннель и вытащил из своей «подушки» какие-то лохмотья. – Вот, оберни вокруг головы, чтобы лица не было видно. И пойдем скорее!

Поспешая за Эрствилем, Неверфелл молча радовалась, что почти ничего не ела на службе у великого дворецкого. Ее друг без труда протискивался в узкие щели и хорьком пролезал через небольшие отверстия. Неверфелл ничего не оставалось, кроме как следовать за ним.

– Я всегда пользуюсь этой дорогой, чтобы выйти из Нижнего города, – на ходу пояснил Эрствиль. – Ох, чтоб меня! – Он резко остановился. – Назад! Прячься в щель! У подножия лестниц караулят следователи!

Назад они возвращались тем же путем и постоянно оглядывались, не мелькнет ли где зловещая пурпурная униформа.

– А есть другой путь из Рудников? – шепотом спросила Неверфелл.

– Их не так много, – покачал головой Эрствиль. – Если у лестниц расставили охрану, значит, и у других выходов тоже. Похоже, они оцепили Рудники. Неужели все это ради того, чтобы поймать тебя?

– Наверное, – пожала плечами Неверфелл. – Меня или Клептомансера.

– Следователи в Рудниках. Это всегда не к добру. – Эрствиль бросил косой взгляд на Неверфелл. – Они спускаются сюда, только когда кого-нибудь ищут. И делают все, чтобы мы из-под земли достали этого человека и притащили к ним. Избивают, упекают в застенки. А если и это не работает… то оставляют нас без свежих яиц.

– Оставляют вас без Лиц? – в ужасе ахнула Неверфелл.

– Нет! Без яиц! Без яиц! – сердито повторил Эрствиль, и, когда Неверфелл облегченно фыркнула, его лицо снова окаменело. – Тебе-то смешно, ты всегда ела столько яиц, сколько хотела. А если в Рудниках не есть яйца, то вырастешь кривоногим и чахлым, и легкие у тебя будут как два старых носка.

Потрясенная словами друга, Неверфелл припомнила, что Эрствиль часто просил расплатиться с ним яйцами за услуги. Она-то думала, что он их просто любит.

– Я не знала, – едва слышно сказала она.

– Здесь все не так, как наверху, – с горечью произнес Эрствиль. – Следователи не приходят сюда, чтобы защитить нас. Если дело касается придворных и мастеров, они жилы рвут и выбивают двери, хватая всех, кто под руку подвернется. Но если убивают чернорабочих, они и пальцем не шевельнут. Ни разу не видел, чтобы они прочесывали улицы после репетиций.

– Репетиций? – нахмурилась Неверфелл. Ей очень не понравилось, каким тоном Эрствиль произнес это безобидное слово.

– Ну, это мы их так называем. Местная шутка, – пояснил он, и веселья в его голосе было не больше, чем в куске гранита. – Понимаешь, убийства при дворе – не редкость. И никто не хочет опростоволоситься в ночь премьеры. Поэтому придворные спускаются в Рудники поупражняться в своем нелегком деле, ведь никто не будет скучать по чернорабочим. Кроме других чернорабочих, а они, разумеется, не в счет. Здесь придворные испытывают новые яды, здесь дают наемным убийцам возможность показать себя, здесь отрабатывают удары мечом и сценарии нападения.

– Они убивают людей? Просто приходят и убивают? Ни в чем не повинных людей?

– Нет, только чернорабочих, – с напускной беспечностью ответил Эрствиль, но слова его были тяжелее, чем двухтонный колокол. – Череда странных, но схожих между собой убийств – или самоубийств, несчастные случаи, «вспышки болезни», от которых все умирают одинаково быстро, – так это обозначают на бумаге. Но мы-то понимаем, в чем дело. Недавно опять началось. «Домашние убийства», чернорабочие убивают чернорабочих – так написано в протоколах. Но я скажу тебе, что кто-то из придворных опять репетирует. Нутром чую.

Неверфелл не знала, что ответить, она будто онемела. Перед глазами пронеслись путаные улочки Нижнего города, толпы людей, забитые ясли. Разум отказывался воспринимать услышанное – иначе ей пришлось бы что-то почувствовать, и чувства разорвали бы ее изнутри. А Неверфелл и так была натянута до предела.

Эрствиль посмотрел на нее, когда они прошли мимо светильника, затем остановился и осторожно выглянул из-за угла.

– А тебя сильно потрепало, – угрюмо пробормотал он. – Уже не желторотая птаха, да? Кое-что узнала, кое-что увидела, кое-что уяснила…

Неверфелл кивнула:

– Ты заметил? Я… изменилась? Сильно?

– Да, ты изменилась. Взгляд стал осмысленнее. Но я не думаю, что это плохо. Хотя подозреваю, что твои хозяева с этим не согласятся. А ты ведь собираешься к ним возвратиться, угадал? Вместо того, чтобы пойти к Грандиблю.

Неверфелл помедлила, потом снова кивнула.

– Боюсь, я не могу к нему вернуться. Я должна разузнать о своем прошлом, о том, кто я. И жить, как прежде, в сырных туннелях у меня не получится. Я выросла из них, как вырастают из старой одежды. И выросла давно. Наверное, поэтому я потихоньку сходила там с ума.

Эрствиль издал какой-то странный, слабо различимый звук, но спорить не стал. Вместо этого он заговорил о более насущных проблемах:

– Провести тебя на верхние уровни сейчас, когда повсюду шныряют следователи, будет тяжелее, чем поймать блоху. Но я постараюсь что-нибудь придумать.

Неверфелл уже поняла, что попасть в Рудники куда проще, чем выбраться отсюда. Спуститься в Нижний город можно было по любому угольному желобу или мусоропроводу. А вот взобраться по ним вверх – задача, которая по силам только Клептомансеру.

– Здесь десятки шахт, но все они предназначены для спуска. Из Рудников поднимаются только чернорабочие. И то лишь после того, как вымоют руки.

– О! – Глаза у Неверфелл широко раскрылись, когда она услышала его последние слова. – Эрствиль… Вся вода в Каверне берется из подземных рек, которые текут по Рудникам, верно? Она поступает в большие цистерны у самой поверхности и уже оттуда бежит по трубам.

– Ну да. А что?

– Каким образом вода из рек попадает в цистерны?

– В жизни не слышал идеи бредовее, – прошептал Эрствиль.

Темный извилистый туннель привел их на заставленный ящиками и бочками берег узкого канала с мутной водой. Впереди Неверфелл разглядела ворота шлюза, а за ними – реку, к которой стремился канал. Эта река была не ревущим белогривым монстром и не грязным илистым ручейком; нет, она величаво и целеустремленно несла свои чистые воды, в которых дрожали отражения диких светильников.

Чуть выше по течению Неверфелл заметила механизм, напоминавший гигантское беличье колесо. Внутри колеса размеренно шагали рабочие, приводя в движение вал, который, в свою очередь, крутил широкий ремень, спускавшийся из шахты в потолке и затем убегавший обратно. К ремню с равными промежутками крепились продолговатые ведра шириной примерно в метр. Колесо совершало оборот за оборотом, и ремень опускал ведра в реку, чтобы полными воды унести их по шахте вверх.

– Готова? – спросил Эрствиль. – Дождись, пока ударят в гонг.

Удары гонга отмечали конец одной смены и начало другой, когда надсмотрщики и рабочие отвлекались, чтобы получить карточки, отметиться в журнале и, самое главное, занять место в колесе так, чтобы механизм не выбился из ритма.

– Сейчас! – прошипел Эрствиль, грубо толкая Неверфелл в спину.

Она воспользовалась тем, что никто не смотрит в их сторону, и помчалась к берегу реки.

Клептомансер прав, думала она, пока бежала. Никто не сможет удержать тебя от поступков, которые здравомыслящему человеку и в голову не пришло бы совершать. Например, от прыжков в реку и катания в ведре по шахте, для людей не предназначенной.

Вода была до того холодной, что у Неверфелл перехватило дыхание. Одежда намокла, отяжелела и сковала движения. Неверфелл бестолково барахталась, цепляясь за берег. Когда она ухватилась за ведро, оно больно ударило ее по подбородку. Неверфелл перевалилась через край и отчаянно заколотила ногами по воздуху. Ведро неумолимо поднималось все выше и выше.

Если бы кто-нибудь поднял голову, то заметил бы перекосившееся ведро и торчащие из него ноги. Но жалобный скрип креплений никого не насторожил. У Неверфелл наконец получилось – расплескав воду, она за-бралась-таки внутрь и теперь напряженно вглядывалась в темноту шахты, гадая, что ее там ждет.

Время в ведре с ледяной водой, плывущем где-то в пустоте, тянулось невыносимо долго. Промерзшей до костей Неверфелл показалось, что прошло несколько часов, прежде чем она увидела вверху свет. Убедившись, что это не очередной светильник-ловушка, Неверфелл подобралась. Так и есть – ведро приближалось к небольшому квадратному отверстию. Возможно, у нее получится туда запрыгнуть. «Я долго поднималась и точно выбралась из Рудников», – подумала Неверфелл, разминая онемевшие от холода руки и ноги.

Отверстие было уже совсем близко. Неверфелл встала – ведро опасно закачалось – и прыгнула, чтобы мокрым кулем повалиться на пол маленькой мастерской с грубо обтесанными стенами. Два человека в рабочих комбинезонах оторопело уставились на незваную гостью. И, когда Неверфелл убрала волосы с лица, их тревога и удивление ничуть не уменьшились.

– Привет! Эм-м… простите за лужу. Я Неверфелл, дегустатор великого дворецкого. Думаю, он будет рад узнать, где я. Ой! И наверное, воду из того ведра лучше никому не пить, потому что я в нем сидела…

Потерять Лицо

Поднявшаяся суматоха подхватила Неверфелл, следующие два часа она словно бы вовсе не касалась ногами земли. Рабочие мастерской не мешкая передали ее людям великого дворецкого, и те допрашивали Неверфелл о Клептомансере и его логове, пока у нее не заболела голова. Она рассказала им все, что знала о таинственном воре. Хотя во время разговора с Клептомансером Неверфелл и почувствовала, что они с ним похожи, его намерение стереть ей память глубоко ее обидело. К тому же она подозревала, что не стоит дразнить судьбу и утаивать что-то от дознавателей. Если они подумают, что Неверфелл защищает человека, которого хотел поймать сам великий дворецкий, то без колебаний передадут ее следователям. А те уж одними расспросами не ограничатся.

Когда все закончилось, Неверфелл отправили мыться, потом выдали ей свежую одежду, новый набор наперстков и тщательно осмотрели на предмет блох и вшей – мало ли чего она набралась в Нижнем городе!

Потом Неверфелл занялись врачи: сперва они наложили повязку на ее больную ногу, затем, подключив к делу парфюмеров, проверили, не успела ли она за время своего отсутствия проглотить яд или противоядие. Неверфелл снова и снова повторяла, что не съела ни крошки и не выпила ни капли с тех пор, как покинула свою комнату, – и в конце концов ей поверили. Кажется, все больше людей приходили к выводу, что врать она не умеет. Но для собственного спокойствия они все-таки заставили Неверфелл выпить горькое лекарство, от которого ее несколько раз стошнило. Неверфелл чувствовала себя слабой и несчастной, когда проверяющие наконец поставили печать на документ, удостоверяющий, что она «невредима и не представляет опасности для двора».

Но Неверфелл знала, что путешествие в Нижний город нанесло ей непоправимый вред. Да, она не успела ничего съесть или выпить, зато вдоволь наглоталась Правды, а от нее не избавиться при помощи горьких капель и горячей воды, ее не вычесать частым гребнем. Худшие подозрения Неверфелл оправдались, когда она возвратилась в квартал дегустаторов и попалась на глаза Леодоре. Та побледнела как мел.

– О нет, – прошептала она, хватая Неверфелл за руку и пристально вглядываясь в ее лицо. – Огонь и пепел! Это очень, очень плохо!

Другие дегустаторы столпились вокруг, пытаясь рассмотреть, что же так взволновало мадам Леодору. Для Неверфелл их лица слились в бесконечное розовое полотно с глазами. Она знала, что Эрствиль говорил правду. Она изменилась. То, что она видела, навсегда отпечаталось на ее лице.

Со всех сторон сыпались подсказки:

– Может, потереть ее жесткой щеткой? Или чистящим порошком?

– Бесполезно! – Мадам Леодора махнула рукой, предотвращая опустошение кладовки. – Это не грязь, это знание. Она видела слишком много. Да нет же, прекратите! Зачем вы трете ей глаза?

Неверфелл, чьи мысли до сих пор занимали несчастные жители Рудников, вдруг сообразила, что ее существованию тоже угрожает опасность.

– Как… как я выгляжу? – запинаясь, спросила она мадам Леодору. – Что вы видите?

– Разочарование. – Леодора зацокала языком. – Оно темнеет на твоем лице, как большое грязное пятно. Я вижу его в твоих бровях, в уголках рта… Не думаю, что его можно вывести. Где ты этого набралась?

– В Нижнем городе. Я потерялась в Рудниках… И видела, как живут чернорабочие…

– Ну почему ты не могла держать глаза закрытыми? – В порыве яростного отчаяния Леодора схватила Неверфелл за руки. – Послушай, великий дворецкий приказал прислать тебя как можно скорее. Что бы ты ни увидела в Нижнем городе, выкинь это из головы. Ты должна научиться не думать о подобных вещах. Просто сложи все, что ты там увидела, в маленькую комнату, закрой дверь на замок и выброси ключ.

Когда Неверфелл послушно кивнула, у мадам Леодоры отлегло от сердца. Переодевшись в платье дегустатора, Неверфелл в сопровождении стражи в белых плащах отправилась к великому дворецкому. Всю дорогу она представляла, как собирает воспоминания о Нижнем городе и складывает их в комнате с обитой железом дубовой дверью. Такой мастер Грандибль отгораживался от остального мира. Но стоило Неверфелл переступить порог зала для аудиенций и увидеть великого дворецкого, как воображаемая дверь разлетелась в щепки.

Сегодня у великого дворецкого был открыт Правый глаз, и он не замедлил вперить его в лицо Неверфелл – позорно изменившееся лицо. Больше всего ее пугало то обстоятельство, что она не чувствовала стыда. Неверфелл не знала, что должна сказать, хуже того, она не знала, что может сказать. В голове билась одна только мысль – человек, которого она видела перед собой, держал в руках всю Каверну. Он веками купался в роскоши, пока тысячи людей горбатились в шахтах, разводили личинок, стоя по пояс в нечистотах, и спали вповалку, как выброшенные яичные скорлупки. Неверфелл не могла спрятать свои чувства, разве что нацепить на голову абажур.

Великий дворецкий молча смотрел на Неверфелл, и ей оставалось только смотреть на него в ответ, пока сердце тяжело билось в груди.

Лицо Неверфелл было зеркалом, и Правый глаз отчетливо видел в нем свое отражение.

Он видел свою отстраненность и прожитые века. Видел, как жизнь и цвет покидали его капля за каплей, уподобляя тело кварцевому стволу окаменелого дерева. Он видел проступающую сквозь апатичность жесткую складку в углу рта. Видел пустоту своего открытого глаза. Он был усыпанным драгоценными камнями пляжем, с которого навсегда отхлынуло море. Перламутровой раковиной давно умершего существа.

За четыреста лет никто не осмеливался смотреть на великого дворецкого с таким разочарованием, с такой горечью и злостью. Если он не покарает ее за подобную дерзость, придворные сочтут его слабым. Проявление слабости при дворе было равносильно прыжку в бассейн с пираньями. Не будь Неверфелл единственной, кто мог опознать Клептомансера, он немедленно приказал бы сбросить ее назад в угольный желоб.

– Это что, шутка? – наконец проговорил он скрипучим голосом. – Чья это была идея?

В зале для аудиенций повисла гнетущая тишина – каждый придворный надеялся, что вопрос великого дворецкого адресован кому-то другому.

– Девочка! Что это за Лицо? Объяснись! – К досаде великого дворецкого, Неверфелл оцепенела от ужаса. – Позовите сюда Максима Чилдерсина!

Когда худощавый мастер-винодел влетел в зал, великий дворецкий только нетерпеливо махнул рукой в сторону Неверфелл. Чилдерсин коротко взглянул на ее лицо и втянул воздух сквозь зубы.

– Определенно разочарование, – сказал он. – Несомненно, она увидела в Рудниках что-то…

– Когда я обращаюсь к часовщику, – ледяным тоном прервал его великий дворецкий, – я не жду, что он будет рассказывать мне об устройстве часов. Я жду, что он их починит. Эта девочка, – он снова махнул рукой на Неверфелл, – сломалась. Ты должен ее починить. Если она разочаровалась – очаруй. Узнай, что именно испортило ее лицо, и используй Вино, чтобы стереть ненужные воспоминания.

– Нет! – взорвалась криком объятая страхом Неверфелл. – Я не хочу забывать! Все забывают о чернорабочих!

Она стояла, дрожа, посреди зала, потрясенная собственной дерзостью. Все взгляды были прикованы к ней. Никто не решался нарушить молчание.

– Я видела, как работает город, – прошептала она. – Как зола сыплется вниз, а вода поднимается вверх, как реки смывают мусор, откуда берутся личинки и мотыльки. И все остальное тоже видела. Все устроено очень умно. Каверна работает, как идеальный часовой механизм. Только теперь, стоит мне об этом подумать, я представляю гигантское водяное колесо, и река, которая вращает его, – это река из пота и крови чернорабочих. Я закрываю глаза, но все равно слышу Нижний город, чувствую его запахи.

Они спят в тесных комнатах, как груда грязного белья, их дети кашляют, у них кривые ноги, и им приходится таскать тяжелые мешки по отвесным скалам. А туннели такие тесные, что все время кажется, будто тебя вот-вот погребет под толщей горы. И вонь, везде ужасная вонь. Я видела, как девочка упала в реку и утонула, и никто не остановился, чтобы найти ее тело. Они даже не могут показать, что чувствуют, потому что у них нет нужных Лиц, только глупые! С ними они всегда выглядят так, будто их волнует одна работа! А иногда люди спускаются в Нижний город и просто убивают их! Придворные испытывают на них яды и отрабатывают новые способы убийств, чтобы потом применить их здесь…

– Что? – перебил ее Правый глаз.

– Это правда! Жители Нижнего города называют это репетициями. Недавно там снова начались убийства, но никого не волнует смерть чернорабочих. Следователи просто записали, что чернорабочие убивают других чернорабочих, но все не так просто, только никому нет до этого дела.

Неверфелл ошибалась. Теперь Правый глаз с жадностью ловил каждое ее слово. Он веками занимался тем, что пытался предугадать, когда придворные снова попытаются его убить. И ни разу ему не пришло в голову обратить свой взор на Нижний город. Если девчонка говорит правду, кварталы чернорабочих могут стать для него сигнальной системой, хрустальным шаром, заглянув в который он увидит сценарии будущих покушений еще на этапе разработки.

– В самом деле? – негромко проговорил он. – Мы это изменим. Убийства будут расследованы. Немедленно.

Лицо Неверфелл прояснилось, и улыбка засияла на нем, как солнце на грозовом небе. В отличие от великого дворецкого, она не могла прочесть, что у него на уме, и даже не догадывалась, чем вызвано его решение. Кажется, она поверила, что его возмутила царящая в Каверне несправедливость и он тут же вознамерился исправить ситуацию. Вера Неверфелл была подобна золотому топору, который вонзился прямо в пыльную скорлупу его сердца. Но оно не проронило ни капли крови, и в следующий миг от прорехи не осталось и следа.

– Ваше превосходительство, – вмешался Чилдерсин, – я могу изготовить Вино, которое сотрет только воспоминания, связанные с Нижним городом, но на это уйдет время. По самым скромным подсчетам – несколько недель. Можно пойти другим путем и стереть воспоминания об определенном временном периоде, но в таком случае она рискует забыть о Клептомансере. Проблема в том, что мы не знаем, когда именно девочка покинула логово похитителя. Если позволите, я бы предложил обратиться за помощью к создателям Лиц. Возможно, у них получится ее починить.

Вкрадчивые речи Чилдерсина, кажется, порядком утомили великого дворецкого.

– У тебя есть семь часов на то, чтобы вернуть лицо ребенка в приемлемое состояние, – устало посмотрел на него Правый глаз. – Меня не волнует, как ты это сделаешь. К пятнадцати часам кондитеры доведут до совершенства новые десерты, и я должен буду их оценить. Если к тому времени лицо девочки не будет исправлено… – Невысказанная угроза повисла в воздухе ледяным туманом.

Когда Неверфелл вывели из зала, Правому глазу показалось, будто волна жизни снова покинула берег, оставив никому не нужные драгоценные камни покрываться соляной коркой.

Великий дворецкий давно не чувствовал себя таким бодрым. Полная искреннего восхищения улыбка девочки, ее неприкрытая радость бросили тень на столетия тщательно выверенных комплиментов и льстивых портретов. «Когда мне снова станет невыносимо скучно, я сделаю что-нибудь, чтобы она снова так на меня посмотрела. От маленьких поблажек чернорабочим большой беды не будет. Можно иногда раздавать им еду. Или сделать страховочные пояса для младших подъемщиков».

Пока великий дворецкий размышлял об этом, пришла следовательница Требль, чтобы доложить о последних подвижках в деле Клептомансера. На лице – осознание собственной важности, почтительность и бульдожья бдительность.

– Мои люди нашли потайное логово, о котором рассказала девочка, – отчиталась она. – Но к тому времени Клептомансера там уже не было.

Ни Требль, ни великого дворецкого, кажется, не удивил тот факт, что великий вор не стал дожидаться, пока к нему нагрянут следователи.

– Зато теперь мы хотя бы примерно знаем, что у него на уме. Если, конечно, Неверфелл не лжет.

Как и все при дворе, следователи изначально полагали, что Клептомансер украл Неверфелл в ответ на вызов великого дворецкого. Они до сих пытались разобраться, что он имел в виду, когда говорил, что «клептомансия сродни гаданию».

– Ее рассказ звучал убедительно?

– Да, – нехотя признала следовательница Требль. – Во всяком случае, он точно объясняет, что произошло в квартале дегустаторов. Кроме мертвых стражников мы нашли тело возле угольного желоба. Человек с черными от Ноктурникса глазами и арбалетным болтом в груди, скорее всего, и есть убийца, который подкинул ей в комнату слеполозов. Его опознали как Тибальта Прэйна, известного в определенных кругах под именем Зверолов.

– Наемный убийца, – пробормотал Правый глаз. – И тот, кто ему заплатил, до сих пор жив. Кто-то хочет избавиться от девчонки. А я не могу позволить ей умереть, ведь только она знает, как выглядит Клептомансер. Нет, нет, никто не может отнять ее жизнь, по крайней мере сейчас. Даже я. Требль, ты помнишь наш разговор о моей… другой ипостаси?

– Да, ваше превосходительство.

Хотя было бы преувеличением утверждать, что Правому глазу нравилась Требль, сказать, что она ему не нравилась, тоже было нельзя. Он видел в ней собственную нетерпимость к ошибкам, в своих действиях она опиралась на те же холодные поручни логического мышления. Даже грубая амбициозность следовательницы импонировала ему своей естественностью и прямотой. В дни Левого глаза ее позиции при дворе заметно ослабевали.

– Так вот, моя вторая ипостась… отличается непредсказуемостью. – Великий дворецкий отстегнул с пояса кисет и протянул его Требль. Содержимое кисета было совершенно безобидным, но резкий запах и мертвого бы поднял из могилы. – Если возникнет острая необходимость в моем присутствии, например если моя вторая ипостась примет решение, которое нарушит мои планы, брось кисет на пол – и я проснусь. А то вдруг ему взбредет в голову казнить девчонку Неверфелл? Она нужна мне живой. Ты поняла?

– Да, ваше превосходительство, – ответила Требль, отвешивая глубокий поклон. Она не осмеливалась взглянуть на кисет и спящую половину великого дворецкого, которая была отвернута от зрителей и пряталась в тени. Требль не покидало жутковатое ощущение, что спящая ипостась подслушивает их разговор – и не замедлит припомнить его, когда настанет ее черед бодрствовать.

Неверфелл устала, смертельно устала. Она сидела в своей комнате, не зная, какая участь ей уготовлена. Измученный мозг самовольно отключался, и она погружалась в сон, чтобы секунду спустя проснуться от мыслей, которые грохотали и бряцали, как гигантское водяное колесо, безостановочно вращавшееся без всякого смысла. Неверфелл вздрагивала и таращила глаза в пространство, едва понимая, где она; обрывки сновидений айсбергами дрейфовали вокруг нее, мешая различить, что реально, а что нет.

Неверфелл давно переступила черту обычной усталости, и сон бежал от нее. Она выбилась из ритма времени сильнее, чем когда-либо прежде. Ее разум распускался, подобно вязанию, из которого вытащили спицы, и аккуратные нити искусственных дней спутывались в неопрятный клубок.

Она почувствовала огромное облегчение, когда в дверь наконец постучали и сообщили, что Зуэль Чилдерсин пришла с ней повидаться.

Едва Неверфелл переступила порог гостиной, Зуэль тут же заключила ее в крепкие сестринские объятия. От такой доброты у Неверфелл защипало в носу. Ей захотелось расплакаться, но события последнего дня сбились колючим комком в горле, и вместо рыданий изо рта вырвалось лягушачье кваканье. Когда Неверфелл снова обрела голос, она сбивчиво рассказала Зуэль все, начиная с проникших в ее комнату слеполозов и заканчивая приключениями в Нижнем городе. Зуэль внимательно слушала, не снимая заботливое Лицо номер 334 – «Тихое мерцание домашнего очага».

– И теперь мое лицо испорчено, Зуэль! – заключила Неверфелл. – И если никто его не исправит, великий дворецкий казнит нас всех! Я не знаю, что делать! Не хочу, чтобы они забрали мои воспоминания…

– Тише, тише. – Зуэль ласково сжала ее руку. – Послушай меня. Никто не заберет твои воспоминания. Тебя научат контролировать лицо, чтобы сгладить разочарование. Дядя Максим приказал мне отвести тебя к создательнице Лиц, и я убедила его позволить мне выбрать, к какой именно. Так что собирайся скорее, Неверфелл. Мы идем к мадам Аппелин.

Часы пробили семь. В зале для аудиенций повисла напряженная тишина. Великий дворецкий откинулся на спинку трона и напоследок внимательно оглядел комнату. Наконец он медленно, нехотя закрыл Правый глаз.