Текст книги "Стеклянное лицо"

– Итак? – выжидательно посмотрел он на нее.

– Я была права, – медленно произнесла Неверфелл. – Теперь у меня не осталось никаких сомнений. Я спросила Картографа про Трущобы, и он рассказал… показал мне… ох, это сложно объяснить! Я начала понимать, что он говорит, а потом потерялась в его словах и почти увидела все своими глазами. В Трущобах находится Перекрут, это такое место, где… – Неверфелл зашевелила губами, пытаясь нащупать нужное выражение, но оно ловко ускользало.

– Ох, ладно, – досадливо вздохнула она наконец. – Это такое странное место, где география не работает, как нужно. Важно другое: Трущобы так и не были замурованы наглухо. Осталось два выхода. Один ведет в тайную комнату в доме мадам Аппелин. И тут все просто, это даже нормальный мозг может вычислить. Загадку представляет другой выход. Он ведет в дом Чилдерсинов. Нужно пройти по изолированному коридору, и там Пере-крут делает как-то так, что ты оказываешься в Трущобах. Там находится Утренняя гостиная.

– И все? – Судя по голосу, Эрствиля ее рассказ нисколько не впечатлил. – Получается, есть тайный туннель, который соединяет дом мадам Аппелин с домом Максима Чилдерсина. Ну и что? Мы и без того знали, что они действуют заодно. И ради этого мы едва не расплавили твой мозг?

– Нет, ты не понял. Все дело в Утренней гостиной.

Ох, как же тебе объяснить…

Неверфелл дернула себя за волосы, в который раз удивляясь, что они черные, а не рыжие.

– Предположим, давным-давно жил под землей умный, могущественный человек, готовый на все ради семьи. Он согласился, что никому не дозволено покидать Каверну, – но он отличался от прочих власть имущих. Он всегда смотрел за пределы нашего мира. И он обнаружил, что есть одна вещь, которая поможет сделать его семью умнее, сильнее и лучше всех в Каверне. Но эта вещь существует только в надземном мире. В Каверне она запрещена. Тогда он начал искать способ тайно пронести ее сюда – и в конце концов нашел.

– Что же он принес? – озадаченно моргнул Эрствиль.

– Сам подумай, – проглотила смешок Неверфелл. – Что труднее всего добыть в Каверне? Что у нас под запретом?

Эрствиль задумался, потом вспомнил, где оставил свою улыбку.

– Порох! – торжествующе воскликнул он, но Неверфелл покачала головой.

– Солнечный свет. Он принес в Каверну солнечный свет. Я видела Неоткрытую пещеру. То есть видела ее такой, какой ее запомнили Картографы. Какой они ее почувствовали. Картографы считают, что у нее всего один конец, что она уходит в пустоту. Вот только Картографы безумно влюблены в Каверну и совсем не понимают, что творится вокруг нее. В этом-то и проблема. Я не думаю, что Неоткрытая пещера уходит в пустоту, Эрствиль. По-моему, она ведет на поверхность. И берет начало в Утренней гостиной Чилдерсинов. Светильники-ловушки не имеют никакого отношения к синему свету, который ее заливает. Думаю, это настоящий солнечный свет.

Вот почему мастер Чилдерсин заставляет своих домочадцев каждое утро завтракать в той гостиной. Он хочет, чтобы они напитались солнечным светом. По той же причине он заставляет их жить по времени верхнего мира вместо нормальных двадцатипятичасовых суток – ему нужно, чтобы они приходили в гостиную, когда на поверхности день, а не ночь.

И согласись, Чилдерсины отличаются от остальных жителей Каверны. Они выделяются даже на фоне других придворных. Они умнее, выше, и кожа у них сияет. Ты когда-нибудь видел выставленные в Палате диковин доспехи и одежду людей из верхнего мира? Я видела. Эти вещи как будто предназначены для двухметровых великанов. Посмотри на меня – я родилась на поверхности. И я выше своих сверстников. Как и юные Чилдерсины. Так что, возможно, солнце не сжигает кожу. Возможно, оно помогает людям расти и делает их сильнее.

– Значит, незаконно прорытый туннель в Трущобах – это и есть Неоткрытая пещера? И она ведет прямо вверх, чтобы впустить сюда солнце?

– Да. Мадам Аппелин помогала Максиму Чилдерсину осуществить его план – она придумала, как вывезти камни и скрыть следы. Хотя я до сих пор не понимаю, как сюда вписывается Трагический набор. И почему мне все еще кажется, что мы с ней связаны.

Закончив рыть туннель, они запечатали его при помощи стеклянной сферы в Утренней гостиной. Но прежде случилось еще кое-что. Во-первых, кто-то из летучемышиных Картографов почувствовал пещеру. Им даже удалось вычислить, где она пролегает. За что они и поплатились жизнью.

– А во-вторых?

– Во-вторых, в Каверну попал человек с поверхности. И этот человек – я.

Верх встречается с низом

Вскоре после возвращения в Рудники Неверфелл поняла: что-то не так. Слишком уж часто Эрствиль оглядывался по сторонам. Он явно беспокоился. Только тогда Неверфелл заметила, что они двигаются по улицам куда быстрее, чем должны были. Толпа больше не теснила их, а обтекала, словно вокруг них образовался непроницаемый пузырь, к которому все боялись прикоснуться. Если бы на Неверфелл до сих пор был костюм Картографа, ее бы это не удивило. Но она уже переоделась и прикрыла лицо маской, так что почти не выделялась на фоне остальных чернорабочих.

Когда Эрствиль потянулся к мальчишке-посыльному, тот скользнул по нему невидящим взглядом и прошел мимо.

– Что случилось? – шепотом спросила Неверфелл.

– Не знаю, – так же тихо ответил Эрствиль. – Видимо, с нами что-то не так. И всем вокруг об этом известно.

Судя по голосу, для Эрствиля стало полной неожиданностью то, с какой легкостью отверг его привычный мир.

– Давай я отведу тебя в ясли, а потом разведаю, что происходит, – сказал он.

Неверфелл вздохнула с облегчением, когда впереди показалась знакомая дверь. Она вбежала в ясли, но только чтобы в растерянности замереть на пороге.

В комнате камню негде было упасть. Между кроватками, из которых, как горошинки из стручка, таращились малыши, стояли чернорабочие. Они выстроились вдоль стен, сидели на каменных выступах, а некоторые даже забрались на столы. Землекопы с грубыми мозолистыми руками, крутильщики водоподъемных колес, подъемщики с натруженными спинами – сотни лиц, серых от каменной пыли и до того неподвижных, что Неверфелл в первый миг показалось, будто на нее смотрит толпа статуй.

Сзади что-то щелкнуло, Неверфелл оглянулась и увидела, что матрона заперла дверь изнутри. А потом подошла и сорвала с нее маску. Неверфелл застыла, но даже не попыталась прикрыться. Слишком поздно – они знают.

Неверфелл слегка радовало только то, что почти все тяжелые немигающие взгляды были направлены не на нее, а на Эрствиля, стоявшего рядом.

– И долго ты собирался ее прятать? – спросил один из рабочих, стоявших за тележкой с молоком.

Неверфелл посмотрела на них, но так и не поняла, кто именно это сказал. Ни один из чернорабочих не держался как предводитель. И молчаливая толпа ни на кого не поглядывала в ожидании приказов. Создавалось впечатление, что они наобум выбрали человека, который будет говорить за всех.

– Я только… – начал Эрствиль, но запнулся и беспомощно заозирался по сторонам. Отступать было некуда.

– Она чужачка. – На этот раз заговорила женщина с усталым лицом и пепельно-серыми волосами. – Та, которую все ищут. Когда ее в прошлый раз занесло в наши края, Следствие перевернуло вверх дном половину Рудников. И теперь ты снова ее сюда притащил.

– Послушайте! – воскликнул Эрствиль, цепляясь за остатки храбрости. – Мы должны ее спрятать. Она знает о смерти великого дворецкого и…

Его слова потонули в неодобрительном ропоте, который больше напоминал грохот далеких барабанов, чем звук человеческих голосов.

– О смерти великого дворецкого? – спросил мужчина со сломанным носом. – Все еще хуже, чем мы думали. Эта девочка представляет для нас опасность. Мы должны передать ее Следствию или Совету.

– Нет! – хором закричали Неверфелл и Эрствиль.

– Совет даст за нее больше денег, – сказали из дальней части комнаты.

– А может, и не только денег, – предположил кто-то другой. – Вдруг они увеличат норму яиц для детей?

– Да послушайте же! – завопил Эрствиль. – Дело не только в великом дворецком! Те, кто убил его, тренировались на нас, на чернорабочих!

– Он говорит правду, – вклинилась Неверфелл. – Они сначала репетировали здесь, внизу. Испытывали яд, который сводит людей с ума и заставляет убивать своих близких.

Недовольный ропот стих, на смену ему пришла полная тишина. Неверфелл подумала, что, если бы взгляды могли звучать, ясельная пещера содрогнулась бы от грохота. Эрствиль все-таки добился своего – теперь его слушали.

– Это сделал Максим Чилдерсин, – выдохнул он. – Винодел. Глава Совета. И великий дворецкий, и чернорабочие – это его рук дело. И если мы так и будем молчать, он останется безнаказанным. Но без помощи Неверфелл нам не обойтись. Мы с Неверфелл многое разузнали о преступлениях Максима Чилдерсина, и теперь у нас есть информация, которая может его погубить. Следствие ненавидит Чилдерсина, они только и думают, как бы от него избавиться. Такую возможность они не упустят.

У нас нет доказательств, что он убил великого дворецкого, но мы и без них обойдемся. Неверфелл выяснила, что Чилдерсин прорыл тайный туннель, который ведет на поверхность. По нему солнечный свет поступает прямо в дом виноделов. – Эрствиль совсем оправился, и теперь его было уже не остановить. – Секретный туннель. В гостиной, где завтракают Чилдерсины. Это нарушает добрую сотню законов.

– Тогда давайте отдадим девчонку Следствию, – проскрипел одноглазый старик. – Пусть она расскажет им и про великого дворецкого, и про туннель.

– Что? Нет! – снова сорвался на крик Эрствиль. – Следствие – это сплошь мучители и убийцы. Нельзя отдавать им Неверфелл!

– Если они так ненавидят Чилдерсина, то сохранят девочке жизнь, – последовал ответ. – Там она будет в безопасности. Чего не скажешь о нас, если мы станем ее укрывать.

– Это не сработает, – воскликнула Неверфелл. – Не то я бы сразу пошла к следователям. Неужели вы думаете, что мне нравится бегать по Рудникам, подвергая всех опасности? Если бы мне дали слово на большом слушании при дворе, я бы рассказала людям о том, что на самом деле случилось с великим дворецким. Они бы увидели, что я говорю правду, – я не могу лгать. Вот только мне и рта не дадут раскрыть. У мастера Чилдерсина и его друзей полно шпионов среди следователей. Думаю, он догадывается, как много я знаю, – иначе зачем бы мне убегать? И если я попаду к Следствию, меня сразу убьют.

– Так и есть, – поддержал ее Эрствиль. – Неверфелл один раз уже чуть не убили в камере.

– Но у нас нет выбора! – рыкнул кто-то в ответ.

В толпе снова поднялся ропот; охватившие людей смятение и тревога повисли в воздухе, словно дымовая завеса.

– Послушайте! – взорвалась Неверфелл. – Речь не только обо мне, мастере Чилдерсине и Следствии. Вы разве не понимаете, что сделаете, если отдадите меня? Да, я не хочу, чтобы меня пытали или убили. Но вы тоже не должны хотеть меня отдавать. Неужели вы не слышали, что Эрствиль сказал про туннель? Существует секретная шахта, ведущая на поверхность, – продолжала она. – Возможно, первая за все века существования Каверны. Кроме нее есть только один выход – через главные ворота, к которым люди из внешнего мира приходят торговать. Но они закрыты, и их постоянно охраняют, чтобы никто не мог проникнуть в Каверну – или уйти отсюда. Если мы расскажем Следствию о потайном туннеле, они ворвутся к Чилдерсинам и запечатают его навсегда. И все будет кончено. Неужели вы не понимаете? Такого шанса нам уже не представится, доживи мы хоть до ста лет. А мы не доживем. По этому туннелю не только дневной свет может проникнуть в Каверну. Мы тоже можем выйти по нему наружу.

В толпе зашуршали недоверчивые шепотки. Неверфелл буквально чувствовала страх чернорабочих перед чужаками и солнцем, сжигающим все живое. Даже Эрствиль как-то странно на нее посмотрел.

– Знаю, знаю, о чем вы думаете! – торопливо проговорила она, прежде чем в комнате снова зазвучали протестующие голоса. – Мне рассказывали о мире за пределами Каверны то же самое, что и вам. Но я думаю, что нам врут. Я провела там первые пять лет своей жизни и почти ничего не помню, кроме солнечного света. Не помню, чтобы я его боялась. Он ощущался ласковым теплом на лице… Когда я попала сюда, то как будто ослепла. Но я помню, что когда-то была зрячей.

Неверфелл замолчала, сбитая с толку обращенными к ней каменными лицами.

– Продолжай, – пробормотал Эрствиль уголком губ.

– Что?

– Доверься мне. Продолжай рассказывать про верхний мир.

Неверфелл подумала, что он, наверное, заметил перемену в настроении застывшей толпы. Сама она ничего не почувствовала, но набрала в грудь воздуха и потянулась к звездочкам воспоминаний, мерцающим в темноте ее беспамятства.

Рассказ получился нескладным, сметанным на живую нитку, но он и не мог быть другим. Неверфелл поведала о залитом солнцем лесе, который привиделся ей, когда она съела кусочек Стакфолтера, и попыталась описать голубые цветы, сминавшиеся под ее ногами, и зеленые зубчики папоротника. Она тщетно подбирала слова, способные передать свободное движение воздуха, от которого все вокруг трепетало, как живое. Она хотела рассказать про ветер, который холодил лицо, про блеск росы и влажный запах мха. Но у нее ничего не вышло.

– Я не могу вам объяснить, какой он, этот мир! – горестно простонала она. – Я знаю, что нашу гору окружает пустыня, выжженная палящим солнцем. Но где-то пустыня заканчивается. Ее можно пересечь – и люди из верхнего мира делают это постоянно. За ней лежат другие земли, откуда берутся виноград, и специи, и дерево, и сено для животных. А птицы… они летают так быстро, что их почти не видно. Только слышно, как они поют. А небо в тысячу раз больше Каверны, даже в тысячу тысяч раз! Я не могу вам показать! – Собственное косноязычие причиняло Неверфелл боль. – Каверна держит нас в плену и не хочет отпускать. Знаете, на что она похожа? На огромный светильник-ловушку! А мы – попавшие в него мотыльки. Каверна переваривает нас так медленно, что мы почти этого не замечаем. Но самая страшная тюрьма – та, о которой не знаешь. И потому не пытаешься сбежать. Но мы должны попытаться! Все мы. Должны сражаться за то, чтобы они, – Неверфелл обвела дрожащей рукой ряды молчаливых малышей, – увидели солнечный свет. Мы не должны жить здесь. Быть может, если бы мы жили на поверхности, то ноги у нас были бы прямыми, а кожа чистой и мы не сходили бы с ума, выпав из ритма времени. Хотя я почти ничего не помню о своей жизни на земле, крохи воспоминаний не давали мне покоя все эти годы. Словно небо зовет меня и требует, чтобы я вернулась. И если я больше его не увижу, то, наверное, потеряю рассудок.

Неверфелл снова замолчала, в кои-то веки пожалев, что язык у нее подвешен не так хорошо, как у Чилдерсина. Винодел обращался со словами так же ловко, как с винами. Но она была всего лишь Неверфелл, слегка безумной и слегка картографнутой.

Через секунду или две она сообразила, что толпа по-прежнему молчит. Чернорабочие не выказывали ни согласия, ни недовольства, но никто не спешил хватать ее и тащить к Следствию.

Потом они начали перешептываться. До Неверфелл долетали одни и те же фразы.

– …в опасности, пока она здесь…

– …для детей…

– …пересечь пустыню…

– …единственный шанс…

– …очень рискованно…

– О чем они говорят? – спросила она Эрствиля. – Что происходит?

– Ш-ш! – шикнул на нее Эрствиль. Ему тоже было не по себе. – Мы заставили их задуматься, вот что происходит.

Наконец шепотки стихли, и толпа снова уставилась на Неверфелл.

– Даже если мы захотим, как мы сбежим по этому туннелю? – спросила матрона, заправлявшая яслями. – Ты сказала, что он берет начало во владениях Чилдерсинов. Как мы туда попадем?

– Пока не знаю, но должен быть способ, – с уверенностью, удивившей ее саму, ответила Неверфелл. События развивались слишком быстро, и в своих смелых планах она не заглядывала так далеко. Но отступать не собиралась. – И я его найду.

– У тебя есть один день, – услышала она. На этот раз Неверфелл не пыталась рассмотреть, кто говорит. – Ты должна придумать, как добраться до туннеля, к нулевому часу завтрашнего дня. Если не сможешь, мы передадим тебя Следствию. Мне очень жаль. Но мы слишком рискуем, укрывая тебя.

– Я понимаю, – сказала Неверфелл, обращаясь ко всем сразу. Уверенность ее таяла, как зажатая в кулаке льдинка. Перед глазами стоял циферблат, равнодушно отсчитывающий секунды.

У нее оставалось чуть больше двадцати пяти часов, и Неверфелл ничего не могла придумать. То, что Эрствиль ходил возле нее кругами, не слишком помогало. Наконец ноги у него стали заплетаться, и он чуть не упал.

– Ты обеспечила нам немного времени, Нев, или твое лицо, не важно. То, что ты говорила, звучало как полный бред, но они тебя не слушали. Они смотрели на тебя. Так ты до них достучалась. На твоем лице мелькали воспоминания о верхнем мире – как маленькие дыры, через которые проступал свет. Но все же они напуганы и сделают то, что обещали. Если к нулевому часу у нас не будет плана, тебя выдадут Следствию. А плана у тебя нет, – добавил он, укоризненно глядя на нее. – После всего, что ты наговорила про путь на поверхность… Ты не имеешь ни малейшего представления о том, как это провернуть, да?

– Я просто… – Неверфелл в отчаянии всплеснула руками, не в силах объяснить, что в ее голове пузырятся самые разные планы, но они никак не могут слиться в один толковый. – О, я не могу думать!

– И бежать нам некуда, – не унимался Эрствиль. – Разве что в дикие пещеры. Но когда у нас кончится еда, нас самих сожрут пещерные крысы. Да к тому же нас найдут – не следователи, так Чилдерсины. Но бежать надо. И у нас остался всего день.

– Тебе незачем бежать, – тихо сказала Неверфелл.

– В смысле? – моргнул Эрствиль.

– Выдай меня Следствию, если я ничего не придумаю, – нерешительно предложила она. – По крайней мере получишь награду, и остальные чернорабочие не будут держать на тебя зла за то, что ты привел меня сюда.

– А ну замолчи! – Эрствиль поднял руки к лицу и пальцами оттянул кожу, как учила Неверфелл, чтобы показать ей, как сильно он злится. – И почему тебя всегда так и тянет прыгнуть в ближайшую пропасть?

– Ты прав. – Неверфелл обхватила голову руками. – Ты абсолютно прав. Прости меня, Эрствиль. Я сейчас не могу нормально думать.

– Только сейчас? – едва слышно буркнул он.

Два слова, произнесенных саркастичным тоном, неожиданно остановили бурление у Неверфелл в голове. Она уже не пыталась уследить за паровозом своих мыслей и, махнув рукой, позволила ему улететь в темный бездонный каньон. На миг она даже перестала дышать.

«Я не могу нормально думать. А так ли оно мне нужно? Все вокруг думают нормально. И никто не ждет, что я буду думать наискосок. Хотя именно так я всегда и поступаю».

– Эрствиль, – сказала она, цепляясь за хвост проносящейся кометой мысли, – ты должен надеть мою маску.

– Твою маску?

– И платье.

– Что?! Ну уж нет!

– Пожалуйста, прекрати! Ты думаешь, я не заметила, как ради меня ты рискуешь жизнью направо, и налево, и вверх, и вниз? Так почему тебя так пугает просьба надеть платье? Всего на пару часов! Чтобы рабочие, которые за мной следят, не заметили, что я сбежала.

– Сбежала? А куда ты собралась?

– Мне нужно сделать кое-что без посторонних глаз. У меня пока нет плана, но вроде бы есть план, в результате которого план может появиться! Только я не могу сейчас его обдумывать, иначе он не сработает. Пожалуйста, доверься мне.

Пальцы Эрствиля дернулись, как будто он собирался снова натянуть злое Лицо.

– Надеюсь, мне не придется присматривать за детьми, – проворчал он наконец.

Обмотав голову старой шалью, Неверфелл выскользнула из яслей. Растрепанные волосы падали на лицо, руки и босые ноги были покрыты толстым слоем грязи. Если повезет, ее примут за местную девчонку, забежавшую в ясли проведать младшего брата или сестру. Неверфелл оставалось лишь надеяться, что Эрствиль, расхаживающий между кроватками в ее платье и маске, усыпит бдительность наблюдателей.

Она бродила по улицам, напряженно прислушиваясь, не прозвучит ли где заветное слово. И вскоре ее терпение было вознаграждено.

– Картографы! – в панике завопил кто-то, предупреждая остальных.

Неверфелл стояла в широком проходе, где сталактиты встречались со сталагмитами, образуя причудливые колонны. Заслышав испуганный крик, рабочие торопливо раздались в стороны и вжались в стены, освобождая проход. Секунды спустя мимо них с улюлюканьем и вприпрыжку промчались три Картографа.

Они снова куда-то спешили. Что-то случилось, изменилось или появилось – и звало их, манило, как затычка манит воду. Неверфелл подозревала, что сейчас Картографы по всему Нижнему городу беспокойно дергаются и поднимают головы, прислушиваясь к зову и передавая его друг другу.

Прежде чем толпа успела сомкнуться, Неверфелл прошмыгнула мимо колонн и припустила вслед за Картографами. Ее мало волновало, куда именно они спешили. Важнее было то, что неведомое, скорее всего, призывало их всех.

А сейчас ей больше всего на свете нужно было поговорить с самым неуловимым человеком в Каверне. Она не представляла, где находится новое убежище Клептоман-сера, зато знала, что когда-то он был Картографом. А может, и оставался им по сей день. Неверфелл надеялась, что геологические курьезы Каверны притянут Клептомансера, как притянули его собратьев по ремеслу.

Следовать за Картографами было не так-то просто. Они карабкались по стенам, как сороконожки, не обращая внимания на ссадины, царапины и синяки, пересекали вброд подземные ручьи и ползли по шахтам вверх и вниз, пока Неверфелл не перестала понимать, где находится.

Оказавшись в довольно унылом туннеле, прорубленном в серо-коричневой скале, они наконец остановились и, запрокинув головы, уставились в потолок.

Промокшая и замерзшая, Неверфелл забилась в темный угол, стараясь стучать зубами не слишком громко.Жутковато было смотреть на Картографов, которые молча таращились в пустоту, отвлекаясь только на то, чтобы нарисовать мелом метки на стенах, записать что-то в блокноты и подкрутить приборы.

Но в пустоту ли? Неверфелл так и подмывало поглядеть, что же их заворожило, но ее всякий раз останавливал страх. Это глупо, твердил ей разум. Тебе не обязательно смотреть. Там нет ничего, кроме низкого сводчатого потолка.

В пещере появился еще один Картограф. Он притащил с собой спиртовой уровень, до того огромный, что его приходилось волочить по земле, высекая искры из камней. За следующий час число Картографов в пещере выросло до девяти. А потом они вдруг утратили всякий интерес к потолку и разбрелись кто куда, не сказав друг другу ни слова.

Наконец остался только один. Неверфелл с растущим отчаянием наблюдала, как он собирает инструменты и готовится уйти следом за товарищами. Она прекрасно понимала, что в пещере нет песочных часов, как нет Эрствиля, готового открутить ей уши, лишь бы уберечь от окончательного окартографения. И все же, отринув осторожность, она подбежала к Картографу и дернула его за рукав.

– Простите… Не уходите, пожалуйста! Я ищу кое-кого. Другого Картографа.

Картограф обернулся и посмотрел на нее мутными, как донышки немытых стаканов, глазами. Он не был старым, но молодым бы Неверфелл его тоже не назвала.

– Так, может, ты ищешь меня? Я другой Картограф! – В его голосе звучали трели осипшей флейты. – И уж точно не какой-нибудь еще.

Неверфелл поспешила договорить, прежде чем уловит смысл в его словах.

– Нет, мне нужен особенный. Он вроде как Картограф, а вроде как и нет. Примерно вот такого роста, с лицом чернорабочего, а еще он носит тяжелый бронированный…

– А, ты говоришь о Клептомансере! – быстро ответил ее собеседник.

Неверфелл в изумлении отшатнулась.

– Вы знаете его?

– Мы все знаем. Только он не Картограф. Не настоящий. Если тебе нужен «другой Картограф», придется поискать где-нибудь еще.

Неверфелл уже отвернулась, когда до нее дошел смысл его слов.

– А что, если я ищу не «другого Картографа»? Что, если мне нужен именно Клептомансер?

– Он? – Губы Картографа растянулись в улыбке, которая подошла бы ему лет двадцать назад, но сейчас напоминала отблеск света на грязном ноже. – Он наверху.

Картограф ткнул пальцем в потолок, и Неверфелл неожиданно почувствовала, как ее захлестывают страх и ярость.

– Вы врете! Вы обманываете меня! – Лицо ее покраснело, а голос взвился, истончаясь до визга. – Это потолок! Просто потолок! Вы хотите, чтобы я на него посмотрела и… и… Мне нужно выбраться отсюда!

Неверфелл жадно хватала ртом воздух, изумленная своей внезапной вспышкой. А вот Картограф, кажется, ничуть не удивился и не обиделся. Он наблюдал за Неверфелл, беззвучно смеясь. А потом вдруг перекатился на пятки и посмотрел ей в глаза.

– Это то, что твой разум хочет видеть, – просвистел он. – Посмотри. Вверх.

С этими словами он развернулся и ушел. Несмотря на то что паника изо всех сил пыталась оседлать ее мысли, Неверфелл медленно запрокинула голову и посмотрела.

Разум действительно лгал ей о том, что вверху есть потолок. Его не было. Неверфелл стояла на дне узкого ущелья глубиной метров десять. Тремя метрами выше над ее головой спали летучие мыши. Гроздья черных мешочков свисали с каменных выступов и прятались в неровностях стен. А еще выше происходило кое-что странное. Там тоже спали летучие мыши, вот только они свисали со своих насестов не вниз, а вверх.

И уже совсем высоко Неверфелл разглядела Клептомансера. Он был одет, как чернорабочий, и лицо его едва можно было различить. Он стоял вверх ногами, словно ходил по полу, а не потолку. В руках он держал странный металлический арбалет с полудюжиной ручек и рычагов и целился ей прямо в голову.

– Кто ты такая? – спросил он. Невозмутимый голос Клептомансера она бы ни с чем не спутала. Сегодня в его водах затаились пираньи.

Неверфелл вспомнила о маскировке и торопливо убрала волосы с лица.

– Это я! Помнишь меня? Раньше я была рыжей.

Сказав это, Неверфелл сообразила, что в прошлый раз они не очень-то хорошо расстались. Она украла его костюм и сбежала, попутно перепилив трос, по которому он выбирался из пещеры.

– Не стреляй! – попросила она. – Нам надо поговорить!

– Девочка из внешнего мира, – выдохнул Клептомансер. – Та, о которой все говорят. Дегустатор. Беглянка. Откуда тебе известно, кто я?

Он не спешил опускать арбалет и даже подкручивал одну из ручек.

– Ты украл меня, когда великий дворецкий бросил тебе вызов.

Клептомансер оставил ручку в покое, его пальцы замерли в нерешительности.

– Так это тебя я украл из Палаты диковин? – спросил он. В голосе его сквозили удивление и недоверие. – Но ты же не камелеопард!

– Верно. – Неверфелл не знала, что еще сказать. – Я не камелеопард.

Она слишком поздно сообразила, что Клептомансер, с его пристрастием к перекраиванию памяти, возможно, думает, что видит ее впервые в жизни.

– Что ж, это объясняет, как ты ускользнула из моего убежища, перелетела через водопад и сбежала. А то я, признаться, был крайне озадачен, когда читал свои заметки. Так зачем ты меня ищешь?

Неверфелл не могла оторвать взгляд от арбалетного болта, который крохотной звездочкой поблескивал в темноте. «Если звездочка исчезнет, – рассеянно подумала Неверфелл, – это будет означать, что он выстрелил, и я умру. Интересно, успею ли я заметить, что она пропала?»

– Мне нужна помощь, а ты умнее всех, кого я знаю! – ответила Неверфелл; сердце трепыхалось в груди выброшенной на берег рыбой. – Ты мне все объяснил! Ты рассказал, что люди, которые все планируют, не могут совладать с такими, как мы, потому что мы творим полную бессмыслицу. Им приходится либо избавляться от нас, либо контролировать все, что мы делаем. Они всегда боятся, что мы выкинем что-нибудь странное, совершенно непредвиденное.

Следствие и Совет страшатся тебя, потому что ты возникаешь из ниоткуда и проникаешь, куда тебе вздумается. Вот только сейчас они слишком заняты тем, что грызутся друг с другом, им некогда на тебя охотиться. Но если я умру или меня схватят, кто-то из них получит преимущество и вскоре одержит верх. И тогда победитель снова займется тобой.

Думаю, ты поэтому до сих пор меня не застрелил. Чем дольше я бегаю на свободе, тем дольше никто про тебя не вспоминает. На самом деле, я думаю, ты вообще не собирался в меня стрелять.

Клептомансер помолчал, потом щелкнул рычагами, и арбалет с шипением ослабил тетиву. Прикрепив оружие к поясу – арбалет повис дугой вверх, уподобившись летучим мышам, – Клептомансер снял с плеча моток веревки, обвязал один конец вокруг торчащего из стены каменного шипа, а другой бросил Неверфелл. Первые две попытки успехом не увенчались – пролетев половину пути, веревка с шелестом падала обратно на потолок. В третий раз она преодолела середину и продолжила падать вниз. Конец мазнул по земле прямо у ног Неверфелл.

– Привязывай скорее! – крикнул Клептомансер.

Неверфелл крепко затянула веревку вокруг скального выступа и полезла. Хотя она не в первый раз лазала по канату, сейчас все было по-другому. Достигнув середины пути, она уже не подтягивалась вверх, а, наоборот, начала падать головой вперед. К счастью, Клептомансер поймал ее прежде, чем она размозжила череп о камни, и аккуратно поставил на потолок, который стал полом. Распутав руки и ноги, Неверфелл села, подтянув колени к груди, и посмотрела на Клептомансера. Ей было не по себе от его пристального взгляда.

– Я украл тебя, – задумчиво произнес он. – Всего лишь раз?

– Думаю, да. А что?

– Хм. А раньше ты была меньше? Примерно вот такого роста?

Его рука застыла где-то в метре над тем, что теперь считалось землей.

– Ну да. Несколько лет назад, – растерянно ответила Неверфелл. – Это нормально, люди растут, когда становятся старше.

– Да, так и есть. – Клептомансер смотрел сквозь нее, словно пытался что-то разглядеть. Потом тряхнул головой. – Ладно. Важно то, что до недавних пор ты была марионеткой Чилдерсина. А он планировал, помимо прочего, отравить великого дворецкого. И ты от него сбежала. Полагаю, ты надеялась, что я тебя спрячу?

– О нет! Я хочу, чтобы ты помог мне свергнуть мастера Чилдерсина, нарушить сотню законов и спасти столько людей, сколько согласятся мне довериться.

То ли в приступе картографнутости, то ли еще не оправившись после падения снизу вверх, но Неверфелл поймала себя на том, что ухмыляется, как безумная.

– Я не просто прошу тебя о помощи. Я предлагаю тебе поучаствовать в величайшем развлечении, которое когда-либо знавала Каверна.

– Ты вознамерилась свергнуть Чилдерсина? – недоверчиво переспросил Клептомансер. Возможно, всему виной было разыгравшееся воображение Неверфелл, но ей показалось, что в его голосе прозвучал намек на веселье. – Ты даже булочку с блюда свергнуть не сможешь, тебя обязательно кто-нибудь остановит. Лицо выдает каждый твой шаг…