Текст книги "Корабль отплывает в полночь"

Мы уже по третьему разу подняли бокалы и подсмеивались над Эс, которая была совсем не похожа на счастливую невесту, как вдруг вошел он.

Еще до того, как он посмотрел на нас и направился к нашему столику, мы поняли, что это и есть тот самый Незнакомец.

Это был довольно-таки стройный человек с такими же светлыми волосами, как у Эллен. Больше между ними не было ничего общего – и все-таки мы угадали, что существует нечто сближающее двух этих людей. Возможно, дело было в том, как он держался: совершенно свободно и легко.

Когда он подошел к нам, я почувствовал, как я сам и все остальные напряглись, как собаки при приближении неизвестной опасности.

Незнакомец подошел к нашему столику и остановился, глядя на Эллен так, будто он был с ней давно знаком. Мы все в ту минуту особенно остро почувствовали, что хотим, чтобы Эллен принадлежала только нам (и особенно мне), нам была невыносима даже мысль о том, что она может быть связана какими-то узами с кем-то еще.

Особенно меня раздражало то, что между Незнакомцем и Эллен существовала какая-то близкая связь и что, спрятавшись за гордое отстраненное выражение своего лица, он разговаривает с ней при помощи своего сознания.

Юджин же, очевидно, принял Незнакомца за одного из тех отвратительных типов, что ошиваются по барам, напрашиваясь на неприятности, и стал вести себя, как будто сам был таким же типом. Он скривил свое красивое лицо в какую-то дешевую ухмылку и выпрямился во весь свой небольшой рост. Такое поведение ресторанного забияки, которое всегда является признаком отчаяния и сомнений в собственной мужской силе, в последнее время перестало быть характерным для Юджина. Я ужасно расстроился и чуть не сморщился, как от боли, когда Юджин, почти не разжимая губ, произнес:

– Послушай, Джо…

Но Эллен уже накрыла его руку своей. Она несколько минут спокойно смотрела на Незнакомца, а затем сказала:

– Я не буду так разговаривать. Ты должен говорить по-английски.

Если Незнакомец и был удивлен, он этого не показал. Он улыбнулся и мягко произнес с легким акцентом:

– Корабль отплывает в полночь, Эллен.

У меня возникло какое-то странное ощущение: ведь наш город находится в двухстах милях от воды, по которой могут ходить большие суда.

Я даже почувствовал какой-то сверхъестественный страх. Мрачный занюханный бар, несимпатичные лица, какая-то пухленькая девица у стойки и крошечный кривляющийся телевизионный экран. И вот на этом фоне Эллен и Незнакомец, светловолосые, со смуглой кожей и гордыми красивыми лицами, глядят друг на друга, оба настороже, готовые защищаться, но еще и владеющие каким-то общим секретом. Вроде двух аристократов, вышедших к барьеру, чтобы уладить ссору. Впрочем, существовало что-то еще… Я вам уже сказал, я был напуган.

– Ты идешь, Эллен? – спросил Незнакомец.

Вот когда я перепугался не на шутку. Как будто именно тогда я по-настоящему понял, чем была для нас Эллен, и особенно для меня. Я боялся потерять не столько ее, сколько то состояние своей души, которое только она могла во мне пробудить. И я видел тот же страх на лицах моих друзей. Растерянность под маской гангстера была в глазах Юджина. Я видел, как пальцы Луи разжались, он опустил рюмку и его голова повернулась в сторону Незнакомца, медленно, с пустыми глазами, наподобие пушек на боевом корабле. Эс стала гасить сигарету, а затем, будто не зная, что делать дальше, вопросительно посмотрела на Эллен – хотя, мне кажется, Эс должна была испытывать какое-то еще, другое чувство, не только страх.

– Иду ли я? – произнесла Эллен задумчиво, будто бы во сне.

Незнакомец ждал. Слова Эллен еще больше накаляли обстановку. Эс наконец-то погасила свою сигарету резким неловким движением и быстро убрала руку. Я вдруг почувствовал, что нечто в этом роде должно было произойти рано или поздно, что у Эллен должна быть какая-то своя жизнь, до того как мы с ней познакомились, и что Незнакомец был частью этой жизни; что ее появление было загадкой и таким же необъяснимым будет ее уход. Да, да, я именно так все и чувствовал, хотя, учитывая наши с Эллен отношения, я должен был бы думать иначе.

– Ты обо всем подумала? – наконец спросил Незнакомец.

– Да, – ответила Эллен.

– Ты ведь понимаешь, что другой возможности вернуться у тебя не будет, – продолжил он мягко. – Ты останешься здесь навсегда, тебе придется провести остаток своей жизни среди… – он посмотрел на нее, как бы подыскивая правильное слово: – …варваров.

И снова Эллен удержала Юджина рукой, хотя взгляд ее был прикован к лицу Незнакомца.

– Что тебя здесь привлекает, Эллен? – продолжил Незнакомец. – Ты когда-нибудь пыталась проанализировать это? Я понимаю, можно развлекаться таким образом месяц или год, ну, в конце концов, пять лет. Что-то вроде игры, возвращения в юность. Но когда тебе надоест эта игра, когда ты поймешь, что ты одинока, совсем одинока, и что пути назад нет… Ты подумала об этом, Эллен?

– Да, я подумала, – сказала Эллен так же спокойно, как и Незнакомец, но в словах ее прозвучала решительность. – Я не буду даже пытаться объяснить тебе что-либо, потому что даже при всем твоем уме и мудрости, мне кажется, ты не сможешь меня понять. Я знаю, что нарушаю данные обещания – и даже больше чем обещания. Но я не вернусь. Здесь мои друзья, верные и равные мне, и я останусь здесь.

И вот тут нас охватило, я точно знаю, всех разом, огромное облегчение, будто бы зазвучала неслышная музыка или зажегся невидимый свет в наших душах. Наконец-то Эллен все сказала. После непонятной сдержанности и недоговоренности она встала на нашу сторону. Мы твердо знали, что она верит в каждое свое сказанное слово. Она была нашей, теперь больше, чем когда-либо. Наша богиня, наше вдохновение, наш ключ в будущее, та, что всегда нас понимала и могла разбудить наши воображение и чувства, которые без нее так и остались бы навсегда в своих клетках. Теперь она была нашей Эллен – нашей и (мое сознание не переставая радостно напоминало мне об этом), самое главное, моей.

А мы? А мы снова стали той самой Компанией, счастливой, с гордо поднятой головой, мудрыми, как боги, и хитрыми, как черти, собравшимися, чтобы отпраздновать важное событие, радующимися тому, что ждет впереди.

Обстановка мгновенно переменилась. Незнакомец перестал нас пугать. Он был просто одним из сотен странных личностей, с которыми мы общались, когда Эллен бывала с нами.

Он вел себя так, будто бы чувствовал это. Он улыбнулся и быстро сказал:

– Очень хорошо. Я предполагал, что твое решение будет именно таким.

Он уже двинулся в сторону двери.

– Да, кстати, Эллен…

– Да?

– Наши просили меня попрощаться с тобой за них.

– Передай им мои наилучшие пожелания.

Незнакомец повернулся, чтобы уйти, когда Эллен спросила:

– А ты?

Незнакомец оглянулся.

– Я еще увижу тебя до полуночи, – сказал он мягко и, казалось, мгновенно исчез из виду.

Мы все ужасно развеселились. Не знаю почему. Мне кажется, что частично от облегчения, а еще – как ни стыдно мне в этом признаться – оттого, что одержали победу над Незнакомцем. В одном я совершенно уверен: трое (даже, может быть, четверо) из нас чувствовали себя тогда счастливее и увереннее в отношениях с Эллен, чем когда-либо до сих пор. Это был апогей. Мы были вместе. Незнакомец был повержен, а вместе с ним и все невысказанные страхи и угрозы. Эллен откровенно открыла нам, как она к нам относится. Впереди у нас было прекрасное будущее, наполненное великими открытиями и достижениями, а Эллен готова была возглавить наш отряд в борьбе за это будущее. Какое-то мгновение мы ликовали и все было великолепно. И мы были не мы, а целое человечество, радостно стремящееся к прогрессу.

Я уже сказал, что жизнь в тот момент казалась нам просто великолепной.

И теперь я знаю, что только люди способны зверски уничтожить такое совершенство.

Ведь только люди достаточно тщеславны и скаредны, и только им присуще желание обладать сокровищем в одиночку.

Сделал это Юджин. Юджин, который не смог справиться с таким количеством счастья и потому вынужден был его разрушить. Уж что толкнуло его на этот шаг – страх, пуританское ли воспитание, – не знаю.

Это был Юджин, но мог быть любой из нас.

Лицо его горело. Он улыбался, скорее ухмылялся, с дурацким видом властного самодовольства, как я теперь это понимаю. Он положил свою руку на руку Эллен так, как никто из нас до сих пор не осмеливался, и сказал:

– Ты здорово себя вела, дорогая.

И дело было не в том, что́ он сказал, а в том, как открыто, по-хозяйски он держал Эллен за руку. И именно этот жест заставил Эс взорваться, придал ее голосу такую горечь, что мы не сразу поняли, о чем она говорила.

Она обвиняла Эллен в том, что та украла у нее любовь Юджина.

Мне даже трудно объяснить вам, как сильно мы были шокированы. Как будто бы при нас богиню обвиняли в самых отвратительных грехах.

Эс закурила, и руки у нее дрожали, но она договорила то, что хотела:

– Мне не нужна твоя жалость, Эллен. Я не хочу, чтобы он женился на мне ради соблюдения приличий, как на бывшей любовнице. Я хорошо к тебе отношусь, Эллен, но не настолько, чтобы позволить тебе отнять у меня Юджина, а затем толкнуть его снова ко мне или, скорее, лишь слегка подтолкнуть. Нет, я этого не хочу.

И она замолчала, не в силах справиться со своими чувствами.

Я уже сказал, что все мы были просто потрясены. Но не Юджин. Он еще больше покраснел. Он залпом осушил свой бокал, посмотрел на нас, тоже готовый взорваться.

Эллен слушала Эс с полуулыбкой и слегка нахмурившись, время от времени горестно покачивая головой. А теперь она бросила на Юджина умоляющий взгляд, как бы стараясь предупредить его о чем-то, но он проигнорировал этот взгляд.

– Нет, Эллен, – сказал он. – Эс права. Я рад, что она заговорила об этом. Мы не должны были скрывать наши чувства. И еще большей ошибкой было бы мне сдержать обещание, данное тебе, и жениться на Эс. Тобой двигает жалость, Эллен, а жалостью такие вопросы не решаются. Я не хочу причинять Эс страдание, но будет лучше, если она узнает, что мы с тобой сегодня будем праздновать нашу помолвку.

Я совершенно онемел. Я даже как-то не мог осознать, что этот пьяный краснорожий клоун утверждает, что Эллен – его девушка, да что там – его будущая жена.

Эс не смотрела на Юджина.

– Ты дешевка, мерзкое насекомое, – прошептала она.

– Возможно, Эс и не сможет меня простить, – проговорил Юджин хрипло, – но мне кажется, что она не меня ревнует. Ее злит не то, что она теряет меня, а то, что она потеряет Эллен.

И тут ко мне вернулся дар речи. Но Луи меня опередил.

– Ты напился, Юджин, – сказал он, – и ты ведешь себя как пьяный дурак. Эллен – моя девушка.

Они оба вскочили со своих мест, рука Луи при этом по-прежнему лежала на плече Юджина.

Затем, вместо того чтобы начать колотить друг друга, они посмотрели на меня, потому что я тоже встал.

– Но… – начал я и замолчал.

Мне не надо было ничего говорить, они поняли.

Рука Луи опустилась.

И тут мы все посмотрели на Эллен. Холодными, ужасно обиженными взглядами, полными отвращения.

Эллен покраснела и опустила глаза. Только много позднее я понял, что́ она говорила тем взглядом, который бросила нам вслед, тогда у Бенни, в первый вечер.

– Но я же полюбила вас всех, – сказала она мягко.

Затем мы заговорили, скорее, Юджин заговорил за нас. Мне стыдно в этом признаваться, но тогда я испытывал настоящее удовольствие от того, как он ее называл. Мне хотелось, чтоб он камня на камне от нее не оставил.

Наконец он произнес слова, которые были просто отвратительны.

Тогда Эллен сделала единственную импульсивную вещь за все время нашего знакомства.

Она ударила Юджина по лицу. Всего один раз. Очень сильно.

Есть только два пути для человека, отвергнутого богиней, пусть даже падшей. Он может валяться у нее в ногах, умоляя о прощении, и он может стать богоотступником.

Вот это-то и произошло с Юджином. Он вышел из «Голубой луны» спотыкаясь, как слепой пьянчужка.

Компания наша после этого распалась, а Гас и еще бармен, которые уже собирались вмешаться, с облегчением вернулись к своим обязанностям.

Луи отошел к стойке. Эс отправилась за ним. Я тоже подошел к стойке, только к другому ее концу, устроившись под кривляющимся телевизором, и заказал себе двойной виски.

Поверх голов я видел, что Эс пытается вести себя так, будто бы она потеряла всяческий стыд. Она шептала что-то на ухо Луи и одновременно ужасно неуклюже заигрывала с какими-то мужчинами. Время от времени она начинала хохотать, но смех ее звучал как-то резко и совсем не весело.

Эллен не двигалась. Она просто сидела за столом, не поднимая глаз, и было такое впечатление, что полуулыбка навсегда приклеилась к ее губам. Гас подошел к ней, но она только покачала головой.

Я заказал еще двойного виски. И вдруг мое сознание заработало как бы сразу на трех уровнях.

На первом я ненавидел Эллен. Я считал, что все сделанное ею для нас, что то замечательное здание, которое мы выстроили вместе с ней, – все это было основано на лжи. Эллен была самой обычной дешевкой.

Второй уровень был совершенно иным. Там в мое сознание из самых немыслимых глубин проник леденящий душу сверхъестественный ужас. Потому что я наконец начал собирать воедино все крошечные детали и подробности, говорящие о необыкновенности Эллен. Подтолкнули меня слова Незнакомца, и теперь мелкие детали начали складываться в единую картину: появление Эллен совпало с сообщением о летающей тарелке, о чудовище у угольной ямы, о грабителе-гипнотизере; ее интерес к людям очень напоминал интерес ученого из какой-нибудь далекой страны, а еще наше впечатление о том, что она обладает какими-то таинственными способностями, и то, что она упорно старалась не говорить ничего определенного, будто бы боялась нечаянно выдать нам некие тайные знания; ее длительные походы по окрестностям; и то отвращение, которое она испытывала при виде огромной и безлюдной угольной ямы (достаточно большой и глубокой, кстати, для лайнера или подводной лодки). И, кроме всего прочего, помните, я говорил, что у нас иногда возникало впечатление чего-то неземного при общении с ней, даже в те мгновения, когда мы особенно прочно находились во власти ее очарования.

Да, – и корабль, который отплывает в полночь. С Великой Равнины.

Интересно знать, какой такой корабль.

Тут мое сознание шарахнулось от очевидного вывода, вытекающего из всех этих размышлений. Уж слишком не вязались они с миром «Голубой луны», и с Бенни, и с простой официанткой.

Третий уровень был более туманным, но все же он существовал. По крайней мере, я убеждал себя в том, что это так. Здесь я вдруг увидел Эллен в гораздо более выгодном (для нее) свете, а нас всех – как раз наоборот. Я начал осознавать, что в нашем понимании любви было нечто привлекательное и что в верности Эллен была верность тому хорошему, что было в нас. Я понял, что мы вели себя отвратительно, как испорченные дети. Конечно, может быть, никакого третьего уровня в моем сознании вовсе и не было. Может быть, эти мысли пришли ко мне гораздо позже. Вполне возможно, что я пытаюсь выгородить себя и показать вам, что я немного отличался от остальных, что я был чуть лучше и благороднее, чем они.

И все же мне доставляет удовольствие мысль о том, что я отвернулся от стойки и сделал несколько шагов в сторону Эллен и только страхи «второго уровня» чуть задержали меня, так что я успел сделать лишь пару шагов, прежде чем…

Прежде чем вошел Юджин.

Я помню, что часы пробили 11:30.

Юджин был бледен как смерть, лицо сведено судорогой от напряжения. Руку он держал в кармане. Он не смотрел ни на кого, кроме Эллен. Будто бы они были совсем одни. Он покачнулся – или споткнулся. Затем какой-то бешеный взрыв энергии подтолкнул его вперед, к столу.

Эллен встала и двинулась к Юджину, протягивая к нему руки. В ее улыбке было все сострадание, и покорность судьбе, и вся любовь, когда-либо существовавшие во Вселенной. Юджин вытащил пистолет из кармана и выстрелил в Эллен шесть раз. Четыре раза в тело и два – в голову.

Она покачнулась и упала в клубах голубого дыма. Когда дым рассеялся, мы увидели, что она лежит лицом вниз, вытянутой рукой касаясь ботинка Юджина.

И тогда, прежде чем раздались вопли, прежде чем Гас и его помощники успели спрятаться за стойку бара, уличная дверь «Голубой луны» открылась и вошел Незнакомец. Ни один из нас не мог ни пошевелиться, ни произнести хоть полслова. Мы старались не смотреть ему в глаза, мы были похожи на провинившихся собак.

И не в том дело, что он смотрел на нас с гневом или ненавистью или даже с презрением. Это было бы еще можно вынести.

Нет, даже когда он проходил мимо Юджина, у которого все еще был пистолет в руке и который с немым ужасом смотрел на пол, стараясь подальше отодвинуть свою ногу от мертвой руки Эллен, даже когда Незнакомец бросил взгляд на Юджина, он смотрел на него так, как человек посмотрел бы на быка, поднявшего на рога ребенка, как смотрят на ручную обезьяну, разорвавшую на куски свою хозяйку, находясь в состоянии необъяснимой животной ярости.

И когда Незнакомец, не говоря ни слова, взял Эллен на руки и молча пронес ее через рассеивающийся голубой дым на улицу, лицо его хранило выражение трагического сожаления и мрачного смирения.

Я уже почти дошел до конца моей истории. Юджина арестовали, конечно, но не очень-то легко осудить человека за убийство никому не известной женщины.

Так как тело Эллен так и не было найдено. Впрочем, и Незнакомца тоже больше никто никогда не видел.

В конце концов Юджина отпустили, и он продолжает жить дальше, как я уже говорил, несмотря на тень, лежащую на его репутации. Мы иногда встречаемся с ним и пытаемся утешить его тем, что на его месте мог бы оказаться любой из нас, что мы были слепыми эгоистичными дураками.

И мы все вернулись к своей работе. Скульптура, изучение слов, романы, описания ядерных явлений не так великолепны, как при Эллен. Но мы каждый идем своим путем. Мы говорим себе, что Эллен была бы довольна. А мысли наши теперь бродят на третьем уровне – но лишь урывками, сражаясь с джунглями слепоты и эгоизма, которые снова надвигаются на нас. И все же мы понимаем Эллен. И то, что Эллен пыталась сделать, что она пыталась подарить нашему миру, несмотря на то что он был не готов принять ее подарок. И мы способны понять страсть, которая заставила ее пожертвовать звездами ради четырех слепых червяков.

Но чаще всего мы просто горюем об Эллен. А может, и вовсе не горюем. Мы знаем, что она ушла от нас гораздо дальше, чем за тысячи световых лет, где похоронили ее тело. Мы смотрим на статую Эллен, сделанную Эс, мы читаем одно из двух стихотворений, посвященных ей. Мы вспоминаем, и нас не переставая терзает мысль о том, какими бы мы стали, сумей мы сохранить Эллен. Мы вспоминаем, как она сидит в тени в студии Эс, или загорает на траве после купания, или улыбается нам у Бенни. И нас охватывает тоска.

Ибо мы знаем, что Эллен дается только раз в жизни.

Потому что через полчаса после того, как Незнакомец унес тело Эллен из «Голубой луны», огромный метеор огненным смерчем промчался по небу (некоторые говорят, что прямо к звездам), а на следующий день оказалось, что вода из угольной ямы, в которой Эллен ни за что не хотела купаться, разлита по полям на тысячу ярдов, словно по ней как следует ударили огромным кулаком.

Ведро воздуха[15]15
  Перевод В. Вебера.


[Закрыть]

Па послал меня за ведром воздуха. Только я наполнил его и тепло сошло с моих рук, как я увидел ЭТО.

Знаете, сначала мне показалось, что я вижу молодую леди. Да, красивую молодую леди со светящимся в темноте лицом. Она смотрела на меня из квартиры напротив на пятом этаже, как раз над белым покрывалом замерзшего воздуха толщиной в двадцать ярдов. Я никогда не видел живых молодых леди, кроме как на картинках в журналах: Сест еще ребенок, а Ма уже здорово постарела. От удивления я даже выронил ведро. Да и вы на моем месте сделали бы то же самое, зная, что на Земле никого нет, кроме Па, Ма, Сест и меня.

Когда я поднял ведро и снова посмотрел на квартиру напротив, оказалось, что это не молодая леди, а пятнышко света – маленький призрачный зайчик, двигающийся от окна к окну, словно одна из далеких звездочек спустилась, чтобы узнать, почему Земля убежала от Солнца.

Пока я стоял и моргал глазами от удивления, у меня замерзли ноги, а на шлеме образовался такой слой инея, что я уже ничего не видел. Но у меня хватило ума нырнуть обратно. Медленно пробираясь сквозь многочисленные слои одеял, тряпок и резины, которые Па повесил, чтобы не выпускать воздух из Гнезда, я постепенно успокоился. Наконец я услышал тиканье часов и понял, что вокруг уже воздух, потому что в вакууме, естественно, нет никаких звуков. Протиснувшись сквозь щель в последнем слое одеял, который Па обшил алюминиевой фольгой, чтобы сохранить внутри тепло, я вошел в Гнездо.

Давайте я расскажу вам о Гнезде. Оно небольшое и уютное, и места там хватает лишь для нас четверых и наших вещей. Пол покрывают толстые шерстяные ковры. Три стены – одеяла, потолок – тоже одеяла, касающиеся головы Па, когда он стоит. Он объяснял, что они висят внутри гораздо большего помещения, но я никогда не видел ни настоящих стен, ни потолка.

Вдоль одной из стен тянутся длинные полки, на которых лежат инструменты, книги и прочие вещи, а наверху – целая шеренга часов. Па очень нервничает, если хотя бы одни из них останавливаются. Он говорит, что мы не должны терять счет времени, а без Луны и Солнца это не так-то просто.

Четвертая стена – тоже одеяла, но там еще есть и камин, в котором всегда горит огонь. Он не дает нам замерзнуть и вообще приносит большую пользу. Кто-то из нас должен постоянно наблюдать за ним. У нас есть несколько будильников, которые напоминают нам, когда чья смена. В первое время за огнем следили только Па и Ма, но теперь им помогаем и мы с Сест.

Конечно, Па – главный хранитель огня. Таким он навсегда останется у меня в памяти: высокий мужчина сидит, закинув ногу на ногу, и, нахмурившись, смотрит на пламя, бросающее бронзовый отсвет на его морщинистое лицо. Через равные промежутки времени он осторожно кладет в огонь кусок угля из большой корзины, стоящей рядом. Па говорил, что в древности тоже были хранительницы огня, их называли весталками, хотя тогда повсюду был воздух, на небе светило солнце и люди совершенно не нуждались в огне.

Па и сейчас сидел в той же позе, но, увидев меня, встал и, взяв ведро, отругал за то, что я долго оставался снаружи. Он сразу заметил иней, покрывавший мой шлем. Па завернул ведро в плотную ткань. Только внутри Гнезда ощущаешь, какое же холодное это ведро. Кажется, оно высасывает тепло отовсюду. Даже языки пламени съеживаются, когда Па ставит ведро рядом с огнем.

Однако мерцающее бело-голубое вещество, насыпанное в ведро, сохраняет нам жизнь. Оно медленно тает и, испаряясь, освежает Гнездо и поддерживает огонь. Слои одеял не дают ему слишком быстро покинуть Гнездо. Па хотел бы заткнуть все щели, но у него ничего не получилось, да и к тому же он должен держать трубу открытой, чтобы дым выходил наружу. Но там у него поставлены какие-то хитрые штуки (Па называет их отражателями), которые мешают выходу воздуха.

Па говорит, что воздух – это крошечные молекулы, которые мгновенно улетают, если их ничто не удерживает. Мы должны постоянно быть начеку, чтобы не упустить слишком много воздуха. У Па наготове несколько запасных корзин, стоящих за первым слоем одеял – рядом с запасами угля, консервами, бутылками с витаминами и прочим, например с ведрами со льдом, из которого получаем воду. За льдом приходится спускаться на первый этаж, что не так-то легко, и выходить из дому через дверь.

Видите ли, когда Земля начала остывать, вода, находившаяся в атмосфере, замерзла первой, и на поверхности образовалась корка льда толщиной около четырех ярдов. А на лед легло покрывало из кристаллов замерзшего воздуха, поднявшееся до пятого этажа.

Сразу подо льдом – слой углекислоты. Поэтому, когда идешь за водой, надо убедиться, что не набрал этого вещества, которое при испарении может усыпить нас и погасить огонь. Затем идет азот, от которого нет никакой пользы, хотя он составляет бо́льшую часть замерзшего воздуха. Сверху, к счастью для нас, находится кислород, поддерживающий нашу жизнь. Мы отличаем его от азота по светло-голубому цвету. Твердый кислород образуется при меньшей температуре, чем азот, поэтому он и оказался на самом верху.

Па говорит, что мы живем лучше, чем в прошлом короли, потому что дышим чистым кислородом. Но мы привыкли и не замечаем ничего особенного.

А на самом верху – тоненькая пленочка жидкого гелия, очень забавного вещества.

Сняв шлем, я сразу рассказал о том, что видел. Ма разволновалась, а Па рассердился за то, что я ее расстроил.

– Ты долго наблюдал свет? – спросил он, когда я закончил. Впрочем, я ничего не сказал о том, что сначала принял свет за лицо молодой леди. Почему-то мне хотелось сохранить это в тайне.

– Да, огонек прошел пять окон и скрылся этажом выше.

– Может, он выглядел как блуждающее электричество? Или ползучая жидкость? Или звездный свет, сфокусированный растущим кристаллом?

Па расспрашивал меня не зря. Странные вещи случаются в мире глубокого холода. Даже когда ты уверен, что вся материя намертво замерзла, вещество обретает новую жизнь. Липкая пленка ползет, ползет к теплу, как собака бежит на запах пищи, – это жидкий гелий. А однажды, когда я был маленький, молния – молния! (даже Па не представляет, откуда она взялась) – ударила в шпиль неподалеку от Гнезда, и электричество сохранялось в нем долгие недели.

– Ничего похожего я еще не видел, – ответил я.

– Выйдем вместе и разберемся, что там делается, – помолчав, сказал Па.

Ма и Сест очень не хотели оставаться одни, но Па их успокоил, и мы начали надевать костюмы для дальних походов. Па сделал их сам, со шлемами из трехслойного стекла, которые когда-то были большими прозрачными банками для консервов. Наши костюмы держат воздух и тепло, во всяком случае, мы ходим в них за водой, углем, консервами и прочими необходимыми нам вещами.

Па надел все, кроме шлема, и, опустившись на колени перед камином, сунул в него руку и дернул за длинный металлический прут, идущий вдоль всего дымохода. Им мы сбиваем лед, постоянно нарастающий в трубе. Раз в неделю Па лезет на крышу и проверяет, все ли в порядке. Это наше самое опасное путешествие, и туда Па не пускает меня одного.

– Сест, – тихо сказал Па, – следи за огнем. И за воздухом тоже. Если его останется мало или он будет испаряться недостаточно быстро, возьми корзину, стоящую за одеялами. Но будь осторожна. Не касайся корзины голыми руками.

Потом Па надел шлем, взял пустое ведро, и мы вышли из Гнезда. Па шел первый, а я держался за его пояс. Что самое смешное, я не боюсь ходить один, но когда Па рядом, мне хочется за него ухватиться. Я полагаю, это привычка, хотя в данной ситуации, надо признать, я и правда был немного испуган.

Дело в том, что за пределами Гнезда нет жизни. И, кроме того, там всегда ночь. Я родился, когда черная звезда утащила Землю за орбиту Плутона и даже дальше. Мы можем ее видеть, когда она пересекает небо, закрывая звезды, и особенно четко она выделяется на фоне Млечного Пути. Черная звезда довольно велика, и мы находимся к ней ближе, чем планета Меркурий к Солнцу, но у нас нет времени часто наблюдать за ней.

Пройдя по коридору, мы вышли на балкон. Я не знаю, как выглядел город раньше, но сейчас он прекрасен. В звездном свете все неплохо видно (Па говорит, что раньше звезды мерцали – из-за атмосферы, – а теперь они сияют ровным светом). Наш дом расположен на холме, над сверкающей пеленой, которую пронзают высокие здания, а темные впадины между ними, когда-то бывшие улицами, образуют ровную прямоугольную сетку. На каждом здании – круглая шапка кристаллов замерзшего воздуха, похожая на меховой капюшон Ма, только еще белее. Некоторые дома наклонились, а многие разрушились во время землетрясений и ураганов, обрушившихся на город в тот период, когда черная звезда боролась с Солнцем за Землю. В темных глазницах окон висят сосульки. Как из воды – эти появились в первые дни похолодания, – так и из замерзшего воздуха. Иногда какая-нибудь сосулька так ярко отражает звездный свет, что кажется, будто одна из звездочек сама спустилась к нам в гости. Именно об этом и подумал Па, когда я рассказал ему об увиденном. Но и я подумал о том же и понял, что причина тут другая.

Он прижал свой шлем к моему, чтобы мы могли говорить, и попросил показать, в каких окнах я видел свет. Но мы не заметили ничего похожего – ни в тех самых окнах, ни в соседних. Па набрал ведро воздуха, и мы пошли обратно.

Когда мы подходили к Гнезду, он вновь коснулся моего шлема и сказал:

– Если ты увидишь это опять, сынок, не говори остальным. Твоя Ма очень нервничает, а мы должны ее беречь. Ей пришлось много пережить. Однажды, когда я заболел, она сама целую неделю поддерживала огонь. Выхаживала меня и еще заботилась о вас двоих. Ты знаешь нашу игру, когда мы садимся в кружок и бросаем друг другу мяч? Мужество – это тот же мяч, сынок. Каждый держит его, сколько сможет, а затем передает другому. Когда он летит к тебе, ты должен поймать мяч и крепко держать, надеясь, что найдется человек, которому ты сможешь его бросить, когда устанешь быть храбрым.

Конечно, мне было приятно услышать такие слова, я почувствовал себя взрослым, но все-таки меня беспокоило, что же я увидел.

Вернувшись в Гнездо и раздевшись, Па рассмеялся и сказал, что у меня слишком богатое воображение. Но его слова не убедили ни Ма, ни Сест. Казалось, никто не хотел держать этот мяч – мужество. Что-то надо было делать, и я разрядил обстановку, попросив Па рассказать о прежней жизни, о том, как все случилось.

Он редко отказывается повторить эту историю, а мы с Сест любим его слушать. И мы сели в кружок около камина, Ма поставила поближе к огню несколько банок с консервами – наш ужин, и Па начал.

Это одна и та же история, но каждый раз Па прибавляет незначительные детали. Он рассказал нам, что Земля обращалась вокруг Солнца и на ней жили люди, зарабатывали деньги, устраивали войны, развлекались и относились друг к другу хорошо или плохо. И тут без предупреждения из глубин космоса появилась эта черная звезда, сгоревшее солнце, и все изменилось.

Знаете, мне трудно поверить в то, что люди могли плохо относиться друг к другу, как и в то, что их было так много. Я не могу представить, что они готовились к ужасной войне, которая могла уничтожить человечество. Впрочем, им же не приходилось бороться за каждую крупицу тепла, чтобы остаться в живых.

Иногда я думаю, что Па преувеличивает и представляет все в слишком мрачном свете. Он иногда сердится на нас и, возможно, раньше сердился и на других людей. Однако в старых журналах я прочитал такие ужасные истории… Так что, может быть, он и прав.