Текст книги "Страшный зверь"

Глава тринадцатая
Первые шаги

Поздно вечером позвонил Меркулов. Последовал сакраментальный вопрос:

– Ты где?

– Разговариваю с тобой по телефону.

– Я не спрашиваю, что ты делаешь!

– А я не отвечаю на неумные вопросы. Но, так уж и быть, ради старой дружбы: на конспиративной квартире.

– А почему не дома? Я звонил…

– Костя, я сто раз тебе повторял одно и то же, помилуй, утомился уже! Домашний телефон для меня давно не существует. Он прослушивается, а проверять его всякий раз у меня просто нет времени.

– Ах, да… Ну, ладно. Был у меня сегодня…

– Погоди немного. Депутат?

– Его помощник. Молодец, догадливый.

– Станешь таковым, когда на тебя охота объявлена, и загонщики – со всех сторон. Только я – через флажки… Чего хотел? Крови? Головы? Сильно возмущался?

– Будешь смеяться.

– Уже смеюсь, неужто с отчетом в Думу потребовали явиться?

– Слушай! – Костя захохотал, как маленький. – Ну, ты – молодец! Как догадался?

– Обстановку лоцирую, где могу. Погоди, еще не то будет… Но ты, надеюсь, еще не отдал меня им на съедение? Или генеральный велел все-таки пожертвовать, ради собственного спасения? Тогда плакал я по Генпрокуратуре, не вернуться мне в родные пенаты! Какая жалость, а я так надеялся на прощение!

– Не паясничай! – серьезно оборвал Костя. – Дело гораздо серьезнее, чем ты предполагал.

– Неужто президент рассердился? Или оба спикера – разом? Так могу дать дельный совет.

– Саня, я тебя очень прошу выслушать меня…

– Готов. Но ты, надеюсь, все-таки с мобильного звонишь? И про некоторых женщин никому не успел «обмолвиться»?

– Да, Господь с тобой! О чем ты?! Совсем меня за школьника держишь?

– Ну, слава Богу… Теперь слушаю. И, кстати, за советом хотел обратиться, правда, думал – завтра. Но раз ты сам…

– Нет вопросов. И послушай. Они там всерьез взялись за тебя. И громкое судилище, подозреваю, им вовсе не нужно. Им надо, чтобы ты замолчал. Заткнулся. Лучше – навсегда. Эта «прозрачная» мысль проскользнула у помощника депутата Мазурина как бы нечаянно, без акцентировки. В том плане, что если я имею на тебя хоть какое-то влияние – по старой памяти, то предупредил, предложил, помог, что ли, в крайнем случае, исчезнуть из страны. Ненадолго, на время, куда и «некоторые», как ты только что сказал, женщины отправились, и правильно сделали. Но сказано было без уточнения адреса. Хотя, сам понимаешь, узнать место прибытия – сегодня не проблема. Повторяю, прямая угроза высказана не была, скорее, как настойчивый совет. А теперь можешь меня презирать окончательно, – произнес Меркулов с заметной обидой, – но я вынужден был пообещать ему, этому отморозку, что обязательно переговорю с тобой и сделаю все, чтобы убедить тебя принять их предложение.

– Ну да, – насмешливо отреагировал Александр Борисович, – от которого, как говорится, трудно отказаться. Что ж, Костя, я с тобой согласен. Когда выхода нет, надо принимать продиктованные условия. Даже на уровне руководства Генеральной прокуратуры. Это нынче модно, ссылаться на политическую необходимость. Так вот, можешь им ответить хоть сейчас, что их трусливое желание выжить под прессом полностью совпадает с моим. Я действительно собрался уехать. В первый же рабочий день следующей недели. Если не раньше. Но до отъезда или отлета – один хрен, мне надо сделать парочку ответственных звонков и дождаться от абонентов ответа. Поэтому с данной минуты переходи на закрытую связь, буду отзываться только на звонки по секретному мобильному телефону.

– Понял. Разумно.

– Ответ-то когда должен дать? – ухмыльнулся Турецкий.

– А я думаю, он им и не потребуется, настолько они уверены в своей силе. Боюсь, Саня, что наша с тобой история вышла на очередной виток, который мы уже проходили в самом начале девяностых, если помнишь. Когда нас пытались уже расстреливать. Я подозреваю, что этот Краев крепко связан с кем-то очень важным из спецслужб, который не собирается сдавать его правосудию. И сделает все, чтобы прижать любых оппонентов. А это они всегда умели, не тебя учить… Вот и думай себе… А совет-то о чем?

– Да вот я уже и думаю, стоит ли по телефону? Даже по мобильному?.. А впрочем?… В Штаты хочу улететь, Костя. Осточертело здесь. А они там уже приглашали меня. Говорили: с вашими-то знаниями!.. Или к Питеру, в Германию, давно зовет. Только обрадуется. Буду лекции читать о бессмертной «русской мафии» и несгибаемой никакими президентами и законами, российской коррупции. Поучительно хоть. Где-то борются, а мы размножаемся. Пока сами себя жрать не станем.

– Ладно, это все – беллетристика. А к кому в Штаты?

– К боевой подруге. К Катеньке. Вот уж точно обрадуется, да?.. Чего молчишь?

– Думаю… – И вдруг заговорил сварливым тоном: – Не понимаю тебя, Саня, все – как об стенку горохом! Говори – ни говори! Когда же тебе, наконец, надоест? Когда совесть проснется?! Когда ты перестанешь по девкам своим таскаться?! – голос стал грозным. – Доколе, Саня?! Нет, видно, горбатого только могила исправит… – Он тяжко вздохнул. – М-да… Катенька… помню я эту девочку. Неужто уже выросла? И как тебе не совестно? Ах, только молчи! Что ж, на время можешь, вероятно, и у нее устроиться. Даже привет передать от дяди Кости, если она меня еще помнит… Ох, время, время, растут дети, вырастают… И с такими вот, как ты, мошенник, любовь крутят, надо же!

– Ну, так я тогда…

– Да, давай, давай, исчезай поскорее. Потому что я чувствую, что у них назревает какой-то конфликт, в котором свидетелей, как правило, не оставляют. А ты – свидетель, и опасный, вот и надо убраться с глаз. Я рад, что ты согласен со мной. Когда будешь готов, позвони, постараюсь проводить. По старой памяти. Понял меня? Ну, не теряй дорогого времени.

– А чего его терять? Меня ничто здесь больше не связывает. В квартирах полный бардак. Убирать не хочу. А тебе еще, возможно, позвоню, если спать не ляжешь, – он засмеялся и нажал «отбой».

Потом Александр Борисович задумчиво поглядел на молчащую трубку телефона, перевел взгляд на замершую в тревожном ожидании Алевтину.

– Ну, что скажешь? Достают?

– Мне страшно за тебя, Сашенька.

Кажется, она уже приготовилась плакать, но мужественное ожидание обещанной радости пересилило ее душевное волнение. А Турецкий посмотрел на нее, такую красивую и готовую к любым испытаниям любви, с легким сожалением. Но, видит Бог, он не виноват, дела, дела, сплошная полоса важных дел.

– Аленька, дорогая моя, – полились с языка привычные эмоции, – ты такая красивая, и плакать или хмуриться тебе вовсе не идет. Ты прекрасна именно своим неиссякаемым оптимизмом, так не огорчай же меня, не волнуйся, все равно того, что есть, не отнимешь, а того, чего нет, не прибавишь. Кажется, так сказано в Библии, или что-то похожее. А в принципе, все суета сует и всяческая суета. Вот тут точно цитирую. Это еще царь Соломон сказал, задолго до нас.

– Я знаю, что ты – умный, но от этого мне не легче. Ты обещал быть со мной, а сам где-то далеко, вот я и переживаю.

– Я вернусь, вернусь обязательно, – пообещал он. – Вот съезжу быстренько в одно место, правда, на другом конце Москвы, и тут же вернусь. Думаю, управлюсь быстро. А ты ложись пока спать, я приду и обещаю немедленно разбудить тебя, чтобы не спать уже до завтрашнего обеда. Ну, а ты пока набирайся сил, их тебе потребуется много…

Так, за шутками, он быстро собрался, вышел, оглядываясь на всякий случай, из подъезда и сел в припаркованную у тротуара машину. На улице не было мороза, и двигатель заработал сразу: вот оно, преимущество иномарок, – в отличие от отечественных «Жигулей», на которых долгое время ездил Турецкий, проклиная их зимой каждое утро.

Ехать надо было действительно через всю Москву: от метро «Войковская» до середины Ленинского проспекта. «За спиной» никого не было, если только в машине уже не стоял «жучок», определяющий его место пребывания. Подумав об этом, Александр Борисович остановил машину, прижавшись к обочине, вышел и позвонил Алевтине.

– Аленька, забыл предупредить: закрой дверь на все замки и запоры, погаси в квартире свет и ложись. Будут звонить, никак не реагируй. Я позвоню, когда буду уже на этаже. Все, не волнуйся и жди.

Интересно, как же это она не будет волноваться? Перед уходом он спросил у девушки проникновенным голосом:

– Аленька, дружочек, а у твоего папы есть именное оружие? Наверняка ведь держит где-то?

Она посмотрела на него с сомнением, потом ответила, что есть, только зачем оно Сашеньке нужно? Он ответил, что на всякий случай, Стрелять наверняка не придется, но иной раз предъявить случается необходимость. Короче, уговорил, что исключительно в целях личной безопасности. А как вернется, так они сотрут все пальцевые отпечатки и уберут оружие обратно в сейф, никто и не узнает.

Это был обычный «Макаров» с металлической пластинкой на рукояти, свидетельствующей о том, что министр обороны высоко ценил трудовые и личные качества своего многолетнего помощника. Полная обойма лежала в ящичке сейфа отдельно. Турецкий привычно, будто с утра до вечера только этим и занимался, вставил со щелчком обойму и передернул затвор, после чего сунул оружие в карман дубленой куртки.

Носившей еще недавно форму с погонами, Алевтине явно понравилось то спокойствие, с которым проделал обычную операцию ее Сашенька. И, слава богу, может, хоть это ее успокоит. И тут же засмеялся: вспомнился смешной эпизод, совсем недавно, практически, только что.

Алька вышла из своей комнаты, закутанная в широкое полотенце и готовая немедленно пасть в объятья собственной сладкой мечты. Но «мечта» взглянула на нее и рассмеялась, едва не обидев девушку.

– Ты чего? – спросила она, и ухватилась за углы полотенца, которое несколько своевольно, но очень уместно распахнулось на ее груди, представив стройную розовато-молочную фигурку во всем ее великолепии здоровой молодости. У Турецкого же перед глазами мелькнуло другое видение. Гостиничный номер, поднимавшаяся из постели и шагнувшая ему навстречу Валя. Чертовски красивая, но не девушка, а зрелая женщина. И вроде видения аналогичные, а ощущения в корне разные. Страсть и нежность, – вот и разберись, что в данный момент тебе важнее, Турецкий.

Теперь-то ясно: необходимость срочно увидеться с Костей Меркуловым. Раз зашла речь о прощании «по старой памяти», значит, у Кости имеется срочная и особо важная информация для него, и это обстоятельство, в свою очередь, указывало на то, что немедленная встреча не только желательна, но и обязательна. Вот и мчался на Ленинский проспект, где жил Меркулов. Намекнув при этом, что попозже позвонит. Не по телефону, в дверь. Это Костя тоже понял. Главное, не привести к нему «хвост», который спокойно мог и прятаться где-нибудь, надеясь на установленный в его машине «маячок». Знать бы, где, да искать некогда. Ну, ладно, обойдется. Причем без всяких там «авось».

Место, где проживала семья Меркуловых, Турецкий хорошо знал. Неподалеку, – вот ведь как сложилось! – была квартира Ванюшиных, новые ключи от которой Александр Борисович вез с собой. Как и свои собственные. Их, если придется задержаться, или что случится, Костя обязательно передаст хозяевам.

А чуть подальше, ближе к «Юго-Западной», была квартира Дениса Грязнова, закрывшего «дядь Саню» собой, когда рванула бомба юной террористки. Бесхозная теперь стоит квартира, запечатанная. У Славки рука не поднимается продать ее. Да, как память дорога, тяжкая память прошлого…

За Меркуловым, Турецкий был почти уверен, наверняка установлено наблюдение: как же, друзья-приятели. Да и Махотин наверняка «раскололся», прижатый к стене «старшими товарищами» – по значению, не по возрасту. Ну, сейчас-то, посреди ночи, вряд ли кто «пасет» его, тем не менее приходится соблюдать осторожность.

Он поставил машину во дворе дома в соседнем квартале. Вышел, запер, поставив на сигнализацию, и бегом отправился дальше.

«А ничего еще пельмешек, – подумал он, приближаясь к дому Кости и даже не запыхавшись. – Вот, что такое любовь молодых женщин! Что они все понимают?!» В сущности, это объяснение было единственным у Александра Борисовича, которое никогда не требовало доказательств.

И в подъезд, зная код, проник без затруднений. Никаких машин с приспущенными стеклами не было, и дымок сигаретный из них не шел.

Турецкий позвонил по мобильнику прямо от входной двери и коротко сказал:

– Я здесь.

Меркулов открыл дверь, не спрашивая, и только удивился:

– Ну, ты у нас, как метеор! Тихо, все спят.

– Ты мне второй об этом говоришь. О метеоре. Ну, пошли на кухню. Надеюсь, верхний свет ты выключил?

– Не учи дельфина плавать, – ворчливо возразил Меркулов.

– Ну да, а отца… словом, понятно. Какие новости?

– Есть кое-что.

– До завтра не терпело?

– Саня, лучше сразу, я думаю… Садись, чай, кофе?

Остановились оба на кофе, и Меркулов поставил чайник на плиту, у него был только растворимый. И на том спасибо.

– Я ж тебе просто не мог всего рассказать по телефону, а уже завтра я и сам не знаю, что произойдет. Но вот, о чем речь. Как я тебе доложил, – он усмехнулся, – помощник этого Мазурина, – так и тянет назвать мазуриком! – некто Квитенко с места в карьер потребовал, чтобы я явился в Госдуму с полным отчетом, по какому праву послал частного сыщика с угрозами и провокациями в адрес уважаемого имя-рек?

– И ты сказал, что я не просто частный, но еще и немногий среди честных? – не удержался Турецкий.

– Помолчи и не перебивай. Я ответил, что если мне понадобится Мазурин, я его повесткой вызову. А отчитываться перед ним я не собираюсь. Вот спикер попросит, тогда, может быть, если время будет… Он заерзал на стуле. Думал, испугаюсь. Мелкий такой и наглый хорек. И стал упирать на то, что мною был послан… и по новой: провокатор, взяточник и тэ дэ. А я обрезал его, сказав, что насчет взяточника у депутата ложная информация, и ему в самый бы раз проверить своих информаторов, а то ведь с таким конфузом можно красиво прогреметь в центральных средствах массовой информации. Сник. Я добавил, что, по моим сведениям, взятку в буквальном смысле, всучил следователю сам Краев, который теперь разыгрывает из себя, когда его публично уличили во лжи, невинную девицу. Помощник возмутился, а я ему про то, что у нас магнитофонная запись их беседы имеется. В смысле, в распоряжении Генеральной прокуратуры, как вещественное доказательство, подлинность которого уже установлена специальной криминалистической экспертизой. Он вроде бы попытался успокоиться, но, видно, задание его было обязательным к исполнению. И тогда попер насчет публичных оскорблений. Невероятно! Безобразно! Антизаконно! Поощряется Генпрокуратурой! Ну, я подождал и сказал, что по поводу законных действий господина Краева у нас, в Москве, большие сомнения. Имеются показания многочисленных жертв, которые были подвергнуты лично Краевым и его помощниками зверским насилиям. В собственных кроватях. Самым циничным образом. Показания официальные, имеются медицинские заключения по большинству эпизодов. А говорю я это ему с той целью, чтобы все они, защитники Краева, запомнили: если с головы любой из женщин упадет хотя бы волосок, господину Краеву я настоятельно рекомендую как можно быстрее добраться до ближайшего КПЗ, иначе безопасности его никто в городе гарантировать не сможет. Его попросту растерзают возмущенные жители. Ничего ход? Правда, насчет медицинских освидетельствований пострадавших я погорячился, но надо же было как-то припугнуть этого мерзавца!

– Правильно, молодец. Надо, чтобы у него под ногами земля задымилась. А эти немедленно доложили, не сомневаюсь. И теперь он перед дилеммой: против Генпрокуратуры танком не попрешь, депутат тут промахнулся в своих полномочиях, а трогать там кого-то Краев сейчас вряд ли решится. Ему бы отвалить на время, пока шум не утих. А вот телевизионщикам кинуть бы материалец про Краевского защитничка. Очень было бы уместно!

– Погоди, успеется. В общем, он занервничал без поддержки, потом заявил, что весь наш компромат на Краева – это сплошь фальшивка или специально подстроенное, и так далее. И нет, и даже не может быть у нас никаких доказательств противоправной деятельности господина Краева. Ну, тут я не выдержал и спросил, почему это господин депутат так горячо печется о настроении своего прямого покровителя? И на абсолютно непонимающий взгляд помощника, объяснил, кто «сдавал» деньги на его выборы, и по сколько – с носа. Так что у нас имеются все основания рассмотреть вопрос о коррупции во время проведения в городе выборной кампании и возбудить по данному факту уголовное дело. Здесь он совсем скис. И когда встал, чтобы уходить, я приоткрыл ящик письменного стола и показал ему на лежащий там диктофон: мол, весь наш содержательный разговор мной записан. Убежал, – не ушел. Как думаешь, что предпримут?

– Ну, во всяком случае, к тебе они больше не сунутся. Будут искать иные пути, чтобы выяснить, причем, в срочном порядке, чем мы располагаем. Пойдут требования, предложения и прочее. И вот уж тут придется стоять крепко, иначе, если дадим слабину, сомнут, сожрут вместе с…

– Прекрати, пожалуйста, – Меркулов поморщился. – Ладно, это – чтоб ты знал. А теперь про Америку… Ты ведь мадам Вильсон имел в виду?

– А кого же? У меня Кэтрин – одна на всю Америку. Заместитель министра юстиции, шишка. Мне сегодня Тарас, из Интерпола, между делом, сказал, что в системе Министерства юстиции Соединенных Штатов существует специальное подразделение – агентство по контролю за соблюдением законов о наркотиках, в общем, контора с аббревиатурой DEA. Вот я и подумал, что если где-то наш фигурант «засветился», то сведения о нем обязательно будут в этом агентстве. Ну а дальше, как говорится, дело техники. Тарас дал мне почитать несколько материалов об их деятельности, в частности в Колумбии, и я понял, что парни «пашут» не за страх, а за совесть. Вот бы их и привлечь, как считаешь?

– Только – «за»! Интерпол, конечно, серьезная организация, но, по моему мнению, несколько медлительная, хотя и очень добросовестная.

– Вот и я об этом. Примерно, так и сказал Тарасу, что их добросовестность, ну, конечно, другими словами, часто тормозит следствие.

– А он?

– А что он? Хоть идеей загорелся, и на том спасибо. Обещал помочь, даже в офисе остался, когда я уезжал. Он фотографии нашего фигуранта рассылал по филиалам, так я понял. Пусть проведут идентификацию. Я уверен, что Краев обязательно должен был выезжать по другим документам, свой же «паспортный стол» в полном распоряжении. Живут же люди! А ты старое удостоверение из Генеральной прокуратуры тычешь в нос, а тебе в ответ: а отчего ж просрочено? Ну и так далее. Стыдоба…

– Сам виноват, давно б новое имел.

– Не готов, Костя, морально не созрел. А теперь, после того, как какой-то помощник мошенника диктует моей родной конторе свои условия, и вовсе разочаровался, расстроился. Ладно, спасибо за информацию, поеду, а то неудобно.

– Это перед кем же тебе неудобно? – Меркулов вскинул брови.

– Я ж дома сейчас ночевать не рискую. «Самообороняться» нечем, понимаешь ли.

– И где ж ты пристроился на этот раз – Костя уставился на Саню в упор и вдруг изумился: – Неужели осмелился?! Она же – ребенок еще! Ты что, с ума сошел?!

Видел бы Костя, как этот «ребенок», не далее, как три часа назад, появился из ванной, в чем мать родила, с раскинутой по розовым плечам золотисто-рыжеватой гривой, которая однажды восхитила Турецкого до потери пульса, и уставилась на своего шефа с нетерпеливым вопросом в глазах. А он ничего не мог придумать умнее, как сказать, что форма с погонами младшего юриста когда-то тоже произвела на него невероятное, ошеломляющее впечатление, от которого он до сих пор не может отделаться, настолько она ей шла. И что же? Эта «артистка» вмиг убежала и вернулась, минуту спустя, в одном распахнутом парадном кителе, шикарно приталенном и пошитом, вероятно, самим Юдашкиным, который любит «одевать» военных. А какой она кинула на него наивно-прозрачный взгляд юной и неопытной десятиклассницы – победительницы школьной олимпиады по всем прикладным наукам, – просто обалдеть! «Вот так, Костя дорогой… Есть многое на свете, друг Гораций, о чем не снилось мудрости твоей…»

Славка Грязнов обожал эту глубокомысленную фразу Гамлета, которой укладывал наповал других генералов милиции. Где-то он сейчас?.. То есть, где, известно, зверушек от браконьеров оберегает, поскольку, как он считает, не смог даже родного и единственного племянника уберечь от проклятой бомбы… Приезжал, точнее, прилетал, пару раз, но не выдерживал какого-то собственного одиночества, после чего вскоре возвращался в свою уссурийскую тайгу, обладающую всеми признаками настоящих субтропиков…

– Костя, кончай свою демагогию, этот ребенок, как ты считаешь, гораздо умнее и опытнее нас с тобой, вместе взятых. Но только я, – не моргнув глазом, соврал он, – не по этой части. Мы работаем вместе, и подозрения этих «беспредельщиков» могут с таким же успехом пасть и на нее, как на тебя. Наверняка «пасут», но делают это не Краевские любители, а настоящие профи. Видел бы ты учиненный ими шмон! Так что оставь свои подозрения, тем более что и мне она очень нравится, но становиться генеральским зятем я вовсе не собираюсь, а она – девочка, как ты изволил заметить, честная и искренняя. Помнишь, когда-то цитатами всякого рода пробавлялись? У великих списывали – на все случаи жизни. Например, «не дари поцелуя без любви!». А если она влюблена, так что же ей делать, не дарить? Сомнительно, не поверит она Льву Толстому, или кто там это сказанул? Другое поколение, Костя, другой век…

Турецкий тихо рассмеялся. А Меркулов лишь сердито махнул рукой: мол, сделал свое дело и убирайся! Не мешай… чего? Работать? Так ночь же! Или спать в тихом блаженстве возле единожды любимой Лелечки? Вот это, пожалуй, вернее. Именно за такие цельные нравственные качества и уважал своего вечного шефа Александр Борисович Турецкий, где теперь таких найдешь? Сейчас самые умные и удачливые люди, в основном, по всяким куршевелям стрессы сбрасывают… И куда мужику податься? К постаревшим красным или возрождающимся белым? А что, серьезный вопрос. И ответ пока не просматривается…

Александр Борисович сразу отметил, что на фактически заставленном «спящими» машинами дворе в этот час ночи прогуливаться могут только ненормальные автолюбители. Либо «собачники» Но чтоб сразу трое стояли чуть в стороне от того места, где была припаркована его машина, и делали вид, что заняты распитием одной бутылки пива, – так вот в это Турецкий не поверил бы, что называется, по определению. Да и по понятиям – тоже. Он и успел только выглянуть из-под арки – по привычке зря не лезть на рожон, и немедленно дал «задний ход». Что ж, они наверняка знают, кого «пасут» вот так, в наглую, не скрываясь и не маскируя своих намерений. Значит, «выручать» машину теперь придется через седьмой, «автоугонный» отдел МУРа, а потом еще и тщательный «медосмотр» проводить, на предмет обнаружение все тех же «вредных насекомых». Не впервой, конечно, но времени нет. «Ладно, чего-нибудь придумаем, в крайнем случае, соврем…», – подумал он.

Обойдя двор с другой стороны, и высунувшись теперь из противоположной арки, Александр Борисович увидел все тех же «выпивох» – крепких таких ребятишек, которые никуда так и не собрались уходить, и ночь им – не ночь. И парочка новых машин стояла почти вплотную к «тачке» Турецкого, раньше их не было. Ну, конечно, по его душу. Что ж, раз вы такие умные, валяйте, «пасите» дальше, зимние ночи долгие, к тому же и не очень холодно сегодня.

Турецкий с легким сердцем пожелал оперативникам, чьими бы они ни были, удачи и ушел на проспект. Вышел подальше, чтоб не привлекать внимания, если этим надоест бесцельное ожидание, и они появятся на проспекте. И скоро остановил ночного частника. Тот взялся за солидную сумму доставить его к метро «Войковская», от станции которого Турецкий предпочел двигаться пешком. Незачем давать невольным свидетеля ненужные им поводы для пустых размышлений. И скоро – поскольку Москва была почти пустой, вышел из машины.

Цветов, разумеется, в этот час в продаже не было, и бедному «ребенку» сегодня, видимо, придется обойтись без зримого уважения со стороны мнительного шефа. Но уж какой есть…

Она была так счастлива, будто уже не верила никаким обещаниям, а они взяли, да вдруг все, до последнего, исполнились. Ну, чем можно было ответить на это? Только вытащить из «макарова» обойму, затолкать в нее патрон, извлеченный из патронника, и все аккуратно разложить по своим местам в ящичке сейфа, не забыв протереть тряпочкой все следы пребывания оружия в чужих руках. А полуобнаженная Алька стояла рядом с Сашенькой и внимательно наблюдала за его быстрыми и умелыми движениями, как за самым настоящим священнодействием. Много ли надо влюбленной девушке! Наверное, побыстрее зримо и осязаемо удостовериться, что все теперь на своем месте. И вскоре она начала торопливо и решительно в этом убеждаться. А что, завтра ведь суббота! И кому, в конце концов, какое дело до того, чем заняты почти оглохшие от нескончаемого дневного напряжения шеф и любящая его сотрудница. Точнее, верная помощница.

В последнем Турецкий немедленно убедился, едва они оказались в ее постели – узкой, их почему-то называют «девичьими», – но такой, оказывается, удобной и уютной. А единственная подушка была словно окутана золотисто-рыжим, душистым покрывалом.

– Ну, и как у нас дела? – серьезным тоном спросила Алька, пылко обнимая его и нетерпеливо сверкая глазами в свете маленького ночника.

– Нормально, девочка, – Турецкий меньше всего ожидал именно сейчас такого вопроса, но – что поделаешь, девушка ответственно относится к своему делу. – Сделан удачный первый шаг.

– Отлично, ты молодец, – она прижалась к нему всем телом и закончила свою мысль: – Значит, больше сегодня нам с тобой ни о чем думать не надо…

«Вот, поди ж ты!..»