Текст книги "Горький привкус победы"

На свободе он был для них непререкаемым авторитетом. Он всегда знал, как поступать, что делать. Поэтому и внешне выглядел уверенным в себе человеком. А тут его вдруг захлестнуло отчаяние. Это не были угрызения совести из-за совершенных им поступков. Даже в смерти молодой семьи этот благодетель собственных детей вины пока не ощущал. Он же не виноват, что Арик в таком состоянии за руль полез!

Но сама перспектива быть вдали от своих чад, да еще в такой кошмарной обстановке… Сколько он сможет прожить здесь, среди этих татуированных преступников? Голодая, в духоте и тесноте?.. И как же все-таки дети?..

Он, находясь вроде бы в здравом уме, никак не мог окончательно уяснить, осознать, с трудом понимал, что находится в тюрьме, что совершил преступление. И все пытался сообразить, почему его, взрослого мужчину, уважаемого человека и заслуженного тренера, не выпускают на свежий воздух. Черный омут временного умопомрачения захлестнул его с головой – крутил, вертел в кипящем жерле воронки, бросая из стороны в сторону. Баркову то хотелось срочно удавиться, то упасть лицом на подушку и зарыдать. Но свободных подушек «на хате», естественно, не было.

…Среди вещей обнаружились две тетради и несколько шариковых ручек. Можно писать. Но что и куда писать? Жалобу в ООН? Чистосердечное признание?

Андрей Макарович Барков, тренер-отравитель, уронил сумку на пол и склонился к самым коленям, закрыв лицо руками…

…Никакого будущего нет. И это не мрачный футурологический прогноз. Просто его действительно пока не существует, нет его как свершившегося факта. Поэтому и знать наперед ничего нельзя, хотя определять и предсказывать берутся все кому не лень. Да только последствия этих предсказаний оказываются отчего-то все-таки непредсказуемыми. Если кошку дернуть за хвост, она заорет. Предсказуемо, да? А если заявить, что подобная экзекуция приведет соседскую дочь в больницу? Сомнительно. Поэтому на такое предсказание вряд ли кто отважится. А ведь вполне может быть и так: обиженное животное через балкон метнется под ноги соседке, снимающей с плиты вскипевший чайник…

Но соседки, впрочем, может не оказаться дома. У нее может также не быть дочки. Как, впрочем, может не быть и балкона вообще.

Так любое единственное пропущенное звено – неизвестное предсказателю звено – в цепочке причин и следствий обесценивает любой прогноз. Обе возможности при этом вполне существуют, как и огромное множество других.

Примерно то же происходит и с расследованием преступлений. Можно собрать сколько угодно доказательств и фактов. Но единственный упущенный может поменять всю воображаемую следователем картину на прямо противоположную…

А все потому, что жизнь in came[10]10
  Во плоти (лат.).


[Закрыть] – неведомая земля, по которой каждый из людей топчет свою собственную, единственную тропу. Он свободен сделать шаг в любом направлении, но всегда оказывается лишь в той точке, куда шагнул. В этом смысле будущее существование человека (а значит, и его прошлое) предопределено – и всем предыдущим маршрутом, и внешними причинами, послужившими основой конкретного выбора в текущий миг. А совокупность причин этих в свою очередь зависит от мириадов и мириадов выборов, сделанных другими людьми. Выходит, что каждый одновременно и кузнец собственной судьбы, и жертва обстоятельств. Диалектика, братцы: выбирай, но в заданных извне пределах…

А что делать нам, следователям? Ведь для того чтобы точно ответить на вопрос: виновен человек или нет, нужно как бы отыграть назад все «шаги» подозреваемого. Отыскать множество выборов других людей, от которых зависел каждый этот шаг. Оценить, найти причины, проникнуть в помыслы. Пределы эти самые определить…

В этом смысле работа наша мало чем отличается от неблагодарной стези пророка…

Прошло два дня. Александр Борисович, философствуя подобным образом в редкие минуты отдыха, по-прежнему вместе с соратниками пытался отыскать тех самых людей, действия и обстоятельства, которые в свое время привели к преступлению тренера Баркова. И тут сам тренер, измученный пребыванием за решеткой, попросился на допрос к следователю.

Встреча состоялась в одном из кабинетов следственного корпуса СИЗО № 1.

Барков признался в содеянном преступлении.

– Знаете, я всегда считал, что основное отличие аристократии от быдла – способность индивидуально, независимо от мнения и поведения окружающих следовать некоему правилу. Убеждения, принципы, кодекс, честь, в конце концов… Закон плох, но это закон, типа… «Чернь» же всегда подвержена инстинкту толпы. Даже если папа с мамой учили: это – хорошо, это – плохо. Раб по натуре всегда найдет оправдание совершенной гадости. И почти всегда это будет примитивнейшее: а зачем делать так, как должно, когда все, а на самом-то деле не все, поступают иначе…

– Я не совсем понял… – Турецкий уже больше часа выслушивал откровения разговорившегося Баркова. – Себя самого вы-то как позиционируете?

– Знаете, поначалу я как раз казался себе аристократом по духу. Правило у меня было простое: все для детей. Я ведь искренне хотел просто чуть-чуть помочь сыну. И никому не хотел зла. Знаете, я ведь даже гордился тем, что делал все возможное, чтобы детям было лучше. Да, собственно, и злом свои поступки не считал. Просто думал: пусть быдло придерживается смешных неправильных правил. А я умный. Мне все средства казались допустимыми. Это теперь я понимаю, что оказался просто дерьмом.

Так что себя я позиционирую как дерьмо. В проруби. Болтаюсь между…

– То есть все-таки не раб?

– Не знаю. Может, и раб. В аристократы вот точно не гожусь, как выяснилось. Для этого, наверное, нужны поколения предков, которые не гнули спину, отвечали за сказанное слово, чувствовали личное родство с этим миром… А мне в этой жизни уже много лет каждый поступок дается с боем. Так и хочется спрятаться за спину чью-нибудь широкую. Так и тянет поторговаться: я, мол, готов то-то и то-то, но при этом вы… А ведь это тоже признак быдлячести, увы.

Но и в стаде ходить невыносимо уже… К тому же и пастухи у стада, как правило, соответствующие… Грайнер мной будет командовать! Тьфу!

Следователь и подследственный на минуту умолкли, задумавшись, каждый о своем…

Барков рассказал все как на духу. И сказать, что его повествование удивило Турецкого, – это не сказать ничего.

Да, тренер несколько раз в своей жизни действительно подсыпал снотворное средство соперникам своих детей по корту. Цель была примитивнейшая – ослабить соперника, с тем чтобы дать возможность молодым Барковым выигрывать свои матчи, набирать рейтинговые очки.

Но в случае с трагическим матчем Артур Асафьев – Николай Барков произошла совсем другая история…

Последнее время все чаще и чаще Андрей Барков встречал в Теннисном центре одного симпатичного молодого человека лет двадцати пяти. Этот молодой человек на первый взгляд был теннисным болельщиком, как бы даже больше поклонником Артура Асафьева, а вовсе не Николая Баркова. Иногда он, правда, приходил на тренировки в Центр. Внимательно наблюдал за действиями Николая на корте. И потихоньку проникался симпатией и к нему.

Познакомились они с тренером за обедом в ресторане при Теннисном центре. Незнакомец назвался Павлом Иванихиным, сказал, что он – страстный поклонник этой игры. Очень хотел бы, чтобы на теннисном турнире серии «Мастере» в Москве выиграл Николай Барков.

Постепенно этот Павел Иванихин вошел в доверие к тренеру Баркову. Стал оказывать ему небольшие услуги. Потом стал оказывать услуги и значительнее. Так, Николай очень хотел купить по горячему случаю отличный экземпляр модной в России марки автомобиля «БМВ». Прав у юного теннисиста еще не было, но через год, когда он получит корочки, такого замечательного случая могло и не представиться. Кроме того, как обычно и бывает при оказиях, на покупку не хватало средств. И Павел как бы взаймы дал сыну недостающую сумму денег.

Иванихин объяснял, что он из очень богатой семьи крупного бизнесмена, да и сам уже зарабатывает деньги в своем собственном бизнесе. Барков верил Павлу на слово: по одежде, поведению и всем манерам этот молодой человек действительно был похож на отпрыска русского олигарха. А то, что фамилию эту не треплет желтая пресса, говорило как раз в пользу версии Павла. Олигарх, похоже, был настоящим и в объективы телекамер не лез.

В конце концов тренер Барков и фанат тенниса Павел, несмотря на разницу в возрасте, стали друзьями, которых водой не разлить.

Однажды в доверительной беседе друг Павел признался другу Андрею Макаровичу, что экс-чемпион Артур Асафьев увел у него любимую девушку, которую он, Паша, любил со школьной скамьи. Он учился на несколько классов старше своей девушки. И хотя школьники давно выросли, он до сих пор любит ее и носит в себе желание во что бы то ни стало отомстить обидчику за поруганную любовь! Тому, кто поможет ему осуществить мечту, он никаких денег не пожалеет…

Павел очень хотел бы, чтобы его соперник потерпел фиаско прямо на глазах своей молодой жены. Одним словом, нужно, чтобы Артур во что бы то ни стало потерпел поражение в матче с Николаем Барковым.

После долгих раздумий тренер Барков решил помочь обиженному другу. Ему пришла мысль сделать то, что он уже не раз проделывал в отношении юных теннисистов. Тем более что волею судьбы его сын оказался в третьем круге московского турнира соперником обидчика этого Павла.

Поскольку гениальный план мести пришел в голову Баркову, за свою идею, суть которой он объяснил другу, тренер попросил Павла простить долг за машину, а за исполнение плана дать ему в долг еще одну сумму в размере десяти тысяч долларов.

Павел легко согласился на условия Баркова.

Правда, тренер несколько преувеличивал свои возможности. «Олимпийский» – это не корты Теннисного центра. Возможности подсыпать снотворное в питье спортсмену могло и не представиться. Но Барков во время матча упорно терся у кортов. И был вознагражден случаем. Или судьбой?

А Павел… А что Павел? Он был на матче. Видел, как Барков подавал Асафьеву усыпляющую воду. И дальнейшее видел. После завершения игры дождался Баркова и передал ему обещанную сумму. После этого Барков до сегодняшнего дня его больше не видел…

Глава 9 СОУЧАСТНИКИ

В начале восьмидесятых поездка от Москвы до Байкала продолжалась почти неделю. Привыкшие жить на колесах, пассажиры уже не обращали внимания на болтанку, регулярно выбегали на станциях за пивом и отсыпались на пять лет вперед. Но у любой дороги есть конец. Прохладным утром, освежающим после бессонной ночи на границе, поезд обогнул высокий голый склон, на котором многометровыми буквами из белого кирпича были выложено загадочное заклинание МАХН МАНДТУГАЙ! – и стал виден город, точнее, его новые районы, живописно разбросанные по сопкам, в котловине между которыми, в долине Толы, и расположилась столица Монголии.

Еще минут пятнадцать зеленая «сороконожка» извивалась между белоснежными ажурными двенадцатиэтажками, целый микрорайон которых был подарен братскому народу генеральным секретарем. Потом с одной стороны от вагонов потянулась череда невысоких сереньких домишек, а с другой – бесконечный деревянный забор, над которым видны были только куполообразные верхушки юрт. Наконец состав заскрипел тормозами напротив огромного «сталинского» вокзала, напоминающего станции крупных городов Сибири.

Засуетились, забегали опытные пассажиры, выволакивая на перрон огромные баулы, в которых среди банок с вареньями и огурцами, заготовленными на зиму, скрывались от таможни и пачки фиолетовых купюр с портретом вождя, и водочка, и сигареты, не унюханные свирепыми псами на границе.

Получившие первое назначение лейтенанты со своими чемоданчиками кучковались у выхода из вагона, не зная, в какую сторону двигаться дальше. От дальнего угла вокзала к ним тотчас направился молодцеватый майор с детским румянцем на щеках и голубыми глазами, покрытыми сетью красных прожилок, выдающих явное нарушение спортивного режима.

– Милюков, – подойдя, представился он и облизнул пересохшие губы. – Там, на площади за вокзалом, военный кунг. Найдете сами. Грузитесь, герои, а я сейчас…

И, не обращая больше на прибывших никакого внимания, удалился по направлению к вокзальному буфету в надежде приобрести, несмотря на раннее время, бутылочку жидкого «анальгина».

Военный городок помещался на широкой террасе одного из опоясывающих столицу холмов за дощатым забором чуть выше человеческого роста, выкрашенным в грязно-коричневый цвет и с колючей проволокой поверху. На каменистой, сдирающей кожу – едва коснись ее ладонями – земле были выстроены пять двухэтажных блочно-щитовых (именуемых «блочно-щелевыми») бараков. Отчего-то эти хлипкие конструкции гордо именовались домами, да не простыми домами, а «домами офицерского состава», или сокращенно «досами», и, следовательно, именно в них надлежало проживать тем счастливцам, которых оставят в Улан-Баторе, а не зашлют в глубь пустыни.

Далее, если по извилистой асфальтовой дорожке подняться над уровнем моря метров на десять повыше, можно было, минуя лазарет и офицерскую столовую, выйти к трем одноэтажным строениям из мягкого камня – сердцу части – штабу, узлу связи и оперативному отделу. За ними – две такие же одноэтажные казармы. В стороне и еще выше располагался отдел радиоперехвата – металлический ангар в виде половины врытой в землю бочки. А ниже всех построек раскинулось антенное поле, где спокойно можно было разместить два десятка футбольных.

…Неделю спустя в штабе части абсолютно седой, худой и очкастый полковник, державшийся так прямо, словно вместо позвоночника у него был прут арматуры, закончил читать список должностей, на которые он назначил вновь прибывших, и осведомился:

– Всем ясно?

Ясно было всем, кроме компьютерщиков.

– Вопрос разрешите? – подал голос лейтенант Афанасьев. – То есть система «Сторож» ожидается не ранее чем через год? Зачем же государство пять лет на меня деньги тратило? Чтобы я тут занимался тем, чего не умел никогда?

– Ты коммунист? – встрял замполит Тимошкин. – Партия сказала, что ты нужен здесь…

Полковник Кириленко движением ладони осадил заместителя.

– Что вы предлагаете?

– Предлагаю отправить меня в нормальную часть, где вычислительная техника уже развернута, – заявил Вадим.

Командир на слова «нормальная часть» поморщился и снова, словно неразумному ребенку, попытался объяснить:

– Я и так назначил всех вас, программистов, в отдел к Милюкову. Просто там пока в наличии только старенький «Мир», с которым вполне справляются два человека. И поэтому вы годик подежурите на командном пункте оперативного отдела. В обстановку, так сказать, вникнете, начнете разбираться в военных вопросах. А придет «Сторож» – займетесь делом, которому вас учили…

Афанасьев, помолчав пару секунд, угрюмо заметил:

– Все равно я подам рапорт.

– Я удовлетворю вашу просьбу, – жестко подвел итог Кириленко. – Кто еще думает так же?

Больше так никто не думал…

Поданный Афанасьевым рапорт выполняющий свое обещание Кириленко подписал и отправил по команде. Но бумага с просьбой о переводе автоматизатора на оснащенный компьютерами объект вскоре вернулась с резолюцией «отказать». Вадим выпросил у военного юриста кипу журналов и парочку потрепанных фолиантов и принялся усиленно изучать соответствующее законодательство. Выяснилось, что из армии просто так не уйдешь. Но «не просто так» попробовать было можно.

В первый же отпуск он договорился со старым знакомым отца, что тот возьмет его на работу к себе в милицию вне зависимости от характеристик в личном деле. И приступил к выполнению хитроумного плана. В Монголии он стал появляться на службе через два дня на третий, несмотря на вопли и угрозы отцов-командиров. Формально к уголовной ответственности он привлечен быть не мог, а на дисциплинарные взыскания внимания ни малейшего не обращал. Набрав полный букет замечаний и выговоров, «исправляться» тем не менее не желал. И командир части, терпение которого иссякло, подал прошение на увольнение строптивого лейтенанта.

Дело было шумным – в часть приезжала московская комиссия, «Красная звезда» опубликовала обличающую статью на целую полосу, Вадима едва не поперли из комсомола, из армии «выгнали с позором» – за дискредитацию высокого звания советского офицера, лишив всех льгот, о чем Афанасьев печалился не слишком, поскольку ни бесплатным проездом в городском транспорте, ни санаторно-курортным лечением толком попользоваться ему так и не удалось. А существенных привилегий выслужить попросту не успел.

В Москве знакомый устроил его по специальности – инженером ЭВМ в недавно созданный отдел автоматизации МУРа. Толковый специалист нравился начальству. А на запятнанное личное дело милицейские чины смотрели сквозь пальцы. Поскольку, во-первых, прекрасно знали, что здоровому человеку «закосить» от армейской службы можно только таким способом, а во-вторых, между силовыми ведомствами постоянно шла подковерная борьба и «перетащить» кадры в свою систему было где-то даже небольшой победой.

Но Афанасьев, вынужденный жизненными обстоятельствами познакомиться с юриспруденцией, вдруг увлекся этим крючкотворством. Работать в прокуратуру его никто, разумеется, не приглашал. Оставался сыск. И, заочно закончив юрфак университета, он попросился в оперативники. Просьбу его милицейское начальство удовлетворило. И даже «вернуло» ему офицерское звание лейтенанта. Сверстники его к тому времени уже донашивали капитанские погоны…

– Махн мандтугай! – выругался отставной майор, нечаянно плеснув горячим кофе на палец.

– Давно хочу спросить, дядь Вадим, что это значит?

Павел Шаров, свежеиспеченный кандидат технических наук, выпускник аспирантуры кафедры термодинамики и тепловых двигателей университета имени Губкина, автор десятка печатных работ, посвященных диагностике оборудования компрессорных станций, был достойным продолжателем славных семейных традиций.

– А я знаю, Паш? – улыбнулся Вадим Иванович Афанасьев, давний друг семьи Шаровых. – Это у меня вместо тривиального русского мата в ходу. А наделе это лозунг монгольский. Что-то вроде нашего «Слава КПСС!».

Двое мужчин удобно расположились в креслах кабинета старинной квартиры на Арбате. Вдоль стен тянулись высокие – под потолок – полки с книгами. На журнальном столике у стены тепло светился абажур лампы. Окно, за которым шумела столица, было задернуто шторами. Павел, отодвинув ноутбук, шумно отхлебнул из чашки. Здесь фактически ничего не изменилось с момента трагической гибели его отца. Те же книги, тот же массивный шкаф со старой пишущей машинкой наверху, та же страшная – с черепами – маска над дверью…

Афанасьев перехватил взгляд собеседника.

– Да. Это я Васе, отцу твоему, подарил. Одна из немногих вещиц, которые я привез из той удивительной страны…

В первой половине XVII века сын Тушету-хана Ундур-гэгэн, глава ламаистской церкви и государства, основал в урочище Ширээтцагаан-нуур обитель, состоявшую из временных сооружений, окруженных завесами из желтых полотнищ. Она так и называлась Шар бесийн хот (Желтый полотняный город). Лет шестьдесят кочевой монастырь многократно менял свое местонахождение, но в 1779 году расположился оседло на северном берегу Толы, недалеко от впадения в нее речки Сельбы, в долине, окруженной горами со всех четырех сторон. Говорят, что именно здесь находился дворец легендарного кереитского правителя Ван-хана. Через эту долину проходил и чайный путь из Китая в Россию, и дороги, связывавшие восточные и западные районы Монголии.

Молодые автоматизаторы стояли на огромной центральной площади бывшего Святого куреня. Так к концу девятнадцатого столетия стал именоваться монастырь, а точнее, совокупность нескольких монастырей, окруженных кольцом двадцати восьми дамских общин-аймаков. Только монахов-лам жило тогда в курене более тринадцати тысяч – это при всем населении вымирающей от голода и сифилиса Монголии, не насчитывающем и девяноста тысяч.

Нынче от бывшего семидесятихрамового центра Урги оставались лишь свидетельства Пржевальского да фрагмент общего вида города начала XX века работы Джугдера. Но и то, что предстало взорам новоявленных жителей монгольской столицы, впечатляло.

– Так, парни, – обратился к экскурсантам Саша Дубинин, один из счастливцев, которые работали на «Мире». – Уж если фотографироваться, то здесь. Внутри монастыря все равно аппарат работать не станет.

– Это еще почему? – возмутился обладатель последнего слова в отечественном фотоаппаратостроении – новенького «Зенита-Е» – Вадим Афанасьев.

– Про-о-осто не станет, и все-о-о, – замогильным голосом протянул Саня. – Проверено.

Афанасьев недоверчиво пожал плечами, решив непременно на деле опровергнуть всяческую отсталую мистику. Но сняться снаружи всех храмовых и дворцовых сооружений тоже стоило. И Вадим принялся интенсивно щелкать «Зенитом», снимая приятелей и захватывая в объектив то резные триумфальные ворота с шатровой крышей типа китайских пагод, то главные ворота Зеленого дворца с изображением богов или великих батыров.

Сфотографировались и у деревянного, оформленного резными капителями портика грандиозного храма Мэгджид Джанрайсэг. Над нижним двухэтажным кирпичным сооружением были надстроены два деревянных этажа с шатровой кровлей, образуя огромное единое пространство, где когда-то во всю высоту стоял медно-позолоченный колосс Авалокитешвара. Само здание стоит на холме, что еще более возвышает его над низкорослой монгольской столицей. И даже окраска храма – нижняя часть белая, а устремленный в небо шатер темно-коричневого цвета– способствовала иллюзии, делая храм выше, чем он был на самом деле.

Вошли в монастырь Гандан. И тут Вадим убедился в правильности Саниного предостережения. Статую Дзонхавы неподалеку от входа сфотографировать еще удалось, но сколько ни жал потом лейтенант на кнопочку, открывающую затвор, ни единого щелчка не последовало до самого выхода за ворота.

Пришлось достопримечательностями любоваться просто так, открыв рот. И без всякой надежды на документальные свидетельства. Жаль. Тем более вскоре лейтенант навсегда покинул эту далекую страну…

Вадим Иванович улыбнулся, вспомнив себя молодым. Моложе, чем Пашка сейчас. Эх, где мои семнадцать лет?.. Как он был тогда самоуверен и наивен! Разве думал он, разглядывая экзотические монгольские храмы, что так непросто сложится его дальнейшая жизнь?..

Проработав после успешного окончания юрфака пять лет опером, Афанасьев, снискавший славу принципиального и неподкупного мента, был в очередной раз отмечен начальством. Ему было предложено перейти в Управление собственной безопасности, и он, подумав, согласился. Ну такой уж он был правильный и принципиальный, что казалось ему важным заботиться о том, чтобы в правоохранительных органах работали честные люди.

Обычно ведь предполагается, что работают в УСБ лица не только профессионально подготовленные, но и отвечающие высоким нравственным принципам, для которых служение закону – главная задача. Однако действительность оказывается далекой от подобных предположений, и поэтому созданные государством органы контроля за преступностью сами требуют контроля. Ибо преступник, наделенный знаниями закона, в том числе уголовного, обладающий властными полномочиями и имеющий в силу этого возможности применения различных средств принуждения к рядовым гражданам, опасен вдвойне.

Афанасьев искренне считал, что подобных преступников в органах быть не должно.

Так он и попал в отдел к подполковнику Соколовскому.

Но оказалось, что не слишком надолго.

Поскольку в очередной раз имел неосторожность проявить свою честность и принципиальность…

Вообще говоря, в стране нашей в то время стали происходить удивительные, небывалые события.

Могущественная держава трещала по всем швам.

В марте девяносто первого года на Красной площади движение «Демократическая Россия» организовало мощную демонстрацию. В столицу вошли войска, и демонстрация проходила на фоне автоматчиков в касках и бронежилетах. Это была первая неразрешенная демонстрация демороссов. Она стала своеобразной репетицией событий последующих.

В апреле на площади перед Домом правительства состоялся десятитысячный митинг. Его участники скандировали: «Да здравствует независимая Грузия!» За этим последовали волнения в Литве и Азербайджане.

В июне на президентских выборах победил Борис Ельцин.

В августе на улицах Москвы появились танки. Вся страна в ожидании замерла. На броню поднялся президент. Он читал обращение руководства России к гражданам. Спустя еще три дня Ельцин подписал указ о приостановлении деятельности компартии на территории России. Еще через день обязанности генсека сложил с себя Горбачев…

…На душе от всего этого было и радостно, и страшновато. И хотелось жить. И не просто жить, а делать что-то полезное для людей.

Освоившись на новом месте, капитан стал проявлять повышенную служебную активность. С его помощью было раскрыто несколько группировок в московской милиции, которые специализировались на вымогательстве взяток с клиентов. Одни сотрудники такой группировки вымогали взятку и рекомендовали передать ее определенному лицу, которое ее и получало, другие члены «банды» фальсифицировали материалы проверки по заявлению о преступлении и выносили постановление об отказе в возбуждении уголовного дела или о его прекращении. Подобные группы сотрудников-взяточников представляли явно повышенную общественную опасность в связи с тем, что у них были возможности совершать такие действия, которые никто из них не мог бы совершить в одиночку.

Соколовский, получивший к тому времени уже третью большую звездочку на погоны, поначалу был доволен подчиненным и всячески поддерживал его рвение. И в качестве поощрения Афанасьеву, когда подошел срок, было даже присвоено очередное звание – майор, – на ступень выше занимаемой должности. Поскольку любое успешное разоблачение группы нечистоплотных сотрудников в рядах милиции, что само по себе является фактом прискорбным, для собственной безопасности считалось большим успехом. Ну а обо всех успехах отдела наверх докладывал, разумеется, его начальник Соколовский. За что всегда и бывал обласкан начальством еще большим.

Неприятности у Афанасьева начались с очередного разоблачения.

Перебравшийся в Москву казанский предприниматель Марат знал, как в коммерции можно хорошо заработать. Поэтому и рискнул ехать завоевывать столицу. А директором своего общества с ограниченной ответственностью назначил не менее достойную и грамотную в денежных делах Ирину.

В мае 1992 года их бизнес пошел в гору, и компаньоны начали строительство нового мини-маркета около одного из городских рынков. Однако через год карьера удачливого бизнесмена закончилась – его арестовали и отправили за колючую проволоку. На это время бразды правления магазином взяла на себя его сожительница Ролина: достроенную торговую точку она сдала в аренду, при этом никаких официальных документов не подписывала. В регистрационной палате мини-маркет не числился, возможно потому, что его хозяин не успел до тюрьмы оформить все бумаги.

Марат вышел на свободу в мае 1994 года, однако не прошло и двух месяцев, как его убили. С момента ареста Марата его законная жена в мини-маркете не появлялась и не имела имущественных претензий. Торговая точка, оцененная в сто миллионов тогдашних рублей, осталась фактически без владельца. Директора Карину несколько раз вызывали в прокуратуру, где формально допрашивали о ее погибшем боссе, на этом для нее все, казалось бы, и закончилось. Шефа кто-то застрелил, она директорствует, магазин успешно работает.

Однако в сентябре того же года Карину впервые пригласил к себе в кабинет сотрудник районного ОБХСС, или, как его теперь по-новому именовали, ОБЭП, некий Михаил. Он сообщил директору, что занимается проверкой финансово-экономических дел Марата. Как бы между прочим Михаил дал понять, что знает об отсутствии регистрации мини-маркета. Женщина с перепугу отдала ему все документы на торговую точку и печать ООО.

Когда в декабре нужно было подготовить для банка финансовые документы и сдать балансовый отчет, милиционер нехотя вернул печать фирмы. Тут же около офиса организации стала крутиться бывшая сожительница погибшего бизнесмена Ролина, которая настойчиво предлагала директору оформить магазин на себя.

– Кто ты такая для Маратика? – убеждала Карину гостья. – А я с ним жила и вела бизнес до самой его смерти. В долгу ведь не останусь.

Карина согласилась. Папку с документами о регистрации, подписанными задним числом, передали доверенной знакомой Родиной.

А в конце января следующего года сотрудник ОБЭП Михаил снова попросил к себе на ковер директора общества с ограниченной ответственностью.

– Я тебе печать фирмы вернул? Вернул, – с порога начал великий комбинатор в погонах, который сразу же после смерти бизнесмена понял очевидное: сто миллионов «деревянных», материализовавшихся в форме мини-маркета, остались без хозяина. Эти тридцать тысяч «зеленых» по тогдашнему курсу при умном подходе можно забрать, как конфетку у младенца. Кто помешает ему, борцу с экономическими преступлениями?

Михаил невозмутимо достал папку с бумагами о регистрации магазина на имя сожительницы покойного Марата Родиной.

– Здесь ноябрем прошлого года все документики датированы и печать твоя стоит, – убил Карину своей информированностью милиционер. – Только вот незадача, печать эта в ноябре в моем сейфе лежала. Как тогда она на эту бумажку попала? Пахнет мошенничеством, милая…

Карина растерялась. Михаил успокоил: все можно забыть, уголовного дела по факту мошенничества не возбуждать, если, конечно, Карина окажет ему небольшую услугу.

– Я, видишь ли, честный человек, – заявил сотрудник ОБЭП, – и хотел бы вернуть этот магазин его законным наследникам, а не какой-то там сожительнице, на которую ты по глупости все оформила.

Порыв милиционера Карина, будучи под угрозой статьи за мошенничество, восприняла с воодушевлением и в течение месяца давала обэповцу все необходимые комментарии и советы для реализации «честного» плана. И в один из субботних февральских вечеров Михаил пришел к ней с двумя какими-то парнями и сказал, что срочно нужно ехать к нотариусу делать доверенность…

Карина рассказывала потом Афанасьеву, что в юридической конторе ей представили молодого человека, на чье имя она должна была оформить доверенность. Сказали, что это сотрудник ГАИ. Она пыталась возразить, говорила, что не имеет права таким образом распоряжаться мини-маркетом, ведь она всего лишь директор, а не владелец.

Михаил, улыбаясь, отвечал ей, что все схвачено.

Доверенность оформили. В конце апреля сотрудник ОБЭП снова пришел к ней. Принес тысячу долларов и сказал, что все улажено и никакого уголовного дела больше на ней не висит. К этому времени Карина наконец догадалась, что ни о каких законных наследниках погибшего бизнесмена с самого начала не было и речи. Просто предприимчивый милиционер через своего знакомого завладел магазином стоимостью в сто миллионов рублей. А теперь, принеся ее «долю», пытается повязать соучастием. Денег Карина не приняла, сославшись на то, что объявились истинные наследники злополучного магазина. Удивленный отказом обэповец только уточнил с лихорадочной улыбкой: «Действительно наследники или люди в погонах?»