Текст книги "Лекарство для покойника"

Семейные отношения Леонида и Кати складывались нормально, несмотря на четырнадцатилетнюю разницу в возрасте. Объединял ребенок. Катя оставила работу модели и занималась только дочерью.

Когда Юлечке исполнился месяц, Богачева срочно вызвал к себе в Свердловск Борис Борисович. Срочность удивила, не хотелось оставлять семью, но и не лететь он не мог: большую услугу оказал ему полтора года назад уральский губернатор, по-родственному, из уважения к памяти супруги и личного расположения. И Богачев вылетел на следующий же день.

Борис Борисович встретился с ним в своем рабочем кабинете и два часа разговаривал с глазу на глаз. Его предложение ошеломило. Он предлагал Богачеву возглавить фармацевтический концерн. Сам ссылался на возраст и занимаемый пост, но постоянную поддержку обещал. Леонид в этом нисколько не сомневался.

Борис Борисович рисовал радужные перспективы молодой, только начинающей возрождаться в России отрасли. Вспоминая свою молодость, напрямую связанную с этим направлением. Уж с его связями в подобной области можно было сворачивать горы.

В качестве последнего аргумента он напомнил о химическом образовании Богачева и довольно продолжительной работе в НИИ. Пусть не медицина, но близко.

Для самого Богачева решающим аргументом явилось другое. Цветные металлы постепенно теряли свои позиции на рынке, он это видел. Их запасы катастрофически таяли. Государство все жестче брало под контроль их экспорт. То, что предлагал Ясень, было перспективно. По сути, он становился во главе новой могучей империи, не имевшей пока достойных конкурентов.

От такого предложения просто глупо было отказываться.

Юля росла здоровым, жизнерадостным ребенком. Богачевы не могли нарадоваться. Рядом с ней Леонид чувствовал себя помолодевшим на добрую пару десятков лет. Ей посвящал все свое ограниченное свободное время: вывозил в парк или за город, играл, часами стойко смотрел мультики, посадив себе на колени и за компанию хохоча до слез. Катя понимала все, только не это. Нехорошо крутила пальцем у виска и говорила, что он впал в детство. Богачев отмахивался и не обращал внимания.

У него с дочерью появилось совместное хобби. Поначалу он записывал для нее на видеомагнитофон отечественные мультфильмы, любимым из которых у Юли был «Трое из Простоквашино». Потом начал записывать и покупать импортные, в основном студии Уолта Диснея. Богачев настолько заразился анимацией, что незаметно для себя превратился в ее ярого поклонника. Он собрал видеотеку мультфильмов, которой мог бы позавидовать любой специалист. И уже не знал, для кого продолжает приобретать кассеты и следить за новинками, для себя или для дочери. Но это было неважно.

Когда они усаживались перед телевизором с банкой «кока-колы» для сто первого просмотра приключений Тома и Джерри, Катя исчезала к подруге. В такие часы она чувствовала себя забытой. Богачев не обижался и не изводил подозрениями. Он считал, что его семейная жизнь удалась.

Как-то он пообещал Юле, что обязательно свозит ее в настоящий Диснейленд. И это обещание переросло в новую мечту – мечту для дочери. Прежняя мечта самого Леонида – домик в Крыму, на самом берегу моря – уже осуществилась.

Бабушка, мать Богачева, звонила каждый день и регулярно наведывалась по выходным. С Катей она ладила, от Юли была без ума. И твердо решила сделать из внучки профессионально музыкального человека. Супруги Богачевы ничего не имели против. Катя была двумя руками «за». Ей не довелось получить в детстве хоть какое-нибудь музыкальное образование. Леонид, соглашаясь, улыбался и вспоминал себя (вот будет подарочек для бабушки и дедушки, если любимая внучка, их единственная надежда, повторит его подвиг).

Вместе с дочерью рос и концерн Богачева «Махаон». Разрастался, как спрут, охватывая своими цепкими щупальцами чуть ли не все регионы России. Ясеню просьбами Богачев не докучал. Жалел старика. Да и без него успешно управлялся сам. Структура была продумана тщательно, механизм отлажен. Оставалось только запустить его и поддерживать в рабочем состоянии. Что с успехом выполнил и продолжал выполнять Богачев.

Связи Бориса Борисовича Ясеня и его авторитет служили прочным фундаментом «Махаона». Но деятельная натура Богачева требовала постоянной надстройки здания и расширения его границ. Отечественные медицинские препараты слабо конкурировали с импортными, главным образом в ассортименте. Специалисты концерна тщательно подбирали смешанный ассортимент, но закупка его отнимала много времени. А сеть реализации росла, и потребитель требовал все больше и больше. Как будто за последние пять лет и болеть стали в пять раз больше.

Богачев лихорадочно искал выход, чтобы в минимальные сроки всегда иметь достаточное количество и разнообразие медпрепаратов. Это позволило бы упрочить уже занятые позиции и занять новые.

Таким выходом явилось сотрудничество с германской фирмой, концерном-производителем «Лотта». Она уже была известна на российском рынке. И на мировом занимала далеко не последнее место. По всем параметрам: ассортименту, качеству, объему продукции «Лотта» как нельзя лучше подходила к планам и запросам «Махаона». Оставался открытым вопрос цены. Большая часть населения не смогла бы покупать дорогие медикаменты. А цены у немцев кусались. Богачев предполагал решить этот вопрос в рабочем порядке.

Оставив временно исполняющим обязанности генерального директора Петра Лапина (он отыскал его и предложил работу у себя, когда набирал штат будущего концерна), Богачев вылетел в Германию, в Хекст. С собой он взял только пресс-секретаря, расторопного и хватающего все на лету Римаса Будвитиса.

В самолете Богачев в который уже раз проигрывал возможные варианты предстоящих переговоров. Немцы народ специфичный. Он это знал. И вести себя с ними нужно соответственно их представлениям о деловых людях и существующим в мире законам бизнеса. А еще – осторожно. Слишком лакомый кусок – огромный российский рынок, который многие хотят отхватить.

Герман Вульф, владелец концерна «Лотта» и по сути фармацевтический король Германии, оказался крупным, упитанным мужчиной лет под шестьдесят. Из-под очков в тонкой золотой оправе оценивающе смотрели маленькие, глубоко посаженные глаза. Он принял Богачева в своем просторном, шикарно обставленном кабинете, куда того доставили прямо из аэропорта встречающие заместитель, телохранители и переводчик. Существовала предварительная договоренность, что переговоры займут два дня.

Они заняли три.

Вульф, безошибочно ориентируясь в положении предполагаемого русского партнера, выдвинул жесткие условия контракта. Отдавая себе полный отчет, что ведет переговоры с наиболее крупным восточным фармацевтическим дельцом, он тем не менее не собирался ни в чем уступать и держался учтиво-снисходительно.

Богачев пытался представить его лет двадцать назад, когда с ним общался Ясень (именно он посоветовал завязать отношения с Вульфом). И не смог. Борис Борисович предупреждал, что немец этот – крепкий орешек. Раздавить может кого угодно, а попробуй его самого раздави! Хребет сломаешь.

Ломать себе хребет Богачев не собирался, но и полностью соглашаться со всеми требованиями Вульфа и идти у него на поводу в его планы не входило. Началась упорная тактическая игра.

По основному условию контракта концерн «Махаон» не должен был продавать в России никаких медпрепаратов, кроме произведенных «Лоттой». Это было кабальное условие, связывающее руки, с одной стороны. А с другой – делало «Махаон» монополистом на медикаменты «Лотты» в России.

Богачев взвесил эти два факта, пытаясь определить, какой из них перевесит. И сделал вывод: надо идти на соглашение с Вульфом, другого выхода сейчас нет. А там – время покажет. Но выторговать что-то в свою пользу все же попытался.

Вульф долго не сдавался, приводил массу аргументов вплоть до американо-иракского конфликта и войны на Балканах (хотя это-то тут было при чем?). Но на один его Богачев находил два своих. И в конце концов маленькое чудо произошло. Педантичный расчетливый немец пошел на уступку. Закупочная цена всех препаратов «Лотты» была снижена для «Махаона» на 12 процентов.

На третий день переговоров контракт подписали.

– Вы далеко пойдете, герр Богачев, – сказал Вульф при расставании в аэропорту и протянул плотную, заросшую рыжими волосами руку. – Приятно было иметь с вами дело.

– Взаимно, – расплылся в улыбке Богачев. – Надеюсь, наше сотрудничество будет таким же приятным.

Вульф пристально посмотрел ему в глаза, словно хотел прочесть, что там у этого нахрапистого русского в голове.

– Ну, как там у вас говорят: ни пуха ни пера, – попрощался он.

– К черту!

Богачев поднялся по трапу. За ним, как тень, последовал Римас Будвитис. Уже в салоне пресс-секретарь глубоко вздохнул:

– Жаль, Германии так и не увидели.

– Еще насмотришься. Начнем с ними работать – надоест, – успокоил его Богачев.

ТУ-154 взмыл в небо, унося к дому. Там ждала семья и ждал своего генерального концерн «Махаон». Богачев возвращался с хорошими, на сегодняшний день, новостями. Он преодолел еще одну ступеньку вверх.

Турецкий. Москва. 7 сентября, 9.20

Определенно он мог утверждать сейчас только одно. Китайцы, которые пришли на рынок вслед за поляками, никоим образом не связаны с концерном «Махаон». Вице-президент Лапин, до обсуждения советом директоров кандидатуры нового президента возглавляющий крупнейшую российскую фармацевтическую компанию, категорически отрицал не только наличие деловых контактов с китайцами, но даже и само возможное знакомство с ними. Информации о том, что покойный Богачев мог вести с азиатскими бизнесменами тайные переговоры, у него также не было.

Кроме того, честно говоря, Турецкий изрядно сомневался, чтобы господа Ли Цзы и Юань Мэй были напрямую причастны к убийству трех поляков на Маршалковской. Хотя их алиби на 30 августа все еще не было доказано, скорей всего одного мерзавца придется отпустить: уже давили из китайского посольства – Ли Цзы оказался знаменитым спортсменом, обладателем 11-го дана в карате-кекусинкай. И вот такого-то фраера Солонин завалил чуть ли не одной левой! Кстати, китаезы уже просили сообщить им, кто именно взял верх в поединке с их чемпионом. Юань Мэю, по крайней мере, удастся прилепить убийство Алешиной: на метательной стрелке были обнаружены именно его «пальчики».

Ну ладно. Кажется, стоило повернуться на сто восемьдесят градусов, и Турецкий уже догадывался, куда именно.

Накануне он добился от Меркулова санкции на наружное наблюдение за Геннадием Андреевичем Карамышевым, а иначе говоря, за Призером. А Грязнов настоял на том, чтобы вели эту наружку те же муровские оперы, которые были задействованы в наблюдении за квартирой Трофимова – Воскресенской.

Виталий Чуйков чувствовал за собой вину, и результаты не замедлили сказаться. Уже утром следующего дня он привез Турецкому на Большую Дмитровку пачку фотографий, на которых Призер был снят с неизвестным мужчиной лет шестидесяти с густыми седыми бровями и академической бородой клинышком.

– Это было здорово, – признался Чуйков. – Вечером после похорон Призер поехал справлять поминки по Алешиной в «Краб Хаус».

– Это что такое?

– Морской ресторан на Тверской, 6. Дорого, изысканно.

– Совсем отстал от жизни, – вздохнул Турецкий. – И вряд ли догоню. Дальше?

– Ну, я уж решил, что он будет по дорогой подруге до утра убиваться. А он был там всего-то полчаса, после чего удрал через черный выход.

– Откуда знаешь? Или ты туда вошел, корочкой во все стороны размахивая?

– Обижаете, Сан Борисыч. Да я вообще не входил, с улицы наблюдал.

– Как же с улицы можно было увидеть, что он сматывается? – удивился Турецкий. – Или он стоял прямо у окна и у него было испуганное выражение лица?!

– Нет, конечно. Просто у него на одежде к тому времени уже были «жучок» с «маячком», так что я его элементарно вел вслепую.

– Отлично, Виталик. Но как же ты его Призеру прицепил? У него такие мордовороты – не подойдешь.

– Это не я, – простодушно сознался Чуйков. – Это Вячеслав Иваныч еще раньше, когда на похоронах с ним беседовал.

– Грязнов? Сам?! Ну и ну! – Турецкий был поражен и восхищен одновременно. Он тут же набрал номер своего приятеля, одновременно сделав жест Чуйкову, дескать, зажми уши: – Слава? Ну ты просто Штирлиц какой-то. И наглец! Как почему? Да ведь тогда еще не было санкции на прослушивание! И неизвестно было, нужен ли мне Призер вообще.

– Ну уж в этом-то я не сомневался, – спокойно возразил Грязнов. – Ты получил что хотел? Ну так будь доволен и не мешай работать.

– Ладно, рассказывай, – повернулся Турецкий к Чуйкову.

Чуйков. Москва, 6 сентября, 21.15

В 21.50 из двора «Краб Хауса» «БМВ» Призера, не выезжая на Тверскую, но и не петляя и не проверяя наличие «хвоста», поехал на юго-восток.

Одно из двух, рассуждал Чуйков. Либо Призер обнаружил «жучок» и теперь морочит ему голову, либо, наоборот, совершенно уверен в том, что за ним никто не следит. Как показали дальнейшие события, верным было второе предположение.

«БМВ» и следовавший за ним на расстоянии трехсот метров радиофицированный «Москвич» Чуйкова проделали больше чем часовой путь, прежде чем добрались до места назначения. В нескольких сотнях метров от станции метро «Домодедовская» они свернули с Каширского шоссе и выехали на Шепиловскую улицу. Остановились возле третьего подъезда жилого шестнадцатиэтажного дома.

Чуйков как раз выехал из-за угла, когда Призер, оставив своих телохранителей в машине, зашел в дом. Сказав перед этим единственную фразу:

– Да там же еще нет никого! Ох уж мне эти ученые козлы. Али, дай ключи.

Чуйков обратил внимание, что возле подъезда висят две доски с перечнем находящихся здесь учреждений. Дом был не только жилой: различные конторы арендовали здесь помещения.

Как же узнать, куда именно приехал Призер? Чуйков достал бинокль для ночного слежения, чтобы прочитать названия контор, сосредоточенных в подъезде. Потом ему пришло в голову: а почему, собственно, конторы? Может, он приехал к кому-то в гости? Хотя нет, это не похоже на вход в жилой подъезд...

Тут в двух окнах первого этажа зажегся свет. Если это Призер, задача значительно упрощается. Однако с точностью утверждать ничего было нельзя: Призер молчал.

Чуйков ждал, сам не зная чего. Впрочем, ведь именно в этом и заключалась его работа.

В 23.30 во двор въехала белая «Волга». Она остановилась неподалеку от «БМВ». Из нее вышел немолодой мужчина с бородкой и подошел к иномарке. Обменявшись парой слов с сидевшими там Али-Бабой и Шумахером, он вошел в подъезд. Через минуту после этого Чуйков наконец снова услышал голос Призера:

– Заставляете ждать, Антон Сергеевич, нехорошо. Понимаю, что ученые – люди рассеянные, а большие ученые – вдвойне, но – нехорошо.

– Виноват, Геннадий Андреевич, прошу покорно извинить, но – объективные обстоятельства, узнаете – будете довольны всенепременно.

– Оставьте этот великорусский стиль, – поморщился Призер. – Он вам не идет... Ну-ну, не обижайтесь, – добавил он после паузы. – Говорите покороче, зачем позвали?

– Мы на грани переворота, Геннадий Андреевич! Фактически это решенный вопрос. Просто в настоящий момент...

– Все ясно. Сколько?

– Я не знаю, – растерялся собеседник. – Я еще не готов. Раф подготовит докладную и...

– Так зачем вы меня звали?! – начал закипать Призер.

– Я хотел показать последние результаты. Поверьте, это нечто феноменальное...

– Слушай, отец! – зашипел Призер, и Чуйков подумал, что он, вероятно, взял своего собеседника за грудки. – Мне твои результаты до одного места! Просто сделайте это наконец, и все. Уловил?

Хлопнула дверь. Через минуту Призер вышел из дома и сел в «БМВ». Пожилой бородатый мужчина проводил его до машины. Оба молчали. Чуйков подождал, пока бандиты отъедут, а бородатый вернется, и быстро приблизился к подъезду. Перед ним на выбор было пять кнопок, соответствующих пяти учреждениям: Закрытое акционерное общество «Спортинвентарь», Ассоциация бывших политзаключенных Орехово, Центр профессиональной подготовки бухгалтеров «Перспектива» и Кабинет рефлексотерапии. Не задумываясь Чуйков ткнул в первую. Через несколько минут дверь открыл бородатый. При ближайшем рассмотрении у него оказались седые лохматые брови. На нем был белый халат, а из нагрудного кармана торчали две пробирки.

– Чем могу? – хмуро осведомился он, глядя на пришельца поверх очков.

– Извините, – весело сказал Чуйков, наклонив голову набок, – я звоню в рефлексотерапию, а они что-то не отзываются и не отзываются. Нерв зажало, зараза такая, просто сил нет! – И он подвигал скрюченной шеей.

Турецкий. Москва. 7 сентября, 12.55

Меньше двух часов понадобилось Турецкому, чтобы идентифицировать личность пожилого бородатого мужчины с великорусской манерой разговора. Им оказался Антон Сергеевич Швейцер, доктор биохимических наук, член-корреспондент РАН и замдиректора Института фармакологии.

Помещение на Шепиловской улице, в котором размещалась фармакологическая лаборатория, принадлежало фирме «Спортинвентарь», специализировавшейся на экипировке для зимних видов спорта. Конькобежный спорт, лыжные гонки, биатлон. Подозрения Турецкого стремительно нарастали.

Согласовав этот вопрос с Меркуловым и сделав несколько звонков, Турецкий заслал туда пожарную инспекцию, которая выявила тотальные нарушения норм безопасности и опечатала все помещения, принадлежащие ЗАО «Спортинвентарь». Дальнейшее было делом техники. Вновь подключенные к проблеме сотрудники Управления по борьбе с организованной преступностью в своем банке данных нашли неопровержимые доказательства того, что оформленное на подставных лиц ЗАО «Спортинвентарь» реально принадлежит Карамышеву. Имея на руках эти данные, Турецкому оставалось только ждать. И ждать пришлось недолго.

Когда пожарные опечатывали помещение, там находился только один сотрудник Швейцера – Рафаэль Биллялетдинов. Кстати, тоже доктор наук, двадцатидевятилетний вундеркинд. Он пытался объяснить, что этого делать категорически нельзя, потому что в лаборатории сейчас проводится важнейший эксперимент, идет химическая реакция, при которой он должен постоянно находиться. Но видя, что пожарники непреклонны в своем решении, Биллялетдинов вынес из лаборатории два ящика, погрузил их в свою «шкоду» и понесся в юго-западном наравлении – в Глаголево. Что и требовалось доказать.

Около семи часов вечера Биллялетдинов въехал на территорию особняка Призера, который в это время плавал в бассейне. Призер вылез, растерся огромным полотенцем и приказал двум бритоголовым подчиненным разместить Биллялетдинова вместе с его оборудованием в доме и снабдить всем необходимым по первому требованию.

После этого он стал звонить пропавшему Швейцеру (тот уже полтора часа находился в кабинете Турецкого и по второму кругу отвечал на вопросы следователя Генпрокуратуры, чего Призер, естественно, не знал). Но даже если бы он дозвонился, то разговаривать бы не смог, потому что внезапно стало шумно. К его территории стремительно приближался вертолет, небольшая «стрекоза» опускалась чуть ли не на бортик бассейна. Одновременно стали стучать в ворота.

Али-Баба и Шумахер выскочили из дома с оружием, но Призер остановил их одним движением глаз. Он уже понял, что это не конкурирующая группировка и даже не китайцы.

Из вертолета вылезал собственной персоной Вячеслав Иванович Грязнов. Его сопровождали трое вооруженных до зубов оперов.

– Открой ворота, – не здороваясь, сказал Грязнов. – Там две машины с моими людьми.

– А если нет? – весело поинтересовался Призер.

– Взорву, – коротко пообещал начальник МУРа, и Призер понял, что он не шутит. – Можешь звонить своему адвокату.

Тут из дома вышел довольный Биллялетдинов и сказал, близоруко щурясь:

– Геннадий Андреич, забыл сказать, когда я сюда ехал, сзади было чисто.

– Кретин, – застонал Призер. – Ну, кретин!

Генеральная прокуратура Меркулову К. Д.

РАПОРТ № 19

1. Доктор биохимических наук, член-корреспондент РАН и замдиректора Института фармакологии Швейцер А. С. уже довольно продолжительное время находится в состоянии войны со своим непосредственным шефом – академиком и руководителем того же института – Кудрявцевым С. В. Кудрявцев, являясь представителем ортодоксальной школы, всячески блокировал новейшие исследования Швейцера, связанные с синтезом группы основных медпрепаратов, аналогичных по своим свойствам давно синтезированным на Западе. Больше трех лет назад Кудрявцев обвинил Швейцера «в шарлатанстве, погоне за дешевой славой и сиюминутным результатом, затмивших такому талантливому в недавнем прошлом ученому всякие представления о научной этике и чувстве долга». Конец цитаты (смысл которой мне, честно говоря, так и остался неясен).

2. Следствием этого, по словам Швейцера, явилось то, что он устал от идиотских споров и в родном институте больше не отклонялся от генеральной линии, зато стал искать альтернативные варианты реализации своих идей. Прекрасно понимая, что любой институт или лаборатория, занимающаяся смежными проблемами, немедленно предаст огласке эффектные промежуточные результаты его работы, не дожидаясь ее окончания, Швейцер пошел на риск. Он предложил сотрудничество тем людям, которые не жаждут бесплатной рекламы и предпочитают даже во время реального успеха оставаться в тени. Так на сцене появился лидер бабушкинской группировки Карамышев Г. А., больше известный как Призер.

Последние события подтверждают, что у Призера появились собственные амбиции в аптечном бизнесе.

3. Так или иначе, но Призер три года финансировал полуподпольный отдел НИИ фармакологии, в котором разрабатываются отечественные аналоги современных западных лекарств с принципиально более низкой себестоимостью. И в настоящее время это уже практически решенный вопрос.

4. То есть у бабушкинских бандитов появлялся повод убрать Леонида Богачева, монополиста-фармацевта, в основном импортирующего дорогостоящие западные лекарства, который мог реально мешать внедрению на рынок новых российских препаратов.

5. Первый допрос Карамышева Г. А. (Призера), проведенный через час после его задержания, никаких результатов не дал. По его утверждению, с Богачевым у него не было никаких отношений, ни хороших, ни плохих: они просто не были знакомы.

Турецкий.

21 час 50 минут. 7 сентября.