Текст книги "Записки промышленного шпиона"

P.S.

– Мы поторопились.

Доктор Хэссоп был мрачен.

Я невольно притронулся к пластырю, налепленному на лоб.

– Эл не мог не торопиться. – Шеф тоже не понял доктора Хэссопа. – А Джек Берримен никак не мог замедлить события. Что вы имеете в виду?

– Начинать надо было с человека с перстнем, – все так же мрачно пояснил доктор Хэссоп. – С того самого, который предлагал мне купить чудо.

– Но мы нашли его, – удивился шеф.

– Труп с отрубленными пальцами.

– Где нашли? – быстро спросил я.

– В подземной Атланте. – Доктор Хэссоп хмуро пыхнул сигарой. – С ним здорово поработали.

Я покачал головой. Подземная Атланта. Да, это не лучшее место для одинокого человека с необычным перстнем на пальце, особенно ночью. Бесконечный лабиринт магазинов, клубов, ресторанов. Где, как не под землей, отнимать у заплутавшегося прохожего вечный огонь, спрятанный в гнезде перстня?

– Ладно, – кивнул доктор Хэссоп, выпуская целое облако дыма. – Мы не знаем, как связаны человек, торговавший чудом, и человек, убитый в Атланте, и, наконец, тот, которого Эл пас в вагоне, но этот взрыв…

– Малайцы утверждают, что взрывное устройство было чистым блефом.

– Может, они и правы. – Доктор Хэссоп вынул трубку изо рта и выпустил еще один клуб дыма. – Больше того, именно в этом следует искать утешение.

– Что вы имеете в виду?

Доктор Хэссоп усмехнулся. Он был раздражен, но явно видел какую-то зацепку.

– Боюсь, Эл, мы еще не готовы к тому, чтобы выиграть у алхимиков. Малайцы не лгут, их взрывное устройство не могло сработать. Хотя бы потому, что никакой взрывчатки в медных цилиндрах действительно не было. Но взрыв-то был! Сперва эта ослепительная вспышка, на мгновение затемнившая Солнце, а потом полная тьма. Ни грохота, ни осколков. Просто беззвучный огненный шар испарил почти половину вагона, только крайнее кресло уцелело, и уцелел забытый на нем шарф. Это же невероятно. Шерстяной шарф даже не опалило! Черт меня побери, Эл! Почему ты не вывел этого человека из вагона, почему не обшарил его карманы? Теперь я стопроцентно убежден, что при нем что-то было.

– Ну да, – хмыкнул я. – Антивещество.

Доктор Хэссоп не ответил. Он был выше моих дерзостей.

– Вспомни все, – сказал он. – Каждую деталь. Сейчас мы отправим тебя в комнату отдыха. Там установлены микроны. Вспомни все. Мы не будем тебе мешать. Будь внимателен, опиши, как выглядел этот человек, как он смотрел, как говорил, как отвечал на вопросы.

– Может, мне сперва немного поспать?

– Успеешь поспать. – Доктор Хэссоп был непреклонен. – Некоторое время вообще поживешь здесь, в Консультации. Джек останется при тебе. Не вздумай выходить даже в коридор. Ты теперь единственная ниточка, которая хоть как-то связывает нас с алхимиками. Мы не хотим, чтобы с тобой что-нибудь случилось. А выспавшись, напишешь отчет заново. Мы сверим твои записи с показаниями других свидетелей.

Он невидяще уставился на нас.

Он непонимающе пробормотал:

– Огненный бесшумный шар… Ослепительный огненный шар без дыма, без копоти… Никакого звука, никаких осколков… Даже если речь идет всего лишь о новом типе взрывчатки, она должна попасть только в наши руки. Разве не так?

Шеф, Джек Берримен и я дружно кивнули.

1990

СЧАСТЬЕ ПО КОЛОНДУ

Еще Ньютон сформулировал систему математических уравнений, описывающих эволюцию механических систем во времени. В принципе, если иметь достаточную информацию о состоянии физической системы в некоторый данный момент времени, можно рассчитать всю ее прошлую и будущую историю со сколь угодно высокой точностью.

П. С. У. Дэвис. Системные лекции

1

«… Не хочу исторических экскурсов. Не хочу напоминать о Больцмане, цитировать Клода Шеннона, говорить о Хартли и Сциларде, взывать к духам Винера или Шрёдингера. Загляните, если хочется, в энциклопедию – там все есть. Я же предпочитаю чашку обандо. Очень неплохой напиток, это многие признают…»

– Джек. – Я выключил магнитофон. – Это голос Кея Санчеса?

– Разумеется.

– Он всегда такой зануда?

– Ну что ты, Эл, в жизни он гораздо занудливей. Я сходил с ума, так мне иногда хотелось его ударить.

– И ты его не ударил?

Джек неопределенно пожал плечами:

– Зачем? Он достаточно разговорчив.

2

«… границы Альтамиры закрыли в первые часы военного переворота.

Престарелый президент Бельцер бежал на единственном военном вертолете, его министры и семья были схвачены островной полицией и, естественно, оказались в тесных камерах башен Келлета. Кстати, закрыть границы оказалось делом не сложным: спортивный самолет, принадлежащий старшему инспектору альтамирской полиции (он пытался последовать за вертолетом Бельцера), врезался при взлете в лакированный пароконный экипаж, в котором некто гражданин Арройо Моралес (имя я хорошо запомнил) вывез на прогулку свою невесту. Случилось это прямо на взлетной полосе, и данное происшествие надолго вывело ее из строя…»

3

«… Это был третий военный переворот в том году. И первый – удачный.

Радиостанция, понятно, не работала, а телецентр транслировал на экраны одну и ту же черно-белую картинку «Пожалуйста, соблюдайте спокойствие». Выключать телевизор запрещалось, потому что время от времени неизвестные люди в военной форме поясняли с экрана, что те или иные антиправительственные группировки обезврежены, университет закрыт как источник нравственной заразы (я, кстати, потерял работу как один из самых злостных ее разносчиков), а национальный напиток обандо упразднен, поскольку крайне вреден не только для самого пьющего, но и для его семьи, и для его окружающих, и, наконец, для страны.

О перевороте я узнал случайно.

Мне это было глубоко безразлично.

Мне было все равно, кто возглавляет правительство – президент Бельцер, генерал Хосе Фоблес или, может, снежный человек, привезенный с Гималаев, но тишина, вдруг охватившая Альтамиру, смутила меня. Как обычно, я сидел на берегу ручья, готовясь принять первую чашку обандо. И как обычно, заранее возмущался появлением над головой единственного нашего военного вертолета.

Но вертолет не появился. Только со стороны города слышалась стрельба. Но потом и она стихла, и летний воздух заполнили шорохи и шелестение – летали стрекозы. Впрочем, и грохот выстрелов и мертвая тишина одинаково опасны. Предыдущую ночь я провел у Маргет, а сейчас у моих ног стояла пузатая бутыль с прозрачным обандо. Президент Бельцер пытался уничтожить частные заводики по производству национального напитка, а генерал Ферш даже ввел за его выгонку смертную казнь. Я сам в свое время видел длинные списки повешенных – «за злоупотребление обандо». По закону они должны были быть расстреляны, но с патронами в Альтамире были проблемы. Как известно, повешение экономичнее…»

– Правительство всегда на чем-нибудь экономит, – усмехнулся я.

– Чаще всего на крепкой веревке.

– Может, это и правильно.

4

«… когда стихли выстрелы и воздух заполнило шелестение стрекоз, я сидел на берегу холодного ручья в укромном местечке рядом со старой мельницей, принадлежавшей Фернандо Кассаде. Не торопясь, предчувствуя, предвкушая, смакуя близкое удовольствие, я сбросил сандалии. Так же неторопливо почти по колено опустил в холодную воду обнаженные ноги. Только после этого, все так же не торопясь, отлично понимая всю важность процедуры, я наполнил прозрачным обандо объемистую оловянную кружку, которую следует осушать сразу залпом, как говорят, одним махом, иначе велик риск схлопотать нечто вроде солнечного удара – таково действие нашего национального напитка.

Впрочем, я все делал по инструкции.

Уже через пять минут мощное тепло текло по моим жилам, зажигало, наполняло чудесной жизнью. Я даже напел негромко древний гимн Альтамиры: «Восхищение! Восхищение! Альтамира – звезда планеты!..» Впрочем, пение не было самым сильным моим увлечением. Через несколько минут я опять просто лежал в траве и смотрел в облака.

Мне нравится обандо.

Говорю об этом с полной ответственностью.

Нравится его вкус, действие. Правда, семь президентов, стремительно сменявших друг друга в течение трех последних лет, не разделяли моего мнения. «Обандо – это яд, обандо – это вред, обандо – это путь к беспорядочным связям». Не знаю, не знаю. Приведенное изречение выбито каким-то тюремным мастером прямо на стене одной из башен Келлета, но меня это не убеждает. Кто осмелится строить политическую платформу на пропаганде обандо? Никто. А вот на отрицании обандо все президенты всегда получали женские голоса. А женщины – это абсолютное большинство населения Альтамиры. Замечу при этом, и тоже с полной ответственностью, что, несмотря на закрытие того или иного заводика, количество обандо в Альтамире никогда не уменьшалось. Были годы, когда оно, пожалуй, увеличивалось, но чтобы уменьшалось, нет, такого я не помню.

Я лежал в траве, смотрел в небо и рассматривал причудливые облака.

Я смутно помнил, что когда-то учился в Лондоне.

Тяжелый город, теперь он далеко.

В Лондоне я встречался с интересными людьми, например, немало вечеров проводил со своим приятелем Кристофером Колондом, мои студенческие работы ценил сэр Чарльз Сноу, но все равно Лондон – город тяжелый. Дышится в нем трудно и напитки его не хороши. Они ничем не напоминают обандо. Часто они приводят к тому, что человек хватается за нож. А обандо примиряет…»

– Не слишком ли много хорошего он говорит об этом обандо?

– Совсем нет, Эл. Обандо – перспективный напиток.

5

«… Было время, я преподавал в университете, потом в лицее, но университет был закрыт, а из лицея меня уволили. Преподаватель – это опасно. Всегда найдется человек, который самые наивные твои слова истолкует по-своему. Некоторые свои сбережения я давно перевел на имя Маргет, что же касается обандо, к которому я привык, за небольшие деньги я всегда мог получить нужную порцию на старой мельнице Фернандо Кассаде, или в отделении скобяной лавки Уайта, или у старшей воспитательницы государственного детского пансионата Эльи Сасаро…»

– Зачем мне откровения этого придурка, Джек?

– Извини, Эл. Это приказ шефа. Он просил прокрутить для тебя эту пленку. Ему хочется знать, дойдет ли смысл случившегося в Альтамире до первого самого случайного человека.

6

«… С некоторых пор я стал замечать за собой слежку. Какой-то незаметный человечек в плоском беретике и в темных очках вдруг возникал ниоткуда и мог ходить за мною часами. Мне, в общем, было наплевать на это, он меня не раздражал, но все же весть о новом перевороте дошла до меня как раз через исчезновение этого незаметного человечка. Вероятно, новый режим лишил его работы и уничтожил. Зато, возвращаясь вечером с мельницы старого Фернандо Кассаде, я попал в лапы военного патруля. Видимо, они вышли на улицу совсем недавно (их серые носки еще не запылились) и чувствовали себя хозяевами положения, ведь по ним никто не стрелял. Мордастые, в серых рубашках, в серых шортах, с автоматами на груди, в сандалиях на тяжелой подошве, чуть ли не с подковами, в шлемах, низко надвинутых на низкие лбы, они выглядели весьма значительно. Чувствовалось, что им приятно ступать по пыльной мостовой, поводить сильными плечами, держать руки на оружии. Заметив меня, офицер, начальник патруля, очень посерьезнел.

– Ты кто? – спросил он.

Растерянный, я пожал плечами.

Разумеется, это была ошибка, меня мгновенно сбили с ног.

– Ты кто? – неторопливо переспросил офицер.

Из-за столиков открытого кафе на нас смотрели лояльные граждане Альтамиры. Они улыбались, наверное, новая власть казалась им твердой. Наверное, им понравились патрульные, так легко разделавшиеся с опустившимся интеллигентом. Они ждали продолжения.

– Кей Санчес, – наконец выдавил я.

Пыль попала мне в глотку, в нос, я чихнул.

Наверное, это было смешно, за столиками засмеялись.

Многие находились под первым волшебным действием обандо, над уютной террасой высветились первые яркие звезды, воздух был чист, прозрачен, новый режим, несомненно, опирался на таких вот крепких парней – почему бы и не засмеяться?

Улыбнулся даже офицер.

– Я знал одного Санчеса, – сказал он. – Он играл в футбол, правда, плохо…»

7

«… Патрульные отпустили меня, узнав, что я обитаю в квартале Уно.

Конечно, это не такой богатый квартал, как, скажем, Икер, где всю жизнь прожил мой приятель Кристофер Колонд, но все же. Я толкнулся в дверь, открыла Маргет. Маленькая, темная, всегда загорелая, живая, с живыми блестящими глазами – она невероятно зажигала меня. Как утреннее солнце. Даже шепот ее действовал на меня как чаша обандо.

– Ты весь в пыли. Где ты так извозился?

Я покачал головой. Мне не хотелось хаять патрульных. Они ведь не избили меня, а только выяснили мое имя. Им это полагалось по службе. В конце концов, я сам виноват. Незачем было тянуть время, раздумывать.

– Ты, наверное, устал? – Маргет повернулась к зеркалу, проводя какую-то абсолютно неясную для меня косметическую операцию. – Странно, Кей, да? Ты никогда ничего особенного не делаешь, а сильно устаешь. А вот новый президент никогда не устает. У него много помощников, но все главные дела он решает сам. Окна его кабинета светятся даже ночами. Это проверено. Я сама ходила смотреть на его окна. – Полураздетая Маргет молитвенно сложила руки на красивой груди. Я бы предпочел, чтобы она их опустила. – Как думаешь, Кей, новый президент пользуется стимулирующими препаратами?

Я пожал плечами:

– Зачем?

– Чтобы снимать усталость.

– Да ну. Чашка обандо. Этого достаточно.

– Ладно, – засмеялась Маргет. – Твоя вечерняя чашка на столе. Но жизнь, Кей, начинается новая. Совсем новая теперь начинается жизнь. Об этом все говорят. Новый президент обещает всем дать работу.

– Даже физикам? – усмехнулся я.

– Даже физикам. Даже журналистам.

– А предыдущий президент обещал покончить с обандо, – напомнил я. – Любопытно будет взглянуть на нового.

– Он обещал работу всем, Кей. Ты напрасно злишься.

Я кивнул. Конечно, напрасно. Я всегда считался неверующим.

Много лет назад в Лондоне я тоже не был подарком. Но там проживали всего два альтамирца – я и Кристофер Колонд. И мы легко находили общий язык, несмотря на то, что Кристофер провел детство в самом богатом квартале Альтамиры. Собственно, весь квартал Икер, где жил Кристофер, принадлежал только одной семье – Фершей-Колондов. Эта семья дала Альтамире пять президентов, это, соответственно, позволяло Кристоферу не ломать голову над будущим, не помнить о финансовых сложностях, о которых никогда не мог забыть я. Он часто меня выручал, но по-своему. Мог, например, играя в карты, бросить их, когда ты был в выигрыше. А если я приходил занять денег, мог сказать: «У меня, Кей, сейчас ничего нет, но ты можешь пойти к Тгхаме». Тгхама был негр, то ли из Камеруна, то ли из Чада, и чаще всего сам занимал деньги. «Вот увидишь, Тгхама тебя выручит». Я шел к Тхгаме, и, как это ни странно, он всегда меня выручал. Когда я приходил к этому порождению черной Африки, оказывалось, что он только что получил очередное наследство. В его стране все время убивали каких-то принцев и принцесс, и все они были его родственниками.

Кристофер никак не объяснял свой тихий дар предвидения.

Да никто этим и не интересовался, а самому Кристоферу его дар приносил одни только неприятности. Он рос самым обыкновенным мальчиком, и вдруг внезапно приходила недолгая, но резкая головная боль с головокружением, с тошнотой, затем все вроде входило в норму, но Кристофер ни с того ни с сего начинал ясно, как картинку в книжке, видеть прошлую жизнь любого попавшегося ему на глаза человека: что с ним случилось и что он натворил. Столь же ясно открывалось перед ним и будущее этих людей – что случится и что они еще натворят. «Ма, – говорил Кристофер за обедом. – Ты принесешь мне такое же маленькое миндальное пирожное?» – «Какое миндальное пирожное?» – бледнела госпожа Ферш-Колонд, а отец добродушно улыбался: «Кристофер, мы позвоним, и нам доставят любые пирожные. Зачем утруждать маму?» – «Нет, – настаивал Кристофер, – я хочу такое же пирожное, какими господин Ахо Альп угощает маму в своей спальне». – «Что такое? – бледнел отец, и усы его вздергивались, как живые. – Как ты мог быть в спальне у господина Ахо Альпи?» – «Я не был там, папа, кто меня туда пустит? Но мама кушала там пирожные».

Видимо, в детстве Кристофер не очень отчетливо понимал, что текущее для всех нас время делится на будущее и прошедшее. Одновременно он жил и в прошедшем, где мама кушала вкусные пирожные в спальне господина Ахо Альпи, и в будущем, где мама собиралась повторить этот свой сладкий опыт. Вообще, довольно долго Кристофер считал, что абсолютно все люди чувствуют время так же, как он. Лишь к студенчеству, к дням нашего пребывания в Лондоне, он научился определять текущий момент, то есть научился жить в совершенно определенном моменте, хотя ради развлечения и оставлял для себя некоторый люфт. Этот давало ему возможность в любой компании чувствовать себя свободно. Впрочем, замечу, похожий эффект дает и чашка обандо. При этом можно обойтись без головной боли и головокружения – при употреблении обандо это приходит позже. Думаю, что Кристоферу, как и мне (хотя и по разным причинам), будущее казалось столь же скучным, как прошедшее. Сегодня президент Ферш, завтра президент Фоблес, послезавтра Бельцер, но ведь там, впереди, если смотреть внимательно, опять Ферш, опять Фоблес, опять Бельцер.

И все похожи друг на друга.

Я помню, например, президента Къюби.

Он был отчаянно усат и предельно решителен. И он был не худшим президентом, по крайней мере, именно при нем Кристофер Колонд и я уехали в Лондон, и нам были оплачены дорога и проживание. Потом Къюби расстреляли как предателя революции, а его место занял Сесарио Пинто. Он не имел никакого веса среди военных, поэтому быстро попал в башни Келлета. Потом был Ферш, за ним Ферш-старший, которого на параде застрелил племянник Къюби – Санчес Карреро. Но он тоже не долго управлял Альтамирой. Новый президент, который произвел такое впечатление на Маргет, подумал я, тоже, наверное, какой-нибудь Ферш.

Видимо, я сказал это вслух, потому что Маргет кивнула:

– Истинно так. А зовут президента Кристофер.

– А фамилия? У него есть фамилия?

– Почему ты так говоришь? – испугалась Маргет.

– Потому что за именем обычно следует фамилия, – улыбнулся я. – А мне, признаюсь, всегда хочется, чтобы имя и фамилия стоили друг друга. Ты говоришь – Кристофер. Но какой Кристофер? Если, например, из Фершей, то, видимо, Колонд.

– Ты знаешь, – разочарованно протянула Маргет.

Я пожал плечами. О том, что у нас новый президент, я, конечно, знал, но его имя меня нисколько не интересовало. И то, что новый президент оказался однофамильцем моего старого приятеля, тоже ничуть меня не взволновало. Уютно устроившись в кресле, я принял большую чашку обандо и похотливо покосился на Маргет, заканчивающую вечерний туалет.

– Вчера я до полуночи простояла под окном президента, – радовалась Маргет. – Нас было много. Мы стояли, затаив дыхание. Было совсем темно, но свет в кабинете президента так и не погас.

– Наверное, президент придумывал занятия для патрулей, – усмехнулся я.

– Каких патрулей, Кей? О чем ты говоришь?

– Военных, Маргет.

– О чем ты? Я весь день провела в городе и не встретила ни одного патруля. Ни военного, ни гражданского.

– Выгляни в окно.

– Ну, выглянула.

– Что ты там видишь?

– Улицу… Сад Кампеса…

– Зачем смотреть так далеко? Смотри под наши деревья.

– Ой! – испугалась Маргет. – Там офицер. И сидят солдаты. Зачем они там, Кей?

– Не знаю. Но, кажется, это мой офицер, Маргет, и мои солдаты. – Я произнес это с заслуженной гордостью. – Наверное, им приказано следить за мной. Раньше за мной следил всего один какой-то мелкий шпик, а теперь – настоящий военный патруль. Значит, положение в стране стабилизируется…»

– Что вы там устроили в этой Альтамире, Джек?

– Слушай внимательней. Было бы хорошо, если б ты ничего не понял.

8

«… Ночь тянулась долго.

Мешала яркая звезда в открытом окне.

Она колола глаза и только к утру исчезла.

Я встал разбитый. Почему-то меня взволновало неожиданное совпадение имен нового президента Альтамиры и моего приятеля по Лондону. Нервничая, решил наведаться к старой мельнице Фернандо Кассаде. Патруль не спал, но я сумел выйти из дома незамеченным и так же незаметно (так думаю) часа через три вернулся. Этот маленький подвиг наполнил меня некоторой уверенностью. Я не знал, зачем патруль приставлен ко мне, но понял, что любой патруль, в общем, можно обвести вокруг пальца. Конечно, эту уверенность мне внушили две или три чашки обандо, но все равно это была уверенность, и Маргет, вернувшаяся с работы, оценила мое состояние:

– Хорошо, что ты дома. Но скажу так. Теперь тебе не надо ходить на мельницу. Мне очень не понравились патрульные. Я пригляделась к ним, у них нехорошие лица, Кей. А ты скоро получишь работу.

Она загадочно улыбнулась:

– Угадай, что я нам принесла?

– Бутыль крепкого обандо, – предположил я. – Уверен, большую бутыль крепкого обандо, который когда-то производили на заводике Николае. Помнишь этого длинного эмигранта?

– Обандо! – фыркнула Маргет. – Я принесла портрет нового президента.

– Портрет? Что значит портрет. Неужели ты его купила? – Я был изумлен.

– Ну что ты, Кей, зачем мне покупать портрет? – засмеялась Маргет. – В Альтамире снова выходит газета. Под старым названием – «Газетт». Портрет нового президента занимает всю первую страницу. Хочешь посмотреть? – И похвасталась: – Теперь мы каждый день и совершенно бесплатно будем получать «Газетт». Это дар нового президента народу.

Такую новость следовало переварить. Газета это не телевизор, постоянно показывающий одну картинку.

– А как же с патрулями, Маргет? Их много в городе?

– Кей, я говорю правду. Я не видела ни одного.

– Но мой патруль – вон он!

– Может, он охраняет тебя?

– От кого?

– Не знаю.

В этом ответе была вся Маргет.

Усмехнувшись, я развернул «Газетт».

Она имела скромный подзаголовок «Для вас» и печаталась на шестнадцати полосах в один цвет. Все выглядело чрезвычайно аккуратно. Возможно, этой аккуратности придавалось какое-то особенное значение. А первую полосу занимал портрет президента Кристофера Колонда. Несмотря на густые усы (раньше он их не носил), я сразу узнал своего приятеля по студенческим годам, проведенным в Лондоне. Внимательные черные глаза, всевидящие и сравнивающие. Губы – чуть узковатые, но сильные. Может, не слишком правильный нос, но президенту Альтамиры совсем не обязательно быть красавчиком.

Вторую полосу занимали сообщения о вчерашней погоде.

Они, несомненно, были точны, они не вызывали сомнений, но все равно меня потянуло проверить каждую строку. Я невольно припомнил час за часом весь вчерашний день, проведенный мною дома и на мельнице Фернандо Кассаде. К своему изумлению, я не нашел никаких несоответствий между газетным текстом и тем, что наблюдал в действительности. И как бы подчеркивая неопровержимость приводимой информации, тут же приводились точные цифры восхода и захода Солнца и Луны, а также данные, придраться к которым опять же мог только идиот. Например, я узнал, что 11 августа 1999 года в 11 часов 08 минут по Гринвичу в далекой от нас Западной Европе произойдет полное солнечное затмение, а 16 октября 2126 года ровно в 11 часов по Гринвичу такое же зрелище порадует северных азиатов.

Третья полоса была набрана петитом, но читалась как приключенческий роман.

Я не мог оторваться от аккуратных колонок. В них мелким, но четким шрифтом дотошно расписывалось, кто и когда вышел вчера в неурочное время на улицу, кто и когда вступил в конфликты с властями или прохожими, кто и когда распивал запрещенный напиток обандо, игнорируя указания, отпущенные Дворцом Правосудия, наконец, что случилось со многими из этих людей. Информация подавалась легко и так же легко усваивалась. Было видно, что газету делают серьезные люди.

Я взглянул на выходные данные и еще раз удивился.

Выпуск подписывал лично президент Кристофер Колонд.

«Издается еженедельно с постепенным переходом в ежедневную, первые семь номеров распространяются бесплатно, с восьмого номера подписка (для граждан Альтамиры) обязательна».

– Правда интересно? – спросила Маргет.

Интересно? Это было не то слово. Я бы сказал – захватывающе!

Я уже хотел видеть завтрашнюю газету. Чего, скажем, стоило сообщение, касающееся некоего Эберта Хукера. Я хорошо знал Эберта Хукера. А в «Газетт» было сказано, что в ближайшее время этот старый пропойца убьется до смерти на рифе Морж, ибо нарушит инструкцию по употреблению обандо.

Я невольно потер виски. Может, несчастный Эберт Хукер уже разбился, просто сообщение сформулировано неверно? Эберт Хукер действительно любил посидеть на рифе с чашкой обандо. Даже для себя он называл это рыбной ловлей. Мало ли что с ним могло произойти. Но почему убьется? Почему завтра?

Впрочем, на каждой странице «Газетт» нашлось что-то удивительное.

Например, там конкретно указывалось, кто и с какого дня прикреплен к таким-то предприятиям, каков рабочий график, какими часами можно пользоваться для обеда и отдыха. Правда, я не обнаружил в списке себя, но имя Маргет сразу нашел. И порадовался за нее. Маргет – животное общественное, ей трудно усидеть дома. Вот только приписка… Я покачал головой. «В ближайшее время Маргет Санчес, торопясь по узкой тропе, ведущей к мельнице старого Фернандо Кассаде, вывихнет ногу».

Я опять удивился: какого черта ее понесет к мельнице? И вообще, к чему все эти мелкие пророчества? Неужели Кристофера Колонда до сих пор мучает его странный дар? Раньше я уважал Кристофера именно за сдержанность – даже в Лондоне, где так легко удивлять людей, он не злоупотреблял своими способностями.

Я спросил, когда выйдет следующий номер, и Маргет радостно рассмеялась:

– Через несколько дней. В дни, когда выходит газета, Кей, рабочий день будет начинаться на три часа раньше, чтобы граждане Альтамиры успевали знакомиться с новостями. Правда удобно?

– Наверное. Но мне не кажется, что газета понравится, скажем, Эберту Хукеру.

– И поделом старому пропойце! – Маргет выругала Эберта Хукера с непонятным мне чувством. – Рано или поздно он все равно разобьется. Так почему не завтра? Что он совершил полезного? Чем он помог нам, самоорганизующимся системам?

– Как ты сказала?

– Самоорганизующимся системам, – с гордостью повторила Маргет.

– Никогда не слышал от тебя таких слов. А ты знаешь, что это такое?

– Конечно. Самоорганизующиеся системы – это мы, люди. Это ты. Это я. Это наши добрые соседи, это наш президент. Это даже Эберт Хукер, хотя он плохая самоорганизующаяся система. Он скорее саморазрушающаяся система. И чем раньше уйдут такие, как этот Эберт Хукер, тем проще будет нам строить будущее.

– Какое будущее? Для кого?

– Для нас, для самоорганизующихся систем.

– Маргет, где ты наслышалась такого вздора?

– Ты грубишь, Кей. Этого не надо. Я слышала все это на приеме.

– Трудно поверить, милая. Ты что, правда была в президентском дворце?

– Да, Кей. Теперь нас по очереди приглашают в дворец прямо с работы. А принимает нас сам президент. Он мне понравился. Там в патио поставлены удобные кресла, рядом бьют фонтаны, прохладно. Когда президент говорит, чувствуешь себя свободным. Как будто он все знает про тебя.

– Гипноз? – спросил я осторожно.

– Конечно, нет. Он просто понимает нас, Кей.

А я вдруг подумал: с Кристофером что-то случилось.

Раньше он никогда не рвался к власти, хотя, конечно, как всякий Ферш-Колонд, не исключал в будущем такую возможность. И теперь такая возможность, видимо, представилась. И он ею воспользовался. Я вспомнил, как иногда в Лондоне в свободные вечера мы обсуждали с ним возможность создания некоего особенного поведенческого общества. Мы спорили, но сходились на том, что создать такое общество можно лишь в крошечной стране, хотя управлять ею должны гиганты. Иногда нам казалось, что это мы могли стать такими гигантами, но время решило иначе. По крайней мере, я отбросил пустые мечтания…»

– Поведенческое общество? – Я нахмурился. – Джек, такое уже не раз встречалось в истории и, кажется, оставило довольно непривлекательные следы.

– Ты слушай, Эл. Слушай.

9

«… Теперь я приветствовал Маргет так: «Привет моей милой самоорганизующейся системе!» И демонстративно предупреждал: «Сегодня будь особенно осторожна. Я не хочу, чтобы «Газетт» оказалась права. Я не хочу, чтобы ты вывихнула свою красивую ножку». А Маргет всё понимала по-своему: «Не огорчайся, Кей. И о тебе напишут».

Проводив ее на работу, я извлекал из тайника пузатую бутыль обандо.

Принимал одну чашку, потом другую. Затем разворачивал свежую «Газетт».

Как я и думал, Эберт Хукер на рифе Морж нарушил инструкцию по приему обандо и разбился, свалившись со скалы в прибойные завихрения. В той же «Газетт» я нашел еще несколько судеб, сходных с судьбой Эберта Хукера. Особенно странной показалась мне возможная гибель некоего Альписаро Посседы. Судя по всему, этот Альписаро Посседа был весьма динамичной самоорганизующейся системой: в три часа дня в среду он должен был, отравившись обандо («Обандо – это яд, обандо – это вред, обандо – это путь к беспорядочным связям»), нагишом выйти к башням Келлета и закричать, что ему не нравятся все эти древние исторические строения. Они, видите ли, напоминают ему Бастилию, а Бастилию давно снесли с лица земли. Произнеся такую речь, Альписаро Посседа, разгневанный и обнаженный, побежит домой за мотыгой, чтобы снести с лица земли древние башни Келлета. И падёт в неравной борьбе с вооруженными полицейскими патрулями…»

10

«… Сообщение о близком и не очень приятном конце гражданина Альписаро Посседы по-настоящему поразило меня. Я решил навестить этого человека, хотя никогда прежде ничего о нем не знал. И, в общем, без труда разыскал небольшой каменный домик недалеко от башен Келлета. Это был удобный, хотя тесноватый домик. В обширном саду зеленели и цвели фруктовые деревья. Сам Альписаро Посседа, энергичный, веселый малый, полный здоровья и сил, то и дело взволнованно запускал пальцы в мощную рыжую бороду. На столе перед ним стояла высокая бронзовая ступа с уже размельченным кофе.

– Эти лентяи притащились с вами?

Патруль (я о нем забыл) удобно расположился в десяти шагах от домика на округлых каменных валунах, загромождающих обочину площади. Солдаты лениво чистили оружие, офицер курил. Наверное, они не отказались бы от горячего кофе, но мне они не нравились. Я так и сказал Альписаро Посседе: «Они мне не нравятся». Он хмыкнул и заметил, что я ему тоже не нравлюсь. Но чашку кофе для меня сварил. Здоровый, полноценный человек, и мыслил он здраво и энергично. Я никак не мог поверить тому, что такой человек способен выбежать на улицу нагишом.

– Заметьте, я не спрашиваю, кто вы, – сказал Альписаро Посседа, разливая по чашкам ароматный кофе. – И не хочу знать этого. – Он поднял на меня темные глаза. – Впрочем, не откажусь узнать, а что пишут в «Газетт» о вашей судьбе?