Автор книги: Генрих Айнзидель
Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– Через четыре недели мы будем в Германии! – воскликнул он. – И это только начало. Только сейчас начнутся настоящие события! Увидите сами!
Он показал мне проект обращения к солдатам группы армий «Север», которая вот уже несколько дней как оказалась отрезанной в Прибалтике. В обращении, которое русские уже распорядились отдать в печать, давались гарантии на случай, если группа армий капитулирует. Части, перешедшие на сторону Национального комитета, останутся в строю, их солдатам будет разрешено оставить стрелковое оружие.
– Вот видите, Советам тоже не нужен распад Германии, – продолжал Зейдлиц, не сумев удержаться от того, чтобы не бросить это мне в лицо. – Они хотят сохранить боеспособные войска для поддержания мира точно так же, как и мы.
Отвечать было бесполезно. Но обращение так и не было отправлено адресатам, поскольку немецкое командование сумело восстановить связь с группой армий «Север». В любом случае у меня не было никаких шансов возразить, так как мой рот был занят тортом с марципаном, который русские приготовили ко дню рождения генерала. Четыре красные розы из марципана символизировали его четырех дочерей.
– Разве не прелестно? – раз за разом продолжал спрашивать генерал. – Настоящее произведение искусства!
«Отец народа», как стали называть Зейдлица после попытки создать правительство, явно успел потерять здравость ума. Я что-то вежливо пробормотал в ответ и поспешно ретировался. Наши доктора постоянно заявляли, что Зейдлиц пребывал в маниакально-депрессивном состоянии. Теперь я и сам видел, что это было так. Причиной очередной мании стало присутствие фон Паулюса, Штрекера, а также еще двадцати генералов, которых недавно взяли в плен на центральном участке фронта. (В ходе разгрома группы армий «Центр» 23 июня – 29 августа 1944 г. – Ред.) 8 августа Паулюс выступил по радио с речью против Гитлера. Все пленные генералы с Центрального фронта подписали воззвание русских, в которых призывали немецкий народ прекратить войну. После этой «победы» над фельдмаршалом и примкнувшими к нему генералами Зейдлиц мог теперь больше не беспокоиться о том, что когда-нибудь каста военных изгонит его из своих рядов как отступника, предателя и ренегата. Это беспокойство постоянно выводило его из равновесия. Это был тот же страх, что заставил генерал-полковника Штрекера не уподобиться Паулюсу, который отказался от дальнейшей борьбы, продолжать оборонять северный фланг окруженной армии под Сталинградом в течение еще целых двух ужасных кровавых дней. И это несмотря на то, что командиры двух полков буквально на коленях просили его капитулировать. Это был страх перед мнением других людей, перед необходимостью принимать решение, стремление спасти лицо. Но теперь и Зейдлиц чувствовал, что он больше не находится в изоляции. Он чувствовал за собой оправдание. Теперь все его проблемы были забыты, а с ними пропало и ощущение реальности.
Пленарная сессия представляла собой что-то вроде спектакля, во время которого Паулюсу и генералам с Центрального фронта (фронта группы армий «Центр». – Ред.) демонстрировали «массовый народный фронт», который представлял собой комитет. Зейдлиц произнес речь о военной и политической обстановке. После слезливой вступительной части, где он выступал сразу в трех качествах, офицера, его лошади и конюха, генерал перешел к вызвавшему общий смех рассказу о том, как ему пришло в голову создать Союз немецких офицеров.
– Я на сто процентов был против этого, – уверял он присутствующих. – Но после пяти минут разговора с Вайнертом и Пиком я изменил точку зрения. Мои выступления всегда готовил Корфес, но выбирал цитаты лично я.
После этого последовала декларация о его философской позиции, представлявшая собой первую речь, составленную генералом лично:
– Эти полтора года я прожил, пусть и пребывая в нынешних стесненных обстоятельствах, в Советском Союзе, земле построенного и строящегося социализма. За эти восемнадцать месяцев я честно пытался узнать эту страну, ее народ и сам социализм, но более всего дух, ум и сердце людей и их культуру. Для этого мне пришлось тщательно изучить диалектический материализм, теоретические основы социализма, великую доктрину Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. В результате я понял, какими могучими умами было создано это учение, которое прежде, и я честно это признаю, было мне неизвестно, но без которого я бы не смог приблизиться к полному пониманию происходящего. Сегодня я низко склоняю голову перед этими великими людьми, которые вымостили нам путь к лучшей жизни. Созданный и развитый ими диалектический материализм – как я начал понимать в результате моих занятий – несомненно, сегодня является одной из самых прогрессивных идей в мире. Так и Германия будущего, и в особенности ее общественные демократические основы, будет испытывать все большее влияние диалектического материализма, на котором основан социализм. Таким образом, социализм станет одной из двух главных опор новой Германии.
Однако великие, имеющие всемирное значение будущие идеи, которые поведут объединенные народы к новой жизни и совместному труду, не будут односторонне базироваться лишь на диалектическом материализме. Я свято убежден, что человечеству, бесспорно, понадобится и философия идеализма, без которой невозможно достичь истинной гармонии в жизни, во всей духовной и материальной культуре. Только признав все это, можно будет создать прочное, долговременное и по-настоящему мирное сообщество народов. Наша задача состоит в том, чтобы вновь достичь гармоничного союза идеализма и материализма. Если я правильно это понимаю, развитие этой страны движется как раз в этом направлении.
Моя способность глубоко приникать в суть вещей обусловлена большим опытом, приобретенным за время долгой и необычно активной жизни. Я начал жить во времена кайзеров, в 1888 году, ставшем таким значительным для нас, немцев. (В 1888 г. кайзером стал Вильгельм II. – Ред.) Но главный период моей жизни пришелся на последние тридцать лет с 1914 по 1944 год. Страшный шок двух мировых войн ознаменовал его начало и конец. Первая мировая война началась для меня с ужасов битвы при Гумбиннене 20 августа 1914 года, во время которой я был трижды ранен (Гумбиннен-Гольдапское сражение – встречное сражение 1-й русской и 8-й германской армий 7 (20) августа 1914 г. Закончилось неудачно для немцев. – Ред.). И только после того, как я получил ранения в голову и обе руки, меня признали вышедшим из строя. Я выглядел так, будто кто-то вылил на меня ведро с кровью. И когда тогда, в день моего рождения тридцать лет назад, я оказался первым раненым солдатом, попавшим в госпиталь моего будущего тестя, мой собственный отец, за которым послали, не узнал меня. Веселый молодой лейтенант, который на тот момент не интересовался серьезной стороной жизни, стал другим человеком. Для меня Вторая мировая война закончилась ужасающим опытом сталинградского ада. Потом был плен с его ценнейшими уроками, которые дополнили мой прежний опыт. Все это было важно.
Весь этот по-настоящему ценнейший опыт вызвал во мне глубокое потрясение и дал мне почувствовать дар предвидения, который, возможно, дается немногим людям и который можно получить лишь в результате великих потрясений.
Теперь я ясно вижу те великие сверхчеловеческие силы, которые в очередной раз сыграли решающую роль в определении моей судьбы и моей жизни. Возможно, мое кровное родство с величайшим философом-идеалистом Иммануилом Кантом сыграло ту роль, которую невозможно измерить, но которая явно была значительной в формировании идеалистической составляющей моей жизненной философии. Что касается моей крови, я разделяю расовые идеалы, прямо противоположные воззрениям Гитлера. Помимо небольшой доли прусской крови, во мне смешалась кровь Англии, Франции и австрийского Зальцбурга, которую принесли с собой мои предки, по религиозным мотивам нашедшие убежище в Пруссии, которая прежде была прогрессивной и свободолюбивой страной. Кроме того, с отцовской стороны во мне есть небольшая примесь славянской (полабских славян. – Ред.), западнорусской, польской и литовской крови. Одна из ветвей моего рода когда-то отправилась с попутным ветром в Америку. Они носят фамилию Митчелл и являются, скорее всего, выходцами из Ирландии. Таким образом, как и все мы, я связан кровными узами со всеми великими народами, что сейчас ведут войну с Германией. Даже мой отдельный случай доказывает это. Картина станет еще более полной, если я скажу, что несколько лет я прожил в местах, что веками были яблоком раздора между Пруссией-Германией, с одной стороны, и Польшей и Францией – с другой. Речь идет о Данциге и Страсбурге.
Величественная драма, свидетелями которой мы сегодня являемся, на мой взгляд, не найдет понимания, если на нее смотреть лишь в свете материалистической исторической теории. Напротив, я твердо убежден, и фактически я в это свято верю, что здесь не обошлось без высших сил.
Для этой гигантской последовательности событий характерна полная беспорядочность, множество парадоксов и море абсурда. Поэтому прошу не сердиться на меня за то, что сейчас намереваюсь процитировать высказывание человека, которого я считаю абсолютным воплощением лжи и фальши, а именно Йозефа Геббельса. То, что он заявил, конечно же неправда, но поскольку для него характерно все переворачивать с ног на голову, ему удалось в виде исключения сделать это правдивое замечание: «Придет день, когда начнут падать покровы, все еще скрывающие некоторые события. И тогда во всей Европе настанет великое пробуждение».
Сегодня мы можем приподнять лишь край одной из таких завес. Делая это, я повторю слова Фридриха Гомбургского (Фридрих II, ландграф Гессен-Гомбурга (1633–1708). – Ред.), которые я уже цитировал прежде, 12 сентября 1943 года на церемонии основания Союза немецких офицеров. Очевидно, в нашей газете «Свободная Германия» не поняли этих слов так, как должны были понять, но тем не менее они были напечатаны в ней: «Приходят вестники победы, мы победили! Живи, о Отечество! И не рыдай о том, что за тебя, возлюбленное, пали слишком многие!»
Говори словами Фауста, «все проходит, остаются лишь символы». А сейчас давайте вспомним о павших, в том числе о тех, кто пал за те земли, о тех, кто сейчас воюет с нами, но завтра станет нашими друзьями. И пусть пианист сыграет «Был у меня товарищ».
Затем Зейдлиц перешел к анализу обстановки. Он коснулся таких событий, как изменение общего положения на фронте, покушение на Гитлера и казни, которые затем последовали. Он не сделал по этому поводу никаких комментариев. Или вот это можно считать комментарием:
– А сейчас позвольте мне завершить свою речь, процитировав слова нескольких интеллектуальных и культурных вождей нашего народа, которые всегда говорили только истинную правду. В отличие от любого высказывания Гитлера. Итак, Фридрих II Великий, свидетельство 1781 года: «Те, кто считает, что они могут управлять событиями, почти всегда ошибаются, и они увидят сами, как все их планы будут разрушены». Гете, «Поэзия и правда»: «Дитя! Дитя! Ни слова больше! События времен скрывают невидимые духи, вперед, с легким сердцем навстречу судьбе, и все, что мы сможем сделать, – это со спокойной отвагой крепко держать поводья, направлять колеса, то налево, то направо, и стараться объезжать камни и не упасть в пропасть. Кто может сказать, куда его несет? Ведь он едва помнит, откуда держит путь». Будучи еще принцем, за одиннадцать лет до победы над Наполеоном, кайзер Вильгельм Великий (Вильгельм I, 1797–1888, король Пруссии в 1861–1871 гг. и император Германии в 1871–1888 гг. В 1856–1861 гг. был регентом при слабоумном Фридрихе-Вильгельме IV. – Ред.) говорил, что от освободительных войн не остается ничего, кроме воспоминаний. «И если бы народ понимал это еще в 1813 году, то кто во имя такого результата был бы готов пожертвовать всем?» И Адольф Гитлер в «Майн кампф»: «Немцы даже не знают, до какой степени можно обманывать народ ради завоевания масс». А мы повторяем слова Гете из «Западновосточного дивана»: «Бог для всех. Не только для востока или запада, севера или юга». И Шиллера из «Орлеанской девы»: «Боль коротка, а радость вечна».
Я почти закончил. Заключения, к которым я пришел, сделаны в ясном трезвом уме. Но если мы посмотрим на прошлое с пониманием и чувством, то мы должны провозгласить, что пакт с Адольфом Гитлером, который Иосиф Сталин заключил 21 августа (23 августа. – Ред.) 1939 года, олицетворяет собой обман, бесчестье, рабство, тиранию, вероломство, попрание мира и свободы. По сути, это было соглашение с дьяволом. (У советской стороны не было другого выхода из-за саботажа Англией и Францией заключения англо-франко-советской конвенции на переговорах в Москве 11–17 августа, а затем срыва этих переговоров 21 августа. В это время на Востоке, на р. Халхин-Гол, шли бои с японцами, грозившие перерасти в полномасштабную войну. В этих условиях Сталин пошел на давно предлагавшееся немцами соглашение с Германией, чтобы на время обезопасить СССР с Запада для подготовки к неизбежной войне. Иначе уже в 1939 г. для СССР, имевшего армию втрое меньшую, чем в 1941 г., была возможна война на два фронта. – Ред.) В то время как соглашения, подписанные маршалом Сталиным 12 и 13 июля 1943 года и 11 и 12 сентября 1943 года с Национальным комитетом «Свободная Германия» и с Союзом немецких офицеров, были договорами правды, чести, духа согласия, верности, свободы и мира! Он подписал их с Богом!
Боже, я не знаю, как мне удалось пережить ту речь, сидя за столом президиума! Мне хотелось выползти из-за этого стола. Другие, когда они не могли больше сдерживать смех, просто выходили из зала. На самом деле всем нам следовало плакать.
Русские сидели во время той речи с каменными лицами. Паулюс потом саркастически заявил, что даже наш «Болтливый парламент» во Франкфурте-на-Майне по сравнению с тем зрелищем был лишь игрой школьников[12]12
Общегерманское Национальное собрание 1848–1849 гг., которому не удалось объединить Германию.
[Закрыть].
Глядя на вновь прибывших с Восточного фронта генералов, никто уже не удивлялся, почему 20 июля путчисты проиграли свою партию. Сразу же после того, как они попали в плен, еще на фронте или уже в Лубянской тюрьме, они подписали советские листовки-обращения к немецким солдатам. Но когда их попросили подписать воззвание от имени Национального комитета, они неожиданно уперлись, посчитав это предательством. Здесь, в здании Национального комитета, они забыли свои страхи быть расстрелянными в спину, о неопределенном будущем, что сделало их такими сговорчивыми на фронте и на Лубянке. Один из генералов заявил: «Моя подпись ничего не значит. Ее выбили из меня в тюрьме под дулом пистолета». Хоман закричал: «Вы лжете! Но даже если бы вы говорили правду, вам все равно было бы достойнее промолчать. Вы даже не сознаете, что фактически уже являетесь предателем». В ответ на такое обвинение генерал даже не моргнул глазом. Бывший командир дивизии, по его словам, никогда не слышал о комитете.
И это несмотря на то, что в наших руках находился пространный приказ по дивизии, в котором генерал яростно нападал на комитет, осыпая его еще большей бранью, чем официальная пропаганда. Из того приказа было понятно, что он был хорошо информирован о наших целях, что он прекрасно знал о нашем существовании. Когда мы все это предъявили ему, он отказался от собственной подписи.
Только два штабных генерала родом из Баварии выделялись из ряда этих невзрачных фигур: Эдмунд Хоффмейстер и Винценц Мюллер. Хоффмейстер провел в Советском Союзе шесть лет в качестве офицера связи рейхсвера. В Лубянской тюрьме он сразу же объявил голодовку, в результате чего уже на следующий день был переведен в комфортабельный загородный дом. Винценц Мюллер когда-то был адъютантом Шлейхера. Он считался одним из самых грамотных штабных генералов. Когда его взяли в плен на центральном участке Восточного фронта, он попросил у русских разрешения обратиться к своим разбросанным в дремучих лесах Белоруссии, кишевших партизанами, частям с призывом прекратить дальнейшее бессмысленное сопротивление. Таким образом, он оказался первым среди генералов, внятно предоставившим своим солдатам то же право, которым они не раздумывая воспользовались сами.
Проведя великолепный анализ обстановки еще до начала и во время советского наступления, оба генерала опровергли чудовищное обвинение Гитлера в том, что причиной катастрофы на центральном участке фронта является «предательство» армейского командования.
Благодаря именно Мюллеру и Хоффмейстеру удалось убедить генералов подписать совместное с Национальным комитетом воззвание. Оба имели большой опыт политической деятельности, Хоффмейстер со времен «фрай корпа» и путча Каппа; позже он был один из организаторов тайного вооружения Германии с помощью Советского Союза. Мюллер – во время службы в качестве адъютанта Шлейхера. Оба вели себя очень активно, и было понятно, что скоро подомнут под себя всех остальных генералов. Хоффмейстер уже успел заявить русским на фронте: «Отдаю себя в распоряжение Национального комитета и советского Генерального штаба. Готов к маршу к Бискайскому заливу. Германия и Россия вместе – это доминирование в мире!» Однако 1 мая 1944 года, еще до того, как попасть в плен, он заявлял в своей речи: «Красные флаги сегодня реют от Бискайского залива до Тихого океана. Но с одной существенной разницей: наш флаг со свастикой является символом национального возрождения, а флаг с советской звездой олицетворяет еврейский интернационализм».
Тот факт, что он сам со смехом признается в этом, завораживает. Он любит ошарашивать собеседников своим цинизмом и тягой к парадоксам. И даже в рейхсвере он был широко известен своими неуважительными, но остроумными и уместными ответами вышестоящим командирам.
После обеда пришел грузовик с оркестром военнопленных из 27-го лагеря. Они играли на причале реки Клязьмы, в которой купались младшие офицеры и рядовые. Генералы и эмигранты гуляли по саду и собирались в группы для фотографирования. Пик в темном костюме – обычно он носит китель с высоким воротничком, как у Сталина, – стоял, прижав руки к животу, рассылая во все стороны довольные улыбки. Это было похоже на летний пикник в провинциальном церковном клубе. В этой летней идиллии ничто не напоминало о классовой борьбе. Представители правого и левого крыла объединились в счастливом союзе: Пик и командир дивизии «Фельдхерн-халле» Штейнкеллер, штурмфюрер СС Майер и школьный учитель Рюкер, сын крупного землевладельца Хельмшротт и левый радикал Циппель, сторонник Неймана[13]13
Хайнц Нейман был одним из немецких коммунистов, которые в 1923 г. отвергли идею о том, что социал-демократы представляют собой большую угрозу, нежели нацисты. После прихода нацистов к власти бежал в Швейцарию. Оттуда его заманили в Москву, где он был арестован и исчез.
[Закрыть].
День закончился праздничным вечером. Такое уже несколько раз было и прежде. По просьбе политического руководства на специальной площадке для немцев поставили закуски, вина и ликеры. Столы в обеденном зале были заставлены закусками, сладостями и сигаретами, и все это было украшено цветами. Распорядитель вечера товарищ Хирш бегал взад-вперед, время от времени спрашивая старших офицеров: «Как вы думаете, этого достаточно? Этого хватит?» Он явно был более прижимист, чем московские руководители. Причина состоит в том, что он мог продать оставшееся угощение по самым высоким ценам черного рынка в поселке или в комнате охраны. Прибыль пойдет ему в карман. Но особое внимание он сосредоточил на столах, накрытых для особо важных гостей и офицеров комитета. Здесь угощений было гораздо больше, особенно водки. На своих собственных торжественных вечерах, во время многочисленных политических праздников, русские тоже соизмеряют щедрость угощений с рангом приглашенных. Начальник получает больше подчиненного, а тот, в свою очередь, больше, чем стоящего ниже по иерархии. И далее также, вплоть до рядовых сотрудников. Но и те рады такому порядку, потому что в любом случае платить за все это приходится гораздо меньше, чем они получают.
Нам, конечно, не приходится платить совсем. Мы находимся у русских в гостях. На этот раз товарищу Хиршу пришлось залезть в свой карман глубже, чем обычно, так как ожидалось прибытие высшей власти в лице начальника управления по делам военнопленных генерала Петрова и его подчиненных.
Когда он приехал и влетел в зал, похожий на маленький круглый мяч, мы все уже успели собраться: члены Национального комитета в черных мундирах танкистов с захваченных складов, которым наш портной попытался придать как можно более «гражданский» вид; недавно захваченные в плен генералы в «фельдграу», где все еще красовались знаки различия, медали и свастика размером с яйцо, от чего мы уже давно успели избавиться. Картина мало отличалась от обычного вечера в офицерском клубе, куда наведались гости из СС. Не гармонирующие с нашими нарядами русские мундиры с недавно введенными большими широкими погонами были едва заметны в толпе. Только адъютант Петрова майор-кавказец Гададзе вел живую непринужденную беседу с генералами. Кавказский князь, некогда учившийся в Санкт-Петербурге, до сих пор помнил, как он ехал в элегантной тройке, скачущей галопом вдоль Невского проспекта, на очередной устраиваемый знатью бал или как торопился на большой гвардейский парад на Марсовом поле. За столом этот бывший князь с легким презрением наблюдал, как его начальник, бывший пастух, пасший коров, натыкает картошку на нож и отправляет ее в рот или, положив на столовую ложку большой кусок мяса, причмокивая губами, обгрызает его со всех сторон.
Но прежде всего Петров выпил, по русскому обычаю, на пустой желудок стакан водки, провозгласив тост за здоровье Сталина. Он искусно упомянул в нем о надежде на скорейшее окончание войны, на то, что Европа и все воюющие народы вскоре возродятся для мирной жизни. Теперь и новые пленные могли без всяких сомнений выпить этот тост. Подобный банкет обычно длится несколько часов. Он прерывается многочисленными речами и тостами, а также длительными перерывами между новыми блюдами, во время которых можно покурить и выпить. Звучали тосты за Зейдлица, Латмана, за Советский Союз, за новое сообщество генералов и офицеров, за борцов с фашизмом, за вождя немецкого рабочего класса Вильгельма Пика, за долгую память о товарище Флорине, за тех, кто сопротивлялся, и, наконец, из уст Бределя прозвучал тост за нового товарища по оружию – Паулюса. Вайнерт узнал, что во время Первой мировой войны он служил в роте, которой командовал Корфес. Дезертир и антимилитарист Макс Эммендорфер обменялся тостами с Зейдлицем под одобрительные выкрики артиллеристов.
В этот момент Зейдлиц начал произносить речь. Он с трудом удерживал в равновесии свое крупное прямое тело. Он рассказал, что, будучи страстным любителем лошадей, всегда предпочитал, закусив удила, мчаться к очередному сложному препятствию. Но сегодня его стал подводить и создавать такие преграды собственный язык. Поэтому, когда он совсем потерял чувство такта и перешел к грубым шуткам по отношению к присутствующим, в частности потревожив прах апостолов Петра и Павла, чтобы сравнить их с Петровым и Паулюсом, Петров просто перебил его троекратным «ура!». Несколько смешавшись, Зейдлиц упал обратно на стул, оглушенный эмоциями и алкоголем. По команде дирижера оркестр заиграл «Марш Зейдлица». Официальная часть закончилась. Вайнерт, который из-за болезни мог пить даже меньше, чем военнопленные, потерявшие привычку к алкоголю, облокотившись на шкаф, что-то бормотал и пытался собрать своих людей в автобус на Москву. Петров с несколькими особо приближенными генералами удалился, чтобы продолжить банкет в узком кругу. Простые смертные присоединились к советским младшим офицерам, которые теперь, в отсутствие начальства, оживились, начали петь и танцевать с искусством и темпераментом настоящих артистов. Мы тоже постарались смыть добрым стаканом крымского вина дурной привкус от поведения Зейдлица, осевший в наших глотках, и принять участие в продолжавшемся праздновании.
Вечер закончился только после того, как в разгаре мазурки в исполнении русских и немецкого солдат двое из них ударились головой о печь настолько сильно, что тут же с тяжелыми ранами рухнули на пол.
Через несколько дней после этого в газете «Свободная Германия» появилось заявление: «22 августа 1944 года состоялась важная пленарная сессия Национального комитета, на которой после тщательных консультаций были приняты важные решения, направленные на усиление борьбы против фашистской тирании». Между собой мы давно уже стали называть такие мероприятия показухой.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.