Текст книги "Евгения, или Тайны французского двора. Том 2"

XXIV. БЕЛЬВИЛЬСКАЯ ОТРАВИТЕЛЬНИЦА

Большой квартал Парижа, ограниченный теперь улицами Мексики и Пуэблы и крепостными верками, был в то время, к которому относится наш рассказ, жалким предместьем. Его называли Бельвиль.

Вблизи него, там, где в настоящее время расположен парк Les Buttes Chaumont, находилась пустынная площадь, окруженная немногими домами и служившая прежде лобным местом Парижа.

Вся эта местность была неприветлива. Днем немощеные улицы, ведущие от этой площади, были погружены в какое-то мертвое спокойствие, но с приближением ночи они оживлялись. Шум и дикие возгласы слышались из трактиров; преступники и женщины сомнительного поведения возвращались в это время в Бельвиль из оживленных и отдаленных улиц Парижа, где они завлекали в ловушки свои жертвы, или же прямо нападали на чужую собственность.

Полиция не могла следить и уничтожать все притоны этого квартала, во-первых, потому что там постоянно открывалось много новых, а во-вторых, жившие здесь преступники были так опытны и обучены на галерах, что умели обмануть и перехитрить полицейских сыщиков.

Бельвиль поэтому пользовался самой дурной репутацией, и всякий, кому не было необходимости, старался избегать этих улиц, сам внешний вид которых указывал, что здесь – пристанище порока. Отправиться туда вечером в приличном платье, с цепочкой и деньгами было отчаянным поступком.

Разврат укоренился в этих улицах, он не скрывался за красными занавесками, появлялся у окон обнаженным, выставляя на вид свой позор! Падшие женщины с вызывающими лицами показывались в окнах; они разговаривали через улицу со своими любовниками, которые при всякой нужде предъявляли на них свои права; они так весело смеялись, так радостно вскрикивали, как будто совершенно не думали о своем будущем; они сами были детьми разврата и никогда не знали и не видели другой жизни; они никогда не испытали истинной любви.

Один из бельвильских домиков, на который смотрели большей частью смеющиеся девушки, был несколько больше других. Это был трактир, хранивший следы собиравшегося в нем общества. Над низенькой входной дверью красовалась вывеска с надписью «Гостиница Маникль».

Кто не знал значения этого слова, тот не мог понять, какая злая насмешка над начальством выражалась в этой вывеске. «Маникль» – так называются стальные кольца, надеваемые на ноги ссыльным на галеры, к которым прикрепляется цепь, соединяющая двух каторжников и закоренелых преступников, обещая им безопасность и подходящее общество.

Общий нижний зал казался весьма большим; по обеим сторонам двери находилось по три окна с закопченными занавесками.

Резкую противоположность этому подвальному этажу составлял второй этаж; хотя его окна были низки, потому что находились почти под самой крышей, однако он производил лучшее впечатление. Стекла его, правда, с зеленоватым оттенком, блестели, занавески на окнах были белы как снег, хотя и были заштопаны во многих местах. На подоконниках стояли горшки с цветами, среди которых висела далеко не изящная клетка с весело прыгавшей канарейкой.

Сообщались ли эти комнаты с гостиницей? По-видимому, сообщались, так как дом имел только один вход, и верхние жильцы должны были пройти через общий зал, чтобы достигнуть старой, крутой лестницы, ведущей наверх.

– Вот прелестная Маргарита…

– Глупая Маргарита!

– Она дает птице воду и поет с ней взапуски, – разговаривали между собой две живущие напротив девушки, которые смотрели из окна и пересмеивались, глядя на гостиницу.

– Мне кажется, она горда.

– Это с чего, Лоренцо?

– Потому что глупа, она могла бы уже давно иметь любовником виконта.

– Да, если бы она следовала желаниям старой Габриэли.

– Старая ведьма порядочно бьет и мучает ее.

– Маргарита вздорная девчонка! Я ее терпеть не могу! Ты думаешь, что она когда-нибудь поклонится? И всякий знает, старуха очень дурного поведения.

– Она приготовляет разные зелья.

– Ха, ха, ха! Также сладкие, душистые порошки.

– Одним словом, она ведьма, отравительница!

– Это для нее очень выгодно. Старуха гораздо хитрее, чем эта глупая девчонка!

Маргарита, о которой разговаривали обе девушки, не обращала на них внимания; ее голос разносился по улице, она пела народную песню и в это время кормила свою канарейку.

Черты ее лица носили отпечаток невинности и сердечной чистоты и были так прекрасны, что возбуждали любовь. Во всем квартале не было существа милее и привлекательнее. Ее черные волосы были гладко причесаны; на ее щеках горел натуральный свежий румянец; маленький неумолкавший рот показывал два ряда ослепительно белых зубов, а голубые, с длинными ресницами глаза сияли мягким светом. На ее нежной шее был повязан пестрый платочек; опрятное, но коротковатое платье позволяло видеть маленькие ножки в чистых чулках и хорошеньких ботинках.

Она была одна в бедно убранной комнате. Ее мать почти всегда сидела в других комнатах, куда Маргарита не смела входить. Она не знала, чем занимается там ее мать; как-то раз она спросила ее об этом, но та в довольно резких выражениях запретила спрашивать об этом. Бедной Маргарите плохо жилось у молчаливой, бездушной старухи, в походке и действиях которой было что-то мужское.

Вечером к старухе часто приходили мужчины, которые таинственно шептались с ней о чем-то. Летом она сама очень часто пропадала из дому на целые дни и только к ночи возвращалась с крепко завязанным узелком, содержимое которого хранилось в комнате, недоступной для Маргариты.

Про эту старуху говорили очень много худого, и это подтверждало ее лицо, злобные глаза, хотя наружность у нее была даже благопристойная – суровое, темное, почти четырехугольное лицо и всегда чистое платье нисколько не напоминали ведьмы; скорее можно было подумать, что она служанка важного дома, каковою она и была в прежние времена, как говорили в Бельвиле.

Габриэль Беланже, мать Маргариты, была, судя по этим слухам, служанкой в замке герцога Бриенн, лежащем в Шампани, в котором бездетный герцог жил со своей супругой. Герцогиня была старше своего мужа, женившегося на ней по расчету.

Но богатство исчезло, и герцогиня неожиданно умерла. Некоторые из слуг замка уверяли, что Габриэль Беланже отравила герцогиню, но никто не мог доказать этого.

Вскоре после этого Габриэль родила девочку, и все заключили, что ребенок ' – плод преступных отношений между ней и герцогом. Это дитя была Маргарита, ничего не знавшая о прошлом своей матери. Сама Габриэль не могла предполагать, что эти слухи могут Достигнуть Парижа, в котором она считала себя в совершенной безопасности.

Герцог Бриенн также внезапно умер через несколько лет, но оставленное им наследство не попало в руки Габриэль, которая считала себя и Маргариту его наследниками. Говорили, что тогда назначили следствие, откопали трупы и нашли в них следы яда.

Габриэль не признавалась, она знала, что никто не может доказать ее преступления.

Ее оставили в покое, и она с ребенком отправилась в Париж, где надеялась незаметно и безвестно прожить, пользуясь людской глупостью. В таком-то положении и застает ее наш рассказ.

Никто не обращал на нее внимания. Ее не беспокоили, хотя она занималась страшным, преступным делом. Под одной из половиц она прятала ядовитые зелья, которые так искусно умела смешивать, что никто не мог заметить в них присутствие яда. Она осторожно приступала к делу и получала хорошее вознаграждение.

В наследстве герцога она ошиблась, зато теперь шла верным путем к обогащению, продавая на вес золота свои «лекарства».

Она принадлежала к тем натурам, которые не боятся смерти, не знают ни веры, ни любви, которые имеют страшное необъяснимое влечение к убийству, как будто они присягнули уничтожить весь род человеческий.

Наступила ночь. На улицах Бельвиля появились мужчины и разодетые девушки.

С ближайшей церковной башни глухо пробило полночь. Глухой шум слышался в трактире; не видно было ни одного полицейского; только сторожа изредка проходили по двое мимо домов, не обращая внимания на крики, несущиеся из трактира. Только в крайнем случае, при громких криках о помощи, они вмешивались в дело, но большей частью терпели поражение, хотя для этого предместья в сторожа выбирались самые сильные, здоровые люди.

Когда смолк бой часов, какой-то человек, крадучись осторожно по улице, спешил к гостинице «Маникль». Окна ее были занавешены, и только слабый свет показывал, что там еще есть посетители.

Поздний гость Бельвиля, одетый в старый плащ и шляпу, вышел на середину улицы и поглядел на верхние окна. Там не было света; он стал раздумывать: пугал ли его дикий крик в гостинице, через которую он должен был пройти, чтобы попасть в верхний этаж? Казалось, он надеялся найти гостиницу пустой, а теперь увидел, что в «Маникле» дикое буйство будет продолжаться до утра.

Быстро подошел он к двери и открыл ее твердой рукой. Резкий звон колокольчика известил о приходе нового посетителя.

Комната, в которую он вошел, была так наполнена отвратительным запахом и густым табачным дымом, что лампы, висевшие на потолке, и посетители, сидевшие вокруг столов, были едва видны.

Новоприбывший гость с шумом захлопнул за собой дверь, желая, очевидно, показать тем, что он не скрывался от сидевшего там общества. Никто не обратил на него внимания, все посетители сидели у столов в разных позах и курили свои коротенькие трубки; они пели, кричали, смеялись и разговаривали друг с другом.

Вошедший направился через всю комнату к стойке, находившейся в глубине зала. За стойкой стояли мужчина и женщина с разбойничьими лицами и тихо разговаривали между собой. Это были хозяева «Маникля». Они искоса посмотрели на приближавшегося к ним нового посетителя. Он нахлобучил шляпу и не снял плаща, хотя в зале было довольно жарко.

Посетители продолжали пить и кричать, не обращая внимания на него, чего ему, очевидно, хотелось. Он заметил возле стены свободный стол и сел к нему.

Хозяин подошел к незнакомцу, рассматривая его с любопытством. Он знал всех своих гостей, но этого видел в первый раз.

– Что прикажете подать? – спросил он, наклоняясь к новому посетителю.

– Вина, – отвечал тот коротко.

Хозяин подал ему бутылку и стакан и дожидался денег. Незнакомец вынул из кармана пятифранковую монету.

– Одно слово, – сказал он тихо, показывая деньги трактирщику. – У вас наверху живет Габриэль Беланже?

Хозяин, серые глаза которого заблестели при этих словах, утвердительно кивнул головой.

– Могу ли я пройти к ней, только незаметно?

– Выберите минутку, когда все станут смеяться и кричать, подойдите к той коричневой двери сзади стойки и отворите ее; за ней найдете лестницу налево, в конце коридора, поднимитесь наверх и постучитесь, она дома! ^

– Возьмите, – сказал незнакомец тихо, опуская монету в большие красные руки хозяина, который поклонился ему и шепнул, как будто исполнял свою обязанность, заботясь о выгодном госте:

– У вас есть дело к Беланже?

Незнакомец кивнул головой и притворился, будто пьет вино.

– Воспользуйтесь удобной минутой, я сумею скрыть ваше отсутствие, – сказал плечистый хозяин и вернулся к своей не менее полной супруге, которой незаметно передал, что есть нечто необыкновенное в их трактире.

Поздний посетитель отвернулся от других, не снимая шляпы. Он только подносил стакан к губам, но не пил вина.

Вдруг за соседним столом начался громкий спор, поднятый одним из сидевших там мужчин, высоким, худощавым, с желтым, как пергамент, лидом, который рассердил до бешенства своего соседа. В одну минуту образовались две партии, поднялся дикий крик, полетели стулья, стаканы падали и разбивались; ножи, бутылки и скамьи были пущены в ход.

Незнакомец встал и быстро прошел за стойку, в то время, как хозяин и его решительная супруга кинулись к своим рассвирепевшим гостям, бившим стаканы, бутылки и стулья.

Незаметно подошел он к тяжелой коричневой двери, отворил ее и вступил в узкий, темный коридор, между тем как дверь за ним сама собой захлопнулась.

Протянув вперед руки, он дошел до узкой, крутой лестницы; ступени скрипнули, когда он стал подниматься. На лестнице было темно.

Внизу происходила драка. Можно было слышать отдельные слова спорящих, шум от опрокинутых стульев и столов, крик хозяйки.

Незнакомец осторожно поднялся по лестнице. Ему было не очень приятно быть в этом доме, так как на обратном пути ему пришлось бы опять проходить через общий зал и встретить там полисменов.

Действительно, сцена внизу переменилась. Колокольчик у двери сильно зазвонил.

Верхние жильцы, вероятно, слышали шум: сквозь щелку в двери проник луч света. Незнакомец направился к этому свету и постучал в дверь.

– Кто там? – спросил молодой голос.

– Отворите! Мне нужно видеть Габриэль Беланже!

– Ночью, и такой шум внизу…

– Не бойтесь ничего, у меня очень важное дело.

Легкие шаги послышались за дверью, она отворилась, и Маргарита, держа в руках зажженную свечу, появилась перед незнакомцем. На ней было ночное платье, накинутое ею второпях; черные волосы падали по плечам; голубые, с длинными ресницами, глаза выразили ужас, когда она увидела перед собой неприятное лицо незнакомца с черной бородой. Она быстро отступила, тогда как незнакомец, пораженный ее красотой, остановился на пороге и пристально смотрел на нее.

Маргарита была восхитительна. Левой рукой она стыдливо придерживала платье около шеи и груди. На всем ее существе лежал отпечаток невинности, так что при взгляде на нее незнакомцу пришла мысль, от которой на его лице появилась улыбка.

– Кто вы, прекрасное дитя? – спросил он дружески вполголоса.

– Этот вопрос мне следовало бы задать вам, – отвечала Маргарита. – Я Маргарита Беланже, а вы?

– Так вы дочь Габриэль? Я и не представлял, что заведу подобное знакомство, – сказал незнакомец и откинул полу своего плаща, так что Маргарита заметила бриллиантовую булавку в его галстуке и орденскую ленту, почему и заключила, что незнакомец знатный господин. – Спит ваша мать?

– Не знаю. Видите ту дверь? Постучитесь в нее. Если вам не отворят, значит, моя мать уже спит, и вам нужно будет прийти в другое время.

– Этого мне не хотелось бы. Слышите внизу шум? Там течет кровь!

– Правда, это очень дурной дом, – сказала боязливо девушка. – Стучитесь, я вам посвечу.

– Я лучше пройду в вашу комнату, вместе с…

– Поспешите, если вам нужно говорить с моей матерью, – отвечала Маргарита, как бы не расслышав последних слов незнакомца, который подошел к указанной двери.

Он сильно постучал. За дверью никто не шевелился.

– Постучите еще! Может быть, матушка в задней комнате. Незнакомец повиновался. Дверь начали отворять.

В ту же минуту глухой, почти мужской голос спросил:

– Кто там?

– Отворите, Габриэль Беланже! Нужно сообщить вам важное известие.

– Вы одни?

– Имея тайные дела, не приводят с собой свидетелей! – отвечал незнакомец тихо.

Мать Маргариты была вообще недоверчива. Слышно было, что она за дверью что-то сделала, прежде чем отворила.

Габриэль Беланже была высокая крепкого сложения женщина с лицом, как бы изваянным из камня. Черты ее были грубы, резки, неподвижны; глаза большие, холодные и проницательные. Она была одета в старое черное платье и в черную шапочку, прикрывавшую редкие седые волосы.

Вся ее фигура представляла что-то неподвижное, оцепенелое и страшное. Она внимательно вглядывалась в ярко-освещенное лицо позднего гостя. Потом взглянула на Маргариту, которая продолжала держать свечу. Девушка, казалось, поняла этот взгляд, потому что быстро вышла и заперла за собой дверь.

Габриэль Беланже движением руки пригласила незнакомца в комнату, которую она занимала и в которой спала. Недалеко от кровати стоял стол с зажженной лампой. В глубине этой бедно убранной комнаты находилась другая дверь, запертая на замок.

Беланже заперла за незнакомцем входную дверь и указала ему на один из стульев, стоявших около стола.

– Садитесь, граф! – сказала она ему своим глухим, твердым голосом.

Незнакомец с удивлением посмотрел на нее.

– Вы знаете меня? – спросил он.

– Вы государственный казначей Бачиоки, если я не ошиблась, – отвечала Габриэль, не изменяя ни выражения лица, ни тона голоса.

– Вы меня изумляете…

– Почему же? Разве я вас назвала неверно?

– Откуда вы знаете меня, Габриэль Беланже? – спросил Бачиоки, снимая шляпу.

Это действительно был государственный казначей.

– Не были ли вы пять лет тому назад в замке Бриенн? – отвечала мать Маргариты.

– У вас хорошая память! Разве вы были тогда в замке? Не помню, чтобы я вас там видел.

– Это ничего не значит! Я вас знаю, и это облегчит наши объяснения. Что привело вас сюда в этот поздний час?

– Я вам объясню это в немногих словах, Габриэль Беланже! Прежде всего, один вопрос: вам известны многие тайны природы…

– Не многие, очень не многие! Нужно удвоить нашу человеческую жизнь, чтобы проникнуть хотя бы в некоторые из них!

– Вы открыли способ сокращать человеческую жизнь, так что ни один ученый не может открыть причину этого!

– Это очень легко, граф! Я нисколько не горжусь этим; всякий может сократить, но продолжить никто!

– Если бы вы нашли тайну последнего рода, то могли бы скопить громадное богатство! Однако же вы уже достигли знаний, о которых я вам сказал; поэтому я пришел сюда узнать, за какую сумму я могу получить у вас одно из ваших средств?

Отравительница посмотрела на графа своими большими, холодными глазами, как бы желая прочесть его мысли.

– Моя тайна не дешева, граф, – сказала она наконец твердым голосом.

– Я не хочу проникать в ваши тайны. Дайте мне только порошок или скляночку вашего экстракта!

– Ими можно злоупотребить!

– О, понимаю вас! Вы ничего не доверяете чужим рукам?

– Нет, граф!

– Но вы посещаете больных?

– Иногда.

– Можете ли оказать мне услугу?

– Какую?

– В замке Борегар, недалеко от Парижа, живет одна дама…

– Графиня Борегар, Софья Говард!

– Кажется, вы все знаете!

– Поэтому вы можете говорить прямо, граф.

– Графиня Борегар желает умереть!

– Понимаю! Далее?

– Ей опротивела жизнь с тех пор, как она не достигла своей цели; она часто страдает различными болезнями!

– И вы желаете избавить графиню от ее страданий?

– Посредством вашего искусства, Габриэль!

– Хорошо! Далее?

– Я вам даю десять тысяч франков за ваше средство.

– Могу ли я видеть графиню, не будучи замеченной?

– Если необходимо, да!

– Проведите меня к ней; на следующий же день Софья Говард не будет более стеснять императрицу!

– Очень хорошо! Я вам назначу вечер, в который мы вместе отправимся в замок Борегар. Возьмите половину платы в задаток, – сказал Бачиоки, подавая отравительнице пачку банковских билетов. – Другую половину вы получите по окончании дела!

– Благодарю, граф! – сказала Габриэль, серые глаза которой заблестели в то время, когда она брала деньги. – Укажите мне возможность видеть вас.

– Пришлите завтра вечером вашу дочь в Тюильри и вручите ей эту карточку! – Государственный казначей открыл дорогой портфель, вынул одну из карточек и хотел передать Габриэль, но, передумав, опустил ее в портфель. – Нет, – продолжал он, – скажите лучше вашей дочери, чтобы она спросила графа Бачиоки; ее проводят ко мне и я ей сообщу, когда могу вас проводить в замок.

– Это невозможно, граф.

– Вы меня удивляете! Скажите, почему!

– Моя дочь, Маргарита, не должна знать наших переговоров.

– Еще менее можно доверить их бумаге! Пришлите вашу дочь! Она не будет знать, в чем дело! Я назначу только день! И вы будете знать, что в назначенный вечер около девяти часов я буду на площади Согласия, откуда мы вместе поедем в замок Борегар. Обо всем остальном я уже позабочусь.

В эту минуту тихо постучались в комнату, где происходил этот разговор. Бачиоки вскочил в сильном страхе; отравительница также побледнела, но вскоре к ней вернулось ее хладнокровие.

– Оставайтесь на месте, – сказала она графу, удивленному подобным спокойствием.

После твердыми шагами она подошла к двери и отворила ее. Толстый хозяин, бледный и взволнованный, дрожа, как осиновый лист, стоял за дверями.

– Ваш гость еще не ушел? – прошептал он, входя в комнату. – Да, да, он еще тут! Вы должны бежать! Через час весь дом будет окружен и обыскан! Один из мошенников совершил убийство и скрылся. Везде будут его искать, уходите, иначе с вами случится неприятность.

Бачиоки побледнел; во всяком случае, ему было бы неловко и неприятно столкнуться с полицией, хотя ему стоило только сказать свое имя, чтобы его сейчас же освободили.

Отравительница вопросительно смотрела на него.

– Благодарю за внимание, – сказал он хозяину и затем подошел к Габриэль Беланже.

– Я жду завтра вечером вашу дочь, – тихо произнес он.

– Она придет! Уходите!

– Проведите меня, вам нечего бояться, – сказал Бачиоки домохозяину, который вывел его незаметно через маленькую заднюю дверь.