Текст книги "Берлога. Большой бизнес. Большие деньги. Большая любовь"

Глава 58. Первый зал

– А собственно, зачем мне теперь этот «Пионер»? – думал Димон, в машине по дороге из Берлоги домой. – Дело сделано, итальянцы уже за меня все посмотрели. Интересно, конечно, подержать в руках номер, который читал Сережа Шиловский, но ведь это октябрь, а Мастер был закончен в июне! Где же тогда Булгаков мог видеть Хоттабыча?

Поразмыслив пару дней, Димон все же решил съездить в Ленинку, загадка «подобий» не давала ему спокойно жить. Конечно, найти там ничего не удастся, но его почему-то неудержимо тянуло туда.

Обида на себя за то, что не доглядел, не дотянул совсем чуть-чуть не утихала. Надо во что бы то ни стало довести это до конца, разгадать и утереть нос всем, кто считал его несмышленышем.

Хотя никто его таким не считал, профессор из Италии во всяком случае в письме очень уважительно с ним разговаривал, хвалил даже его талант. Но он все равно должен! Загадка есть, и итальянец это признал. И никто не знает разгадку, он это тоже признал. Значит, надо искать, а кроме Ленинки искать больше негде, в Сети он был везде, где только можно, и она впервые его подвела! И, самое обидное, что свободного времени для этого совсем не было.

Записаться в Ленинку, однако, оказалось пустяковым делом. Он за несколько минут заполнил анкету, его сфотографировали и через десять минут выдали пластик – читательский билет с фотографией, номером и магнитной полоской.

Он вышел из корпуса на площадь к памятнику Достоевскому. Достоевский сидел к нему спиной.

На спине ткань сюртука морщила, Димон отчетливо различил три морщины на бронзовой ткани и удивился тому, как скульптор точен. Ведь мог и без морщин обойтись, это же не лицо и не вид спереди. Это спина, на которую никто не смотрит.

– Спиной, значит, сидим, – вздохнул он, – ладно, посмотрим еще, Федор Михалыч. Я вам не старуха-процентщица, и я не только про вай-фай знаю, я еще кое-что могу.

Я подобия разглядел, и морщины вот у вас на сюртуке разглядел. Значит, и загадку разгадаю. Вот тогда и вы ко мне лицом повернетесь.

Он бодро вошел в основное здание Библиотеки, прошел мимо неказистых гардеробных, благополучно миновал милицейский пост и дежурного библиотекаря.

Лестница, которая открылась перед ним, его поразила. Широкая, как четырехполосное шоссе, из белого мрамора, залитая светом из окон, расположенных в холле высоко наверху.

Каталоги, в которых ему пришлось искать «Пионер», были не такие, к каким он привык в Сети. Искать в них нужно было действительно «ручками».

– Где у них тут Главный Каталог?

Главный каталог представлял собой нескончаемую цепь стеллажей с деревянными ящиками, с алфавитным указателем на каждом ящике. Внутри карточки с текстом, сделанным на допотопной пишущей машинке. Иногда попадались потертые карточки с записями ручкой, но не шариковой, а чернильной с выцветшими фиолетовыми строчками.

– Что это они тут, гусиными перьями писали, что ли? – недоумевал Димон. – Господи, какое старье? Это же антиквариат сплошной.

В просветах между стеллажами стояли терминалы с электронным каталогом. Димон обрадовано бросился к первому же терминалу, ткнул в сенсорный экран пальцем раз, другой и разочарованно отошел. Не работало.

Пришлось возвращаться к ящичному варианту. Там он довольно быстро нашел нужный ящик и в нем нужную карточку. Да, был такой журнал, можно заказать. Он заполнил формуляр и прошел в Зал № 1, где ему полагалось работать.

– Сейчас, наверное, спросят, а зачем вам подшивка «Пионера» за 1938-й год? – подумал он. – Вы, должно быть, ученый, спросят?

Но заказ невозмутимо приняли.

– Через два с половиной часа, – тихо сказала женщина.

Димону показалось, что он ослышался.

– Через сколько?

– В шестнадцать часов тридцать минут, – терпеливо повторил библиотекарша.

Димон позвонил Борису в машину и сказал, что он может не ждать его. Домой он доберется сам. В ожидании заказа он обошел библиотеку от курилки внизу до туалетов наверху.

Ленинку он зауважал. Читальные залы были огромными с потолками такой высоты, какие он видел, кажется, только на Казанском вокзале. Обшитые деревом стены напомнили ему кабинет Кудрявцева. На столах стояли массивные лампы с зелеными абажурами, сами столы были тоже массивные, с полками для книг. Кресла мягкие, тяжелые и бесшумные. За столами сидели серьезные молчаливые люди и работали в полной тишине. Перед каждым на полке лежали книги, высокими стопками.

Высокие окна были слегка прикрыты длинными белыми шторами, за окнами действительно сияли ярким золотом купола кремлевских соборов.

Все это вместе взятое представляло собой такое монолитное, такое несокрушимое величие, что Димон как-то съежился, почувствовал себя маленьким и незаметным.

– Да, эпоха! – подумал он, – сейчас такое и не приснится никому, сейчас все попроще.

Через два часа он взял в руки подшивку журналов, переплетенных в желто-зеленую специальную бумагу.

Глава 59. Где «Ладога», трах-тибидох?

Десятый номер «Пионера» за 1938 год открывался рисунком «И.В. Сталин и А.И. Косарев». На рисунке Сталин, улыбаясь в усы, сидел за письменным столом, а второй мужик помоложе стоял рядом и, наклонясь к Сталину, что-то говорил ему на ухо.

– Ну, и кто такой это Косарев? – думал Димон, продолжая листать десятый номер до конца, – наверное, какой-нибудь министр. Только для министра молодой все же.

Он не успел додумать эту мысль, как наткнулся на Хоттабыча.

– «Старик Хоттабыч». Юмористическая повесть. – значилось на заголовке.

Димон быстро пробежал глазами хорошо знакомый текст. Да, все так. Издание 1938 года, вот он Волька, вот он Хоттабыч. Все верно. Только зачем теперь ему все это?

Он уже без энтузиазма раскрыл ноябрьский, одиннадцатый номер. На первой странице была напечатана статья «Сталинская помощь комсомолу», где сообщалось о вредительской деятельности некоторых сотрудником ЦК ВЛКСМ СССР, в том числе Генерального секретаря ЦК комсомола товарища Косарева А.И.

– То есть как? – оторопел Димон, – он же только что в октябре со Сталиным был на одной картине! Рядом стоял! И что теперь с ним будет? Расстреляют?

Он привычным жестом достал из бокового кармана коммуникатор и сделал запрос.

Википедия бесстрастно сообщала: На VII пленуме ЦК ВЛКСМ (19–22 ноября 1938 года) по ложному обвинению Косарев был снят с должности генерального секретаря. На пленуме он заявил: «Врагом я себя не считаю и считать не буду… Никто не может доказать, что я враг народа… Лично я чувствую себя абсолютно спокойно, потому что совесть моя чиста. Никогда я не изменял ни партии, ни советскому народу и не изменю».

1 декабря арестован. 23 февраля 1939 года расстрелян по приговору выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда в Лефортовской тюрьме.

У Димона по спине побежали мурашки.

– Да как же это так? Да он же со Сталиным еще в октябре? А первого декабря уже арестован? И через два месяца расстрелян?

Димон в принципе знал о репрессиях 30-х годов. Горыныч про это рассказывал, в учебнике про это было, но сейчас он держал в своих руках саму Историю, видел не безликую ссылку в Сети, не напечатанный в прошлом году учебник, видел как за четыре месяца человек, только что обнимавший Сталина за плечи, был арестован, опозорен, замучен и расстрелян.

Он тихо закрыл журнал, открыл последний декабрьский номер. По привычке пробежал наискосок все страницы Хоттабыча и заметил, что в них что-то не то.

Вот он заболел, жил у Вольки под кроватью, и ребята его лечили, а где же путешествие на «Ладоге» за Полярный круг? Нет этого путешествия! У Димона дрожали пальцы, когда он вновь пролистывал окончание в декабрьском номере:

– Где «Ладога»? Нет «Ладоги»! Но она же была в издании 1938 года! Это точно установлено! Это всем прекрасно известно!

Где «Ладога», трах-тибидох? Где любезный Омар, трам-тарарам? Где это все, я вас спрашиваю?

Что же вы, дорогие итальянские ученые, не задумались, где «Ладога»? Вы ведь читали журнал «Пионер», а не задумались? Хороши исследователи!

А может, страницы вырваны? Димон проверил и с облегчением убедился, что все страницы идут подряд.

– Откуда же тогда Омар Юсуф то появился? Се-е-кундочку!

А «Пионерская Правда»! Про нее-то все забыли! И я забыл, и итальянцы!

Димону стоило большого труда не вскочить на дубовый стол и не исполнить на нем «Танец маленьких утят», так у него все кипело и клокотало внутри.

– «Пионерочка», родная! – хотелось ему петь и плясать, – там-то все и ясно будет. Вот ее то и читал Булгаков! Там и «Ладога» будет! Куда ей деваться? Там и дата будет не октябрь! Там хорошая дата будет, апрель, например, или даже январь. А никакой не октябрь.

Он еле дождался, когда библиотекарша примет у него подшивку назад и быстро зашагал к каталогам. Он бы с радостью и побежал, но боялся, что собьет кого-нибудь с ног, как брат Филин однажды сбил Горыныча, и его за хулиганство выгонят из библиотеки и отберут билет. А это сейчас было бы совсем некстати.

Газеты «Пионерская Правда» в каталоге не было! Вообще никаких газет до 2004 года не было. Он бросился к консультанту.

– Там это, – запыхавшись, выпалил он, – там представляете? Там газеты «Пионерская Правда» за тридцать восьмой год нет! Как же это? Как же я без нее теперь?

Женщины сдвинула очки на нос и внимательно посмотрела на Димона. За тридцать лет работы в Ленинке она видела всякое и поэтому не очень удивилась.

– Издания до 2004 года в отделе газет, у нас вы их не найдете.

– А где этот ваш отдел газет? – чуть было не закричал Димон.

– В Химках.

Глава 60. Радлов

На следующий день в 9 утра Борис уже привез его в Химки на Библиотечную улицу.

Поиск в каталоге для опытного Димона был уже детской игрой, а быстрота выполнения заказа его удивила: вместо двух часов все заняло считанные минуты. Он заказал не только подшивку за тридцать восьмой, но и за тридцать седьмой, и на всякий случай за тридцать девятый годы.

А вдруг «Пионерская Правда» начала публиковать Хоттабыча еще в конце тридцать седьмого? Булгаков ведь еще осенью начал работать над романом всерьез. Все может быть, и если уж он начал копать, как положено, требуется проверить все.

Газета – совсем не то, что журнал. Пожелтевшая бумага, тоненькие листочки. Он начал листать, не спеша, подшивку тридцать седьмого года.

Огромные заголовки извещали о беспосадочном перелете советских летчиков Громова, Юмашева и Данилина по маршруту Москва – Северный полюс – Калифорния. Всего – десять тысяч двести километров.

– С ума сойти, – отметил про себя Димон. – Уже тогда без посадки летали в Америку. Никто еще не мог так летать, а мы могли! Ни Америка не могла, ни Европа. А мы – могли! И всего двадцать лет назад у нас была гражданская война и разруха!

Самолет взял курс на Америку со Щелковского аэродрома. Это где же такой был аэродром? Погодите. Есть сейчас в Щелково аэродром, Военный. Там, где сейчас станция Чкаловская. У Женьки там дача недалеко.

Ну, да, Чкалов же тогда был еще жив. Вот, кстати, и статья про него: «Валерий Чкалов в гостях у школьников». Ладно, что там дальше. Где Хоттабыч то?

Но Хоттабыча не было. Почти весь тридцать седьмой год «Пионерка» печатала с продолжением повесть В. Катаева «Я сын трудового народа», Димон не стал на ней останавливаться, время поджимало. Он бы с удовольствием почитал все эти пожелтевшие страницы поподробнее, там было много всего, что можно почитать.

Июнь – папанинцы подняли флаг СССР на Северном Полюсе!

– И опять мы первые!

Северный полюс – это сейчас туда туристов возят, а тогда наша станция была первая.

И война, война в каждом номере. Вторжение Японии в Китай, итало-германская интервенция и война в Испании, И это все для детей? – изумлялся Димон, – не по-детски же их тогда воспитывали.

Вот вы все, кто сегодня заучили эти дурацкие присказки: «жесть», «не по-детски», вы бы это все почитали! Может, и поняли бы тогда, что такое «жесть» и что такое «не по-детски». Это и взрослому то читать – сердце разорвется!

Ну, где же ты, Хоттабыч, миленький? Должен же ты здесь быть!

Не было Хоттабыча в тридцать седьмом. Зато были многочисленные репортажи из зала суда над правотроцкистскими извергами: Рыковым, Бухариным, Енукидзе, Гамарником и еще целым перечнем деятелей партии, имена которых Димон не запомнил.

«Это они – правотроцкистские изверги, не имея ни совести, ни чести, шпионили, продавали капиталистам и оптом, и в розницу наши советские земли.

Они обещали отдать Украину, Белоруссию, Приморье, Среднюю Азию, Грузию, Армению, Азербайджан капиталистическим государствам лишь бы те не напали на Советский Союз», – читал Димон в статье «Троцкистско-бухаринская банда перед судом народа».

– Да, – расстроено думал Димон, – ну, и что толку? В результате все равно все отдали! Одно Приморье только и осталось!

И потом – расстрел! И еще – расстрел! И еще расстрел!

И восторженные письма пионеров в ответ на расстрелы: «Мы, школьники 32 школы гор. Минска с огромной благодарностью к родной партии восприняли наказание, вынесенное этим выродкам и т. д. и т. п.»

Димона от фильмов ужасов так не колбасило, как от этих статей в детской газете «Пионерская Правда» за тридцать седьмой год.

– Вот, где мы должны историю изучать, – шептал он про себя, – с одной стороны папанинцы, герои, перелеты за десять тысяч километров, и с другой, эти вот ужасы.

И фильм «Белеет парус одинокий» про Петю и Гаврика, с третьей стороны. Он только вышел на экраны.

Вот она – история, разве в учебнике такое почувствуешь! Как же у них тогда, у бедных пионеров в головах то все это умещалось?

Он осторожно закрыл подшивку 37-го и открыл 38-й год.

Здесь уже спасали папанинцев. Льдина треснула, и жизнь полярников оказалась под угрозой. Как спасать? Вертолетов тогда не было, самолеты садиться не могли – кругом сплошные торосы. Как он ни старался пролистывать страницы быстро, чтение так увлекало его, что к 20 февраля – дню их спасения, он добрался только через час.

Каждый день «Пионерка» сообщала новые детали: все дети Советского Союза ежедневно узнавали вместе со взрослыми, что:

3 февраля снялся с якоря ледокол «Таймыр»;

5 февраля потерпел крушение дирижабль «СССР В-6», направлявшийся к льдине, все люди на нем погибли;

7 февраля на помощь папанинцам вышел ледокол «Мурман»;

10 февраля «Положение папанинцев ухудшилось»;

11 февраля «Положение папанинцев улучшилось»;

15 февраля «Таймыр» и «Мурман» продолжают пробиваться к дрейфующей льдине.

И, наконец, в номере от 20 февраля Димон с огромным облегчением прочел, что товарищи Папанин и Кренкель взошли на борт ледокола «Мурман», а товарищ Ширшов – на «Таймыр». Все! Спасли!

А вот – Димон даже задохнулся от волнения – Арк. Гайдар «Судьба барабанщика». Первая публикация. Он вспомнил, что плакал, когда читал эту книгу в детстве, в пятом классе. Первая публикация, продолжение в следующем номере. Но продолжения не было, вместо «Судьбы барабанщика» весь тридцать восьмой год печаталась повесть Раисы Горбань «Снежный человек».

– Что-то я не читал никогда такого «Снежного человека» – Димон полез за коммуникатором и через минуту с удивлением обнаружил, что Гугл про Раису Горбань и «Снежного человека» тоже ничего не знает. Ну, это бывает, мало ли?

А вот почему «Судьбу барабанщика» анонсировали, но потом отменили, это странно, это потом можно бы и исследовать, если время будет!

Он поймал себя на мысли, что взахлеб читает эту газету для пятиклассников. В каждом номере он видел зарницы будущей ужасной войны. Таких заголовков ни найти сегодня нигде.

«Бои Красной Армии с японскими войсками на озере Хасан».

«Учись метко стрелять!», «Как оборудовать укрытие из лесного пня», «Пионер воспитал служебную собаку и отдал ее на границу», «Устройство ручной гранаты».

– И если бы они только знали, – думал он, – те, кто читал все это! Если бы они знали, какая война их ждет всего через три года! Какая чудовищная война! Сколько людей убьют! И что все равно мы победим. Если бы они только знали!

Он дошел до конца тридцать восьмого года.

Хоттабыча не было!

В конце подшивки его ждал еще один удар. Пятнадцатого декабря разбился Валерий Чкалов. Вот фотография: Сталин, Молотов и другие руководители страны несут на плечах урну с прахом Валерия Чкалова! Да где это видано, чтобы правительство и даже сам Сталин несли урну с прахом летчика, пусть даже и такого заслуженного! Надо потом будет еще почитать про Чкалова.

Димон поймал себя на мысли, что прожил эти два года вместе со всей великой страной, прожил два года за два часа!

Если его временами так колотило во время чтения, то как же можно было все это вынести тогда миллионам маленьких детских сердечек! Какие железные характеры должны были выковываться от такого времени, от таких газет, от таких событий!

Димон взглянул на часы, висевшие на стене. Борис ждет, пора на занятия.

С отчаянием он открыл подшивку за 39-й год. Даже если Хоттабыч здесь, это все равно ничего уже не изменит. Он уже ведь был в журнале «Пионер» в октябре 38-го, и это полностью разрушило его теорию возникновения подобий, не оставило от нее камня на камне!

Ну, наконец, вот он, голубчик. Номер от 18 января 1939 года начинал печатать юмористическую повесть Л. Лагина «Старик Хоттабыч». Только что это теперь меняло? Это уже тридцать девятый год.

«Мастер» уже закончен, смертельно больной Булгаков вносит в текст поправки, но это уже отдельные детали. Глава о спектакле в Варьете уже написана год назад, и Степа Лиходеев давно уже Степа Лиходеев, а не Гарася Педулаев!

Димон автоматически пролистал подшивку до 26 февраля, здесь была последняя страница повести. В следующем номере от 27 февраля на главной странице была огромная фотография – умерла Н.К. Крупская, жена и соратник Владимира Ильича Ленина, верный друг детей всей Страны Советов!

Еще один шок для миллионов маленьких сердец! Они же ее статьи в каждом номере читали! Господи, какая нескончаемая цепь смертей! Разве можно привыкнуть к этим бесконечным смертям!

Все. Можно собирать и сдавать подшивки, Борис ждет, Берлога ждет, там ждет куча дел, и, вообще, литература не самое сильное его место. Прав был Карло, когда сказал, что на разгадку подобий может уйти вся жизнь.

Кстати, что там с «Ладогой»? Есть она здесь?

Димон для очистки совести снова открыл подшивку. Да, все в порядке. Вот она «Ладога», вот и любезный Омар. Ну, понятно: в тридцать восьмом, когда «Хоттабыч» печатался в «Пионере», его автор как раз и плыл на теплоходе за Полярный круг по заданию Александра Фадеева, спасаясь от НКВД. Там в каюте он и писал эти главы: и про то, как Волька заморочил Омара Юсуфа фокусом с незаходящим солнцем, и про мечту Хоттабыча работать радистом на Севморпути.

Все это тогда и было написано, а напечатано уже в тридцать девятом, в «Пионерке», когда тучи над редакцией «Крокодила» немного рассеялись после ареста М. Кольцова, основателя журнала.

Димон привстал, чтобы начать собирать папки, и в последний раз взглянул на разворот со «Стариком Хоттабычем». Что-то зацепило его внимание, он не сразу понял, что именно, но внутри явно сработал какой-то датчик.

Как будто на секунду клюнул поплавок, и по ровной глади реки пошли круги.

Он снова внимательно стал читать страницу от самого верха, сканируя взглядом строчки одну за другой. Ничего не получилось, поплавок стоял как приклеенный к поверхности воды.

Тогда он стал читать вслух, медленно, шепотом и когда дошел до слов «Рисунки Ник. Радлова», поплавок клюнул вновь.

– Радлов, Радлов, Радлов, – скороговоркой пробормотал Димон фамилию. – Кто такой Радлов? Знакомая фамилия!

Он достал коммуникатор и пока забивал запрос в поиск, бешено вспоминал кто это – Радлов. Вроде, в дневниках Булгаковой был какой-то Радлов. Он сбросил поиск и открыл в «Избранном» закладку с дневниками Елены Сергеевны Булгаковой.

В открывшемся документе нажал кнопку «Найти», мгновенно набрал стилосом «радлов» и тут же получил.

22 апреля. «Сегодня у нас Николай Радлов… Радлов – Мише: „Ты – конченый писатель… бывший писатель… все в прошлом…“ Это – лейтмотив. Потом предложение – „почему бы тебе не писать рассказики для „Крокодила“, там обновленная редакция, хочешь, я поговорю с Кольцовым?“

– Да-да-да. – забилось в голове, – Радлов бывал у Булгакова, я это помню, видел в дневниках, вот мозг и среагировал. И кто он такой? Ага. – Димон быстро перешел из окна „Документов“ в окно „Гугл“, – Так, Радлов Николай Эрнестович, художник, график, сотрудничал в детских и сатирических журналах „Еж“, „Чиж“, Крокодил».

Ага! Есть оказывается даже портрет Булгакова работы Радлова! Вот это да! Вот не знал! Значит, что же? Радлов рисует портрет Булгакова, свободно заходит к нему в гости, они приятели! Прекрасно! Великолепно!

И он же, этот Радлов при этом делает рисунки к «Хоттабычу» в «Пионерской Правде!». Очень мило! Ну, конечно! Он же работает в «Крокодиле», а Лагин был заместителем главного редактора «Крокодила».

Так, спокойно, спокойно. Значит, Радлов знал про Хоттабыча задолго до его публикации и в «Пионерке», и в «Пионере». Конечно, знал, если делал рисунки. Может и рукопись с собой носил. Он же не сидел в редакции «Крокодила», он был художник, работал дома или в мастерской, а в журналах сотрудничал: приносил им свои работы. Значит, рукопись была у него при себе. Это очень важно! Ведь не мог он делать иллюстрации, не видя перед собой текст.

Это сейчас Хоттабыч – блокбастер! Это сейчас его все наизусть знают, а тогда это была просто нераскрученная детская сказочка.

Вот, значит, как! Значит, это Радлов рассказал Булгакову про Хоттабыча. Он, наверняка, знал и о «Мастере», а тут знакомый «крокодилец», начинающий писатель вдруг написал детскую сказку, в которой нечистая сила тоже орудует в Москве. Да еще попросил сделать к ней иллюстрации для «Пионерки». Как же об этом не рассказать другу? А рукопись? Рукопись свободно мог и оставить Михаилу Афанасьевичу. Что здесь такого?

– И было это, – Димон снова вызвал документ с дневниками Елены Сергеевны, – было это как раз 22 апреля! Есть! Есть! Что и требовалось доказать. Именно весна и именно 1938 года! Вот тогда Булгаков и увидел текст Хоттабыча!

Через два дня новый вариант статьи был готов, и Карло отослал его в Италию профессору Кольезе.