Текст книги "Берлога. Большой бизнес. Большие деньги. Большая любовь"

Глава 37. Предельная полезность

В номер Димон вошел с твердым намерением все время до поезда посвятить реферату. Еще в машине он сказал Жене, что есть срочная работа, что у нее сегодня в полном распоряжении телевизор, а он кровь из носу должен сделать реферат, иначе непредсказуемые последствия неминуемы. Женя пожала плечами:

– Ну, что ж, пиши раз надо. Я и помочь могу, стиль там подправить. Обращайся, если надо, спать я все равно теперь долго не буду.

– Знала бы старуха-процентщица, что в ее комнате через сто лет сделают доступ к Wi-Fi, вот бы удивилась! – думал Димон, прилаживая ноутбук на краешке миниатюрной тумбочки, – хотя ей даже и объяснить то, что такое Wi-Fi, вряд ли бы удалось.

– Жень, а Достоевский когда жил? – спросил он у Жени.

– Умер в 1881 году, а что?

– Да так, просто подумал, что прошло 130 лет, а как будто вечность. Ты бы вот смогла Раскольникову, например, объяснить, что такое Wi-Fi и для чего это нужно?

– Димочка, дорогой, да я половине своего подъезда этого не смогу объяснить! О чем ты говоришь?

– Действительно, – подумал Димон, – полстраны не знает что такое Wi-Fi. И ничего, обходятся как-то! Как можно в наше время жить и не знать таких вещей! Ладно, сейчас я у нее про другое спрошу, будет знать, как меня «странным мальчиком» называть.

– Ну, хорошо, про Wi-Fi не все знают, – снова спросил он у нее. – Допустим. А вот что такое предельная полезность ты знаешь? Статью про это не писала, случайно?

Женя задумалась.

– Если честно, то понятия не имею, крутится в голове что-то про йогурты, – неуверенно ответила она.

– Ну и при чем здесь йогурты? – иронично спросил Димон.

– При том, что не все йогурты одинаково полезны, значит, есть йогурты, у которых есть предельная полезность, – вслух стала рассуждать Женя. – Хотя, это бред, конечно. – А ты знаешь?

– И я пока не знаю, – вздохнул Димон, – вот сейчас и буду разбираться.

Он зашел по личному паролю в сеть Берлоги, скачал оттуда темы рефератов, планы. Выбрал подходящую тему, полазил по Гуглу, за пару минут нашел десяток уже готовых рефератов на ту же тему.

Тупо копировать ни один из них не имело смысла, преподы в Берлоги не были людьми наивными. Да и спросят наверняка: – А что это? А как вот это следует понимать?

Оставалось вникать. Сначала дело шло туго: через слово шли «буржуазная политэкономия», «Бем-Баверк», «австрийская школа», но потом начались цифры, таблицы, и это было для него уже ближе.

В принципе, идея предельной полезности товара оказалась не такой уж сложной. Квадратное уравнение, например, гораздо сложнее. Это если посмотреть с математической точки зрения. Но с точки зрения человеческой его эта теория задела за живое. Как покупатели люди, оказываются, ведут себя до удивления одинаково, как будто их кто-то запрограммировал. По-другому эта теория так и называется теория поведения покупателя.

Димон вспомнил игру Симс, в которую сейчас погружен Антон. Чем люди отличаются от Симов? Симам задают уровни эмоций, всякие другие параметры поведения, и они живут. Спят, едят, купаются в бассейне, ходят на работу. Если понижается до желтой черты уровень питания или гигиены, они начинают страдать, если понижается до красной – они умирают. Если им переделать параметры, они будут жить немного по-другому, но все равно будут страдать, если понизится уровень комфорта или уровень общения. Может, и нам кто-то свыше задал параметры поведения. Может быть, мы все тоже Симы, и кто-то играет в нас?

Первые две страницы реферата он написал своими словами, потом стал копировать целыми абзацами и переделывать их на свой лад, сохраняя смысл. Потом до него дошло: это же реферат! От слова refer – отсылать. И значит, он не должен переписывать какие-то абзацы из источников, которые он изучил, а может просто дать на них гиперссылку, ведь преподаватель будет читать его работу в электронном виде. Для чего тогда существую гиперссылки?

Время было еще не позднее, и он попробовал разыскать преподавателя по обществознанию. Тот был в онлайне на форуме Берлоги. Димон написал ему в личку и спросил, можно ли готовить реферат так, как он подумал. Через минуту пришел ответ: нужно! Дело пошло быстрее. Он не поленился и прочесал все первоисточники по данной теме, какие смог найти. Если не переписывать, а просто дать ссылку, то времени экономится уйма, можно и полазить спокойно, почитать, что писали на эту тему разные умные люди. Тот же Бем-Баверк, например.

За два часа он сделал почти всю работу. Несколько вопросов недопонял и вновь отправил их преподавателю в личку, но тот уже вышел из форума.

Димон от души, с хрустом потянулся и только сейчас вспомнил, где он находится.

– Жень, ты не спишь? – обернулся он к ней.

Женя сидела в полумраке, обхватив руками колени, смотрела на него, даже ночник не включала.

– Нет, я на тебя смотрю. Как ты сидишь, как думаешь. Тебя все-таки не зря в эту школу взяли. Ты очень умный и трудолюбивый.

– Жень, я, кажется, понял, что это за теория. Хочешь, расскажу?

– Ну, давай. Только учти, у меня плохое абстрактное мышление, я все должна себе представить.

Димон приосанился и важно начал, стараясь подражать Горынычу:

– Вот, смотри. Представь, что пришел на рынок покупатель.

– Кто, – тут же уточнила Женя, – мужчина или женщина? И на какой рынок?

– Неважно. Допустим, в Коньково. И, допустим, мужчина. И у него ничего нет.

– А деньги?

– Деньги, конечно, есть. Но не бесконечная сумма. В том смысле, что ограниченная.

– Ну, понятно, – вздохнула Женя, – у кого она неограниченная?

– И у этого покупателя ничего нет, – продолжал Димон, – это очень важно.

– Как это ничего нет? Вообще ничего? Он что – голый?

– Да, если тебе так проще представить, он совершенно голый. И при этом еще и голодный. Представила?

– Погоди, сейчас представлю, – Женя зажмурилась, потом прыснула от смеха и захлопала в ладоши:

– Конечно, представила, чего тут сложного. С деньгами, голый и голодный! Да ко мне такой покупатель сегодня утром в душ вломился!

Она хохотала так заразительно, что с Димона вмиг сошла его лекторская важность, он старался сохранить важный вид, старался удержаться от смеха, но лучше бы не старался. Его усилия привели к тому, что вместо смеха он захрюкал самым постыдным образом, от чего Женька уже закатилась так, что чуть не упала с кровати..

– Жень, я серьезно. При чем тут душ? – обиженно заныл Димон. – Ты знаешь, по-моему, это не я маньяк, а кто-то другой, у кого все мысли только об одном.

– Ну, ладно, – отсмеялась Женя, – давай дальше.

– Дальше я у тебя спрашиваю, что он купит в первую очередь?

– Ну, как что, – посерьезнела Женя, – штаны купит, наверное. Если голый.

– Умница, – похвалил ее Димон, постепенно снова входя в образ Горыныча. – Ну, а потом? Что он купит потом? Еще одни штаны?

– Нет. Зачем ему еще одни штаны. Рубашку купит.

– Во-о-т, – удовлетворенно протянул Димон, – опять умница. Вот именно, что рубашку, а не штаны. Зачем ему вторые штаны? Первые штаны для него имели очень высокую полезность, а вторые уже нет. Он бы взял, может, и вторые штаны и впрок, но ты правильно сказала, что рубашка ему важнее. Следовательно, полезность первой рубашки для этого покупателя выше, чем полезность вторых штанов. Понятно? А потом?

– Ну, если он голодный, – быстро ответила Женя и посмотрела в потолок, – тогда пойдет и купит себе шаурму.

– Ну, ты просто Бем-Баверк какой то! – снисходительно похвалил ее опять Димон. Значит, не вторую рубашку, а первую шаурму.

– Да, поняла я, чего ты резину тянешь? Давай дальше.

– А дальше – очень важный закон, что при постоянном потреблении определённого продукта, его предельная полезность начинает уменьшаться.

– Ну, и что? Кому все это надо? Для чего все эти законы?

– Как для чего? – возмутился Димон. – Да на этом вся торговля основана. Мы ведь еще с тобой поведение продавца не исследовали. Ведь если для покупателя каждая новая единица этого товара становится все менее полезной, значит, продавцу надо его делать дешевле. Иначе спрос будет падать. И вот тут-то на пересечении двух кривых и будет находиться цена. А то все спрашивают, откуда такие цены берутся? Вот откуда цена то берется! Представляешь?

Женя зевнула.

– Не, про цену уже не представляю. Про покупателя лучше представляла. Очень интересная теория. Какой ты умный все-таки. И трудолюбивый.

Димону было страшно приятно слышать это, но виду он не подал, у него была еще одна умная мысль, которую он хотел обсудить.

– Жень, дело не в том, какой я умный, а в том, что все люди с древних времен до наших дней, все мы кем-то запрограммированы. Мы Симы, понимаешь? Мы так про себя просто думаем, что сами принимаем все решения, а на самом деле нет. Вот, например, при покупках мы ведем себя одинаково на протяжении нескольких тысяч лет, и ничего не изменяется. Ни Wi-Fi нас не изменяет, ни что другое! Вот, что удивительно!

Женя задумалась на некоторое время, потом сказала:

– Ты, может быть, и запрограммирован, а я вот – точно нет! Вот послушай. Мне один раз сумка была нужна новая. Ну, очень нужна, понимаешь? Страшно захотелось. Я пошла на рынок и целый день там ходила.

– Ну, – торжествующе спросил Димон, – и купила именно одну сумку, не две? Все ведь по теории?

– Нет, – ответила Женя, – ни одной сумки не купила.

Она помолчала немного и сказала:

– Купила три пары туфель на все деньги. – Потом подумала и гордо добавила:

– Так что, не все теории одинаково полезны. Как и йогурты.

Глава 38. Лягушка-путешественница

Обратная дорога в купе для миллионеров уже не казалась такой волшебной как в первый раз. Они так привычно расположились в вагоне, словно ездили в нем каждый день. Вагон был другой, и проводница незнакомая, но просторы и чистота купе уже казались обыденным делом, как будто так они в нем и путешествовали всю жизнь и только вышли на остановке размять ноги. Впрочем, кое-какие перемены все же имели место. Димон осмотрелся и с неудовольствием обнаружил на панели шкафа царапину, а на обивке дивана два пятна.

– Безобразие, – возмущенно пробурчал он, показывая Жене на пятна, – ты посмотри на это. И это у них теперь называется купе люкс?

– Димочка, – пропела ему иронично Женя, – ты в плацкартном вагоне давно ездил? Как быстро ты привыкаешь к роскоши! Отвыкать тяжело будет, не боишься? Хотя, ты прав, быстро все-таки человек привыкает к хорошему.

Поезд опять тронулся совершенно незаметно. За окном закрутились снежинки, слетевшие с крыши вагона, отъехали вдаль огни перрона, застучали колеса, и вновь на Димона накатило это особое чувство дороги.

Пусть это была дорога домой, даже лучше что домой – он успел соскучиться по дому – но сам поезд, его поскрипывание и покачивание, но само купе, его замкнутое пространство, где кроме них с Женькой никого не было, его тепло и уют, – все очаровывало его, и хотелось так ехать целую вечность.

На него внезапно нашел волчий голод. Почему как в поезд, так сразу зверски хочется есть? Вот из гостиницы выходили – не хотел, в такси ехали – не хотел, а в поезде – сразу захотел, да еще как!

Он машинально стал расстегивать молнию на сумке, но быстро сообразил, что все припасы у них кончились. Мама была права, как всегда. Он взял со стола меню ресторана.

– А придется нам все же отведать это каре ягненка, – сказал он, – я до Москвы не доеду, умру с голода. Так ты говоришь каре это прическа? Нет, я тогда уж лучше возьму утиную грудку под малиновым соусом. А ты что будешь? – и он протянул Жене меню в толстом кожаном переплете. Женя полистала книжку и со вздохом сказала:

– Я тогда тоже утку. Тут все больше какие то лягушки да улитки. Нет уж, пусть будет утка.

Через полчаса официант в огромном белом колпаке с торжественным видом внес к ним в купе блюда, накрытые большими серебряными крышками. Он аккуратно расставил на столе тарелки, бокалы, разложил вилки и ножи. Димон обратил внимание на столовые приборы, они очень походили на те, что он недавно купил матери в подарок.

– Недешевые вилочки, – подумал он со знанием дела.

Официант ловко откупорил бутылку вина, налил немного в бокал и с поклоном поднес его Димону. От позора Димона спасло то, что когда-то по телеку он видел, как подают вино в шикарных ресторанах.

Он с важным видом принял из рук официанта бокал, сделал глоток и как бы в восхищении прикрыл глаза. Внутренне он ожидал, что сейчас услышит знакомый заразительный смех Женьки, и уже был готов расхохотаться вместе с ней, но Женя молчала. Димон открыл глаза. Неожиданно для него Женя с уважением и даже с каким-то подобострастием во все глаза глядела на его актерское мастерство. Ободренный успехом, Димон важно кивнул официанту:

– Да, неплохо.

Официант наполнил бокал Жене, добавил в бокал Димона, поймал упавшую красную каплю белоснежной салфеткой, поставил бутылку в специальный зажим на столике, чтобы она не опрокинулась от тряски. Приятно улыбаясь, поднял серебряную крышку с одной тарелки, подхватил ее другой рукой и как фокусник снял вторую крышку.

По купе разлился аромат вкусной еды, Димон даже не понял что это за аромат. Пахло жареной уткой, но вместе с тем и летними ягодами, и сладкими цветами и еще чем-то тропическим, хотя в тропиках Димон отродясь не бывал. Официант с поклоном удалился, и ребята с удивлением воззрились на стол, потом друг на друга.

Дно обеих тарелок было залито малиновым желе с крапинками чего-то белого. Кусочек утки занимал совсем небольшую часть тарелки. Было видно, что он хорошенько обжарен, и перед жаркой хорошенько обсыпан пряными травами.

Кусочек лежал посередине огромной тарелки и казался очень маленьким. Крест-накрест сверху на кусочке лежали две тоненькие зеленые травиночки лука, сбоку на приличном расстоянии рядком были уложены три вялых карандашика спаржи, желтые и безжизненные. Два маленьких румяных ломтика картошки украшали противоположные края тарелки. Все вместе это занимало не более трети малинового пространства, и больше на тарелках ничего не было.

– И все? – разочарованно спросила Женя. – Мне кажется, даже лягушка была бы побольше. Я как-то думала, что утки – они большие. Не гуси, конечно, но все-таки и не воробушки.

– Французская кухня, – небрежно ответил ей Димон. Он тоже был разочарован, но решил до конца держать марку знатока. – У французов всегда так. Главное не количество, а красота. Что, скажешь не красиво? А запах какой, чувствуешь? Может, это трюфели так пахнут!

– Красиво, – согласилась Женя. – Может, и трюфели, не знаю. Хорошо хоть, что хлеба много принесли. Знаешь, а я сейчас Собакевича вспомнила. Он говорил, что ему лягушку, хоть всю сахаром облепи, есть он ее не будет. Вот бы мне бы сейчас его бараний бок с кашей!

– А я тоже вспомнил, только сказку, – в тон ей ответил Димон, – и тоже про лягушку. Помнишь, как ее утки на прутике по воздуху несли? Вот какое блюдо им надо было сделать! Представляешь, большое блюдо все залито зеленым соусом. Из шпината, допустим. Это болото. А в нем лежат две большие жареные утки, а между ними на прутике лежит большая жареная лягушка. И все это называется «Лягушка-путешественница!» Красотища! А порция какая будет огромная! Вот был бы креатив!

Глава 39 Банька

Вечером, отказавшись ночевать на мягких перинах у заботливой Ариши, Петрович вернулся в дом Семеныча. Тот первым делом проверил исправность снегохода, нет ли где царапин, вмятин.

Дело такое: кто ездил, куда ездил, потом не вспомнят, а спросят с него. Ему за то деньги платят, чтобы принимал барских гостей, переправу им обеспечивал в летнее время на катере, и зимой тоже, значит, снегоходы, сани, вездеходы – все на нем.

Проверив все честь по чести, пригласил Петровича в баньку, как и обещал. Петрович в долгу не остался, честно выложил на стол все дары Аришины ему в дорогу: пироги, грузди соленые, окорок своего копчения, творог домашний.

Банька у Семеныча была устроена правильно. Самое главное, что печка соответствовала парилке по мощности, это Петрович сразу понял, когда они, щурясь от жара, вошли в этот предел утешения и неги.

– Осина? – приятно морщась, спросил он, кивнув на стены и полки, обшитые деревом.

– Липа, – с нежностью ответил Семеныч, – я больше липу люблю. Дух у липы вольнее.

А дух стоял – словами не передать. Только великому перу под силу. Хотя, кто в русской литературе баню то описывал? Как ни странно, не так много и вспомнишь!

Из гениев – пожалуй, только Пушкин, да и то – не русскую баньку, а тифлисские бани. Ну, еще, вспомнится, может, пару строк в «Руслане и Людмиле» – хотя, что мог путного шестнадцатилетний мальчишка написать о бане?

«… Над рыцарем иная машет ветвями молодых берез…» Смех, да и только!

Так и видишь в бане среди голых дев этого рыцаря, закованного в латы, с опущенным забралом!

И Гоголь, видно, тоже баньку не жаловал! Эх, не жаловал! Иначе уж описал бы Николай Васильевич это всенародно обожаемое в России занятие. Так описал бы, что учили бы мы потом наизусть в школах, как Птицу-Тройку учили или Чуден Днепр.

До всего, казалось, Гоголь дошел в описании русской жизни, всего коснулась его волшебная рука: и дорог, и трактиров, и характеров людских. Черта с рогами – и того описал как живого, а вот до баньки русской рука не дотянулась.

Один только веник березовый описал бы он, и ничего уж больше не понадобилось бы. Как его сперва в мятном квасе распаривают, и как, прижатый к лицу, сказочно пахнет он после этого ржаным черным хлебом.

Как пройдется им умелая рука сначала легонько, чуть касаясь влажного тела, потом сильнее, а потом уже и хлестко, с оттяжкой, до морозной, сладчайшей судороги в суставах и позвонках!

Ах, Николай Васильевич, Николай Васильевич! Отчего не описали вы русской бани? Отчего не попарили славно вы своего Павла Ивановича, а только заставили его протираться по воскресным дням губкой с одеколоном?

Как бы интересно было нам знать, чем плескали на камни в огромной дубовой парной у Михаила Семеновича Собакевича!

Какое мыло – ландышевое или черемуховое – варили у Настасьи Петровны Коробочки, и как высоко наводила пену в шайках ее Фетинья!

Как угорел слегка (самую малость) Павел Иванович Чичиков в худой бане любезного друга Манилова, и как благоразумно уклонился он, многомудрый, от дрянной баньки поганца Ноздрева, иначе бежать бы ему с позором в одной рубашке босиком до своей брички по грязному его двору!

Отчего не описали вы всего этого, Николай Васильевич?

Не дает ответа! Хотя, кто его знает? Может быть, во второй сожженной части «Мертвых душ» и было обо всем, об этом? Кто знает?

Нет. Никто из гениев – ни Гоголь, ни Чехов, ни Достоевский о русской баньке так доброго слова и не сказал. Вскользь, упоминали, а по-настоящему – нет.

Из просто великих на ум приходит в первую очередь, конечно, Василий Макарович Шукшин с его Алешей Бесконвойным. Там, правда, черная банька была, с дырой в потолке, куда дым уходил. Ну, и Высоцкий, естественно:

«…Протопи, ты мне баньку, по-белому…»

Еще Твардовский, конечно, вспоминается, Александр Трифонович с Васей Теркиным, а больше и вспомнить то некого. Есть, конечно, у Алексея Николаевича Толстого одно занятное произведение «В баньке», но оно, пожалуй, на несколько иную тему.

А описать-то есть что!

Вот, смотрите: заходят эти двое к Семенычу в парилку, в этот знойный и душистый рай. На головах шапки из белого фетра, вокруг бедер обернуты полотенца, заходят пока без веников, пока просто погреться и подышать. В парной сухо, на камни еще ничего не бросали.

В горячем воздухе только запах чистой липовой доски, к нему чуть примешаны сладковатые нотки мяты и эвкалипта, не выветрившиеся еще с прошлого раза. Стоит полная тишина, только железная каменка чуть потрескивает от жара. Пот не успевается собираться в капли на теле, а сразу испаряется. На термометре 95 градусов.

Минут несколько сидят, молча, дышат. Потом один не выдерживает:

– Ну, что? Дать что ли чуть?

И хотя, в парилке не стало ни на полградуса холоднее, второй нехотя, как бы сомневаясь, соглашается:

– Ну, давай. Дай маленько.

Из-под лавки извлекается шайка с заранее заваренными в кипятке травами и маленький медный ковшик на длинной деревянной ручке.

– Что у тебя там сегодня, – интересуется второй.

– Да чего только нет, – степенно отвечает первый, – мелисса, чабреца немного. Сейчас сам увидишь.

Он зачерпывает немного в ковш, внимательно следя, чтобы ничего постороннего не попало на раскаленные камни. Второй предусмотрительно спускается на один полок ниже, чтобы не обожгло паром.

– Вот так! – первый плещет содержимое ковша точно в самую середину кучи гранитных черных камней.

– Дзюч-ч, – откликается удивленная печка и издает шипение. Ковшик попал ей в самую середину каменки и достал аж до металла. Деревянная дверь парной на сантиметр приотворяется от избытка пара и вновь закрывается.

Пар становится на секунду видимым, но тут же рассеивается.

– Вот так! Еще разок! – следующий ковшик отправляется туда же, в самый центр, где горячее всего.

– Ну, и Бог Троицу любит! – последний ковшик пошел туда же.

Второй закрывает лицо ладонями, наклоняется от нестерпимого жара. Поддававший, однако, не сдается, наоборот, он снимает с бедер полотенце и начинает бешено махать им в воздухе под самым потолком, перемешивает слоями стоящий пар.

– Не боись! Сейчас осадочек дадим!

Второй при этом совсем ложится на нижний полок лицом вниз.

– Во-о-о! Пошел дух, пошел! – первый расстилает полотенце на раскалившийся средний полок и садится. По парилке разливается несказанный аромат, его еще невозможно вдыхать полной грудью, воздух слишком горяч и печет ноздри, но понемногу оба привыкают и тут только замечают, что с обоих пот уже течет ручьями.

Второй приподнимается, садится. В ход идет простая пластмассовая мыльница, оба скребут ее краями себя по малиновой коже, собирают пот. После каждого прохода на теле появляется светлая полоса, почти сухая, она на глазах розовеет, и на ней вновь быстро возникают маленькие капельки.

– Вот они, шлаки. Выходят, – глубокомысленно говорит первый. Второй молча кивает. Он слишком занят этим увлекательным делом.

Еще пару минут, и первый заход окончен. В мыльной их ждут две шайки с уже наведенной теплой водой – окатиться с головы до ног. Не душ – боже вас упаси! Только шайка, чтобы сразу с головы до ног!

А после первого раза слишком холодная вода и не нужна. Не готово еще тело к восторгу. Не раскалилось, а прогрелось только, да и спешить-то куда?

Отдохнуть после первого захода надо минут десять, не меньше. Походить по предбаннику, на весы встать, головой покачать, что Аришины пироги – вон как сразу на боках то отзываются. Потянуться, до хруста в косточках, расправить плечи и – айда второй раз!

Только недавно еще парилка Семеныча являла собой царство умиротворения и тихой неги. Сидели тогда мужики, привалившись спиной к стенке, прикрыв глаза, лениво перебрасываясь отдельными фразами, физически ощущая, как зимний озноб постепенно вытесняется из тела сухим банным жаром, начиная с шеи, плеч и дальше вниз до самых кончиков пальцев на ногах.

Сейчас в парной появилась деревянная, схваченная медными обручами кадка с запаренными в ней вениками. Веники разные, на любой вкус: березовые, дубовые, проложенные веточками эвкалипта, липы, можжевельника и еще бог знает какие.

Дубовые веники – широкие, разлапистые, чтобы лучше нагнетать жар, березовые поуже, но зато пахучие и целебные, не сравнить с дубовыми. Все веники не фирмой вязаны, а мастером настоящим: не легкие и не тяжелые, а по руке, ухватистые. Листочки на них расправились, залоснились, только вскинуть его над головой, потрясти, и – готов к делу!

Прощай, финская сухая сауна, скучно с тобой русскому человеку!

А ну, ковш из кадки, где лежали веники – на камни! Другой ковш – на стены! Сыро становится в парной, горячо! И сначала робко, потом все шибче зашлепали горячие влажные листья по голым телам. Через минуту ничего уже здесь не напоминает бывшее царство тихой неги: хлещут веники разом, хлещут вразнобой!

Уханье, кряхтенье, шипенье пара, стоны блаженства!

Вот один, обессилев, не выдержал, лег ничком на верхний полок, уткнулся лицом в душистые березовые листья. Второй, окунает свои оба веника в кадку и проводит ими, горячими и влажными товарищу по всему телу от затылка до пят. Затем поднимает оба веника и с торчащей вверх бородой на секунду становится похож на молящегося язычника. Он трясет вениками, набирает сверху жара, бешено крутит ими над малиновой спиной и, наконец, обрушивает их оба на лежащего!

На лопатки! На ребра! На поясницу!

Выгнать хворь, какая есть, отпугнуть ту, которая только собирается!

По икрам, по пяткам, по ляжкам! По всем косточкам, чтобы до самого их костного мозга дошел целебный березовый жар!

Уже не хватает воздуха, уже сердце готово выскочить из груди у обоих, – тогда все, шабаш! Все веники в кадку и – на выход.

И тогда вот он – главный момент и апофеоз всего – купель с ледяной водой! Нет купели – всегда найдется шайка или ведро на худой конец. Главное, чтобы окатиться сразу, с самой макушки.

Каждая жилочка вздрогнет тогда от восторга, дух захватит, как будто в пропасть летишь, и кто хотя бы раз попробовал такого счастья, никогда уж не откажется его повторить.

Потом уже можно и в тепленький душ, смыть там с себя прилипшие листья, постоять, расслабиться после ледяного водопада.

Потом можно в предбаннике лечь на лавку и накрыться с головой чистой простынкой, пахнущей горячим утюжком.

Накрыться, закрыть глаза, лежать и прислушиваться, привыкать к своему новому телу.