Текст книги "Окрашенное портвейном (сборник)"

Эпилог

Прошло два года с момента открытия ноевского мемориала. Еще краше стало село, а селяне стали жить еще лучше, просто уже до невозможности. Во – первых, Нойка отныне являлась колыбелью русской государственности и началом мировой современной цивилизации. Так, по крайней мере, сказал президент на открытии мемориала. Во – вторых, была проложена дорога от мемориала до федеральной трассы. Мощные красавцы автобусы, словно птицы – тройки, летят в четыре ряда по дороге в одну сторону. Это экскурсанты – паломники со всех концов нашей необъятной Родины, ближнего и дальнего зарубежья спешат в Нойку, чтобы поклониться святым местам. Как говорят злопыхатели, которым лишь бы клеветать на светлую ноевскую действительность, «откат» за эту трассу был просто «зверский». Но строители не поскупились – очень им хотелось внести свою лепту в светлую ноевскую действительность. Дорога и вправду получилось на загляденье. А, если заглянуть еще в итоговую смету строительства, то можно явственно представить, как укатывали дорогу не асфальтом, а золотом.

«Мемориал работает с 10 до 18. Выходной – понедельник. Неорганизованные паломники не обслуживаются», – висит над входом массивная доска из бронзы. На самом входе щадящий фейс – контроль, а за ним уже начинается и сам мемориал.

В центре лесной поляны возвышается памятник, представляющий из себя бронзовую волну, на которой плещется лодка, а в ней Ной, очень похожий издали на «девушку с веслом», а вблизи на Кощея Бессмертного. С веслом наперевес смотрит он в сторону сельсовета. Надо сказать, что бронза самый ходовой материал в мемориале, так как легко заменяется другим, более дешевым, но с теми же бронзовыми качествами. Поэтому была дана команда бронзу не жалеть. От памятника тропинка ведет через лес к мемориальному шалашу – временному пристанищу Ноя. Тропинка – узкая, и паломники, пробираясь к шалашу, больно натыкаются на ветки. Кто говорит, что такую узкую тропинку сделали для пущей достоверности, а, кто, что лес не бронза, много не нарубишь. Шалаш еще тот скоковский, за который Скоков получил неплохую компенсацию. По справедливости половину компенсации он передал сельсовету на народные нужды. И все равно, шалаш проходил по документам, как вновь возведенный мемориальный объект. За строительство Скоков уже ничего не получил, и тоже справедливо. Тем более, что строительство вроде бы, как бы и велось. Шалаш изнутри был выложен кирпичом, а посередине поставили декоративный очаг с подсветкой, на котором висит бронзовый котел с водой. Вода тоже из бронзы. Завершает композицию, склонившийся в три погибели над котлом, бронзовый Ной в ожидании закипающей воды. Хотели еще изготовить фигуры и членов его семьи, но кончились деньги на бронзу. Делать из другого материала, значит, порушить композиционную целостность. Да и потом необходимо подобрать более дешевый аналог. Как не уговаривал скульптор сделать фигуры из воска, местная администрация отказалась наотрез – или бронза или ничего. Воск и так копейки стоит. Было бы из-за чего мараться. Рядом с шалашом построили маленький, но очень добротный флигелек, в котором располагалась администрация мемориала. Эту администрацию в единственном числе представлял Скоков, которого по протекции Чапаева сделали директором со скромной, но вполне достаточной зарплатой, позволявшей пить каждый день, ни у кого не одалживаясь. Работа не была обременительной. Мемориал был только одним из пунктов экскурсионной программы «По ноевским местам». По началу Скокову льстило, с каким интересом слушали его люди о том, как он нашел остатки ковчега. Но хорошо рассказать раз, два, а не десять раз на дню. Единственное, что разнообразило скоковскую мемориальную жизнь, это был прием в партию новых членов. Обком партии посчитал хорошей традицией, давать присягу на верность новых партийцев у священного места. Правда, принимали в партию только летом, когда можно было накрыть стол прямо на земле, а вечером в теплой, как парное молоко, реке устраивать совместное купание старых и вновь принятых партийцев. Стол всегда был богатый, поэтому купались исключительно нагишом и партийки, и партийцы. Эту традицию называли «партийное крещение водой». Летние ночи были короткие, поэтому засветло до открытия мемориала партийцев грузили на автобусы и развозили по домам. А навстречу ехали новые автобусы партийцев.

Изредка Скокова навещал Татищев. Их отношения разладились, хотя внешне все было, как и прежде, выпивали, говорили. Но не было той прежней теплоты и искренности. Может быть, потому, что Скоков стал начальником, а Татищева с позором выгнали из газеты. В одной из статей, написанных Татищевым, прозвучало слово «мудак». Все бы ничего, если бы это слово, само по себе не очень ругательное, появилось в каком-нибудь безобидном, нейтральном материале – про природу или про культуру. А статья была политическая, и в ней должна быть такая фраза: «Наш мэр не только трезвомыслящий политик, но и человек, которому близки и понятны нужды города». В готовом, напечатанном варианте получилось почему-то так: «Наш мэр не только изредка трезво мыслящий политик, но и просто мудак». Все. Точка. От увольнения его даже не спасло то, что этим мудаком был Василий Иванович Чапаев.

Меньшиков после Ноевских праздников явно переоценил свои силы и возможности. Он опрометчиво решил, что после личного знакомства с президентом, многое теперь ему дозволено. И почти открыто помышлял о должности губернатора, которую он, по его же мнению, заслуживает, как никто. Я говорю «почти открыто» потому, что об этих его помыслах знала только жена. Губернатор ничего не знал о замыслах паранойевского мэра. Но были они с Меньшиковым одной крови. Он был убежден, что плох тот мэр, который не мечтает стать губернатором. Губернатор Романов пригласил мэра к себе и дал почитать досье, собранное на Меньшикова за десять лет служения на благо Отечества. Прочитав, Петр Алексеевич, только и спросил губернатора: «Что мне за это будет?»

– Считай, что тебе повезло Петр Алексеевич, – весело ответил губернатор. – Будешь ты всенародно избранным главой поселения.

Уже через три месяца Меньшиков уверенно выиграл выборы в сельском поселении Березово, в котором насчитывалось двадцать пять дворов, да около ста крепостных душ. Так же через три месяца, день в день мэром города Паранойев был всенародно избран Василий Иванович Чапаев. С такой биографией, как у Василия Ивановича, даже не пришлось практически задействовать административный ресурс. Сиделец у террористов, первооткрыватель ноевских мест – у конкурентов на выборах не было никаких шансов для победы.

Так вот, Татищеву эта почти фрейдовская проговорка, может быть, и сошла бы с рук. Василий Иванович газет не читал и благоволил к Татищеву. Но зато газету читали в области. Оттуда позвонили и приказали Чапаеву немедленно гнать редактора. Но все равно, расстались мэр и редактор по – доброму – пили вместе три дня. Чапаев даже порыдал на плече Татищева: «Какой же я мудак, что позволил тебя уволить. Но ничего пересидишь в тишине годочек, я тебя верну». На этом и расстались.

Татищев, конечно, расстраивался из-за увольнения, но не настолько, чтобы бросить пить. В отличие от водки работа в газете уже тяготила его. Очень кстати вновь подвернулась Алла, которая позвала к себе жить. Он легко согласился, так как думал, что в сельской тишине, начнет писать свою главную книгу. Тем более, что Алла не настаивала, чтобы Петр Алексеевич зарабатывал деньги. В местной администрации она получила повышение – стала заместителем главы по охране ноевского наследия. Ее зарплаты вполне хватало и на двоих.

Татищев писал свою главную книгу исключительно в охотку, не насилуя себя. Он не ставил перед собой такой задачи – каждый день выполнять определенную писательскую норму. Да и к тому же, главная книга пока не получалась. Так разрозненные заметки рефлексирующего интеллигента. Редко, когда ему удавалось написать более двух – трех страниц. Но зато неожиданно для себя и для Аллы Петр Алексеевич оказался неплохим хозяином. Дом был старый и нуждался в ремонте. Татищев перестелил полы, поклеил новые обои, и уже мечтал поменять окна. Делал он все это также, не спеша, как и писал книгу. Но была в этой работе понятная ему законченность и цельность.

Иногда заходил в сельсовет, навестить Аллу и поболтать с Заворуевым. Петр Фомич встречал Татищева всегда радушно. Во – первых, он знал, что Чапаев по – прежнему благоволит к тому, а, во – вторых, Петр Алексеевич был прекрасный собеседник и собутыльник, хотя Непряхин и Семипостол этого приятельства не одобряли. Непряхин втолковывал Заворуеву, что об их пьянках с Татищевым знает все село, Семипостол всегда добавлял, что Петр Фомич волен пить с кем угодно, но все-таки должен помнить и понимать, что Татищев не член партии, а даже вполне возможно специально засланный из оппозиции, чтобы изнутри расшатать устои местной власти. Заворуев никак не возражал на доводы своих партнеров. У него пропал страх и появился интерес к жизни, так как твердо решил больше всенародно не избираться. На хлеб с маслом он себе заработал. Единственное, что он обязательно хотел довести до ума – заасфальтировать дорогу к сельсовету, которую все-таки начали делать, но не хватило, как обычно, денег. Временно, там, где кончается асфальт, поставили пока добротный забор, который окольцевал здание сельсовета так, что были видны только флаги: российский, областной, районный и местный, на котором был изображен Ной с косой в одной руке и напильником в другой. Найти мозолистую руку Ноя не удалось, поэтому и было принято компромиссное, но научно обоснованное решение: до потопа Ной – крестьянин, после потопа – пролетарий. Прямо у заборной калитки поставили охрану с видеонаблюдением. Все эти расходы прошли по статье усиления борьбы с терроризмом.

Похорошел и преобразился сам город Паранойев. На въезде красовалась десятиметровая фигура Ноя из той же универсальной бронзы – подарок известного московского скульптора. На старце только набедренная повязка, в одной руке топор, а друга приложена ко лбу, на голове боевое оперение Первоначально скульптура предназначалась американским индейцам, но что-то у известного скульптора с индейцами не срослось. То ли трубку мира не выкурили, то ли топор войны не закопали, а бронзы израсходовано было не одна тонна. Поэтому ничего не оставалось делать, как преподнести это монументальное произведение в дар городу Паранойева. За это творческое бескорыстие скульптора произвели в звание «почетного гражданина» города и выделили несколько сот гектаров земли, на которой новоявленный почетный гражданин пообещал для жителей города и района построить паранойевский Нойеленд, в котором будет воссоздана история всемирного потопа в масштабе один к пятидесяти. Еще он пообещал, что проект будет очень рентабельным. Нужно будет много воды и «каждой твари по паре». А пока был заложен памятный камень в стройку века и сложившейся традиции вырыт котлован для потопа. Место будущего Нойеленда было обнесено огромным забором. Забор поглотил львиную долю местного бюджета, поэтому управление культуры из ссыльного места превратилось в расстрельное. Через год дожди, бездомные собаки и наглые утки обозначили первые контуры Нойеленда. Приехавший в город скульптор провел экскурсию для местной власти во главе с Чапаевым. «Смотрите, говорил он чиновникам, – главное сделано. Потоп и твари есть. Осталось построить небольшой причал и запустить с десяток ковчегов. Каждый пришедший в парк сможет попробовать себя в роли Ноя. Я уверяю вас, продолжал скульптор, – что уже завтра предприниматели выстроятся в очередь, чтобы ему разрешили здесь поставить кафе или магазин. Представляете, какие деньги потекут в районную казну. Через месяц я привезу чертежи пристани и ковчегов, а нам только останется их сделать». Больше скульптор в городе не появлялся. Рассказывают, что все-таки с индейцами у него сладилось.

Похорошело и здание администрации. Над входом появился бронзовый барельеф Ноя, а в каждом помещении небольшие бронзовые бюстики. А переименование улицы Коммунистической в Ноевскую сделало окончательно невозможным возврат к прошлому. Стали традиционными и очень популярными ежегодные ноевские чтения, которые проходили только летом, так как заключительный день чтений участники проводили обязательно на мемориале в Нойке. В теплой, как парное молоко, воде участники чтений, катаясь на лодках, ощущали себя сопричастными к ноевским временам, а, чтобы полностью соблюсти достоверность эпохи, отказывались от какой-либо одежды. Утром, обессилевших от ночных прогулок участников чтений, сразу отвозили на вокзал. Тех же, кто желал продолжение банкета, оставались на партийное крещение водой.

Скоков в должности директора затосковал. Зимой – по своему дому – развалюшке, который снесли за ненадобностью, летом – по шалашу, в котором поселился бронзовый Ной. Иногда, когда напивался, но тоска не уходила, брал он из шалаша бронзовую тушу Ноя, шел с ним на высокий берег реки, усаживал рядом и начинал с ним вести разговоры по душам.

– Ты дед не по – людски со мной поступил, раз. Живешь в моем шалаше, два. Лишил меня общения с людьми, три. Ведь кроме тебя и этих придурков – партийцев я никого не вижу. Не с кем выпить, не с кем рыбы половить, чтобы потом ушицы сварганить. Все из-за тебя дед.

– Ты, внучок не сердись на меня, – отвечал Ной, не поднимая головы. – Думаешь, я рад, что оказался здесь. Потревожили мое одиночество, притащили сюда. Зачем?

– Как зачем? – удивлялся Скоков. – Ты – наша теперь национальная идея. Ты – свет в наше светлое будущее. Да и потом всем хочется денег заработать, а ты очень продаваемый товар. Знаешь, сколько Шмелев денег отвалил, чтобы поставить здесь магазин? Немерено денег раздал, а уже свое бабло отбил. Дом себе новый строит, жену сменил. А ты говоришь зачем? На меня посмотри. Домик мне дали. Зарплата стабильная, которая постоянно индексируется. Мобильник вот на шее висит. Говори, не хочу. Правда, звонить мне некому. А эти придурки с какой радостью уши развешивают, слушая про то, какой ты был замечательный. Человек – ковчег. Зачем тебя притащили понятно. Не понятно, что я здесь делаю.

– Тоскуешь?

– Тоскую.

– И, я тосковал. Вот также сидел на берегу по ночам, как мы с тобою сегодня. Пока плавали, было душевное спокойствие. А, как поселились на суше, тоска меня стала одолевать. Понять не могу: «Почему»? С божьей помощью спаслись, жена дети рядом. Со временем внуки пошли. Плодились и размножались. Мне в ковчеге было гораздо лучше, чем на земле. Я даже один раз напился, как ты.

– Ты напился? – удивился Скоков.

– Только это я потом уже понял, когда проснулся.

– Откуда выпивку взял?

– Я внучок, не только человечество спас, но и вино изобрел. Я не знал, конечно, что у меня из винограда такой напиток получится. Выпил целый кувшин. Так мне хорошо стало.

– А дальше что?

– Что, что дальше? Напился и заснул. Проснулся от смеха. Сын мой младший со своими детьми надо мной потешается. Показывает им на меня пальцем и говорит: «Смотрите, дед ваш совсем ополоумел. Голый на земле валяется». Я, действительно, когда выпил, всю одежду с себя скинул. Жарко стало. Ты же знаешь, как вино действует?

– Знаю, знаю.

Проснулся я от смеха. Так мне обидно стало. Я им всем жизнь дал, а они надо мной потешаются. Встал я и говорю сыну: «Каким бы смешным я не выглядел, нет у тебя права надо мной насмехаться». Проклял я сына и весь его род, сделал их рабами.

– Это как негры в Африке?

– Нет. Внешне они были свободны, богаты. Были среди них и цари, и полководцы.

– Какое же это рабство. У нас вся страна согласилась бы быть такими рабами.

– Вы такие и есть.

– Наверное, ты прав дед. Мы такие. Но и ты, получается не совсем праведник. Напился, близких людей проклял.

– Может быть, и не праведник. Но после того случая, тоска ушла навсегда, а к вину я больше не прикасался.

– Молодец, Сила воли есть. А меня нет. Будешь со мной?

На этом месте разговора Скоков предлагал Ною выпить. Тот отказывался, и Скоков выпивал один.

– Меня, наверное, так с бутылкой и похоронят, – продолжал Скоков разговор. – Она и спасительница, и губительница моя. Тебя мучает совесть, что ты жестоко с сыном обошелся?

– Нет. Не должен сын над отцом насмехаться.

– А меня мучает, – Скоков выпивал еще один стакан водки, уже не предлагая Ною. – Не просто мучает, а кошмары снятся. Особенно, когда не совсем пьяный заснул. Я человека убил. Два с половиной года назад. Продавщицу в магазине. Только за то, что отказалась мне водки без денег дать. Представляешь, убил, а меня не поймали. Все улики были против меня, а доказать не могли. Сначала хотел сознаться, но испугался. Сумел оправдаться, пьяной овечкой прикинулся. Продавщицу мне ту не жаль. Мне себя жаль, что из-за этой стервы мне покоя нет.

Скоков выпивал еще стакан и тут же засыпал. Ной бережно поднимал его на руки и относил в шалаш. Так происходило каждый воскресный вечер, когда Скоков позволял себе напиваться до полного беспамятства. По понедельникам музеи не работают.

2006–2012 гг.

Предприниматель без образования юридического лица

Глава первая
ПБОЮЛ Грибов. Все будет хорошо

Ноги ватные, колики в сердце, голова в тисках – это было уже привычным состоянием для предпринимателя без образования юридического лица Грибова Алексея Николаевича. Настолько привычным, что организм его не выдержал, и ПБОЮЛ Грибов умер на рассвете в пятницу, двадцать второго декабря в день зимнего равноденствия в возрасте сорока трех лет. Он надеялся умереть двадцать четвертого, в воскресенье, но не получилось. И все-таки везенье вернулось к нему: умер в своей постели, лежа на спине и, уставившись глазами в потолок. Потолок был изумительно белый, слегка раскрашенный желтыми бликами уличного фонаря. Он умер настолько тихо и незаметно, что жена, спящая рядом даже не почувствовала теперь уже вечное его отсутствие. Настолько не заметила, что, проснувшись, пошлепала на кухню готовить мужу завтрак.

ПБОЮЛ Грибов не любил пятницу. Он вообще в последнее время не любил дни, когда надо было выходить из дому, поэтому он ненавидел все дни недели, жалел себя и очень хотел вернуться в прошлую жизнь с гарантированной зарплатой и душевным спокойствием, хотелось стабильной бедности. То, что у нас называется предпринимательством, сделало его еще беднее и несчастнее. Может быть, и были несчастнее. Чужие несчастья могут мимолетно порадовать, но сделать счастливее, вряд ли. Грибова настолько «забили» собственные проблемы, что окружающий мир его уже мало интересовал. Он даже не предполагал, что когда-нибудь пределом его мечтаний станет избавление от магазинчика, который арендовал уже несколько лет. Магазин свой он также ненавидел, как и дни недели. Но при этом очень ясно понимал, что отказаться от магазина в нынешней ситуации практически нереально. Как только он попытается отказаться от магазина придется тут же платить по всем счетам. Счетов же за эти годы набралось количество немеренное. А денег, чтобы расплатиться, у него не было. А были долги, которые нарастали, как снежный ком и достигли таких размеров, что расплатиться по ним могло помочь только чудо. Чуда не предвиделось, а наличие магазина позволяло хотя бы отсрочить оплату долгов. Вот такой был у него бизнес: не деньги зарабатывать, а выплату долгов отсрочить.

Вот так, ненавидя, всех и вся, ПБОЮЛ Грибов вылез из постели, чтобы начать свой предпринимательский день.

Выйдя из подъезда, Грибов направился к машине. Не без труда открыл промерзшие двери повидавшей много на своем веку» четверки». Машина была еще одним объектом ненависти Грибова. Да и как можно любить этот несчастный, раздолбанный «Жигуль», постоянное напоминание о бедности. А ведь еще только полгода назад Грибов разъезжал, пусть не на шикарном, но очень комфортном «Опеле». Еще не повернув даже ключ зажигания, Грибов был уверен, что машина не заведется. Так и случилось: двигатель пару раз презрительно фыркнул и заглох навсегда. Алексей Николаевич не расстроился. Что расстраиваться, если заглохшая машина лучшая из бед, навалившихся на него. Он закрыл двери автомобиля и пешком поплелся к своему магазину, благо, что тот находился совсем недалеко от дома.

Минут через двадцать Грибов уже топтался у закрытых дверей своего магазина. «Чертова продавщица – ругнулся он про себя, – никогда вовремя не приходит». Ругайся, не ругайся, а продавщицу ждать придется, так как ключи от магазина только у нее. Даже, если бы и были ключи, что ему делать в магазине. Утро было морозным, и у Грибова начали мерзнуть ноги. Пытаясь согреться, начал вышагивать от магазина до железнодорожной платформы. Чтобы придать некоторую осмысленность своей ходьбе, он стал высчитывать количество шагов от магазина до платформы. Это его немного отвлекло от грустных мыслей, хотя теплее не стало. Наконец, подошла электричка, из которой выскочила раскрасневшаяся продавщица, возраста неопределенного, но очень энергичная. Еще издали, заметив Грибова, она прокричала ему:

– Николаич, извини. На электричку опоздала.

Она быстро и ловко открыла дверь магазина, пропустив вперед Грибова.

– Опять всю ночь керосинила? – Грибов брезгливо принюхался.

– Да, что ты Николаич. Только чуток перед ужином. Сам знаешь.

– Ладно, хватит врать. Мне твои сказки, во, уже где. – Грибов рукой показал на горло.

В магазине было тепло, что немного, но не надолго подняло настроение Грибову. Он привычно поднял глаза на полки, и мимолетное хорошее настроение мгновенно улетучились: полки были издевательски пусты. Небольшая площадь магазина только подчеркивала его скудость и бедность. Сиротливо стояли дешевые рыбные консервы, одиноко возвышались несколько водочных бутылок и немного скрашивали общий удручающий вид яркие и разноцветные бутылки с водой.

– Товар, Николаич, надо срочно завозить, – участливо заметила продавщица. – А без товара и выручки никакой. Слезы одни. Я вчера только на полторы тысячи и наторговала.

– Знаю, Татьяна. Все знаю. Только что толку от моего знания, – подозрительно безмятежно произнес Грибов. – Давай деньги, будем что-нибудь придумывать. Голь на выдумки хитра.

Он прошел в закуток, который Татьяна гордо именовала» офисом». Главной его достопримечательностью был огромный сейф без замка, поэтому он главным образом использовался, как ящик для ненужных вещей.

– Татьяна, деньги неси.

– Николаич, ты че не понял. Я же тебе сказала, что на полторы тыщи вчера наторговала. За хлеб расплатилась, за колбасу долг отдала. Приезжали вчера. Тебя хотели видеть, – не без ехидства заметила продавщица. – Может, рублей триста осталось. Щас посчитаю.

– Ладно, неси, что осталось. Сам посчитаю.

Утро трудового дня предпринимателя Грибова началось, как обычно: без денег и без надежд на эти деньги. Это ситуация безденежья стала для Грибова привычной. Он настолько сросся со своим безденежьем, что даже и не мог уже представить, что у него может быть по – другому. Его рабочий день был прост и ужасен одновременно: утром попытаться денег занять, а вечером попытаться отдать. В промежутке между «взять» и отдать» Грибов занимался предпринимательской деятельностью: покупал товар, если деньги удавалось занять, выпрашивал товар на реализацию, если денег не было, обманывал тех поставщиков, которым был должен деньги, обещая к вечеру подъехать и расплатиться. От тех же поставщиков, которые уже не верили его обещаниям и пытались его найти, попросту скрывался.

ПБОЮЛ Грибов набрал номер телефона ПБОЮЛ Соболевой Елены Николаевны. Он довольно часто брал у нее в долг. По первости ему было неловко брать у нее в долг. Мужчина – добытчик берет в долг у женщины – хранительницы очага. Но все смешалось в этом мире, и со временем неловкость прошла. А долги почти всегда возвращал с опозданием. Соболева ему эту необязательность прощала, потому что Грибов был очень нежен в постели.

– Да, Алексей, слушаю тебя. – Соболева по определителю номера сразу же узнала Грибова.

– Привет Ленок. Как обычно, с просьбой, выручи деньгами, тыщи три на неделю.

– Леш, сейчас у меня денег нет. Все уйдет на закупки. Ты перезайми у кого-нибудь до вечера. А вечером я тебе дам денег. Все, до вечера. Пока.

ПБОЮЛ Соболева закончила разговор. Грибов не расстроился. Он уже две недели не занимал у нее денег и успел соскучиться по Елене Николаевне. А вечером она даст ему денег, накормит ужином и ненадолго уложит к себе в постель, почти, как в рекламе «три в одном». Впервые за утро Грибов позволил себе улыбнуться. Но и радоваться пока нечему, так как все равно придется у кого-то одалживаться. Грибов знал почти наверняка, что до вечера денег ему одолжит ПБОЮЛ Матвеев Андрей Дмитрич, хозяин соседнего магазина. До вечера ПБОЮЛ Матвеев ПБОЮЛ Грибову, может быть, деньги одалживал и не очень охотно, но не отказывал, но бескорыстно: брал процент, но небольшой. Сосед все-таки.

Грибов, не теряя времени, чтобы покончить с самым неприятным и в то же время с самым насущным, направился в соседний магазин.

– Хозяин на месте? – спросил Грибов продавщицу.

– Вон, в подсобке сидит.

Грибов прошел в подсобку и поздоровался. ПБОЮЛ Матвеев, не обернувшись, невнятно ответил на приветствие. Он был очень сосредоточен, он считал деньги. Все, мы в той или иной степени любим деньги, считаем их одним из необходимейших условий существования. ПБОЮЛ же Матвеев деньги считал ближайшими родственниками. Он не любил жену, был в общем-то равнодушен к детям, но боялся мать и ласкал деньги. Грибов жалел Матвеева, считая его глубоко несчастным и ущербным человеком.

– Андрюш, до вечера четыре штуки одолжи.

Грибов не любил слово «штуки», но старался приноравливаться к тем, у кого просил.

– Когда же у тебя деньги появятся? – ПБОЮЛ Матвеев с нежностью перетянул резинкой стопку денег и, наконец, обратил внимание на Грибова.

– Ты же знаешь, зима. Торговли никакой. Вот доживем до зеленых листочков.

– Это, бля, точно. Торговли никакой, – согласился ПБОЮЛ Матвеев. – До вечера, говоришь.

– Да, да, Андрюш, до вечера. Расторгуюсь, к вечеру и отдам.

– На, возьми. – ПБОЮЛ Матвеев ловко отсчитал деньги и протянул Матвееву. – Как обычно, сверху стольничек.

– Да, да, конечно, Андрюш. Как обычно, – затараторил Грибов, у которого от четырех зеленоватых бумажек мгновенно сменились настроение. Если еще десять минут назад он каждой клеточкой тела осознавал унизительность своего положения, то от ПБОЮЛ Матвеева Грибов вышел человеком, совершившим только что выгодную сделку. Грибов легко относился к деньгам. Он не был жадным, а скорее даже расточительным. Это, как ему казалось, делало его независимым человеком. И чем больше и дальше он влезал в долги, тем беспечнее тратил чужие деньги. Словно ему хотелось крикнуть всем: «Вот смотрите, вот я какой. Плевать я хотел на ваши деньги. Я не такой, как вы».

– Николавна, давай список на товар. Сейчас поеду на закупку, – еще на входе в свой магазин прокричал Глебов.

Продавщица протянула список, составленный еще с вечера. Грибов просмотрел список и озадачился. Чтобы все купить, требовалось не менее, десяти тысяч, у него в лучшем случае около четырех с половиной наберется. Но и к такому повороту он был готов, потому что этот поворот был знаком ему до мельчайших подробностей, и, дочитывая список, Грибов уже знал, что и как будет делать. Он даже сейчас гордился своим умением быстро просчитывать ситуацию и найти выход из нее. Положив список в карман, Грибов направился к выходу.

– Все Николавна. Я поехал, часика через три буду.

– Товар-то мне ждать?

– Обязательно.

– Слушай, Николаич. Забыла спросить. «Социальных» сегодня отоваривать?

– Конечно.

– А может не стоит. И так денег нет. Они не обидятся.

– Нет. Отоварь обязательно. Тысяча нас не спасет, а бабульки помянут нас добрым словом.

«Социальными» были несколько местных пенсионерок, которым Грибов раз в неделю на небольшую сумму бесплатно отпускал товар. Грибов по собственному почину помогал им, но нигде свою инициативу не афишировал. «Добрые дела мне и так зачтутся», – частенько он говаривал сам себе.

Грибов направился к дому. Он был уверен, что сейчас сядет в свои «Жигули», и машина заведется. Раз ему улыбнулась удача в виде четырех заемных тысяч, то машина просто обязана завестись. Для кого-то удача встретить красивую женщину, еще для кого-то совершить кругосветное путешествие, кому-то удачей покажется заработать миллион, а ПБОЮЛ Грибов посчитал удачей перехватить до вечера четыре тысячи рублей и завести раздолбанную машину. Ожившая машина могла бы стать знаком удачи и залогом будущего счастья на том свете. Но не может быть все только черным – черно: очень хочется, чтобы появились белые полосы. Господь видит, как мучается и страдает ПБОЮЛ Грибов: добрый, нежный человек, но Господь никогда не испытывает человека так просто. Где и что Грибов сделал не так?

Сколько не крутил Грибов стартер, машина так и не завелась. Алексей Николаевич вновь впал в утреннее отчаяние. Но, но… в магазин нужно каким-то образом доставить товар. И, прежде всего водку – основу благосостояния любого магазина. Можно обойтись без колбасы или масла, но без водки никогда. Алексей Николаевич вылез из машины и направился домой. В квартире никого не было: жена на работе, дочка на учебе. Постояв в раздумье несколько мгновений посреди комнаты, Грибов направился к телефону.

– Доброе утро. Это фирма «Казбек»? Вас ПБОЮЛ Грибов беспокоит.

– Слушаю вас.

– Танечка, здравствуйте. Это Грибов беспокоит. – Грибов привычно перешел на просяще – заискивающий тон. – Мне бы водочки с доставкой организовать.

– А деньги есть, чтобы расплатиться. А то, как в прошлый раз получится. Машина приехала, а денег у вас нет.

– Досадное недоразумение. Сегодня я деньги в магазине оставил. Все будет в порядке. Не волнуйтесь.

– Ну, ладно. Диктуйте.

Грибов быстро надиктовал небольшой заказ и повесил трубку. Одно дело сделано. На водку уйдут все деньги. Теперь Грибову предстояло решить другую задачу: взять товар без денег. Схема решения этой задачи была им отработана, главное, суметь ее реализовать. Обычно получалось без проколов. Грибов обладал талантом располагать к себе людей, вызвать доверие. Это в нем осталось еще от прошлой жизни. Грибов откинулся в кресле. «Посижу полчасика, и поеду», – решил он для себя. Неожиданно Алексей Николаевич обратил внимание на книжные стеллажи. Еще несколько лет назад домашняя библиотека была предметом его гордости. В ней не было раритетов, но книги были подобраны со вкусом. «Даже денег за них нормальных не выручишь», – подумалось Глебову. Он бы без сожаления расстался со своей библиотекой, если бы это могло его спасти. Но кому нужны сегодня его книги. Да и сам Грибов практически перестал читать. Он просто физически уже не мог читать. Книга требовала внимания, а он не мог элементарно сосредоточиться. Вечерами, пытаясь осилить хотя бы несколько страниц, он постоянно отвлекался на одни и те же мысли, такие же однообразные, как и его домашние вечера: где взять деньги, чтобы отдать долги? Где взять деньги, чтобы завтра купить товар? Где взять деньги на одежду для жены и дочери?