Текст книги "Окрашенное портвейном (сборник)"

– Я в магазине слышала, как он Наталье говорил, что его местная власть своими поборами затрахала, что никак эти бездельники нажраться не могут. Этому дай, этому дай. Я же за власть, конечно, же вступилась. Говорю, а, что ты хочешь. Их народ только три месяца, как выбрал. Естественно, что им на жизнь пока не хватает. Вот говорю, пройдет год, другой…

– Алла, ты, что несешь? – попытался остановить свою секретаршу Заворуев.

– Не перебивайте, меня Петр Фомич. Я знаю, что говорю. Год, два… Быстрее у вас все равно не получится.

– Нехорошо, господин Шмелев, измышлениями заниматься, подрывать, так сказать, устои нашего государственно строя, – Непряхин просто светился от удовольствия.

– Говорил – не говорил. Какая разница, – Шмелев махнул рукой. – У меня на магазин все документы в порядке. Не дадите разрешения, я на вас в суд подам.

– Угрожать нам не надо, – встрепенулся Заворуев.

– Сами посудите, товарищ Шмелев, – тоном отца– иезуита заговорил Семипостол. – Разве мы можем иметь отношения с политически неблагонадежными людьми? Разве нас поймет народ, если мы народную землю оппозиции будем отдавать? Что скажет народ? А народ скажет, что не пяди земли врагам народа. Поэтому наше решение, если оно состоится, народ поймет и поддержит. Народ не дурнее нас с вами. Он все видит, все понимает, а мы – совет депутатов только его рупор.

– Пока суд пройдет, вы без штанов останетесь, господин Шмелев, – Непряхин в это мгновение просто упивался своим могуществом. – Вам ли не знать, сколько суды длятся? А пока суд идет, магазин работать не будет. Вот так. Да, еще и неизвестно в чью пользу решение будет.

– Что ж вы мне руки выворачиваете? Что вам еще от меня надо?

Шмелев был близок к отчаянию. Он понял, что угроза закрытия магазина вполне реальна.

– Мы сами пока не знаем, что нам надо, – полный задумчивости ответил Заворуев.

– Еще не придумали, что с меня урвать? Что же это за жизнь такая? Откуда вы такие взялись?

– Откуда мы?! – неожиданно взорвался Семипостол, лицо его исказила гримаса или злобы, или ненависти, от его елейности не осталось и следа. – Из прошлого века мы. Где каждый знал свое место. Где не было таких вот предпринимателей, и старые бабки не обивали порог сельсовета, выпрашивая себе денег на жизнь. Стабильность была, порядок был. А сейчас…

– Ты бы поменьше язык распускал, и ничего бы не было, – вроде как пожалела Шмелева Алла. – Думаешь, что все можно? Мы, народ тебе не позволим по чужим бабам шляться.

– Случилось ЧП, товарищ Шмелев, – Семипостол уже пожалел о своей вспышке, и постарался вернуться к привычному тону. – Из администрации пропала печать и крупная сумма денег. Есть подозрение, что случилось это не без вашего участия. Вы не только разговорами, но и как теперь вижу, действиями хотите дестабилизировать обстановку.

– Какие действия? Какую обстановку? Вы, что с ума посходили? Не можете просто сказать, сколько я должен отстегнуть на социальное развитие, – только и спросил Шмелев.

– Правильно мыслите, господин Шмелев, – приободрил его несколько неожиданно Непряхин.

Разговор был прерван с приходом Неваляева. Милиционер пребывал в прекрасном расположении духа – сегодня пришел, наконец, приказ о присвоении ему майора.

– Всем привет. Союз власти и бизнеса. Петр Фомич, я так и не понял, что случилось, – говорит он, одновременно придвигает стул к столу и садится.

– Петр Фомич уже сказал по телефону, что пропала печать и крупная сумма денег, 30 тысяч, – повторил за Заворуева Непряхин.

– Говорили 15.

– Я от волнения ошибся, – подал голос Заворуев.

– Понятно, от меня что хотите?

– Хотим капитан, чтобы вы провели следствие. Мы расскажем все, что знаем. Тем более, что есть подозреваемый, – вновь взял инициативу в свои руки Непряхин.

– Это кто ж?

Заворуев неуверенно ведет рукой в сторону Шмелева.

– Он.

– Володька? – удивлению Неваляева не было предела. – Да бросьте вы. Зачем ему ваша печать и деньги?

– Вот и я им говорю, что на фига мне сдалась ваша печать, – обрадовался Шмелев неожиданной поддержке. – А денег я и так готов дать, чтобы, так сказать, компенсировать пропажу.

– Ну и отлично. Деньги он вернет. Печать новую сделаем. Не надо никакого следствия, – было обрадовался такому повороту Заворуев.

– Товарищи, Петр Фомич. Я уже говорил, что не все так просто. Мы до сих пор не знаем, где печать.

Семипостол уже успокоился, и повел разговор в привычном для себя тоне.

– Николай Кузьмич, какие проблемы? Составим протокол, акт. Все чин – чинарем, пропала печать в неизвестном направлении. Закажете новую, – заспешил Неваляев, так как в отделении был уже накрыт стол по случаю присвоения звания.

– Товарищ капитан, – Семипостол окончательно вернулся в прежнее состояние. – Мне странно от вас, стража порядка, нашей всеми горячо любимой народной милиции, слышать такие вот слова. Мы до сих пор не знаем, в чьих руках печать, но предполагаем, что в руках оппозиции, которая с ее помощью в любой момент может взорвать стабильность не только в нашей деревне, не побоюсь такого высокого слова, но и во всей нашей необъятной родине.

– Это как еще? – Неваляев не мог скрыть удивления.

– Очень просто, – Семипостол поднял указательный палец. – Напишут антиправительственное воззвание и поставят нашу печать. Народ увидит печать на бумаге. Что подумает? Подумает, что «Лебединое озеро», волнения, дестабилизация. Мы, как власть, этого допустить не можем. Подозреваем Шмелева потому, что он – представитель оппозиции. Мы не утверждаем, что именно он взял печать. Но бдительность и еще раз бдительность.

После такой тирады Семипостола в кабинете нависла тишина. Никому не хотелось теперь потерять бдительность.

– Но, если так, – милиционер принял решение. – Попрошу Аллу и Шмелева выйти. Начнем вести следствие.

– Это почему я должна выходить? – возмутилась Алла, которой тоже хотелось быть рупором власти. – Народ тоже хочет знать, как будет идти следствие.

– Алла, народ обязательно узнает, но в свое время. Выйди, – подтолкнул к выходу секретаршу Неваляев.

Когда Алла и Шмелев вышли, продолжил.

– Что? Будем восстанавливать картину преступления? Петр Фомич, когда обнаружили пропажу печати и денег.

– Сегодня утром.

– Капитан, ну его это следствие. Шмелев готов выделить деньги на социальное развитие. Акт составим, печать сделаем. Как смотришь Фомич, – Непряхину явно не хотелось, чтобы следствие началось.

– Я только «за».

– Я – против, – естественно, не согласился Семипостол. Сегодня его звездный час, он их всех заставит уважать демократические ценности. – Меня начинает беспокоить ваша политическая близорукость. Сегодня на совете я буду вынужден ставить…

– Затянул свою волынку. Закончим разборки, я покажу тебе «вынужден ставить», – пригрозил Непряхин, но согласился с Семипостолом. Был какой-то тревожащий сердце холодок в словах «политическая близорукость». – Ладно, капитан, начинай.

– Петр Фомич, попытайтесь восстановить вчерашний день в подробностях. Может быть, что-нибудь всплывет в памяти, начал следствие Неваляев.

– Попробую, – ответил Заворуев. Только для восстановления памяти чуть – чуть приму. Кто-нибудь еще будет?

Не дожидаясь ответа, он в один присест стоял уже у шкафа и наливал в стакан коньяк. Петр Фомич еще не ощутил действие коньяка, но только знание того, что скоро должно полегчать, моментально подняло ему настроение.

– Значит так. Утром пришел в контору. Взял печать, положил ее в карман и поехал на встречу.

– На какую еще такую встречу? – спросил Непряхин, от вновь нахлынувших подозрений глаза у него превратились в щелки. – Ты мне ничего не говорил.

– На обыкновенную, – первая волна опьянения накрыла Заворуева. – Я, что перед тобой отчитываться обязан? Каждый шаг мой контролируешь. Я, в конце концов, глава, а не ты. Куда хочу, туда и езжу. Ты мне не указ.

– Ты, Петр Фомич неправильно рассуждаешь, – попытался его урезонить Семипостол. – Мы – твои товарищи, которые не хотят оставить тебя в беде. А ты сейчас в беде, в большой беде. Ты фактически свое главное оружие утерял, оружие руководителя – печать. Мы хотим тебе это оружие найти и вернуть. Ты с непонятным высокомерием от нашей помощи отмахиваешься. Иван Сергеевич не тебя контролирует, а понять хочет, как тебе помочь, чтобы ты снова был во всеоружии, уважаемый и с печатью.

– Знаю я вашу помощь, – пьяно ухмыльнулся Заворуев. – Спите и видите, как бы меня подсидеть. Так ведь, Вань? Спишь и видишь?

– Ты говори, да не заговаривайся, – в голосе Непряхина послышалась неприкрытая угроза. – Тебя подсидеть? Думаешь, что это очень сложно?

Неожиданно подходит к Заворуеву, одним движением выдергивает из кресла и садится на место опешившего Петра Фомича.

– Что тебя подсиживать? Пьешь – не просыхаешь. Вот, как сегодня. В районе, наверное, ни одной бабы не пропустил. С деньгами у тебя непонятка. Печать вот потерял. Тебя и подсиживать не надо, дунь только слегка, ты и слетишь с кресла, как вот сейчас. Как ты не поймешь, что мне в этом кресле ты нужен. Мы же одна команда. Так ведь Фомич?

Непряхин встает, берет за плечи Заворуева и возвращает того в кресло.

– Так что, давай, рассказывай, к кому с печатью ездил?

– Да я и не собирался скрывать, – растерялся Заворуева, первая волна опьянения от коньяка прошла. – К Петюнькину ездил. Он землю будет покупать. Договорились, что я к нему подъеду, и на кое – какие документы печать поставлю, – продолжал он уже оправдываться. – Человек-то уважаемый. Он обещал у сельсовета дорогу заасфальтировать.

С нескрываемым испугом смотрит на Непряхина, но продолжает говорить. Молчать себе дороже.

– Себе лично ничего не просил. Он сам предложил. Но только самую малость, машину отремонтировать.

– Какую именно? – поинтересовался Непряхин.

– Обе, – не смог соврать Заворуев от испуга. – Все, больше ничего. Ну, естественно, когда бумаги подписали, в ресторане слегка перекусили.

Все это время Алла стояла у приоткрытых дверей, стараясь ничего не пропустить, чтобы потом все в точности пересказать народу. Но, услышав последнюю фразу своего начальника, не выдержала и влетела в кабинет.

– Как же слегка. Приехал, и сразу в свою комнату для релаксации дрыхнуть пошел. Меня еще с собой звал. Я отказалась. Кто тогда будет на телефонные звонки отвечать? Я же все-таки на службе.

– Да не звал я ее. Она сразу сказала, что не может сегодня, – с отчаянием в голосе произнес Петр Фомич.

– Это что же такое должно было случиться, чтобы Алка отказалась? Значит, точно не могла.

Это уже Шмелев, который вслед за секретаршей вошел в кабинет, но остался стоять у дверей.

– Тебя кобеля забыла спросить, что мне делать, – огрызнулась Алла. – Ты лучше думай, как жить тебе дальше. Магазин-то твой мы прикроем. В ногах валяться будешь, чтобы пожалели.

В этот момент Алла была олицетворением единства власти и народа.

– Уж не в твоих ли? Желающие между ног потереться, и без меня найдутся. Успевай только раздвигать.

– Вы слышали, вы слышали, – в Алле заговорил голос народа. – Трудовую женщину оскорбляет. Кровосос.

– Прекратите базар! – не выдерживает Неваляев. – Выйдите оба. Не мешайте следствию. Петр Фомич, давайте дальше рассказывайте. Легли спать. Печать-то куда дели?

– Да, я поспал-то всего часок, начал оправдываться Заворуев. – Иван Сергеевич пришел. А печать, как положено в сейф положил. Алла должна была видеть. Алла.

– Что кричите? Тут я, – она и не думала выходить из кабинета.

– Я когда приехал, печать в сейф положил? – с тревогой в голосе спросил Заворуев.

– Если бы. Вы сразу спать завалились. А тут пришли из бухгалтерии, надо печать ставить. А где она? Я в сейф полезла, а ее там не было.

– Где она? – отозвался эхом Заворуев.

– Все понятно. По пьяному делу где-то печать оставил, – подвел печальный итог Непряхин.

– Да быть такого не может. Я хорошо помню, что в карман ее положил, – клялся Петр Фомич.

– Как вы помните, Петр Фомич, мы все прекрасно знаем, – с иронией заметил Семипостол. Сегодня был его день. – Я вам на прошлой неделе билет партийный новый выправлял, потому, как не помнили, куда старый задевали.

– С билетом точно не помнил, – согласился Заворуев. – Мне кажется, что я его закопал до лучших времен. Тьфу, ты. Не так сказал. Сейчас.

– Он вышел из-за стола, и уже никого не спрашивая, еще раз приложился к коньяку.

– Не до лучших времен, – вновь, взбодрившись, продолжил он. – А, чтобы лучше сохранить. Где закопал? Да, вроде как под яблонькой. Я под ней все ценное прячу.

После небольшой паузы, делает напряженное лицо.

– Нет, не помню.

– Вы, Петр Фомич, такими поступками плодите пораженческие настроения, – назидательно произнес Семипостол. – Сила нашей партии в ее непотопляемости. Придет, к примеру, новый потоп. Все зальет водой, все под ней скроется, и только партия наша будет на плаву. Знаете, почему?

– Знаем, знаем, – с усмешкой заметил Непряхин.

– Я знаю, что вы смеетесь, Иван Сергеевич. И, говно бывает, тонет, а мы нет.

– Николай Кузьмич, о непотопляемости вашей…, – попытался вернуть разговор в деловое русло Неваляев.

– Нашей, нашей, капитан. Нашей, если хочешь быть майором.

– Пусть будет нашей, примирительно ответил милиционер. – А майора, я как раз сегодня получил.

Неваляев посчитал тему исчерпанной и снова обратился к Алле.

– Рассказывайте. Что знаете? Что видели?

– Я, что делаю? – обиженно ответила Алла. – Я рассказываю. А вы меня своей дерьмовой партией перебиваете. Значит, пришли из бухгалтерии. Печать надо поставить. А Петр Фомич в своей релаксации уже рулады выводит.

– Жена тоже жалуется, – поспешил оправдаться Заворуев. – Только чуть захраплю, она кулаком в бочину. Как будто я виноват.

– Знала бы, что помогает, врезала бы. А я ему, как порядочная: «Петр Фомич, Петр Фомич». Ноль эмоций. Тогда по карманам пробежалась. Нет печати.

– Я точно помню, что в карман положил.

Алла пропустила его реплику мимо ушей.

– Он на спине лежит. Думаю, последняя надежда в кармане, что на заднице посмотреть. Начала его переворачивать. Тяжело, боров-то здоровый. Перевернула, все-таки. И точно, печать в заднем кармане. Взяла. Бухгалтерии на бумаги печать поставила и в сейф ее положила.

– Вот видите, я правду говорил, – сказал, было совсем сникший Заворуев.

Но на главу уже никто не обращал внимания. Вот так проходит земная слава.

– Во сколько было? – спрашивает Неваляев.

– До обеда было. Около двенадцати.

– Так, понятно, – милиционер что-то записал в своем блокноте. – Двигаемся дальше. Помните, Петр Фомич, что дальше было?

– Помню, хорошо помню. Значит, вчера был четверг. Положил я печать…

– Вторник вчера был, вторник! – уже не скрывал своего раздражения Неваляев.

Ну, конечно, вторник. Я по вторникам торговые точки инспектирую. Как я запамятовал? Мне печать была нужна, чтобы протоколы выписывать. Есть еще среди предпринимателей несознательные люди, – Заворуев приободрился, он всегда на митингах ощущал себя очень комфортно. – Нарушают правила торговли. Прямо скажу, наша власть работает эффективно, выполняются наказы избирателей. Наводится порядок, устраняются недостатки. Кто-то скажет, много ошибаемся. Я так отвечу, это не ошибки, а наши неиспользованные резервы. Резервов у нас кладезь.

Шмелев по – прежнему стоит в дверях и внимательно прислушивается к разговору.

– Пока с нас деньги тянуть можно, резерв всегда будет.

– Шмелев, а вас пока никто не спрашивает, – недовольно заметил Неваляев. Чем дальше оттягивалось торжество по случаю присвоения звания, тем он больше мрачнел. – Выйдите, не мешайте следствию.

Шмелев никак не отреагировал и остался стоять в дверях. Да и никто ни на кого уже не реагировал – каждый был занят своим.

– Да не скрываю. Наказываем предпринимателей рублем, – продолжил свой митинг Заворуев. – Но все деньги идут исключительно на социальное развитие нашей малой родины. Избиратель видит, как буквально на глазах хорошеет наше село. Скоро, очень скоро будет проложена дорога к сельсовету. На это нас нацеливает послание президента. Оно для нас – руководство к действию. Следующая наша первостепенная задача – сделать наше поселение свободной экономической зоной. Поэтому, когда мы проложим дорогу к сельсовету…

– И, сколько ты вчера протоколов выписал на социальное развитие? – подозрительно спросил Непряхин.

– Нисколько, – не смущаясь, соврал Заворуев, забыв, что он все же не на митинге. – Я же говорю, что механизм вертикали власти очень эффективен. Нет у нас недостатков. Вектор развития…

– Врет, – не выдержал Шмелев. – Он только с меня полторы штуки слупил безо всякого протокола.

– Правильно, – тут же, как митинге, нашелся Заворуев. – Вы добровольно, я подчеркиваю, добровольно пожертвовали деньги на строительство храма. Нет, не так. На партийное строительство, поэтому без протокола. Какие могут быть церемонии при добровольном пожертвовании? Наша партия хочет быть живым организмом, близкой к нуждам простого человека, а не формальной, забюрокраченной структурой. Правильно, я говорю, Николай Кузьмич?

Заворуев хотел заручиться поддержкой Семипостола, и обойти щекотливый вопрос о деньгах.

– Все так. Только деньги где?

Семипостол на уловку не поддался.

– Сколько ты собрал на партийное строительство, – с угрозой, но не без ехидства спросил Непряхин.

– Я с мужиками созванивался. Всех объехал, – мстительно подсказал Шмелев.

– У нас 16 точек, – начал считать Непряхин. – Умножаем на полторы, получается 24 тыщи. Где деньги?

Гневный вопрос заместителя застал Заворуева у шкафа с коньяком.

– Я и сам удивляюсь, где они? – удивился Заворуев, обтерев рукавом губы и, убирая бутылку обратно в шкаф.

– Так мы еще и деньги будем искать? – у Неваляева настроение испортилось окончательно.

– С деньгами мы сами разберемся, – в голосе Непряхина зазвучали жесткие нотки.

– Сами разберемся. Это чисто конкретно наши партийные дела, – поддержал товарища Семипостол. Он еще надеялся найти деньги.

– Дело ваше, – согласился Неваляев, – Дальше, что было, Петр Фомич?

– Дальше? – мученически переспросил Заворуев. В этот момент ему хотелось только еще выпить и лечь спать, поэтому Петр Фомич попытался свернуть разговор. – Дальше я, товарищи, не помню. Полный провал в памяти.

– Он моей Наталье свидание назначил, подсказал Шмелев. – Когда всех объехал вернулся ко мне в магазин. Наталью с собой забрал. Мне сказал, что с разрешением никаких проблем не будет, что я завтра смогу в сельсовете его забрать. Я Наталью и отпустил, – предприниматель изобразил виноватый вид. – Тем более, что до закрытия час оставался. Восемь уже было.

Алла коршуном бросается к Заворуеву, который, подложив руки под голову, начал подрёмывать… Она хватает его за пиджак, пытаясь, не дать ему заснуть.

– Ты, что мне поганец, на днях говорил? Алла – ты моя звездочка единственная. С женой разведусь, на тебе женюсь. Я дура поверила. А, Наташка, Наташка! Тоже хороша. Такую тихоню из себя строила.

Заворуев даже не пробует вырваться из цепких рук Аллы, а только бормочет:

– Я больше ничего не помню. Затмение в голове и провал в памяти. Ничего больше не помню. Оставьте меня в покое. Я так устал.

В этот момент в кабинет входит Скока – синюшник. Одет он по погоде: в широких трусах в яркий цветочек и тапочках. Вошел он не один, за спиной притулилась Наталья.

– Да, здесь, я смотрю, целый кворум собрался.

– Ты, что завалился сюда? Звал кто? – раздраженно спросил Непряхин. – Мог бы хотя бы носки одеть. Не на пляж пришел, – добавил он, приглядевшись к Скокову.

– Я как раз с реки иду. Купаться ходил. Мне с Петром Фомичем интимно переговорить надо, – объяснил Скока причину своего появления.

– Какие еще у тебя могут быть дела с руководством? – удивился Неваляев.

– Вот и могут.

Скока, на сколько мог, придал своему лицу загадочное выражение.

– Я, что не имею право переговорить со всенародно избранным руководителем?

– Имеешь, имеешь, – согласился Непряхин. – Только у Петра Фомича нет секретов от товарищей. Так ведь, Петр Фомич?

Заворуев, так и не сумевший заснуть, сидел с отрешенным видом, обхватив голову руками. На всякий случай сказал:

– Я ничего не помню, ничего.

– Вот видишь. Петр Фомич подтверждает, что у него нет никаких тайн. Говори, зачем пришел, – приказал Непряхин Скокову.

– Даже не знаю, можно ли при вас? – произнес Скока с сомнением.

– А эту, зачем привел? – показала Алла рукой на Наталью.

– У меня дело государственной важности, – пропустил Скоков вопрос секретарши. – Но прежде хотелось бы знать, что мне полагается за содействие власти.

– За что? – не понял Непряхин.

– За содействие государственной власти, – еще раз повторил Скока.

– Если вознаграждение было объявлено заранее, тогда нет вопросов. В противном случае все зависит от важности твоих сведений, – объяснил Неваляев. – Выкладывай, что там у тебя.

– Товарищ Скоков, нельзя, защищая государственные интересы, торговаться, – вмешался Семипостол. – Родина никогда не забывает своих верных сынов.

– Ну раз про верных сынов заговорили, точно мне ничего не обломится.

Скока уже понял, что в этом кабинете родиной за свой счет не торгуют.

– Тогда хоть выпить налейте что ли, – предложил тогда он компромиссный вариант.

– Товарищ Скоков, это администрация, а не кабак, – возмутился Семипостол. – Откуда в кабинете руководителя может быть выпивка? Здесь только документы государственной важности.

– Вань, ты прикидываешься или вправду немного того, поврежденный? Не видишь, что избиратель пришел, одноклассник твой к тому же, и хочет всего лишь выпить. Где оно школьное братство? Разуй глаза, вон в сейфе пузырь стоит.

Непряхин впервые сегодня растерялся, такого напора от Скокова он явно не ожидал, поэтому только и сказал:

– Это не мое.

– А я и не спрашиваю, чье? – окончательно разошелся Скока. – Хочешь узнать государственную тайну, наливай.

– Иван Сергеевич, пусть выпьет. Все равно не отстанет. Может, действительно что-нибудь путное знает, – примирительно предложил Неваляев.

В следующее мгновение Скока уже стоял у сейфа, по – хозяйски раскупоривая бутылку. Налил в заворуевский стакан по «Марусин поясок», и одним глотком опрокинул содержимое стакана в себя.

– А ты, что с ним не будешь? – неожиданно зло Неваляев спросил Наталью. – Может, тоже налить? Посмотри, с кем связалась? Губишь ты себя, губишь, – но жалости в голосе не было, скорее злорадство.

– Пришла суженого своего навестить, – кивнула Алла на вконец потерявшегося Заворуева. – Зря пришла, он все равно ничего не помнит. Затмение нашло.

– С кем связалась? Я смотрю, что вас Сергей Николаевич, жизнь моя беспокоит. Не беспокойтесь.

Наталья отреагировала вяло, что вполне вязалось с ее обликом: черты лица ее были анемичны и малоподвижны. Она, как вошла, так и осталась стоять на прежнем месте.

– Не беспокойтесь, Сергей Николаевич, – повторила Наталья. – Сашка, – назвала Скокова по имени, – хоть на человека похож. Уж лучше пить, чем так жить, как вы живете, я… Да что мне теперь станется? Я была уже для вас покойницей. Хуже уже не будет. Ты, что злишься?

Наталья повернулась к Алле все с тем же спокойно – безразличным видом.

– Нужен он мне очень. Ты посмотри на него, разве это мужик. Так одно недоразумение. А вечер с ним провести, почему бы и нет. Ты же себе в этом удовольствии не отказываешь? А мне сына надо на ноги поднимать. Петр Фомич много чего интересного обещал.

При последних словах Натальи Заворуев очнулся. В разговоре он не пропустил ни слова.

– Это провокация. Меня чем-то напоили. Ничего не помню. Это она меня пыталась отравить.

– Я же говорила, какой это мужик, – в первый раз улыбнулась Наталья.

– Зачем? – привычно по должности спросил Неваляев.

– Обстановку хотела дестабилизировать.

– Петр Фомич, будьте мужиком, – Наталья оживилась. – Дестабилизировать. Вы сами сплошная дестабилизация. Только неизвестно, где ее больше. В голове или в штанах.

– Это точно, пошла на примирение Алла. – Он, когда нажрется, ничего не может. Сплошная дестабилизация. Только обещает. Так ведь, подруга?

– Так.

В это время Скока хочет налить себе еще, но Неваляев отбирает у него из рук стакан.

– Все, хватит. Выкладывай свою государственную тайну.

– Хороший коньячок попиваете. Если, что важное скажу, на бутылку дадите? Без бутылки не скажу, – решительно заявил Александр Скоков. – Что одноклассник? Будет мне бутылка, – Скоков фамильярно обнял Семипостола.

– Будет, – пообещал Семипостол. – Говори, не томи.

– Тогда получайте.

Скоков из кармана трусов вытащил печать.

– Ее искали? Вот она. Гоните на бутылку.

Вот она миленькая, всполошился Заворуев и на удивление бодро выскочил из-за стола. – Говорил же я, что украли. Вот он и украл. Он и деньги украл. Где деньги?

Неваляев выхватывает из рук Скоки печать.

– Ты свой фокусы брось. Где взял ее? Украл? А деньги где? Я с тебя все до копейки вытрясу, – пригрозил милиционер. – Из-за тебя вся власть на ушах стоит.

– Это у власти любимое положение, – перешел в оппозицию Шмелев. – Петр Фомич, если ко мне претензий нет, отдавайте разрешение.

– Не будем спешить, товарищ Шмелев, – вновь проявил политическую бдительность и дальновидность Семипостол. – Мне кажется, что это не просто кража, а политический заказ. Надо понять, кому это выгодно. Необходимо найти заказчика.

– Володь, подожди со своим разрешением, С этими надо разобраться.

По неопределенному движению трудно было понять, кого имел в виду милиционер – Скоку или главу.

– Так, гражданин Скоков, говорите по – хорошему, где деньги?

Скока с неподдельным удивлением смотрит на Наталью.

– Наташ, какие деньги? Ты мне про них ничего не говорила.

– Оставьте его в покое, – Наталья встала перед Неваляевым. – Не брал он никаких денег. И печать не брал. Она у меня была. Сашка просто на бутылку хотел заработать.

– У тебя? Зачем она тебе сдалась? – не могла скрыть удивление Алла.

– Вы Наталья… не знаю, как вас по отчеству в какой-нибудь партии состоите? – поинтересовался зачем-то Семипостол.

– У меня одна партия, – усмехнулась Наталья. – Сына надо вырастить. Меня Петр Фомич, когда инспекцию магазина делал, пригласил на ужин. Сказал, что тогда не будет меня штрафовать за нарушение. Я согласилась. Куда деваться было? Денег лишних у меня нет. Знала, конечно, чем ужин закончится.

– Политическая провокация, попытался оправдаться Заворуев. – Не помню, ничего не помню.

– Фомич, заткнись, – грубо оборвал его Непряхин. – Очень интересная история получается. Рассказывай дальше.

– Сначала в ресторане посидели, продолжила Наталья. – Не жадничал он, заказывал все, что просила. Видно, денег немерено было. Потом в ночной клуб поехали. Отдельный номер сняли. Приставать начал. Печать достал зачем-то и говорит: Я тебя, Наталья, озолочу. Будешь моей постоянной подругой». Я и подумала, что для меня это совсем неплохо будет. В общем, начала соглашаться. Он вроде все тихий был. Вдруг как бросится на меня. «Моя, моя, – кричит, – все официально будет». И давай на мне печати ставить. Я растерялась, замерла. Всё! Думаю, конец. Допился мужик до белой горячки. А он печатью меня охаживает. Шлепает во все места, по всему телу. Еле отмылась потом.

– По всему? – почему-то удивился Непряхин.

– Как есть по всему, подтвердила Наталья. – Потом вдруг печать бросил на пол, а сам в кровать. И тут же заснул.

– Подсыпала она мне что-то. Ничего не помню. Ничего не помню.

– Ладно, все ясно, – подвел итог Неваляев и обратился к Непряхину, – Иван Сергеевич, закрываем следствие?

– Закрывай. Ну, Фомич, разговор серьезный нам предстоит.

– Я буду вынужден этот вопрос поставить перед депутатами – о текущем политическом моменте, – принялся за свое Семипостол.

– Я тебе поставлю, – пригрозил Непряхин ему. – У тебя есть свой кабинет. Запрись и ставь, что хочешь.

Непряхин берет со стола разрешение и передает его Шмелеву.

– Получай разрешение. Знаешь, почему отдаю?

– Догадываюсь, – усмехнулся Шмелев.

– Это всех касается, – грозно продолжил Непряхин. – Ни слова никому. Государственная тайна. Понятно?

– Сколько же мне уже придется хранить государственных тайн, – протянул Скока. – Дадите на бутылку?

– Пойдем, Скока, я сегодня угощаю. Наталья, ты с нами? – спросил Шмелев.

Женщина только кивнула в знак согласия.

– Мне тоже пора, – сказал Неваляев.

– Уходя, помните товарищи, – заволынил свою песню Семипостол. – В испытаниях наша власть только крепчает и чище становится.

– Ничего не помню, – невпопад произносит Заворуев.

– Завтра я тебе память хорошенько прочищу, – пообещал Непряхин с нескрываемой угрозой в голосе.