Текст книги "Окрашенное портвейном (сборник)"

Глава третья
Заложник

В нойкинском сельсовете вся администрация была в сборе. В кабинете Заворуева, рассевшись рядком на стульях, находились всегдашние соратники Непряхин и Семипостол. Атмосфера была тревожная. Ждали приезда мэра Паранойева Александра Даниловича Меньшикова. Событие само по себе неординарное. Приезд вышестоящего начальника – всегда тревога и мучительная неизвестность: что скажет, как посмотрит. К этой тревоге примешивалось то обстоятельство, что ехал мэр в Нойку не просто так, а в связи с трагическим происшествием: пропал вице – мэр города Василий Иванович Чапаев. Ни дома, ни на работе его не было уже третий день. Как проводила его жена утром на работу, с тех пор его больше и не видели. И хоть был он начальником маловлиятельным, но очень крупной комплекции, то мэр сразу заподозрил, что интриги плетутся против него, а Чапаев лишь оружие в руках интриганов.

Александр Меньшиков просто купался в интригах. «Власть без интриганов – это не власть, а говно, – любил говаривать он в кругу приближенных. – Всегда ищите, кто под вас копает, и обязательно найдете». Поэтому большую часть своего мэрского времени он посвящал поиску врагов.

Мэр не знал, как конкретно исчезновение Чапаева может быть связано с кознями против него, но в любом случае он должен найти своего заместителя первым, чтобы успеть нейтрализовать действия потенциальных врагов. Поэтому его поездка именно в Нойку не была случайной. Вчера поздно вечером недалеко от села был обнаружен пиджак Чапаева. И хотя в нем не было никаких документов, не вызывало сомнений, что пиджак принадлежит вице – мэру. Василий Иваныч был известный щеголь в районе, и костюмы не покупал, а исключительно шил у местного портного Наума Шнобеля. Шнобель денег с вице – мэра не брал, правда, тот никогда и не предлагал, справедливо полагая, что не у Версаче шьет. Портной, поднятый с постели посреди ночи, опознал находку, как пиджак, принадлежащий Чапаеву. «Как он на нем сидел, как сидел», – сокрушался Наум Шнобель над пиджаком.

Это находка придавало делу о пропаже вице – мэра зловещий оборот. Мэр уже не сомневался, что в этот раз копают под него глубоко. «Ничего, ничего, меня так просто не возьмешь, – говорил он себе, собираясь в поездку. – На хитрую жопу всегда хер с винтом найдется». В этот раз «винтом» были редактор местной газеты «Паранойевская правда» Петр Татищев и директор фирмы ритуальных услуг, непревзойденный «спец» по части организации «проводов в последний путь» Виктор Храпов. Редактор должен был в случае обнаружения вице – мэра сделать с ним тут же интервью, в котором Чапаев разоблачает врагов мэра. Работа для журналиста несложная, но очень ответственная. Вице – мэр плохо говорил, его ответы на вопросы всегда приходилось переводить на русский. А, учитывая, в каком состоянии он мог быть найден, ответы необходимо заготовить заранее.

«Меня били, пытали, морили голодом, но я только отвечал: «Не дождетесь». «От меня требовали отречься от нашего всенародно избранного мэра, но я сказал: «Никогда».

Еще перед поездкой начал готовить «болванки» ответов Татищев. Но вскоре это нудное занятие он отложил, решив, что еще неизвестно, как дело повернется. Может, некролог придется писать.

Храпову была поставлена задача однозначная – привести в божеский вид лицо покойного (наверняка, вице – мэра перед тем как убить, жестоко пытали), прилично одеть и уложить в гроб. Гроб Храпов предусмотрительно взял с собой. Поначалу мэр был против того, чтобы брать гроб. «В случае чего на месте сделаем». Но Храпов сумел переубедить Меньшикова. «В Нойке нет толковых мастеров, чтобы гроб сколотить. А я везу добротный гроб, подогнанный по размеру. Мы ж с Василием Иванычем в одну баню ходили. Я все его параметры знаю. А, если Чапаев, вдруг жив, окажется, то гроб этот в Нойке оставим, оформим, как подарок от района. Так сказать, спонсорская помощь селу», – хихикнул Храпов.

– Надо же было ему свой пиджак у нас потерять, – начал сокрушаться Заворуев. – И так дел невпроворот. Дорогу вот к сельсовету собирались заасфальтировать.

– Тебя мэр самого в асфальт закатает, когда узнает, что денег нет и дороги нет, – угрюмо заметил Непряхин. – Он деньги тебе еще в январе выделил, а сейчас июль.

– Во – первых, он мне деньги лично не давал, а сельсовету. Значит, всем нам, – отпарировал Петр Фомич. – Во – вторых, продолжил он, – мы эти деньги, как материальную помощь, честно поделили на троих. Мы же сами решили, что дорогу построим за счет частных средств. Шмелев, как раз, сегодня должен был мне доложить, как обстоят дела со сбором денег.

– Знаю я твое «честно». Все равно себе больше отрезал, – настаивал Непряхин. – Денег было триста тысяч, а я только семьдесят получил. Где еще мои тридцать?

– Ты, Иван Сергеевич, специально, что ли, дураком прикидываешься? – разгорячился Заворуев. – Мы же по документам дорогу заасфальтировали. Документы тоже денег стоят. А гравием дорогу на самом деле присыпали. Тоже думаешь за просто так?

– Товарищи, хватит ругаться, – попытался прекратить разгоревшуюся перепалку Семипостол. – К нам мэр с минуту на минуту нагрянет, а мы, из-за каких– то копеек пререкаемся.

– Давно ли Кузьмич, тридцать тысяч для тебя копейками стали? – ехидно спросил Непряхин.

Семипостол ответить не успел – в кабинет ворвалась Алла с криком: «Едет, едет»!

Мужчины опрометью бросились на крыльцо и выстроились в шеренгу. Заворуев посмотрел вверх. Все в порядке: флаги аккуратно свисали с конька крыши. Из машины, остановившейся впритык к крыльцу, вышел мэр и ни с кем, не поцеловавшись, молча вошел в сельсовет. Это был очень дурной знак. Впервые мэр не перецеловался с Заворуевым. Петр Фомич сразу сник и обреченно потрусил за мэром. Следом прошли и остальные, в том числе Храпов и Татищев.

Меньшиков уселся в заворуевское кресло, Татищев и Храпов расположились на стульях у окна, а администрация осталась стоять по стойке «смирно», ожидая разрешения сесть. Мэр сесть не предложил, а сами они не решились, и весь разговор простояли.

– Что, разъебы? Просрали Чапаева, – начал разговор с сути вопроса Меньшиков.

– Мы, Александр Данилович, – замямлил Заворуев. – Мы не предполагали…

– Меня не интересует, что вы предполагали. Меня интересует только одно: «Почему Чапаев пропал в Нойке?» Какая сволочь у вас здесь окопалась? Кто под меня здесь копает?

– У нас, Александр Данилович, оппозиции здесь нет, – неожиданно смело возразил Семипостол. – На прошлых выборах все, явившиеся, голосовали только за вас. И, кто не явился тоже за вас.

– Все равно чувствую, что Чапаев здесь оказался не случайно, – аргумент Семипостола смягчил мэра. – В общем, так, даю вам три, нет два дня, – вновь ожесточился Меньшиков. – К этому сроку найдете мне Чапаева живым или мертвым. Если не найдете, вы даже предположить не можете, что с вами сделаю. Ясна задача?

Администрация бодро закивала головами.

– Действовать тихо и осторожно, – начал инструктаж мэр. – К поискам привлечь только самых надежных и проверенных людей. В помощь вам останутся вот они, – небрежно показал мэр на Татищева и Храпова. – Обеспечить жильем и кормежкой. Понятно? Виктор Ильич, гроб выгрузили из машины? – отдавал мэр команды.

– Да, должен уже в приемной стоять, – ответил Храпов.

– Замечательно. Есть куда Чапаева положить. Когда выносить гроб будете, помните – вперед ногами. Все. Я уехал. Провожать не надо, сам дойду, – остудил порыв присутствующих проводить его Меньшиков.

– Значит так, поселим вас в нашем гостевом домике. Завезем продукты. Готовить придется самим? Не возражаете, Петр Алексеевич? – обратился Заворуев к Татищеву, с которым был немного знаком.

– Как скажете. Вы же хозяева. А мы только гости. Так ведь, Виктор Ильич?

Храпов согласно кивнул.

– Отлично, – искренне обрадовался Петр Фомич. Хоть что-то сегодня удалось решить. – Сейчас Алла вас проводит. Немного с дороги отдохнете, а через полтора часа жду вас у себя. Алла, – позвал он секретаршу.

Алла вошла в кабинет и, посмотрев на Татищева, удивленно вскрикнула: «Петя! Петр Алексеевич».

– Алка, как я же тебя сразу не узнал, – обрадовался Татищев.

– Постарела, наверное, – потупилась Алла.

– Да, нет. Просто все на бегу было. Как твои дела?

– Хорошо. А твои?

– И у меня неплохо. Во сколько заканчиваешь?

– В шесть.

– Я тогда забегу. Не возражаешь?

– Нет.

Лет двадцать назад Татищев тогда еще молодой корреспондент «Паранойевской правды» по заданию редакции пробыл несколько дней в Нойке. По рангу гостевой домик тогда ему был не положен, и его определили жить в дом к Алле, точнее к ее родителям. Дело было летом. Алла окончила школу, а Петр Алексеевич – выпустился только из института. Поездка в Нойку было одним из первых его редакционных заданий. Гость из райцентра для жителей Нойки был почти столичный гость, да еще к тому же журналист, которого председатель колхоза возит исключительно на своей машине. И Алла, и Татищев были молоды, не обременные ни годами, ни заботами. Уже в первый же день они прониклись друг к другу симпатией, и в тот же вечер отправились на речку купаться. Был конец июня с его безумно короткими и теплыми ночами. Они плескались и дурачились в воде. Татищев подныривал под Аллу, невзначай, касаясь самых потаенных мест женского тела. А потом случилось то, что должно было случиться. На берегу они одни, с минимумом одежды на теле. Все произошло на удивление так легко и быстро – сказывалось отсутствие опыта, что даже не успели испытать смущение от случившегося. Все последующие четыре дня, что Татищев был в Нойке, они каждый вечер ходили на речку. За статьи о Нойке Петр Алексеевич был награжден почетной грамотой райкома партии. До сегодняшнего дня в Нойке он больше не бывал.

Василий Иванович Чапаев третий день пьянствовал со Скоковым на берегу речки. У Скоки здесь был шалаш, в котором он жил с мая и почти до ноября. Скока всегда с нетерпением ждал первого тепла, чтобы уйти на речку. Это время включало для него лучшие отрезки жизни, когда он хоть кому-то был нужен. Все лето в просторном шалаше колготились люди. Это были и дачники, которым Скока показывал рыбные места, так как давно было известно, что там, где Скока всегда хороший клев рыбы. После рыбалки с дачниками варил уху и вел обязательные беседы со столь же обязательной выпивкой. Затем все напивались до бесчувствия. Слава о рыболовных способностях Скоки вышла далеко за пределы райцентра. К нему даже приезжали столичные рыболовы на выходные. Закусить ухой из наловленной рыбы и не спешить домой на ночь, это же ни с чем несравнимый кайф. Приходили к Скоке и местные мужики, чтобы сразу напиться до бесчувствия. Жены не только не обижались на Скокова, но даже где-то были ему благодарны. Если муж пошел к Скокову, то можно быть спокойной – никуда не денется, рано или поздно протрезвеет и вернется домой. Кто-то трезвел на следующий день, а кто-то задерживался и на неделю.

Чапаева Скока нашел на берегу в пол километре от своего шалаша. Василий Иваныч находился в том самом бесчувственном состоянии, так как хорошо знакомом Скоке, поэтому из чувства сострадания он и перетащил тело Чапаева к себе в шалаш.

Чапаев был хороший вице – мэр, правильно понимавший, что по сравнению с мэром он никто и ничто. Даже редкие, но глубокие запои характеризовали его положительно. Разве такой человек может быть врагом мэра! В теплые дни Василий Иваныч любил ходить на работу пешком – хорошая физическая нагрузка, а заодно и на порядок в городе посмотреть. Тем более, что Василий Иваныч курировал в городе чистый воздух, и раз в неделю на планерках отчитывался о динамике чистоты воздуха. Меньшиков любил отчеты своего заместителя – всегда с красочными графиками, столбцами цифр и соответствующей цитатой из классики.

За два дня до описываемых событий, уже на подходе к зданию администрации, Чапаеву нестерпимо захотелось выпить. По всем признакам он понял, что дело идет к запою. Василий Иваныч расстроился, так как хотел подгадать очередной запой к отпуску через две недели. «Попрошусь у шефа в отпуск с завтрашнего дня, – моментально принял он решение, резко развернулся и направился к ближайшему магазину. Взял две бутылки водки, потом поймал машину и поехал на речку, подальше от любопытных глаз. Спустился к Нойке, сел на берегу, предварительно переложив деньги и документы из пиджака в карманы брюк. Водилась за ним такая привычка – пиджак забывать, налил в пластиковый стакан водки, отщипнул корочку черного хлеба и вошел во внеплановый запой.

– Пить, пить, – застонал Чапаев, очнувшись в шалаше. Скока заботливо подал ему бутылку с минералкой. Странный у него сегодня гость. Не здешний и без удочек. Чапаев поднес бутылку к губам, но через мгновение с брезгливостью ее отбросил.

– Водки хочу, – уже более окрепшим голосом сказал он.

– Я тоже хочу, но где ж мне ее взять? – спросил Скока.

– Сходи, купи.

– Деньги давай.

– Сейчас, – Чапаев перевернулся на живот и не без напряжения достал из заднего кармана бумажник. – На, возьми, – он вытащил из бумажника тысячную купюру. – На все бери, чтобы десять раз не бегать туда – сюда.

– На все? – не мог поверить такой щедрости Скока.

– На все, на все, – подтвердил Чапаев. – Только хорошей водки возьми. И закусить что-нибудь.

После выпитого первого стакана Чапаев сладко потянулся и произнес: «Жизнь восстанавливается».

– Тебя как зовут? – после паузы спросил он Скокова.

– Скока.

– Что ты мне кличку свою называешь. Я спрашиваю, как тебя зовут.

– Сашка, – после некоторой заминки ответил Скоков, так как не сразу сообразил, о каком имени речь.

– Александр, значит. А меня – Василий Иванович. Ну, наливай, Александр. Выпьем за знакомство.

Ты хоть знаешь Александр, с кем пьешь? – спросил Чапаев, которого начало «развозить на старые дрожжи».

– Какая мне разница? – беспечно ответил Скока. – На рыбака ты не похож. Без удочек и пьяный уже был, когда я тебя нашел. Может, приблудился, а, может, из тюрьмы сбежал. Какая мне разница? – повторил он.

– Как какая разница? – рассердился Чапаев. – Может быть, я – маньяк, убийца, который при попустительстве таких, как ты, разгуливает на свободе. Ты прежде, чем со мной водку хлестать, должен был с меня документы потребовать.

– Зачем, ты на убийцу не похож.

– Это почему же?

– Если ты убийца, то должен был бы меня убить, а ты денег дал на водку. Нет, так убийцы не поступают, – логически отверг Скока это предположение.

– Так я не простой убийца, а маньяк, извращенец. Сначала буду пить с тобой, веселиться, а потом убью.

– Нет, не убьешь. Мы с тобой сейчас напьемся и спать ляжем. Когда тебе меня убивать. Некогда. Давай еще по одной.

– Давай, но сначала потребуй, чтобы я тебе документы предъявил.

– Зачем?

– Так положено. Во всем должен быть порядок. Даже в чистом воздухе, – зачем-то добавил он. – Давай, требуй с меня документы.

– Ну, показывай, если тебе так хочется.

– Что, значит, хочется, – рассердился Чапаев. – Ты должен вот так сделать, – Василий Иваныч попытался встать, но не смог, поэтому продолжил говорить лежа. – Гражданин, предъявите ваши документы. Понял?

– Нет, не понял. Я встать тоже уже не могу.

– Александр, какая же ты бестолочь. Ладно, лежи. Только вот, как лежишь, так и спроси: «Гражданин, предъявите ваши документы». Теперь понял?

– Теперь понял, но давай сначала выпьем.

– Эх, Александр, нет в тебе гражданской ответственности. Зоркой бдительности, как у орла. Наливай.

Они выпили. Пилось так легко, что даже совсем не хотелось закусывать.

– Гражданин, ваши документы, – наконец, произнес Скока, с трудом оторвав голову от земли.

– А встать все-таки не можешь, чтобы было все, как положено? – поинтересовался Чапаев.

– Не могу, – честно признался Скоков.

– И я не могу, – Чапаев тяжело перевернулся на живот и достал из заднего кармана брюк удостоверение. – Читай.

– Чапаев Василий Иванович, – начал читать Скока, – вице – мэр… Что? Ты, вице – мэр?

На мгновение он даже протрезвел, настолько были велики его испуг и удивление. Но только на мгновение. Испуг прошел. Остались только удивление желание выпить.

– Давай, что ли за знакомство? Это надо же, с кем меня угораздило водку пить. Кому расскажу – не поверят.

– А вот рассказывать никому не надо, – строго заметил Василий Иванович. – Я лицо всенародно избранное. Понимаешь?

Скока сделал вид, что понимает, почему нельзя рассказывать о всенародно избранном лице.

– Государственная тайна? – только и спросил он.

– Очень государственная, – ответил Чапаев. – Народ не должен знать, как живется всенародно избранным. Знаешь, почему не должен знать?

– Нет. Откуда же мне знать. Ты же сам сказал, что народ не должен знать.

– Правильно я сказал. А почему я так сказал? Знаешь?

– Что ты все талдычишь: «Знаешь, знаешь»! Я тебе уже сказал, что не знаю. Или рассказывай, или наливай. Твоя очередь.

– Ладно, сначала объясню тебе, что к чему, а потом разолью. Слушай. Может быть, поймешь, как, где и при каких обстоятельствах я был всенародно избран вице – мэром?

– Что ты мне все загадки задаешь? – обиделся Скока. – Если не хочешь разливать, так и скажи. Я разолью. Я не гордый. Хоть и не всенародно избранный.

– Разливай ты, раз не всенародно избранный, – согласился Василий Иванович. – Я пока мыслями соберусь.

Они в очередной раз выпили. Чапаев поудобнее растянулся на спине, положив руки под голову. Для него и в повседневной жизни «собраться с мыслями» было очень тяжело. Поэтому в шалаше воцарилось молчание. Скока любил в такие летние вечера слушать тишину, которая нарушалось стрекотом кузнечиков, всплеском рыбы и монотонным еле слышным течением реки. Человек утонченный назвал бы то, что слушал Скока природной симфонией. Скока не был настолько утончен. Ему было просто хорошо от того, что он слышал.

– Так вот, вспомнил о чем я, – прервал молчание Чапаев. – Ты меня слушаешь Александр?

Чапаев плохо запоминал фамилии сотрудников администрации, но никогда не забывал имена своих собутыльников.

– Ты слушаешь меня Александр? – переспросил он.

– Слушаю, слушаю.

– Я вспомнил, что хотел сказать. Надо же вспомнил, – обрадовался Чапаев. – Я был избран на выборах, а выборы у нас по конституции тайные, поэтому моя должность – государственная тайна.

Василий Иванович, сам пораженный своей безупречной логикой, продолжил:

– И не для того нас народ избирал, чтобы знать, как тяжело живется и работается вице – мэру. Пусть наша работа будет для народа тайной.

– Это тебе тяжело живется? Полный карман денег, а вместо тайной работы, со мной водку трескаешь, – в голосе Скоки послышалась усмешка.

– Деньги, Александр, каждому платятся по труду. Вы избрали меня, вы и платите мне. Это вы, избиратели, избрав меня, назначили мне цену. Я горжусь, что народ так ценит мой труд. Значит, не зря я отдаю свое сердце, душу делу служения народу, поэтому и есть у меня в бумажнике немного денег. И зря ты меня упрекаешь Александр, что пью с тобой некоторое время водку. Ты думаешь, что я так просто сижу и пью с тобой водку?

– Положим, ты не сидишь, а лежишь. Я даже удивляюсь, как можно лежа пить. А ты молодец – ни разу не поперхнулся.

– Мастерство Александр приходит с годами. И все же твою иронию отнесу на незнание моей работы. Ты думаешь, что я просто с тобой водку пью? Вижу, вижу по глазам, что так думаешь.

Чапаев с трудом различал силуэт собеседника.

– А я всего лишь служу моему народу, моему избирателю. Я специально приехал в вашу глубинку, чтобы в неформальной обстановке потолковать с народом. Понять, что я еще не сделал такого, чтобы мой народ мог жить еще лучше и веселей. Рассказать моему народу о последних решениях партии и правительства, о мудрости этих решений. Занимаюсь, короче, просветительской деятельностью. Глаголом жгу мой народ.

– Последнее, ты правильно сказал. Выжжено все. Украли все, что можно украсть. Только Василий Иваныч я про партию и правительство не очень понял. О решениях, какой партии ты говоришь?

– Не обижайся Александр, но вопрос ты задаешь дурацкий. Если есть правительство, то обязательно должна быть партия. Какое же правительство без партии? Мы же всегда говорим: «Решения партии и правительства в жизнь». Но и я не обижаюсь на твои дурацкие вопросы. Такая у нас, у просветителей планида – гореть и никаких гвоздей. Наливай.

Так они и беседовали час за часом. Скока за эти дни и часы бесед настолько проникся симпатией к Чапаеву, что даже произнес тост, что для него было совсем непривычно: «За самого лучшего вице – мэра в Паранойеве».

Василий Иванович уточнил: «И в Паранойевском районе».

Уже издали Татищев увидел, что Алла ждет его около сельсовета.

– Извини, припоздал. Не рассчитал дорогу по времени.

– Да, ничего. Всего-то на пятнадцать минут опоздал. Куда пойдем? Хочешь ко мне?

Татищев на секунду задумался. Он понял, что ночь в постели с Аллой ему обеспечена, иначе, зачем звать, поэтому предложил:

– Пойдем к реке сходим. Я бы даже искупаться не отказался, а потом уже к тебе. Устроим праздничный ужин. Идет.

– Давай так. Ты – гость. Только я купаться не собираюсь, – предупредила Алла.

– Что так? – слегка расстроился Татищев. – Думал, поплещемся вместе. Как в молодости, тогда.

– У меня купальника нет. А голышом – возраст уже не тот. Дома у меня поплещемся, только не в реке.

Петр Алексеевич не стал настаивать, но Аллин цинизм покоробил его. Хотелось ему того же, но как-то по – романтичнее, с намеками и полунамеками, а не так откровенно. Хотя, в конце концов, на одну– две ночи можно и так, без реверансов и вечерних купаний.

– Как живешь? – начал он дежурную беседу.

– Нормально живу. Хотелось бы лучше, но и так вроде неплохо.

– Ты замужем?

– Петя, ты – солидный мужик, а такие дурацкие вопросы задаешь. Я же тебя домой пригласила.

– Может, ты меня с мужем хотела познакомить.

– Ага, привела и сказала бы: «Вот, муж, знакомься. Мой первый любовник».

– Извини, глупость спросил.

– Ладно, проехали. Была замужем. Не сложилось. То ли он ушел от меня, то ли я его выгнала. Мне, кажется, что я его выгнала. Да, какая теперь разница. Детей у меня нет. С матерью живу. Отец два года назад умер. Пьяный под трактор попал. Мать, наконец, себя человеком почувствовала. Жизни не нарадуется. Даже не представляла, что другая жизнь бывает. А ты-то, как сам?

– Тоже свободный человек. Могу точно сказать, что жена меня выгнала. Сын есть. В этом году школу заканчивает.

– Я думала, что ты в Москве в солидной газете работаешь. Вроде бойко начинал. А ты здесь у нас, – то ли с сожалением, то ли с разочарованием произнесла Алла.

– Работал в Москве, в центральных газетах. Но тоже выгнали. Проблемы у меня с этим были, – Татищев щелкнул себя по горлу. – Сначала из газеты выставили, потом и жена тоже самое сделала. Вот такая последовательность.

Петр Алексеевич рассказывал безо всякой горечи и обыденно. В этом проявлялось не умение стойко переносить удары судьбы, а просто безразличие к самому себе. Пусть все идет, как идет. Может быть, где-то в самых потаенных уголках его души еще и тлел уголек надежды на изменения к лучшему. Кто знает? Только он и сам этого не знал.

– Вернулся в родные пенаты. Стал главным редактором газеты, в которой когда-то начинал. Работа интересная, местами даже творческая.

– Только ты не очень-то похож на довольного человека. Глаза у тебя какие-то безразличные, – посмотрела ему в лицо Алла.

– Не безразличные, а утомленные жизнью.

– Какая разница. В глазах все равно пустота.

– Вот мы вроде и пришли, – сменил тему Татищев.

Они подошли к пологому берегу реки, который и был местом купания. Повсюду валялись пустые консервные банки и бутылки.

– Раньше чище здесь было. Или я ошибаюсь? – спросил Татищев.

– Нет, Петя не ошибаешься. Только и мы другие были. На двадцать лет моложе. И тоже, наверное, чище.

– Ты, Алл, прямо, как философ рассуждаешь, – удивился Татищев. – Ладно, я пойду, искупаюсь.

– Иди. Я на берегу посижу, на тебя посмотрю.

Когда Петр Алексеевич разделся до плавок, Алла ощутила жалость к этому человеку. Полулысому, полуседому, с худыми руками, который стоял по колено в воде, все еще, не решаясь окунуться.

Когда он, посиневший от холода, вылез из воды, Алла спросила:

– Замерз?

– Есть немного.

Садись рядом, согрею тебя.

Татищев присел, Алла накинула ему рубашку на плечи и обняла. Он неловко повернул голову и поцеловал ее в щеку раз, еще раз. Алла вытянула шею, чтобы ему было удобнее целовать. Петр Алексеевич уже развернулся всем телом к ней. Одной рукой обнял за талию, а другой слегка, но настойчиво надавил на плечо, пытаясь уложить ее на землю.

– А вот этого надо Петя здесь делать. Пойдем ко мне, и у тебя вся ночь впереди. Тогда и продемонстрируешь свои способности.

– Можно сначала здесь, а потом всю ночь, – игриво заметил Татищев. Хотя вполне удовлетворился ее ответом, так как не был уверен даже в «сначала здесь».

– Тише, слышишь? – перебила Алла.

– Что слышишь?

– Поют.

Татищев прислушался. Теперь он явственно слышал пение. Где-то совсем недалеко довольно слаженно пели:

Мой адрес не дом и не улица.

Мой адрес – Советский Союз.

– Хорошо поют, – сказал Татищев.

– А – а, это, наверное, Скока с гостями гуляет, – заметила Алла.

– А кто такой Скока?

– Да, местный алкаш. Он пока тепло, в шалаше живет. К нему мужики все бегают пьянствовать. И наши, и из города. Эти не наши, наши так не поют, – уверенно заметила Алла. – Может, из приезжих кто.

– А вдруг это наш вице – мэр поет? – неожиданно встрепенулся Татищев. – Он большой любитель заспевать после поллитры.

Да, ты что! Будет такой человек на такой должности с нашим Скокой пить. Нет, какой-нибудь заезжий ханурик, – с полной уверенностью ответила Алла.

– Шалаш далеко?

– Да метров триста отсюда.

– Пойдем, покажешь. Чует мое сердце, что там наш народный избранник.

– Пойдем, – с неохотой протянула Алла. – Только ты там кроме пьяных морд ничего интересного не увидишь.

– Ты думаешь, у нашего Чапаева другая морда? Ошибаешься, – Петр Алексеевич неожиданно озорно подмигнул. – Пошли. Я почти уверен, что это он.

Когда Татищев и Алла подошли к шалашу, Скока и Чапаев, уже сидя можно только предполагать, каких усилий им стоило занять сидячее положение) и прислонившись спинами друг к другу, пели очередную песню, размахивая в такт стаканами в руках. Они только что проснулись, освежились, приняв очередные сто грамм, и чувствовали себя, поэтому замечательно.

– Алла, пришла, – увидел Скоков женщину. – У – у, да не одна с кавалером, присаживайтесь, будете песни с нами петь?

– Кто такие? – спросил у собутыльника Чапаев.

– Это Вася, секретарша в сельсовете. Мужика с ней не знаю. Первый раз вижу. На городского похож.

– Гуляем, Василий Иванович? – ехидно спросил Татищев.

– Кто такой? – Чапаев долго и внимательно всматривался в Татищева. Наконец, узнал его.

– Петр Алексеевич, ты, что здесь делаешь?

– А ты не догадываешься?

– Нет, – признался Чапаев.

– Тебя мэр ищет. Ты своим исчезновением весь район на уши поставил. Уже не знали, что думать. На всякий случай даже Храпов сюда приехал.

– А что я давно отсутствую?

– Три дня уже.

– Александр, мы, что с тобой здесь уже три дня?

– Давай Вась посчитаем. Мы с тобой в день могли выпить не больше шести бутылок. Сейчас узнаю. Скоков полез в шалаш. В шалаше громко зазвенело. Минут через пять Скока вылез.

– Похоже, что три дня мы с тобой здесь. Шестнадцать бутылок насчитал.

– Что же будет, что же будет? – вдруг по – бабьи запричитал Чапаев. – Данилыч, убьет меня. Я ведь в глубинку поехал, чтобы избирателями встретиться, подержать руку на пульсе, так сказать.

– И ты собираешься эту туфту Меньшикову рассказывать. Ты что! Он только два варианта для тебя предусмотрел. Или убили тебя уже, или в заложниках находишься, у оппозиции. Другие варианты в его концепцию не вписываются. Зря, что ли Храпова в такую даль тащили. Он уже дал команду местной власти тебя с утра завтра искать.

– Вот так всегда, – неожиданно обиделся Василий Иванович. – Как какая грязная работа, так Чапаев. А как искать его, так завтра. Ты зачем приехал? – спросил он Татищева.

– Некролог написать.

– О ком?

– О тебе.

– Но я же живой.

– Это пока. Ты же знаешь, что мэр своих решений никогда не меняет.

Татищев говорил с серьезным видом, но в интонациях слышалась издевка над Чапаевым.

– Ты говорил, он думает, что я в заложниках.

– Пока думает. Сам знаешь, сколько у него врагов. Но может и передумать. У кого мы тебя тогда отбивать будем? Куда посылать группу захвата? Где террористы? Что ты мне в своем интервью после освобождения о них расскажешь? Про этого что ли? – Татищев небрежно показал в сторону Скокова.

– А что? Я вполне сойду за террориста. Лицо у меня недоброе, – обиделся Скоков.

– Оно у тебя не недоброе, а пьяное. И потом, тебе, что охота в тюрьму садиться? – спросил Татищев.

– Скока, ерунду не говори, – вмешалась в разговор Алла. – Какой из тебя террорист. Недоразумение одно. Ты давно уже ничего тяжелее бутылки не поднимал.

– Да, Александр не подойдет. Петь, придумай что-нибудь. У тебя же голова светлая, – просительно обратился Чапаев к Татищеву.

– Придумать, говоришь.

– Да, да придумать, – энергично закивал головой Василий Иванович. Он даже попытался встать для большей убедительности, но ноги его не слушались.

– Лежи уж. Есть у меня одна идея. Но за просто так я не согласен.

– Отблагодарю, отблагодарю.

– Всех присутствующих.

– Всех, всех, – быстро согласился Чапаев.

– Алл, ты, что от него хочешь? – спросил свою подругу Татищев.

– Я, – Алла задумалась. – Пусть мне в сельсовете зарплату повысят. За такие гроши работаю. Сил нет. А женщина я одинокая, – Алла входила в привычную роль обиженной женщины.

– Сделаешь?

– Сделаю, сделаю.

– Хорошо, С собутыльником сам разберешься.

– Пусть ящик водки мне купит, – подсказал Скоков. – Хочу тоже руку на пульсе народа держать.

– Что мне лично нужно, потом скажу. Все договорились. Задумка у меня такая…

В восемь утра вся местная власть и гости из города сидели уже в кабинете Заворуева. Все были измотаны прошедшей ночью. Заворуев, Непряхин и Семипостол ночь гуляли с Храповым. У Аллы и Татищева, судя по тем взглядам, которые они кидали друг на друга, также была замечательная ночь. Неваляев и Шмелев ждали команды.

– Что пора, товарищи, за работу? – вопросительно скомандовал Заворуев.

– Давай еще пять минут посидим, – попросил Храпов, – Ноги гудят.

– Ты, наверное, ноги с головой перепутал? – съехидничал Татищев.

– Голова у меня, Петр Алексеевич в любых ситуациях всегда ясная. Я, прежде чем что-то сделать, сначала, думаю, – многозначительно ответил Храпов. – А где вы отсутствовали всю ночь. Непонятно? Догадался. Заложника искали.

– Представьте себе, искал.