Текст книги "Окрашенное портвейном (сборник)"

Глава четвертая
ПБОЮЛ Соболева. Годовщина

ПБОЮЛ Елена Соболева в свои сорок пять выглядела вполне достойно, а черные с короткой стрижкой волосы и ярко желтые глаза позволяли ей казаться моложе своих лет. Правда, «моложе» у каждого свое: ей хотелось выглядеть моложе лет на десять, а знакомые говорили несколько обтекаемо, но все равно комплиментарно: «Тебе и сорока не дашь». Фигура, конечно, не девочки, на животе складочки, грудь обвисла, но это, если голышом. Вот, как сейчас, после сна перед зеркалом. Соболева прихватила груди снизу руками. «Да, без бюстика мне лучше не ходить», – недовольно подумала она.

Повертевшись пару минут перед зеркалом, Соболева начала собираться на работу. На работу она одевалась просто и непритязательно: джинсы, джемпер, сапоги – луноходы. Присев попить кофе, стала прикидывать свой сегодняшний день. «Сначала заказать водки, на себе притащить сигареты, чай, кофе, – рассуждала Соболева, – потом заехать к Бубнову, набрать у него консервации, затем надо махнуть на рынок за шоколадом и конфетами. Тысяч тридцать мне потребуется сегодня. А, наберется у меня столько»? Она отставила чашку и полезла в сумку за деньгами. В сумке было двадцать восемь тысяч. «Хватит, – успокоилась Соболева, – еще в магазине должна вчерашняя выручка остаться. Дай-то Бог, чтобы только сенокос был удачным». На торгашеском сленге «сенокос» означал торговлю в предпраздничные дни, когда выручка вырастала в два – три раза по сравнению с днями будними. А сенокос обещался быть знатным: до нового года оставалось два дня.

ПБОЮЛ Соболева не была жадна до денег, но и ее, как и других предпринимателей охватывал в такие дни охотничий азарт: как можно больше закупить товара и, как можно больше продать. В их среде не было принято делиться о выручках. Но, тем не менее, каким-то непостижимым образом они знали о выручках друг друга с точностью чуть ли не до рубля.

Выйдя из подъезда, Соболева поежилась от холода. «Дожить бы до зеленых листочков», – эта была зимой ее любимая присказка. Зеленые листочки для Соболевой – это не только тепло, но и бойкая торговля. Машина завелась без натуги и легко. Пока прогревался мотор, Елена почистила автомобиль от снега. Потом, выключив мотор, она проверила уровень масла, постучала по колесам, не приспущены ли, бархоткой аккуратно протерла зеркала., и только после всех этих манипуляций, снова завела машину и тронулась в путь.

Такие аккуратность и педантичность не были ее врожденными качествами, а скорее издержками положения одинокой женщины, которой не на кого надеяться кроме, как на себя. Когда ее с двенадцатилетним сыном бросил муж, скрывшийся в неизвестном направлении и, оставив без средств к существованию на съемной квартире, Соболева была в полном отчаянии. Нет, жить-то хотелось, но как жить. Вот в чем вопрос! Специальности нет, никогда не работала, сидя дома, знакомствами не обзавелась. Единственный человек, к которому она могла обратиться, был Бубнов, и то только потому, что он был приятелем ее мужа. Она позвонила ему и, рыдая в трубку, кратко обрисовала свое положение: за квартиру платить нечем, жрать нечего, работы нет, Витя помоги. Витя помог: в тот же день заехал к ней, дал денег и взял на работу продавцом к себе в магазин. Бубнов тогда только – только начинал свое дело, поэтому нуждался в людях, которым можно доверять. А Соболева, как ему казалось, была из числа таких людей. И он не ошибся. Уже через несколько месяцев Соболева была не просто продавцом, а его ближайшим и надежным помощником.

Дела у Бубнова шли успешно, и Елена довольно прилично зарабатывала. Но, проработав год, она решила, что вполне уже может работать только на себя. За этот год она узнала все тонкости этого нехитрого бизнеса «купи – продай», обзавелась знакомствами, научилась водить машину и главное, скопила немного денег, которые бы позволили открыть собственное дело. Она уже присмотрела в аренду небольшой магазинчик, договорилась с хозяином о цене, зарегистрировала ПБОЮЛ. Рассказала о своих планах Бубнову и попросила: «Витя, помоги мне на первых порах». Бубнов, добрая душа, конечно, не мог отказать. Он подарил ей свой старый «Жигуленок», и по первости возил ей товар, так как Соболева сама стояла за прилавком.

Ох, как ей было тяжело. Не каждый мужик выдюжит такую работу. А тут женщина, пусть и не хрупкая, но все-таки женщина: и продавец, и грузчик, и водитель, и директор – все это ПБОЮЛ Соболева. При Советской власти, когда пытались говорить о тяжелой женской доле, то показывали нам женщин в оранжевых жилетках с кувалдой в руках. Женщина – ПБОЮЛ имеет с ними одно несомненное сходство: работа на износ. Как тогда, так и сегодня не тот мужик попадался – пьяница и бездельник.

Работа у ПБОЮЛ Соболевой пошла. Бывшая домохозяйка оказалась практичной и сметливой женщиной. Копеечка шла к копеечке. К магазину прибавилось торговое место на рынке, потом еще одно. Елена и дальше бы развивала свое дело, но одной уже было тяжело, а брать помощников или партнеров не хотела или боялась. Она была человеком такого склада, которому проще что-то сделать самому, чем потребовать от кого-либо. Да и к тому же имеющийся бизнес приносил ей неплохой доход. За три года она заработала на квартиру, автомобиль, сын поступил в престижный институт, да и себя обихаживать не забывала. Как женщина не очень образованная она не вдавалась в тонкости смысла жизни, но регулярно ходила в церковь, чтобы поставить свечку «на удачу» и уяснила простую истину: жизнь не очень приятная штука, но, если есть деньги, то неприятности не так заметны. Такими неприятностями в новой жизни были всевозможные проверяющие, цена которых колебалась от продуктового набора до десяти – пятнадцати тысячи рублей, нечестные продавцы, которые не могли не украсть хотя бы потому, что они рабы.

Оставшись одна, Соболева больше не помышляла о замужестве, резонно полагая, что и сама может позаботиться о сыне. Новая семья? Но зачем? Да и где взять мужика хорошего? Таких, как Бубнов единицы, да и к тому же давно пристроены. А получить в мужья какого-нибудь недоделанного, спасибо, мы это уже проходили. Конечно, в жизни Соболевой были мужчины, которые ублажали ее тело, но не цепляли душу. Правда, был один относительно постоянный мужик, мент, майор Каравайчук, который, как-то проверив ее магазин, сделал конкретное предложение. Хочешь избавиться от наших проверок, плати ежемесячную «пенсию». Майор оценил свою «пенсию» в сто долларов с каждой торговой точки. Впрочем, заметил майор, изучающе, оглядывая Соболеву, возможны варианты. Триста долларов на дороге не валяются, поэтому ПБОЮЛ Соболева предпочла «варианты». Спала она с ним четко три раза в месяц. Майор Каравайчук хотел чаще, но ПБОЮЛ Соболева ему объяснила, что «чаще» надо заработать. И надо заметить, что майор старался это «чаще» заработать. Он решал проблемы с другими проверяющими, пару раз помог «выбить» долги, а один раз даже починил у Соболевой кран на кухне. Да и, если честно сказать, майор Соболевой был не очень противен. В постели, как и в жизни, он был нагл и нахрапист. В общем, привыкла Соболева к своему майору, так как тот почти не обременял ее жизнь.

Зазвонил мобильник.

– Але.

– Привет, мам.

– Здравствуй, Сереньк. Ты чё звОнишь?

– Мам, мы с Машей сегодня не сможем к тебе заехать. Завтра заедем.

– Что случилось? – встревожилась Соболева.

– Да, нет. Все нормально. Просто завтра у нас Машей последний зачет. Надо подготовиться.

– Ну, готовьтесь, – успокоилась Соболева. – Завтра приедете. Маше передавай привет.

– Обязательно. И тебе от нее так же.

В последние годы большая часть жизни Соболевой была отдана бизнесу, и сыну в этой жизни места оставалось мало. Утром накормить, в обед накормить и вечером накормить. Вот и все общение с сыном. Она мало интересовалась его школьными делами, но гордилась его успехами в учебе. Она не читала книг, но не жалела денег на покупку книг для сына. Она плохо представляла себе, как выглядит театр, но всегда ездила в Москву, чтобы встретить сына из театра. Она хотела, чтобы сын по окончанию школы стал ей подмогой в бизнесе, но щедро оплачивала репетиторов по подготовке сына в институт на «никчемную» специальность. Сергей хотел стать историком. Она эгоистично надеялась, что сын всегда будет с ней, но когда Сергей познакомил ее с Машей и объявил, что женится, Соболева влезла в долги, и в качестве свадебного подарка купила сыну однокомнатную квартиру. Наверное, все это называется слепой материнской любовью, которая чаще во вред, чем на пользу. Так, по крайней мере, пишут в умных книгах. Но в случае с сыном Соболевой все сложилось по – другому. Она сама удивлялась, почему ее сын совсем не похож на других подростков: начитан, любознателен, вежлив, без вредных привычек, никакой юношеской агрессии. Первая же девушка становится его женой. Можно только предполагать, почему случилось так, а не иначе. Соболева же просто считала, что такого сына ей дал бог за все ее страдания и мытарства.

На фирме, торгующей алкоголем, была громадная очередь. Но, Соболева, как умудренный опытом ПБОЮЛ, уверенно направилась к знакомому менеджеру.

– Катенька, привет.

– Здравствуй, – апатично поздоровалась девушка – менеджер.

– С наступающим, всех благ и здоровья, – с этими словами Соболева протянула ей пакет, в котором была коробка конфет и бутылка шампанского.

– Спасибо. И тебя также с наступающим, – менеджер слегка оживилась.

– Катюш, вот список. С доставочкой сегодня сделаешь? А в магазине с вами расплатятся.

– Лен, какие проблемы. Сделаю.

Выйдя на улицу, Соболева остановилась перекурить, одновременно решая, куда лучше направиться дальше. Зазвонил мобильник.

– Але.

– Привет, Ленок, – звонил майор Каравайчук.

– Здравствуй, Миш. Что нужно. Говори быстрей, а то я товар выписываю, – машинально соврала Соболева.

– Мы в этом году еще встретимся. По моим подсчетам у меня еще одна встреча в запасе.

– С новым годом поздравить хочешь?

– И с новым тоже. Ну, так как?

– Приезжай сегодня после семи.

– Есть. Пока.

«Сергея все равно не будет, так пусть хоть этот приедет», – равнодушно подумала Соболева.

Только к обеду она добралась до склада Бубнова. Покупателей было уже немного. Соболева быстренько выписала товар и спросила кладовщика:

– Виктор Сергеевич у себя?

– Откуда я знаю. Я что слежу за ним. Может, и у себя, – как обычно, грубо ответил кладовщик. Он просто не умел по – другому говорить. Елена не стала ничего отвечать, и направилась в кабинет к Бубнову.

– Можно к вам?

– К нам всегда можно, – бодро ответил Бубнов. – Леночка, заходи. Рад тебя видеть.

– С наступающим тебя, Витя, – приветливо чмокнула Бубнова в щеку.

– И тебя, Лена с праздником.

– Спасибо Витя. Как твои? Как малышка.

– Да, ничего вчера уже месяц исполнился.

– Наташа, твоя, небось уже замучилась?

– Есть немножко, но держится молодцом.

– Да и ты молодцом выглядишь, прямо настоящий молодой отец.

– Я и дедушка теперь молодой.

– Да ты что! Дочка старшая родила? Кого?

– Мальчика. Позавчера.

– Поздравляю. Как назвали?

– Не знаю. Мне пока не доложились. Ты же знаешь, что у меня там напряженка.

– Да, да, конечно, – Соболева хорошо знала, что у Бубнова с бывшей семьей нет никаких контактов.

– Ты, кстати. Помнишь, что Алексею сегодня годовщина? – сменил тему Бубнов.

– Неужели сегодня? Точно двадцать девятого. Время, как летит. Уже год, как Леши нет, – не то удивилась, не то вспомнила Соболева.

– Лен, ты извини. Мне надо ехать. Мы с Наташей договорились на кладбище к Леше съездить, – Бубнов встал из-за стола, – Еще раз с праздником тебя.

– И тебя, Витя. Передавай Наташе привет.

– Обязательно.

Алексей Грибов был одним из мужчин в ее жизни, но в жизнь ее никак не вписавшийся. Каждый мужчина, встречавшийся ПБОЮЛ Соболевой, должен таить в себе какую-либо выгоду для нее. Прежде чем улечься с мужиком в постель, Елена решала, а какая с него будет польза. В этом ее прагматизме не было ничего циничного. Бывают же браки по расчету, так и в ее связях с мужчинами был элементарный расчет: выжить. Да и мужчин в ее жизни было раз – два, и обчелся: «вечный» майор Каравайчук, директор школы, в которой сын учился и хозяин строительной фирмы, чьи работники ремонтировали квартиру. И только Грибов был особым случаем: он ей понравился просто так. Да и познакомились они в привычных для Грибова обстоятельствах.

Соболева стояла в очереди в кассу, чтобы оплатить товар. Неожиданно, стоящий перед ней мужчина, повернулся и спросил:

– Можно обратиться к вам с не очень обычной просьбой?

– От чего ж нельзя. Спросить всегда можно.

– Вы не одолжите мне до вечера рублей пятьсот. Понимаете, – перешел на обычную скороговорку Грибов, а это был именно он, – не рассчитал с деньгами. Накладную перебивать не хочется. А вечером я обязательно отдам. А?

Соболева несказанно удивилась такой просьбе, но почему-то без колебаний дала ему пятьсот рублей. Она знакомым-то старалась не давать в долг, а тут практически незнакомый человек. И тем не менее.

– Возьмите.

– Огромное вам спасибо, Елена.

– Откуда имя мое знаете?

– Да мы ж с вами периодически сталкиваемся на закупках. Я и услышал как-то, как вас по имени называли. И запомнил. Память у меня очень хорошая. А меня Алексей зовут.

– Что ж будем знакомы. Запишите мой мобильный. Вечером позвОните, и договоримся, где встретиться.

– Без проблем, Еще раз огромное спасибо. Выручили, так выручили.

Вечером он позвонил.

– Елена?

– Добрый вечер. Это Алексей. Помните утром…

– Конечно, помню. Я все помню, что с деньгами связано.

– И я, что характерно, помню. Как я смогу вам деньги передать?

– Если не трудно, заезжайте ко мне домой через полчаса.

– Без проблем. Давайте адрес.

Грибов появился у Соболевой ровно через полчаса.

– Сразу нашли мой дом? – спросила Соболева, когда Грибов вошел в квартиру.

– Сразу. Я ваш район немножко знаю. Только у меня машина заглохла. И я пешочком до вас. Давно так много не ходил. Леском прошелся, такая красота. Даже вот два гриба нашел. Смотрите, какие симпатичные. А пахнут как? Вам нравится запах грибов?

– Никогда не думала об этом. Кушать люблю их, – Соболева к собственному удивлению поняла, что этот мужчина ей симпатичен. Она никогда еще не сталкивалась с таким непосредственным и по – детски восторженным человеком. – Да что мы в проходе стоим. Проходите в комнату, – спохватилась вдруг Соболева.

– Спасибо, – Грибов начал расшнуровывать кроссовки.

– Да не снимайте. Так проходите.

– Нехорошо в доме в обуви входить.

– Тогда хоть тапочки наденьте.

– Спасибо. Я лучше босичком. Я и дома без тапочек хожу.

Грибов вошел в комнату и остановился посередине, оглядываясь с живым любопытством вокруг.

– Уютно у вас. И книг много. Даже удивительно.

– Это сын все покупал. Он у меня очень любит читать. Сама-то я почти и не читаю. Некогда, сами знаете, – словно оправдываясь, ответила Соболева.

– Знаю, конечно, знаю. Сам такой стал, – сказал Грибов, просматривая названия книг. – Я смотрю и по истории книжки имеются. Сын увлекается?

– Он у меня на историческом факультете учится. Какую-то непутевую специальность выбрал. Работу приличную не найдешь.

– Это точно. Я сам бывший историк. Кандидат наук, между прочим. А теперь вот «купи – продай», – с ноткой грусти заметил Грибов.

– Платили мало, что ли?

– И это тоже. Гордыня моя виновата. Высоко хотел взлететь. А теперь почти незнакомой женщине долг принес.

Грибов отошел от книжных полок, достал из заднего кармана деньги и протянул Соболевой.

– Спасибо. Выручили меня очень. Еще раз извините за мою бестактность. Неловко как-то получилось.

– Да, ладно вам оправдываться. С кем не бывает.

Елена постеснялась при Грибове пересчитать деньги, поэтому, не глядя, положила на стол.

– Что ж, я пойду, – не очень решительно произнес Грибов. Соболева без труда поняла, что он хочет остаться, что нравится ему. Она бы и сама не возражала, чтобы он остался, но вслух не без кокетства ответила:

– Но раз вы спешите. Жена, наверное, волнуется.

– Жена с дочкой уехали, так что я один, – в голосе Грибова слышались уже игривые нотки. Он был уже почти наверняка уверен, как проведет сегодняшний вечер.

– И я одна. Сын в Турции с невестой отдыхает, – Соболева еще сомневалась, а надо ли ей это? Надо. – Тогда давайте я вас чайком угощу.

– Не возражаю.

Соболева еще не одну ночь и не один день проведет с Грибовым. Но именно, этот вечер, эта ночь ей запомнились в мельчайших подробностях. Может быть потому, что эта была их первая ночь, а может, потому, что ее никогда не целовали в мочку уха, никогда не перецеловывали каждый пальчик на руках, никогда не разглаживали завитки волос и не шептали такие странные, но очень нежные слова. Она помнила, что бывший муж отваливался от нее на бок и быстро засыпал, она привыкла, что майор по – быстрому натягивал штаны и спешил на работу (он же должен еще оберегать и покой граждан), был еще один, который мог сделать два раза, но тоже всегда спешил. А Грибов, Грибов… Они лежали, обнявшись лицом к лицу, очень довольные друг другом, и Грибов читал ей стихи. Он и потом ей не раз читал, но запомнились почему – то две строчки из той первой ночи.

«В час отлива возле чайной

я лежал в ночи печальной»…

Они не расставались целых две недели. Грибов практически переехал к ней жить. Эти две недели у них были общими не только постель, но и бизнес. Уже на второй день он ей сказал:

– Слушай Ленок, – Соболева млела, когда слышала, как он произносит «Ленок», – а что мы с тобой оба за товаром мотаемся. Покупаем одно и то же. Давай я буду один возить. Хоть отдохнешь немного.

Соболева, быстро просчитав «за» и «против», сочла его предложение вполне дельным. И она не прогадала. Грибов не только все делал все быстро, но и проявлял инициативу.

– Слышь, Ленок, я тут новый товар завез тебе и сказал твоей продавщице, чтобы она «накрутила» на него пятьдесят процентов. Вот увидишь, в лет пойдет.

Она хотела было ему высказать, что он не имеет право так пользоваться ее деньгами, но зайдя вечером в магазин и поинтересовавшись у продавщицы, как идет новый товар, услышала восторженное: «Все уже продала. Влет идет», поэтому только спросила его:

– А что ты так о моем магазине печешься? Какой тебе интерес?

Грибов в начале от ее вопроса пришел в замешательство, а потом рассмеялся.

– Эх, Ленок, как же ты жизнью зашугана. Во всем подвох видишь. Все очень просто. Во – первых, мне хочется, чтобы ты немного отдохнула и встречала меня почти любимого свеженькой и сексапильной. А, во – вторых, меня новое дело заводит. Не люблю заниматься одним и тем же. Монотонность мне противопоказана. Скукотища.

Почти каждый день после обеда они ездили или в лес, или на речку. Уже через пару дней с радостным предвкушением и с замиранием в сердцем она ожидала этих поездок. Вот сейчас ее Грибов сядет за руль и скажет: «Ну, что, Ленок, помчались навстречу разгульной жизни». Потом он остановит машину в понравившемся ему месте, расстелит на земле покрывало, ляжет на него ничком и ласково – ласково позовет: «Ленок, а Ленок. Иди ко мне. Мне так тебя не хватает». А она уже идет к нему, скидывая на ходу юбку и блузку. Потом он перевернется на спину, она сядет на него сверху, он пригнет ее голову к себе, поцелует ее в мочку уха и начнет шептать странные, но ужасно нежные слова.

Но две недели – это только всего четырнадцать дней. Или даже хуже, четырнадцать дней – это всего – навсего две недели. И через две недели он ей скажет:

– Все, Ленок. Медовый месяц закончился. Завтра жена с дочкой возвращаются.

– Закончился, так закончился, – не подавая вида, что расстроилась, ответила Соболева. – Будем прощаться.

– Я надеюсь не навсегда. Мы же будем по возможности видеться.

– По возможности будем.

И они стали встречаться «по возможности». Такие возможности выпадали два – три раза в месяц. Соболевой было по – прежнему хорошо с Грибовым, даже не смотря на то, что он стал похож на ее майора: откинулся, быстро оделся и «мне пора».

Как-то во время очередной такой спешки, Соболева его неожиданно не без горечи спросила:

– Слушай, я все хочу тебя спросить: «А, что ты ко мне таскаешься»? Я тут как-то видела тебя с женой. Очень симпатичная женщина. И образованная. Я не в претензии, просто интересно.

Грибов не отвечал. Он продолжал сосредоточенно застегивать пуговицы на рубашке, потом накинул пиджак, посмотрелся в зеркало. Ему не хотелось говорить на эту тему, но Соболева еще раз повторила свой вопрос.

– Понимаешь, Ленок, какая штука. Кто я для своей жены? Неудачник, воплощение всех несчастий нашей семьи. Вместо обещанного дворца она живет в двухкомнатной конуре, вместо денег в дом я приношу долги и проблемы. Нет, она не скандалит, не ругается, но я вижу, как ей тяжело, как она мучается. Мы даже почти не разговариваем. Только «Как дела»? «А у тебя»? Я прихожу домой, как побитая собака. Мне стыдно, что я такой неудачник. Ты думаешь, ей интересен такой мужчина? Я думаю, что нет. Чувств никаких, осталось только взаимное раздражение. Она злится на меня, а я злюсь на весь белый свет, что вот такой я разнесчастный. С тобой же совсем другая песня. У нас с тобой нет ни прошлого, ни будущего только сегодняшний день. К тебе приходит мужчина, с которым тебе хорошо. Он говорит красивые слова, читает стихи. Ему с тобой тоже хорошо. Ему не надо объяснять тебе, какой он неудачник. Ему от тебя ничего не надо, как и тебе от него. Только любви и ласки. Получив порцию этой любви и ласки, мы с тобой разошлись до следующей встречи. Вот так. Доходчиво я объяснил?

– Доходчиво. Только одного я в толк взять не могу. Ты мужик умный, работящий, а все как-то в делах у тебя наперекосяк. Почему?

– Ты и вопрос мне задала. Почему? Не знаю. Может, случайное стечение обстоятельств, а может, так и должно быть, не своим делом занимаюсь. Ладно, хватит об этом. Я пойду. До встречи.

– Давай, иди, горемыка.

Грибов лукавил, что ему от Соболевой ничего не надо. При каждой встрече он старался перехватить у нее денег. Она ему не отказывала, но внутри нарастало раздражение. Ей казалось, что Грибов просто использует ее. Что она ему интересна до тех пор, пока дает деньги. Так это или не так уже не узнать. Но в том последнем телефонном разговоре она солгала ему, когда сказала, что у нее нет денег. Деньги были, не было желания его видеть, да к тому же на этот вечер уже была назначена встреча майору. А потом он умер, а ее жизнь продолжала идти своим чередом, и она очень редко его вспоминала, потому что эти воспоминания наводили на нее тоску и грусть. Вот, как сегодня.

Едва она только успела вернуться домой, как в дверь позвонили. На пороге стоял майор, огромный и жизнерадостный, в руках он держал бутылку шампанского.

– С наступающим, тебя.

– Тебя так же.

– Значит так. Времени у меня всего час. Надо на дежурство возвращаться. Давай по сто грамм за праздник выпьем и в койку. Подходит тебе такой план действий?

– А у тебя другого плана и не бывает, «сто грамм и в койку».

– Что делать, Лен. Я – человек служивый. Вся жизнь по минутам расписана. Давай наливай.

Когда майор взгромоздился на Соболеву, ей почему-то вспомнились те две строчки:

«В час отлива возле чайной

Я лежал в ночи печальный»…