Текст книги "Окрашенное портвейном (сборник)"

– Ну, ты мужик даешь! – от удивления Шмелев даже присвистнул. – То на Наташке жениться собирался, то семью ему кормить надо. Ты уж определись.

– Меня твои трудности не интересует, – Неваляеву явно не нравился Коровкин, – Отвечай только на вопрос. Где ночь провел?

– Алка, мое алиби, – осклабился Коровкин. – Ты уж Алла извини, что так получается. Не удалось мне тайну сохранить. Выношу, так сказать, наш роман на всеобщее обозрение. Всю ночь у нее провел. Алк, подтверди.

Капитан с удивлением уставился на продавщицу.

– Как же так? Только что такие речи говорили. А сами…

– Я тебе же говорил капитан, что это за баба, – сказал Шмелев.

– Что сами? Наталья все равно его выгнала. Он мужик в постели справный. Культурный к тому же. Вон, как цветисто говорит. Не пропадать же добру, – нисколько не смущаясь, ответила Алла. – Алиби у него железное. Он, когда проснулся, наверное, подумал, что я на пересменок ушла. Вот и приперся.

– Ну, дела, – только и выдохнул капитан.

– А ты еще спрашиваешь, капитан, почему я охрану из магазина убрал, – подал вновь голос хозяин. – Какая охрана с этой аморальной..

– Это я аморальная? – взвилась по новой продавщица. – Сам чуть ли не полдеревни перетрахал, а мне «аморальная».

– Хватит, – остановил Неваляев, – Без меня будете разбираться, кто кого перетрахал. Скажи мне, – обратился он к Коровкину, – раз ты жениться собирался, значит, ты убитую хорошо знал.

– Конечно, хорошо. Она и была мне жена, только не расписанная.

– Отлично. Тогда скажи мне, почему ты не знал фамилии убитой?

– Фамилия, фамилия, – недовольно повторил Коровкин. – Я же сказал, что тни к чему мне была ее фамилия..

– А как же ты, гад, жениться собирался, без фамилии?

– Женился, тогда б и узнал. А так, зачем мне ее фамилия? Я, что аферист, какой. Это аферисты первым делом фамилию, где живешь? А мне главное человек, уважение.

– Человек, говоришь? – голос капитана стал угрожающе вкрадчив. – А в КПЗ не хочешь? Там тоже люди.

– За что? У меня же Алкино алиби.

– Найду за что. Собрался на бабе жениться, а фамилии не знает. Кому скажи, на смех поднимут. А из-за тебя, гада, протокол составить не могу толком. Будешь у меня сидеть, пока фамилию не вспомнишь!

– Ты, чего капитан. Остынь, он же не при чем, – забеспокоилась Алла. – Ты, что так на невинного человека наезжаешь? Да, я к твоему начальнику…

– Оставь его капитан. Он тут, действительно не при чем, – поддержал Аллу Шмелев, – Кто этой будет по хозяйству помогать, – тем не менее, он не мог не подколоть ее.

Вновь тренькает дверной колокольчик, сразу потянуло холодом. В магазин входят сержант, Скоков и хозяйка дома, в котором убитая снимала комнату. Хозяйке, Евдокии Семеновне, было явно за шестьдесят, но выглядела достаточно бодро.

– Вот, товарищ капитан доставил хозяйку. Комнату осмотрел. Никаких документов не нашел. Только чемодан с вещами, да Евангелие, – доложил Сироткин.

– Наташка, верующая была. Пост соблюдала. Все, как полагается, – встряла в разговор Алла.

– Евдокия Семеновна, – перебил Аллу Неваляев, – нам надо сейчас сделать опознание убитой. Сироткин, подведи ее к трупу, – приказал он сержанту. Старушка встала так, чтобы не видеть труп.

– Узнаете, Евдокия Семеновна, убитую?

– Узнаю, сынок, конечно, узнаю. Наталья это, жиличка моя. И какой же изверг так над ней надругался?

– Ищем, Евдокия Семеновна, ищем. Вот и на вашу помощь надеемся.

– Да, какая же от меня помощь? Я ж ничего не видела.

– Для начала назовите нам фамилию убитой. Откуда она? – спросил капитан безо всякой надежды, так как уже знал ответ.

– Да откуда ж я ее фамилию могу знать? Она ж только ночевать приходила. Или же домой к сыночку ездила. Очень она о нем беспокоилась. А уж заботилась как. И фрукты купит, и сладостей разных наберет, и игрушку обязательно ему везет. Таких заботливых матерей поискать еще надо. Не то, что наши свиристелки местные. Упокой, Господь, ее душу, – Евдокия Семеновна перекрестилась..

– Как же так получается, Евдокия Семеновна, – строго начал капитан, – берете жиличку себе в дом, а документы не проверяете? Вы же знаете, какая сейчас обстановка, а вы без регистрации, без документов пускаете в дом незнакомого человека. Закон нарушаете, Евдокия Семеновна.

– А ты меня не стращай. Поздно уже стращать. Хороший человек и без документов будет хорошим. А Наталья и была такой. За жилье всегда исправно и во время платила. Было время свободное, по хозяйству мне помогала. Имя ее знала, мне и достаточно. А документы пусть твоя милиция проверяет. Она мне рассказывала, что твоим архаровцам по двести рублей в месяц платила, чтобы за регистрацию не цеплялись.

– Это бездоказательно, – возмутился капитан, – за клевету на органы правопорядка можно и привлечь.

– На счет правопорядка не знаю, а орган у вас точно есть, – Евдокия Семеновна оказалась остра на язык. – Ты лучше расскажи, товарищ милиционер, что ты у Натальи по ночам делал? Наверное, документы проверял, ту самую регистрацию искал – старуха неожиданно озорно подмигнула присутствующим.

В магазине стало абсолютно тихо. Назревала сенсация местного масштаба.

– Евдокия Семеновна, измышлениями занимаетесь. Не был я никогда у Натальи. Да, знакомы, но не настолько…

– Я еще только вошла, сразу тебя признала. Только к Наталье ты в гражданской одежде приезжал.

– Врет она все, товарищи. Все закончили, – попытался прекратить неприятный разговор капитан.

– Нет, не врет, – вмешалась в разговор Алла. – Мне Наташка рассказывала, что мент к ней наведывается. Имени, конечно, не называла, но все сходится. Так что не отпирайтесь, товарищ капитан. А ты, бабуль, глазастая, – похвалила она Евдокию Семеновну.

– Ну, было, дальше что? Это моя личная жизнь, я хоть жениться не обещал, – на редкость легко сдался Неваляев. – И к убийству это никакого отношения не имеет.

– Еще, как имеет, – взяла инициативу в свои руки Алла. – Ты нас всех пытаешь, как фамилия, да откуда? Вон, как Костика напугал. Синюшно – бледный весь стал. А сам-то знаешь, как ее фамилия? Неужто в постель полез, а паспорт не спросил?

– Не знаю, – капитан не знал, куда деться от позора. – Мы встречались-то всего раза три…

– Пять, – поправила его Евдокия Семеновна.

– Пусть будет пять… Я же с ней не как милиционер встречался, а как мужчина. Зачем мне ее фамилия?

– А как же на счет бдительности, товарищ капитан? Как же ты с незнакомой женщиной, не узнав фамилии, в постель ложился. А вдруг она террористка, какая, – вовсю куражилась Алла над капитаном. – Лапшу тут на уши вешал о бдительности, о законе. А сам-то…

– Меня все засадить хотел, – подал голос Коровкин. – Я Наталью не осуждаю. Это ее личный выбор. Хотя мне душевно обидно.

– Ты бы лучше бы помолчал, – оборвал его Шмелев. – Ну, капитан, ты даешь! Это, что же получается: использование служебного положения.

– Да, я…

От окончательного позора Неваляева спасло появление в магазине двух мужчин. Один из них решительно направился к капитану:

– Из морга мы. Здесь труп?

– Здесь, – выдохнул с облегчением Неваляев.

– Оформляйте документы, да будем забирать. Нам еще за двумя «жмуриками» ехать.

– Сейчас оформлю, – ответил капитан. – Труп, как неопознанный пойдет.

– Алкаш, что ли какой?

– Нет, продавщица.

– И что никто не опознал?

– Опознать-то опознали. Фамилии не знаем. Паспорт не нашли.

– Вы, народ, даете, хотя нам все равно. Пусть будет неопознанный.

– Это как, неопознанный? – всполошилась Евдокия Семеновна. – Это что ж, как бомжа ее неизвестно где схоронят?

– Да, бабуль, именно так, как бомжа, – подтвердил один из санитаров.

– Сынок, – обратилась она к капитану, – сделай что-нибудь. У нее же сын где-то остался, а он не будет знать, где могила матери. Я заберу ее, да рядышком со своим мужем схороню. Она ж не бездомная, какая.

– Подучается, что бездомная, – как-то печально заметила Алла, и никому не нужная. Каждый попользовался ею, как мог, а теперь, знать не знаем.

– Евдокия Семеновна, успокойтесь. Я обязательно все узнаю о Наталье, хотя бы в память о ней. Обещаю, что она будет по – людски похоронена, – взволнованно ответил капитан. – Землю рыть буду, но узнаю ее фамилию.

– Эвакуированная, значит, получается пока Наталья, – с грустью произнесла Евдокия Семеновна.

– Это как? – спросил Шмелев.

– В войну, в эвакуацию я с матерью потерялась. Мне года два было. Меня в детдом отвезли. Имя свое знаю, а фамилию нет. Вот, как с Натальей, только покойница сказать не может. Дали мне новую фамилию, а мать меня так и не нашла. Только получается, что меня в детдом эвакуировали бесфамильной, а Наталью из жизни, – на последних словах Евдокия Семеновна не сдержалась и расплакалась. – Пойду с Натальей попрощаюсь. Посмотрю в последний раз.

Через мгновение старушка начинает истошно кричать:

– Господи, так это же не Наталья.

– Кто же? – Неваляев уже с трудом понимал, что происходит, а сообщение старушки окончательно дезориентировало его. – Вы, что говорите, Евдокия Семеновна. Все же опознали ее!

– Да, точно не она, – присмотрелся к лицу убитой Шмелев. – Хотя издалека, если смотреть похожа.

– Вы же все говорили, что это Наталья, – милиционер был близок к нервному срыву.

– Так и вы, товарищ капитан, говорили, – с ехидством заметила Алла. – Мне ее лицо вообще не показали, а только сказали. Да, и по правде, кто еще мог быть кроме Натальи.

– Кто первым сказал, что продавщица убита, – вмешался в разговор один из санитаров.

– Вот этот, – Шмелев кивнул в сторону Скоки – синюшника, который, привалившись к прилавку, крепко спал.

– Да он маму родную не узнает, – сказал другой санитар, посмотрев на Скоку.

– Точно. На слово поверили ему, – согласился тотчас Шмелев. – Да и как не поверить. Убитая, точно женщина. А в лицо, конечно, никто и не вглядывался. Зачем?

– Да, кто же это? – в полном отчаянии спросил Неваляев. – И, где тогда Наталья?

– Капитан, нам забирать труп? – нетерпеливо спросил санитар. – Или будет паспорт искать?

Неваляев коршуном набрасывается на Скоку и начинает его ожесточенно тормошить:

– Говори, гад, говори. Куда Наталью дел?

– Нет, мой милый, никуда я не поеду, – в ответ запел Скока, приоткрыв глаза, недовольно спросил: – Что еще? Нашли?

– Ты зачем сказал, что убитая Наталья? – держа Скоку за плечи, спросил капитан.

– А что разве не Наталья?

– Иди посмотри.

Неваляев рывком поднял Скоку на ноги. Тот подошел к убитой.

– И вправду не Наталья. А, кто тогда? – вплотную пригибается к лицу убитой. – Е–мое, конечно, не она. Это же Светка, соседка моя. Она иногда подменяла Наталью, когда той срочно домой надо было ехать. Точно, Светка. Отмучилась девка.

– Это почему же отмучилась? – спросил Неваляев.

– Конечно, отмучилась, – продолжал настаивать Скока. Это разве жизнь? Она вроде меня, только что баба. А кто я? Пьянчужка. Да вам и разницы нет, Наталья или какая другая баба. Со мной тоже петрушка приключилась! Менты недавно забрали. Спрашивают, ты кто? Точь – в-точь, как ты капитан, нас про убитую спрашивал. «Никто я», отвечаю им. Налили бы, я сразу себя вспомнил, а они мне пинка под зад. Смеются: Нам не нужно неопознанное тело». Тебе капитан повезло – хоть тело опознали. Если это Светка, значит, Наталья и не убитая вовсе, обращается к хозяину магазина, – Николаич, я допью бутылку за счастливое Натальино воскресенье.

Не дожидаясь ответа, берет бутылку.

– Дай-ка и я что ли?.. – говорит Неваляев. – Неси хозяин стаканы.

Глава вторая
Печать

Здание местной администрации, которое по незабытой еще советской привычке продолжали именовать сельсоветом, располагалось в центре села, к которому вели две дороги: накатанная колея и тропинка. Дощатый одноэтажный дом не знал ремонта со времен коллективизации, когда он принадлежал какому-нибудь кулаку и был по тем временам самым роскошным зданием. Власть в селе настолько часто менялось, что руководители успевали построить дома только себе и детям, а, когда задумывались о ремонте сельсовета, приходила пора новых выборов, и думать нужно было не о ремонте, а том, как сберечь свою задницу.

Петр Фомич Заворуев, глава администрации хаотично вышагивал по своему кабинету. К чести всех сидевших до него руководителей, кабинет был также убог и обшарпан, как и само здание. Десяток засаленных и с прожженной обивкой стульев, стол и массивный сейф. Единственный незагаженный предмет – портрет президента, висевший под потолком: лицо неизменное, а рамочку каждый новый глава приносил свою.

Петр Фомич был мужчина крупный, густые волосы, несмотря на высокую должность, прикрывали уши, а лицо, про которое говорят, волевое. Но на самом деле Заворуев был человек трусливый и нерешительный: то ли издержки женского воспитания, то ли частое похмелье, которые волю и решительность его ослабили.

Заворуев стоял над письменным столом и судорожно перетряхивал, скопившиеся бумаги, которые уже местами были прожжены сигаретным пеплом.

– Куда же я ее положил? Может, сука под стол закатилась? – сам с собой что-то обсуждал Петр Фомич. Чтобы проверить догадку, неловко полез под стол.

– Фомич, ты чего раком-то стоишь? – в кабинет вошел заместитель Заворуева Иван Сергеевич Непряхин, мужчина габаритный, поэтому грубоватый.

Заворуев пытается вылезти из-под стола, получается неловко.

– Понимаешь, печать куда-то задевалась. В сейфе ее нет. Думал, может, закатилась куда.

– Алку спрашивал?

– Нет, не спрашивал пока. Думал сам найду, – тут же кричит в открытую дверь. – Алла, зайди ко мне.

Алла уже полгода работает в сельсовете секретаршей. Новая должность не изменила ее. Можно поменять работу, но не характер. Она все так же криклива и скандальна. Из-за любой мелочи может впасть в истерику.

– Что кричите? – Алла уже настроилась на скандал. – Не глухая, слава Богу. И не кривая, – она погладила себя по бедрам, словно намекая, что у нее глаза находятся именно здесь. – Что звали?

– Ты печать не видела? – спросил Заворуев.

– А почему я должна ее видеть? – Алла почувствовала благодатную почву для скандала. – Я в сторожа не нанималась. И так за копейки работаю. Так мне еще надо за печатью следить. У меня, что других дел нет. Мне вон только всякой вашей фигни каждый день приходится печатать.

– Алл, ты можешь по – людски ответить. Видела или не видела, – попытался урезонить ее Непряхин.

– Не видела. Зачем она мне сдалась.

– Что в сейфе ее нет? – простой вопрос Непряхина подействовал на всех успокаивающе.

– Вроде нет. Я смотрел. Глянь-ка еще раз свежим взглядом, – примиряюще попросил Заворуев Аллу.

Алла не была бы Аллой, если бы просто подошла к сейфу.

– Это уж точно. Взгляд у меня будет посвежее, – она вновь огладила свои бедра. – Нет там никакой печати, – ее голос звучит глухо, так как ее голова погрузилась в сейф. – И денег нет. Тридцать тысяч там лежало. – Она выпрямилась и добавила, – Взносы от бизнесменов. Я сама их в сейф поклала. Так, Петр Фомич?

– Так, так. Надо же и деньги куда-то пропали, – удивляется Заворуев, но получилось у него это очень искусственно и наигранно.

– Да, непорядок получается, – многозначительно произнес Непряхин и с угрозой в голосе продолжил. – Это уже воровством попахивает.

Было непонятно, обвиняет ли он Заворуева или поверил, что деньги действительно пропали.

– Алла, выйди, нам с Петром Фомичем потолковать надо, – приказал он секретарше, – Ситуацию сложившуюся обсудить.

После того как Алла вышла, Непряхин уже не пытался скрыть своего возмущения.

– Ты, Фомич, что творишь? Мы, как договаривались? Себе по пять тысяч, а пятнадцать пенсионерам раздать, по сто рублей на брата. Так дела не делаются. Ты же нас всех подставляешь. Деньги ты взял? – уже чуть успокоившись, спросил он Заворуева.

– Вань, клянусь. Себе только пятерку взял, – с чувством безвинно заподозренного человека, ответил Заворуев, – Вчера утром Семипостолу его долю отдал. Остальные в сейфе лежали. Ума не приложу, куда они могли деться? Ты же знаешь, я всегда по – честному. Все поровну,

В голосе Петра Фомича послышались приглушенные нотки искренности, он уже и сам верил в то, что говорил.

– Где же тогда они? – только и спросил Непряхин.

– Не знаю. Видишь, и печати нет, – Заворуев окончательно уверился в собственной честности. – Может действительно, все вместе покрали.

– Может и вместе, – Иван Сергеевич укоризненно покачал головой. – У тебя все через жопу делается. Не одно, так другое. Ты зачем Шмелеву разрешение на торговлю дал?

– Не было оснований отказать, – тон у Заворуева вновь стал оправдывающимся. – Все документы в порядке. Да и не получил он еще разрешение. Сегодня должен за ним зайти. А что ты к нему прицепился?

– Вот и не давай ему сегодня, – ответил Непряхин. – Помурыжь его хотя бы несколько дней. Много из себя понимать стал. Таких надо на коротком поводке держать. Кстати, и тебя тоже. Я даже не сомневаюсь, что деньги ты взял. Тебе прогулять 15 тысяч, как нечего делать.

– Ты, Иван, говори, да не заговаривайся, – в голосе Заворуева звучало искреннее возмущение, – Я, что из-за каких-то 15 тысяч мараться буду. Ты думай, что говоришь.

В кабинет тихо, почти на цыпочках, вошел Николай Кузьмич Семипостол, председатель местного совета депутатов и руководитель такого же местного отделения правящей партии. Он и жить так старался – тихо и незаметно. Несмотря на небольшой рост, ходил всегда сгорбившись.

– Что товарищи руководители шумим? – вместо приветствия спросил он.

– Николай Кузьмич, ты вчера деньги получил? – вопросом на вопрос ответил Непряхин.

– Какие деньги? – сделал вид, что не понимает Семипостол. Это еще одна его черта – косить под тугодума, хотя уже сразу понял, о каких деньгах идет речь.

– Ты забыл что ли? Я тебе вчера в кабинете деньги передал. Пять штук долю твою, – напомнил Заворуев.

– Вы имеете в виду, Петр Фомич, те деньги, что передали мне на нужды партии? – нарочито громко вновь переспросил Семипостол. – Да, конечно, получил. Но доли там моей никакой нет. Все пойдет на наше партийное строительство. Вы же должны знать линию нашей партии – крепить местные отделения. Моя доля – эту линию проводить в жизнь.

– Мне наплевать, на какую линию ты потратишь свою долю, – проговорил Заворуев и обратился к Непряхину. – Вот видишь, все, как я говорил. Как говорится, из рук в руки передал.

– Вижу.

Непряхин подходит к Семипостолу и обнимает того за плечи, чем-то напоминающее на объятия соратника.

– Николай Кузьмич, я все понять не могу. Ты действительно такой идейный? Или просто хитрожопый? Я готов спорить, что ты из этих денег на «линию партии» рубля не потратишь.

Подводит Семипостола к окну, которое выходило во двор, продолжая при этом держать того за плечи.

– Тебя пока председателем не сделали, на чем ездил? На «копейке». А сейчас вот на «Тойоте» рассекаешь. Я твои эти разговоры о «линии партии» расцениваю как твое недоверие к нам, твоим партнерам. Мы же общее дело делаем, одной веревочкой повязаны.

Заворуев подходит к Семипостолу с другой стороны. Тоже пытается его обнять.

– Коль, действительно, перебор получается. Других мест хватает, где эту бодягу можно разводить. Нам-то зачем эту «лапшу» навешивать? Твоим боевым товарищам.

Семипостол, чуть пригнувшись, выворачивается из объятий партнеров.

– Мужики, конечно, я вам доверяю. Мы – одна команда. Я же понимаю, какую нелегкую ношу мы несем. Да, Вань, мое благосостояние несколько подросло. Но оно растет вместе с благосостоянием всего нашего народа. И, чтобы ты не говорил, свою руку к этому росту приложила и партия. Партия победившего коллективного разума. Да, я беру из взносов немного себе. Тем самым обеспечиваю нормальную жизнедеятельность нашей партии.

– Тьфу, ты, – сплюнул от досады Непряхин. – Опять он за свое. Ладно, проехали. Ты случайно печать нашу не видел?

– А почему я должен ее видеть, – Семипостол оставался верен себе, отвечая вопросом на вопрос. – У меня свои печати имеются: партийная и депутатская.

Он достает из кармана пиджака две печати и показывает товарищам по партии.

– Они всегда при мне. Бдительность, прежде всего.

– Что ты, Коль, нам их показываешь? – Заворуева утомляло общение с товарищем, да и к тому же болела голова. – Тебя спрашивают: видел или нет. Ты можешь просто ответить? Без своих заходов.

– Я и так просто отвечаю. Не видел. А что случилось?

– Да, не могу печать найти. Не помню, куда положил. Вот и все. Поэтому тебя и спросил.

После этих слов Заворуева Семипостола словно подменили. Он приосанился, а в голосе послышались жесткие нотки.

– Пропажа печати – это не просто серьезно, а архисерьезно. Здесь я вижу политическую подоплеку.

– Что ты опять плетешь? – не выдержал Непряхин. – Какая, к чертовой матери, политическая подоплека? Пропала печать. Ее нужно найти. Не найдем, в конце концов, новую сделаем. Делов всех на два часа.

– Я тоже Вань не пойму, о какой политической подоплеке ты толкуешь? – поддержал своего заместителя Заворуев.

– Вы товарищи проявляете политическую близорукость, – лидер партии власти выпрямился окончательно, и отошел в сторону от товарищей. – Печать – это власть. У кого печать, у того и сила. Все мы прекрасно знаем, что наша партия не против оппозиции. Мы – за оппозицию. Но только за конструктивную. Давайте только на минуту представим, что печать попала в лапы неконструктивной оппозиции. Что может получиться? Власть перейдет в их грязные руки. Вот они пишут всякие там листовки, мол, власть наша в коррупции погрязла. Ужасно пишут. Но это просто бумага. Прочитал и забыл, потому что это неправда. А, если они на эти листовки печать поставят? Что будет? Это уже будет документ. Официальный документ, между прочим. А мы возразить ничего не можем, у нас печати нет.

Заворуев от такого словесного напора Семипостола даже растерялся.

– Николай Кузьмич, вы, что говорите? Иван же сказал. Не найдем – новую сделаем.

– Тогда другая картина может сложиться, – к лидеру местного отделения партии власти инициатива перешла окончательно. – Двоевластие может получиться. У них печать, и у нас печать. Встанет вопрос о легитимности. Кто из нас легитимнее? И мне, как народному избраннику, лидеру местного отделения партии придется сделать нелегкий выбор. – Семипостол сделал многозначительную паузу и потом продолжил. – С одной стороны, вы мои товарищи, но с поддельной печатью, с другой, они, неизвестно какая оппозиция, с нашей настоящей печатью. Нелегкий мне выбор придется сделать, товарищи.

Растерянность Заворуева стала постепенно переходить в неподдельный испуг, но он еще пытался хорохорится.

– Кто они? Какое двоевластие? Я – законно избранный глава, у меня мандат на…

– Ты еще скажи «законно избранный президент», – Непряхин снисходительно похлопал по плечу Петра Фомича, – Фомич, ты же не на митинге. Ты про законность мне не рассказывай. Забыл, как бюллетени считали? У Николая, как не странно, здравая мысль прозвучала. Печатью действительно кто-то может воспользоваться. Тот же Шмелев, например. Вполне подходящая кандидатура для неконструктивной оппозиции.

– Ты, Иван Сергеевич, свои подколы брось, – обиделся Семипостол. – Я знаю, что говорю – у нас на лицо кризис власти. Если печать не найдется, будем собирать Совет, вырабатывать коллективное решение. Думать, что делать дальше. С липовой печатью твоя власть Петр Фомич теряет легитимность. Если печать у Шмелева, его надо дезуировать.

– Дезавуировать, грамотей, – поправил его Непряхин.

– Что, что? – переспросил Заворуев. – Обосрать Шмелева, что ли надо? Я правильно тебя понял, Кузьмич?

– Ты, Фомич, прямо в корень зришь, – со смехом похвалил главу Непряхин.

– Не надо иронии Иван Сергеевич, – обиделся Семипостол, – Я не о себе пекусь, а о Петре Фомиче и о порядке в нашем селе. Мы должны лишить Шмелева возможности воспользоваться печатью, не допустить в нашем селе анархии, сохранить политическую стабильность. Только это я имел в виду.

– Мужики, хватит пререкаться, – примиряющее поднял руки Заворуев, – Мы же одна команда. Мы же все из одного морга.

– Не знаю, знаю, – с сомнением в голосе произнес Семипостол. – Морг, может, и один, а работа у нас разная была. Хочу напомнить, что я приемщиком работал, имел дело с бумагами. И трупы не таскал. Руки и совесть у меня чистые. Об этом все знают.

– Особенно покойники, – перебил его Непряхин. – У, как ты заговорил! Руки у него чистые. А кто с каждого трупа отстежку имел? Опасность почуял? Свалить хочешь?

Теперь уже Заворуев пытался успокоить Непряхина.

– Что вы горячитесь мужикии? Мы же все в доле. Нам наоборот друг за дружку держаться надо.

– Только доли похоже у нас разные, – недовольно бурчит Непряхин. – Может вспомнишь, куда 15 тысяч дел?

– Честно говорю, не знаю, – ответил Петр Фомич, но после паузы не очень уверенно добавил. – Или не помню.

– Что? Вместе с печатью и деньги пропали. Я не думал, что все так серьезно. Оппозиция на эти деньги знаете, что может сделать…, – закудахтал Семипостол, – Надо вызывать милицию.

– Что, а это мысль, – согласился Непряхин. – Там наверху, сразу поймут, как мы озабочены происходящим. Увидят, что мы ничего не пускаем на самотек. Проявляем бдительность. Звони, Петр Фомич в милицию.

– Да, мы очень бдительные, – говорит Заворуев и одновременно набирает номер телефона. – Але, милиция? Заворуев говорит. Кто у телефона? Неваляев. Здорово, капитан. Ты, что же нам отчетность портишь? Как чем? Нераскрытыми преступлениями. Мне от главного знаешь, какой нагоняй был. По самые помидоры. Старайся, только отчетность нам не порть. Я что звоню капитан. У меня печать и деньги пропали. Надо расследование провести. Протокол составить, и все такое, сам лучше меня знаешь. Где ты ее искать будешь, это не мое дело. Через сколько будешь? Все жду, – Заворуев кладет трубку. – Через полчаса обещал подъехать.

– Там Шмелев пришел, – войдя в кабинет, говорит Алла. – Спрашивает, готово ли разрешение.

– Готово, готово, пусть заходит, – машет рукой Заворуев.

– Не отдавай разрешение, – вмешался Непряхин.

– Как не отдавать, если оно готово? – удивился Заворуев.

В дверях появился Шмелев. Несмотря на жаркую погоду на нем надет костюм. Но чувствуется, что в костюме он ощущает себя очень дискомфортно.

– Здравствуйте, товарищи начальники, – бодро здоровается он со всеми. – Что это вы все в сборе? Что – то случилось?

Непряхин посмотрел на вошедшего с нескрываемой неприязнью. У него давние счеты с предпринимателем. В свое время Шмелев отказал ему в деньгах, сказав, что взаймы готов дать, а так он не собес.

– Это вас господин Шмелев, или как там еще, господин предприниматель не касается.

Шмелев старается держаться спокойно, и колкость Непряхина пропускает мимо ушей.

– Не касается, так не касается. Петр Фомич разрешение отдайте. Мне работать надо.

– Работничек выискался, – мстительно заметил Непряхин. – А здесь, что бездельники по – твоему собрались?

– Мне откуда про это знать. Вы вон где, а я вон где, – Шмелев по – прежнему старался держаться миролюбиво.

– Неправильные разговоры ведете, товарищ Шмелев, оппозиционные, – завел свою шарманку Семипостол.

– Мне по барабану, какие я разговоры веду, – предприниматель уже еле сдерживал себя. – Разрешение давайте.

– Не могу, – потухшим голосом ответил Заворуев. – Неожиданные проблемы возникли.

– Я уже сказал, что меня ваши проблемы не касаются, – Шмелев решил добавить гонора. – Нет оснований, мне отказать в разрешении.

– Основания всегда найдутся, господин Шмелев. Земля под магазином, кому принадлежит? – вкрадчиво спросил Непряхин.

Этот разговор доставлял ему удовольствие. «Ты, гаденыш о тех несчастных 10 тысячах еще не один раз пожалеешь», – думал он про себя.

– Ну, государству. Так я ее арендую, – сбавил гонор Шмелев, но он все еще надеялся на благополучный исход дела. – У меня договор на пять лет с правом продления.

– Так вот, господин Шмелев. Мы с Петром Фомичем и Николаем Кузьмичем, как представители власти обязаны блюсти интересы государства. И, не факт, что мы с вами продлим аренду. Более того, мы подумываем о том, чтобы расторгнуть с вами договор, – Непряхин торжествовал победу. – Так ведь, Петр Фомич?

– Так, так, – согласился Заворуев, но ему все же было слегка стыдно перед предпринимателем, так как за разрешение он с него деньги уже получил.

– Как же так, Петр Фомич, – в голосе Шмелева, наконец, появились нотки отчаяния, которые так ждал Непряхин. – Вы только вчера говорили, что ко мне претензий никаких нет. Даже хвалили меня, что я на все просьбы руководства незамедлительно откликаюсь. Говорили, Петр Фомич?

Заворуев оказался словно между двух огней, он вконец растерялся и не знал, что ответить. Но на помощь поспешил Непряхин.

– Так это вчера было, а сегодня обстоятельства изменились. Не я ли вас господин Шмелев предупреждал, что жизнь наша очень переменчива.

– Мы товарищ Шмелев начали сомневаться в вашей благонадежности, – включился в разговор Семипостол со своей шарманкой. Вы позволяете себе публично и огульно охаивать нашу законно избранную власть. Мы это расцениваем как вызов нам, власти всех трудящихся. Чувствуется, что вы еще не прониклись демократическими ценностями. Разве может находиться на государственной земле магазин, чей хозяин не проникся демократическими ценностями?

– Да, вскрылись обстоятельства, которые понуждают нас взять время на размышления, – наконец сформулировал свой ответ Заворуев.

– Как же я работать буду! – Шмелев уже не сдерживается и переходит на крик. – Мне семью кормить надо.

Алла, которая оставалась в кабинете, не могла не встрясть в разговор, тем более, что со Шмелевым у нее тоже были свои счеты.

– Не семью тебе кормить надо, а полюбовниц своих содержать. Я сама слышала, как ты наш власть ругал.

– Да, что ты слышала? Я ничего такого не говорил, – попытался отбиться Шмелев.

– Ты, что хочешь меня врушкой выставить? – Алла уже входила в раж. Она вышла на середину кабинета и встала, широко расставив ноги и подбоченясь. – Не выйдет! Сначала из магазина выгнал ни за что, а теперь еще и врушкой меня выставляешь.

– Воровать, ты считаешь «ни за что»?

– Ничего я не воровала. Наглая ложь.

– А, кто из кассы 10 тысяч стащил?

– Не стащила, а взяла…, – Алла на секунду замешкалась, – взаймы на время. Я бы потом отдала.

– Интересно, когда собираешься отдавать? Уже полгода прошло.

– Товарищ Шмелев, оставьте ваши инсинуации в покое. Говори, Алла.

Это уже вступился за Аллу Семипостол. Ему не терпелось узнать, что же такого говорил предприниматель.

– Что оставить? – не понял Шмелев.

– Он говорит, что не надо клеветать на Аллу, – объяснил Непряхин и добавил. – Она – женщина честная. О ее честности легенды ходят. А у вас и свидетелей, наверное, нет того факта, что она деньги взаймы брала. Нет свидетелей – нет денег.

Алла, ободренная такой двусмысленной поддержкой, перешла к сути того, из-за чего весь сыр – бор и разгорелся.