Текст книги "Греческие наемники. «Псы войны» древней Эллады"

Глава 20
НАЕМНИКИ ПРОТИВ МАКЕДОНИИ, 333–322 ГГ. ДО Н. Э

Следуя за Александром и его армией в их восточных походах, мы обошли вниманием тех наемников, которые не сопровождали их, но оставались в регионе Средиземноморья. Они делились на две категории: тех, которые несли гарнизонную службу или выполняли другие функции для Македонии, и тех, которые нанимались на службу противникам Македонии. Из противников Александра самый значительный контингент представляли воины, которые спаслись после битвы при Иссе. Известно, что большая часть наемных воинов Дария III, тех, что прибыли с островов Эгейского моря, укрылась в первоначальном порту высадки, Триполи, и оттуда отправилась морем на запад, предварительно предав огню оставшиеся корабли, чтобы избежать погони. Арриан оценивает их численность в 8 тысяч, что, вероятно, завышенная оценка. Столько их, видимо, было перед битвой при Иссе. С тех пор их численность довольно уменьшилась из-за потерь. Хотя они отступили в порядке и, возможно, серьезно не пострадали.

Теперь их вели четыре различных командира – Аминт, Тимонд, Бианор и Аристомед. И вероятно, когда непосредственная опасность, исходившая от войск Александра, отступила, эти стратеги не стали держаться вместе, но каждый искал удачи со своими подчиненными самостоятельно. Аминт и Аристомед отправились на Кипр, где сметали гарнизоны, встречавшиеся на пути.

Впоследствии Аминт, возможно еще в сопровождении Аристомеда, пустился на более дерзкие предприятия. С 4 тысячами воинов он попытался захватить Египет. (Арриан не отделяет судьбу Аминта от судьбы других командиров, поэтому не приводит численности его войска. Диодор и Курций представляют Аминта единственным стратегом, спасшимся после битвы при Иссе, и оценивают численность беглецов в 4 тысячи. Это, видимо, оправданный метод комбинации содержания двух не вполне достоверных источников.) Высадившись в Пелусии, он заявил, что послан царем царей взять власть в сатрапии, без которой она осталась после смерти Сабака в ходе битвы при Иссе. Но по достижении Мемфиса его ждала неудача, ибо его заявление прозвучало сигналом к национальному восстанию. Персидские военачальники, разгадав подлинные намерения Аминта, сумели заручиться достаточной поддержкой местного населения даже после первоначального поражения, чтобы в конце концов разгромить авантюриста и его приверженцев.

Между тем в самой Греции стало нарастать всеобщее движение к мятежу против Македонии, воодушевленное господством персидского флота в Эгейском море и золотом, которое его командующий Фарнабаз мог обеспечить. Лидером движения был Агис, ибо Спарта была оставлена Филиппом II и Александром в аномальном положении. Ее непосредственная способность к сопротивлению была подорвана, но достаточно было пассивного сопротивления, чтобы предотвратить ее насильственное включение в общегреческий союз, возникший после Коринфского конгресса. Поэтому в ней не действовали запреты против внутренних конфликтов и альянса с Персией. В этой любопытной ситуации следует искать объяснение того факта, что в течение следующих 12 лет Тенар (мыс и город на юге Лаконики) становится постоянным местом встреч и вербовки наемников против Македонии. Место располагало естественными удобствами благодаря своему центральному положению, где расходились морские пути в Азию, Африку и Италию. Но если бы это происходило на территории какого-нибудь другого греческого государства, то не могло бы получить такую свободу. Только бескомпромиссный противник Македонии мог допустить пребывание на своей территории враждебных Македонии воинов и все же не пренебрегать договором с членами Коринфского конгресса.

Как только Агис добыл денег для набора наемников, он стал потенциально опасным. Летом же он появляется на острове Сифнос, ведя переговоры с Фарнабазом о денежном кредите, а также предоставлении кораблей и войск. Но неожиданно их ошеломила весть о победе Александра при Иссе. Фарнабаз сразу забрал всех своих наемников и отправился морем на защиту Хиоса. Там уже находился гарнизон из наемников, но, хотя Фарнабаз со своими 1500 воинами довел численность наемников до 3 тысяч, это не предотвратило конфликта между ними и местным тираном, который повел дело к сдаче города. Наемники сразу перешли на службу Александру, а хиосцам пришлось обеспечивать гарнизон.

Агис добыл 30 талантов и 10 триер. Эту скромную помощь он послал своему брату в Тенар с наказом отправляться морем на Крит и поднять там восстание в пользу Персии. Но удар по престижу Персии в результате битвы при Иссе был слишком силен, и антимакедонские партии добились лишь небольших успехов помимо создания обстановки мелких раздоров на острове. Все, на что были способны спартанские цари, – это набрать как можно больше наемников из тех, которые бежали после битвы при Иссе и ожидали лучшей возможности для совместных действий против Антипатра. Подробности этого для нас утеряны, но, возможно, в это время Харет, изгнанный из Митилены македонским флотоводцем, принял командование над наемниками в Тенаре.

Новая возможность подвернулась в 330 г. до н. э., когда после произошедшей в 331 г. до н. э. битвы при Гавгамелах (Арбелах) Александр устремился в неизведанные глубины Азии. Спарта и ее наемники начали с победы над войском македонских наемников во главе с Коррагом, а затем сформировали коалицию государств Пелопоннеса, готовую поставлять рекрутов-ополченцев. Антипатр, со своей стороны, собрал много наемников; теперь у него было персидское золото, присланное Александром из Суз. Противники сошлись у Металополя. Агис привел войско из 20 тысяч пехотинцев и 2 тысяч всадников: из них, согласно Динарху, почти половина, 10 тысяч, были наемниками. Но какова бы ни была точная пропорция, именно наемники имели большое значение. Впервые за 20 лет Спарта возглавила большую армию на Пелопоннесе, и единственно потому, что Агис имел достаточно денег, чтобы поддержать своих ополченцев наемными воинами. Однако у Антипатра были аналогичные источники силы, и он смог превзойти в численности и взять верх над соперниками. Спартанский царь погиб на поле битвы в соответствии с отечественными традициями. Вероятно, большинство наемников короткое время служили под командованием Александра. После Мегалополя опасность греческого восстания против Македонии на время отступила, а растущий спрос Александра на новых рекрутов умудрился почти лишить Грецию воинов, точно так же, как Македонию – ополченцев.

Мятежные настроения в Греции развивались в полном соответствии с ослаблением или усилением контроля Александра над его сатрапиями. Гарпал с 6 тысячами наемников мог бы начать другую войну. Таковы на самом деле были его намерения по прибытии в Афины. Но армия его не приняла, поэтому ему пришлось сначала покинуть воинов в Тенаре, который, несмотря на унижение Спарты, еще не находился под жестким контролем Македонии. Когда под давлением Антипатра и Филоксена Афины перестали быть убежищем даже для частных лиц, он бежал в Тенар, но был убит Фиброном. Это был спартанец, который принял на себя командование армией и повел ее по пути авантюр. Он взял Кирену и захватил много ценностей и трофеев. Затем его подчиненный, Мнасикл из Крита, не удовлетворенный распределением добычи, покинул Фиброна, который в конечном счете получил новые подкрепления из Тенара. Последовал длительный конфликт с переменным успехом, пока демократы Кирены не призвали Птолемея, который послал к ним Офелла с большим войском. Тот разгромил обе стороны и присоединил Кирену к Египту.

Весть о смерти Александра вылилась в открытое восстание двух оппозиционных сил против централизованной македонской власти. Эти силы проявили себя в противоположных уголках империи, но имели общее хотя бы в том, что обе родились из недовольства греческих наемников.

В дальних сатрапиях, где уже произошли открытый мятеж и убийство сатрапа, греческие колонисты объединились и выбрали своим стратегом некоего Филона Энианского. Диодор оценивает их численность в 20 тысяч пехотинцев и 3 тысячи конников, но эти цифры, должно быть, сильно преувеличены, если не предположить, что они получили много азиатских подкреплений. Это не представляется вероятным, поскольку, согласно нашему единственному источнику, мотивом мятежа было стремление вернуться в лоно греческой цивилизации.

Пердикка, принявший центральную власть после смерти Александра, предпринял срочные карательные акции против мятежников. Он послал Пифона, который хотел избежать полного разгрома, надеясь вместо этого привлечь мятежников на свою сторону, а затем использовать и для создания самостоятельной автократии. Поэтому он тайком сговорился с неким Летодором, предводителем 3 тысяч греков. Когда же настало время битвы, дезертирство большого контингента воинов заставило остальных обратиться в бегство. Пифон настолько преуспел в реализации своего плана, что уговорил своих противников сложить оружие. Но на этом этапе план расстроили его македонские войска. Отсылая их, Пердикка предусмотрительно пообещал, что они получат большую добычу в качестве трофеев. Теперь же, возмущенные милосердием своего стратега, они занялись грабежами и убийствами пленных. Таким образом, мятеж в дальних сатрапиях и амбициозный план Пифона в качестве стратега наемников рухнули сообща.

Одновременно в Греции начал борьбу против Александра Леосфен. Но в то время как истоки Ламийской войны довольно неясны, а Леосфен, должно быть, действительно ожидал бунта наемников в дальних азиатских провинциях, все же остается маловероятным, чтобы между ним и Филоном существовало сколько-нибудь четкое взаимопонимание.

Диодор и Павсаний, два авторитета, которые описывают эти события, подходят к теме с разных углов зрения. Диодор рисует общую обстановку. Как следствие приказа Александра распустить наемников сатрапа, «много чужестранцев, уйдя с военной службы, разбрелось по всей Азии и стало добывать себе пропитание грабежом. Наконец они стеклись со всех сторон к Тенару. Точно так же уцелевшие персидские сатрапы и другие начальники, собрав деньги и воинов, приплыли к Тенару и объединили свои силы. И в довершение всего полномочным стратегом выбрали Леосфена, афинянина, человека блистательных душевных качеств и непримиримого врага Александра».

Павсаний сделал больший упор лично на Леосфена и поясняет, что его вражда к Александру проявилась тогда, когда «все греки, которые служили Дарию III и сатрапам за плату, сначала были доставлены им на кораблях в Европу, в то время как Александр хотел расселить их в Персии». Из этого можно предположить, что Леосфен заботился о сохранении воинов, выживших во время мятежа Битона в Бактрии. Вероятно, он сам служил за морем в качестве наемника, поскольку был сыном изгнанника.

К 324 г. Афины уже заигрывали с заговорщиками против Македонии и избрали Леосфена стратегом. Он изложил им свой план действий, одобренный его 8 тысячами воинов в Тенаре. По получении вести о несомненной смерти Александра (летом 323 г.) Леосфен был официально признан главнокомандующим, ему выдали 50 талантов из денег Гарпала и оружие. Сначала он отправился морем в Этолию, где к нему присоединились местные рекруты в количестве 7 тысяч человек. Кроме того, в Афинах самые бедные граждане увидели в войне шанс заработать на государственных субсидиях. Поэтому, когда был укомплектован большой флот, 5 тысяч ополченцев и 2 тысячи наемников послали присоединиться к Леосфену перед Платеями. Там с частью своих сил он одержал победу над беотийцами и Македонским гарнизоном в Фивах.

Между тем Антипатр послал обращения с призывом о помощи новому сатрапу Фригии Леоннату и Кратеру, который возвращался из Вавилона с демобилизованными македонцами. До их прибытия он оставил в Македонии гарнизон во главе с неким Сиппом, чтобы обезопасить себя с тыла от фракийцев и набрать наемников. Сам же с македонским войском, уменьшившимся до 14 тысяч воинов, двинулся в Фессалию. Но фессалийцы поддержали греков, и их поддержка способствовала значительному превосходству греческих сил над македонцами, особенно в кавалерии. Антипатр не рискнул пойти на открытое сражение и заперся в Ламии.

Однако Леосфен не проявил особой сноровки в ведении осады. Она выродилась в зимнюю блокаду при помощи наемников, а в ходе одной вылазки был убит сам Леосфен. С его смертью греки утратили остатки энергии. Больше наемники в этой связи не упоминаются, в то время как они появляются в стане македонцев. Разумеется, греки продолжали еще пользоваться ими, и, возможно, после гибели их признанного лидера они проявляли меньше рвения и добивались меньше успехов. Леосфена заменил афинянин Антифил, но имеется свидетельство того, что кампания велась группой представителей городов – самый худший способ управлять наемной армией. Как раз кавалерия Фессалии играла основную роль в каких-либо успешных действиях против Леонната или Кратера, в то время как к неудаче в целом имеет отношение отсутствие союзных войск в критические моменты. Как всегда случалось с армиями ополченцев, они не могли существовать на постоянной основе, и такая недисциплинированность распространялась как эпидемия на все войско, так что к битве при Кранноне численность ополченцев сократилась до 25 тысяч пехотинцев и 3500 конников. Даже эти войска оказались настолько ненадежными, что после очень незначительного поражения войска Союза рассеялись.

После битвы при Херонее Афины реорганизовали подготовку своих эфебов в попытке повысить боеспособность ополченцев. Эти усилия не дали результата в Ламийской войне, хотя не только Афины следовало винить за ее плачевный результат. То, что началось как успешный мятеж наемников, завершилось неудачей, весьма характерной для армий ополченцев, и оправдало пророчества Фокиона. С этим поражением греков последняя серьезная угроза преобладанию Македонии исчезла на 50 лет.

Часть шестая
ЭПОХА ДИАДОХОВ

Глава 21
НАЕМНИКИ В АРМИЯХ ДИАДОХОВ

Мы описали итог Ламийской войны как избавление Македонской империи от внешнего нападения. Но, как часто случается в истории, безопасность от внешней угрозы не укрепила, но разрушила внутреннее единство. После смерти Александра его империю могла скрепить угроза, общая для всех македонцев. Когда был подавлен последний мятеж и ничто не угрожало городам-полисам Греции, стратеги Александра начали борьбу за наследство; и следующие 20 лет заполнены войнами между ними. Они стремились в различных коалициях объединить или разъединить империю. Но под этими усилиями скрывалась общая для всех негативная черта: диадохи никогда не опирались в своих планах на полис как административную единицу. Как бы правители ни старались не замечать этого, государство-полис прекратило играть свою роль на том же уровне, что сатрапия или монархия, будь то в политической или военной сфере. С этих пор почти все армии эллинского периода становятся наемными в той мере, в какой они не являются армиями ополченцев.

Сама Македония, как бы она ни отличалась от греческого полиса, могла бы составить исключение. Но исключение скорее кажущееся, чем реальное. Поскольку в этот период обнаруживается, что любой большой контингент македонских воинов мог бы трактоваться как воплощение государства. Это было отнюдь не лишенное логики продолжение прежнего конституционного обычая. Но на практике такой контингент действовал в манере, едва ли отличающейся от любой обычной наемной армии. Он приводился в действие не интересами своего далекого отечества, но насущными потребностями момента. Такой контингент мог принять своим предводителем грека, поскольку он назначен царем и обращался к воинам от имени их героического Александра Македонского. Но воины могли точно так же забросать своего старейшего македонского командира камнями, если тот задержал выплату им жалованья. Боевой дух такого контингента часто мог интенсивно выражаться в национализме (Александр обнаружил это в Описе, когда попытался сделать свою армию азиатской). Но ветераны так и не объединились для возвращения в Македонию. Они могли ворчать по поводу бесконечных военных походов, но в действительности предпочитали оставаться служить до 60 или 70 лет (Плутарх. Эвмен).

В конце каждой летней кампании армии не распускались, но делились на меньшие контингенты воинов. Если их заставала зима, они распределялись на постой в соседних городах. В начале лета войска собирались вновь и переходили на лагерное содержание. Поэтому эллинский воин так и не имел возможности возобновить гражданскую жизнь или расстаться со своими соратниками.

Корпоративный дух лагерной жизни четко материализуется в форме, неизвестной до эллинистических времен. Это обоз или воинский багаж, то, что воин ценит в жизни. Уже в армии Александра лагерь представлял собой нечто большее, чем совокупность воинов и их обслуги. Даже в самых отдаленных местах, куда доходили в Индии греческие воины, жены и дети сопровождали их и делили с ними трудности. Во времена диадохов обоз включал женщин, а также известную во всем мире военную добычу, иногда за несколько лет грабежа. Поэтому делом первой важности для стратега становится уберечь воинский обоз, потому что если его захватят, то иссякнет лояльность армии, она может превратиться в держателя добычи. Это нашло яркое воплощение в судьбе Эвмена и может частично объяснить частоту обходных маневров в войнах эллинистического периода. (Мнасикл захватил обоз Фиброна и привел его в отчаяние. Эвмен захватил обоз войск Неоптолема, после чего эти войска присоединились к нему. Антигон специально послал конницу Медеса и Тарентина для захвата обоза аргираспидов войска Эвмена. Они согласились предать Эвмена ради спасения потерянного имущества. Известна неистовая попытка Деметрия вернуть свой обоз после битвы при Газе (312 до н. э.). Попытка не удалась, и большое число его воинов попало в плен. Деметрий, включивший на Кипре в свое войско пленников (после разгрома в 306 г. до н. э. флота Птолемея при городе Саламине), обнаружил, что не может заставить их остаться, потому что они оставили свой обоз у Птолемея.) Так, крайности сходятся. Наемник, лишенный пожитков, столь же ненадежен, как ополченец, чьи поля подвергаются опасности.

Соответственно, когда воин прикован к своему маленькому переносному домашнему очагу, он теряет все другие связи. Поэтому во времена диадохов победоносный стратег имел обыкновение принимать в ряды своего войска пленных врагов и использовать их даже против их бывших военачальников. (Например, Эвмен после разгрома македонцев Неоптолема, Антигон после победы над Эвменом. Лисимах вербует войска Павсания. Антигон берет на службу гарнизоны Птолемея. Но Птолемей продает в рабство гарнизон Антигона в Малле в Киликии и посылает пленных на поселение в Газу как иноземных ополченцев.) Такая практика и частота, с которой воинов можно уговорить дезертировать скопом, побуждали каждого стратега зарабатывать репутацию военачальника, снисходительного к пленным и великодушного в отношении подчиненных. Лучшей гарантией лояльности воинов для него была серия успехов: другие методы привязывания к себе воинов, такие как принятие присяги, оказывались в конечном счете неэффективными.

Из общих замечаний по воинам диадохов легко увидеть, что это была эпоха, когда наемник стал самым обычным и распространенным явлением. Верно и то, что никогда раньше не было столь крупных армий, содержащих такой большой процент кондотьеров. Но такое преобладание наемников вместо упрощения нашей задачи еще более усложнило ее. Потому что, когда однажды все воины были сведены к одному профессиональному типу, наши источники часто перестают выделять наемника как такового. Все бойцы становятся воинами – пехотинцами или конниками. Македонец почти не отличался от наемника, а также было обилие воинов, обученных и вооруженных по македонскому образцу, хотя это были люди всяких племен. Поэтому редко обнаруживается различие между тремя наиболее распространенными типами воинов: во-первых, собственно македонцы, во-вторых, греческие наемники, в-третьих, местные войска. И даже там, где упоминаются первые два типа, невозможно быть абсолютно уверенным, что они не содержат, помимо перечисленных, воинов другого типа. Например, македонские армии на Востоке, вероятно, позже возмещали потери в своих рядах за счет отпрысков смешанных браков, которые родились в лагерях. Но, кроме того, к македонским воинам постепенно добавлялись контингенты немакедонцев, которые обучались пользованию македонским оружием. При всяком другом предположении трудно объяснить постоянное присутствие большого количества македонцев в любой армии. Аналогичным образом расплывчато понятие «иноземец», и эллинизация Передней Азии развилась достаточно, чтобы позволить многим воинам-негрекам занять место среди чисто греческих соратников.

Учитывая все эти недостатки наших источников, видимо, лучше использовать лишь часть имеющегося материала, где четко упоминаются наемники, как таковые. Такой метод создаст поверхностное впечатление минимального участия наемников в войнах диадохов, но любой другой метод был бы бездоказательным. Можно привести достаточно цитат, чтобы показать, что наемник как воин был характерной фигурой для этого периода и обусловливал ее военную активность.