Автор книги: Глеб Павловский
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
031
Чем уравновешена асимметрия Род-Человечество? Иисусово дело и коммунизм. Глобальный феномен меньшинства. Человек не добился родовой единоосновности ♦ Праварианты, «абиологическое живое существо». Речь как свойство Homo не завершена. Цивилизация Европы, творящая свой генезис из остальных. Связь незавершенности Homo с его обреченностью. Обреченное существо изобрело некий «лаз». Человеку и крысе неприятны единородцы. Кроманьонец, нуклеус и отщепы. «Люди нуклеуса» – диверсанты против заданности.
Глеб Павловский: Чем уравновешивается столь хулиганское поведение человечества? Балансом в рамках планетарного целого?
Михаил Гефтер: Весьма вероятно, есть пласты существования, на которые мы активно закрываем глаза, замечая только то, что в нас не вмещается. Человеческий эгоцентризм крайне интенсивен. Но и у него своя пространственная история как его ограничение. Сначала локальные малоазийские очаги, потом новоевропейская цивилизация, наконец попытка переделать новоевропейскую цивилизацию в небывало универсальное состояние – человечество.
Но это же всегда? В Европе царит миф единого пути, а в других местах планеты существовали миры, которые то дружили, то враждовали.
Никогда не устраиваясь в согласуемое целое.
Иисусово дело вылилось в европейское человечество, а затем – в коммунистическую попытку развернуть его в универсальное состояние. Может, вместе с коммунизмом закончилась и множественность микроочагов? А множественности парных, семейных или групповых состояний будут сочетаться, входя в общности на разных уровнях? Совершенно другая геометрия жизни.
Понимаешь, эти корпорации, эти европейские ассоциации, эти культурные объединения, перекрывающие границы. И такое новое глобальное явление, как меньшинство, – качественная определенность, корректирующая всеобщее состояние, привнося нечто альтернативное.
А что, раньше не бывало меньшинств?
Всегда на положении допускаемых, травимых или ограничиваемых. Но не в виде значимого корректива общей жизни и не как ее стимул. Может быть, это принципиально меняет дело. Может быть.
Отталкиваясь от вероятности, что вполне еще может все кончиться. Не исключено, сила взаимного отторжения, взаимной непереносимости людей и шок тесноты человеческих существований нас просто взорвут.
В Европе привыкли признавать принципиально новое в рамках изменения контракта. Но эта европейская договоренность теряет значение. Ведь предел, о котором ты говоришь, тоже договоренность. Возвращаемся к состоянию, когда границы значимы были только для тех, кого они разделяли.
Да, есть новый элемент. Я отсчитываюсь от двух неравнозначных моментов. От одного, который опознаю как идею человечества – идею, покидающую землю. Что неравносильно концу вида Человек. И второй – в свете риска прекращения вида я хочу рассмотреть российскую ситуацию. Она может быть рассмотрена и так, и так.
Вряд ли стоит рассматривать человечество как преходящую возрастную дурь. Оно должно иметь отношение к фундаменту Homo sapiens, иначе оно необъяснимо. То, что новым кодом идей исцеляются деформированные родовые свойства, – странная точка зрения. Строго говоря, все имеет отношение к родовым свойствам, деформации в том числе. Все извращения родовые!
Есть гигантская эпоха, которая мнила заместить все связи родовым единством людей. Все общества она рассматривала как свои предшествования. События как прологи и ступени, соответственно, как материал для себя. Она выстроила несовпадающее с ней в схему пролога. Творя, утверждаясь и распространяясь, она рассматривала все невписанное или невписывающееся как моменты своего генезиса. И эта эпоха в пределах одной цивилизации, с учетом ее экспансии, еще жива.
Это я понимаю. Имело отношение человечество к свойствам рода или не имело? Не могло просто так оно испариться.
Безусловно, имело. Во-первых, оттого что не могло их преодолеть. Человек не смог добиться единоосновности человеческого существования. И подойдя к территориальновременным пределам экспансии, он убедился, что обозначилась его неспособность. Но так же как мы говорим об «истории самой истории», еще в большей степени можем говорить об эволюции самой эволюции. Свойства рода не намертво закреплены, они также подвержены видоизменениям. А при попытках их исключить они вырываются наружу! Величайшей глупостью была претензия разума выстроить все на своем основании.
Мне нравится идея, что человек, не довершенный в биологическом смысле, выступил абиологически живым существом.
Все-таки человек – существо, которое все время стремится к большему, чем отпущено. Почему так произошло? Это серьезный вопрос. Если его не считать мистическим, нужна гипотеза, что человек вступил в существование, которое я называю историческим, при незавершенном еще формирования вида. Главный его видовой признак – способность к речи. Речь не была завершена! И она не обязательно должна реализоваться в той форме, по которой иудео-христианство слепило новую европейскую цивилизацию. Уверен, что были гигантские варианты. Например, вариант локальной всеобщности – подстилка, прошедшая через все существования, которую некогда именовали «азиатским способом производства». Но иудео-христианский мир создал нечто абсолютно несовпадающее с этим. А то попыталось подчинить, включить в свой генезис прочие существования. Воздвигнув собственный генезис из всех остальных.
Сокращенно это называется пожирать. «Превратить в собственный генезис» – значит пожрать.
Ну да. Растворить, подчинить на разных уровнях. Возможно, моя схема искусственна, но у нее есть ряд серьезных доказательств. Например, связанных с устройством мозга, с его принципиально нецелостной структурой.
Это по Карлу Сагану9?
Саган тоже, почему нет? Возможно, незавершенность имела характер обреченности. Человек был обречен существованием в эволюционном смысле, но тут ему открылся какой-то лаз. Не предуказанный способ выхода из обреченности на неэволюционной, в этом смысле – извращенной основе. Здесь какая-то тайна.
Да, но хронологически к моменту описанной тобой ситуации человеку уже ничто не грозило, он стал самым опасным животным на Земле.
Я бы разделил его историю на две части. Выделив часть самую раннюю, в отношении которой можно сказать, что внутри ее человек стал крайне опасен для себя.
Трудно найти момент, когда мы не были себе опасны, и еще труднее привязать это к какой-то одной ситуации.
Вне этого непонятно расселение, дисперсия разбегания людей по зонам земного шара. Началась столь рано, в столь неблагоприятных для человека условиях, и, по-видимому, оплачена была столь массовыми жертвами, что этого не объяснить ледниковыми периодами. Существовали горные преграды, водяные преграды. Не на заднице же, прости, катился он по лону земли, через перешейки между континентами!
Правда, кроме человека есть еще существо, которому неприятно соседство единородцев, – крыса. Нет других видов животных, которые живут везде, только человек и крысы могут жить при любых условиях. Своей дисперсией, своим разбеганием человек перечеркнул для себя понятие ниши. Пусть еще не было Берингова пролива, зачем Homo соваться в Америку, где ничего особенно приятного он не мог ожидать?
Вообще, само появление кроманьонца – загадка. Откуда он вышел, не видно, не прослеживается. Чересчур внезапно он вынырнул. Раньше была гармоническая картина: мозг растет, руки становятся более умелыми и т. д. Сокрушилось соотношение мозга и умелости рук – уже никто не говорит, что труд создал человека.
Человек – животное, производящее орудия для производства орудий. Он делает это в специализированных формах, что предполагает передачу опыта. Брал камень и начинал по нему бить. Получаются отщепы, а он выбирает те, что ему подходят. Как вдруг переход, и он обивает камень не ради сколов, а наоборот, чтобы выделить из него обработанное ядро – нуклеус10. Из которого далее изготовляет орудие по чертежу в голове. Это же переворот во всем, что человек делает! И надо поставить вопрос: что тут произошло? Благодаря чему это могло произойти? «Накопление во времени» не ответ. Люди нуклеуса – диверсанты против заданности!
Но принципиален вопрос о речи. Он категорически принципиален! Сокрушилась вся картина эволюции до кроманьонца, но рубеж появления человека говорящего стоит на месте, как намертво. Рубиконом является слово. И когда Павлов пытался решить его матрешкой условных рефлексов: условный рефлекс, условный рефлекс более высокого порядка, условный рефлекс еще более высокого порядка. обнаружился тупик. Ближе подходил Ухтомский11 с тормозной доминантой, какую-то роль он сыграл. Поршнев12 отвечает моей идее человека незавершенного и обреченного. На переломе, дающем речь, возникает момент, когда с предком, скажем по-детски, что-то случилось. И это привело к разбеганию по планете друг от друга. И при такой пространственной разбросанности возможность понимания непохожих.
Отвергая совпадения понятий человечества и вида Homo sapiens, я вынужден допустить разрыв между ними. Разрыв, куда всегда может войти гибель. Мне нужно это, понимаешь? Впрочем, для чего именно нужно, неясно. Чтоб выйти и сказать: «Господа члены Президентского совета! Я у вас займу ровно сорок минут и объясню, что вы с Президентом из себя представляете. Вы не только остановились в развитии. Вы ушли далеко назад, потеряв то, что некогда обрело человечество».
Это к слову о кроманьонцах что ли?
Да, да, да!
032
Заданность и первозданность. Действие, преодолевающее заданность. Осознание заданности уже есть противостояние ей. Миф, его преодоление в борьбе и в союзе с заданностью. Заданность возвращается ♦ Тонкие виды заданности, «коллективное прозрение» оттепели ♦ Выведение выше процедур сведения. Работа историка с несводимым остатком ♦ Категория исключительного или особенного.
Михаил Гефтер: Мысль проста, гляди: вот некая первозданность.
Глеб Павловский: Первозданность уже есть до действия или она появилась в процессе? В первое я не верю.
Действие состоит в неприятии заданности, в обнаружении ее и определенной реакции на обнаруженное. А другие не обнаруживают ее и не ощущают. Между прочим, хотя потребность в преодолении всеобща, само преодоление осуществляется немногими людьми. Возникает конфликт между ними и теми другими, которые его отклоняют. Их, кстати, тоже немного. Тут есть определенный архетип. Но когда мне все время говорят про архетип, кроме желания забыть это слово у меня ничего не получается.
Образованный читатель привык к употреблению жаргонных слов и без них чувствует себя голым.
Это таинственное свойство человеческой речи среди обычного жизненного обихода людей: она избыточна. Но когда человек творит, он вдруг обнаруживает в ней и в себе недостаточность. Так же с заданностью и с противодействием заданности. Заданность естественна для человека в силу его воспитания. Он очень долгое время находится при родителях.
Ты готов термин «заданность» соотнести с понятием архетипа?
Да, конечно. Это рано человек ощущает. Скажем, аффект опасности с достаточно стереотипным ответом на него есть и в мире животных. Но на примере собаки мы видим отличие: человек ощущает, что даже знание того, что он поддался угрозе, является новым приобретением. Принципиально нового почти нет, лишь узенькая, тесная щель с разговорами про свободу воли. Узкая щель, которую человек пытается расширять до предела.
Момент первого осознания заданности – догадка о том, что над тобой довлеет чужая схема.
Раз я догадался о заданности, я уже ей противостою, согласись.
Это бессознательный способ обращения с заданностью. Например, пророчество, где ты объясняешь себе, к какой схеме отнести личный случай.
Заговоры, заклинания в первичной форме, то же самое – работа с заданностью.
Осознание того, что миф есть миф и что сбежать из него нельзя, – это уже первое знание заданности.
Нет, это уже высокое осознание! Миф заданностью преодолевается недостаточно естественным образом, когда вступаешь в союз либо в борьбу с этой заданностью. Ты и изгоняешь ее, и уговариваешь.
У иудеев эллинского окружья возникает другой момент – потребность усмирения Завета ради преодоления заданности. Разнообразие типов усмирения – то пытаешься договориться с Сущим, то пытаешься отпасть и изгнать. Рождается всеобщая потребность. Она появляется в момент рефлексии, индивидуализации поступков и осознания уровня вовлеченности. Трагедия на этой почве еще уживается в рамках мифологической структуры, но сама структура меняется. И, конечно, есть элемент архетипа. Отчего этот же момент и возникает на всяком новом уровне сознания.
Но после греческого мифа нарастает столько процедур опосредования, где миф просто разобран на атомы. Заданности вроде бы уже негде скрыться – рефлексия поработала, язык стал артикулирован. Тем не менее она возвращается?
Заданность возвращается. На ранних ступенях она реализуется через посредничество, которое воспринимается как условие существования. Всеобщая потребность реализуется в чьем-то поступке. Культ возникает, но возникает и конфликт. Герой своей опрометчивостью навлекает гибель не только на себя, но и на ближних. Великая фраза советского времени «Что, вам больше всех надо?» уходит в глубочайшую толщу времен. И, пытаясь свести революцию к каким-то социальным причинам, не учитывая этого конфликта, мы теряем важный момент.
Откуда возник сам европейский тип эволюционирования, что он являет нам? Что предлагает современность для преодоления заданности, опять растущей в геометрической прогрессии? Ведь типы поведения человека не бесконечны!
Ты упомянул о нас, но можно ли применить понятия «миф» и «архетип» к столь модернистскому субъекту?
В общем говоря, тут работает не чистый разум – работает зов к преодолению заданности. На себе я этот зов ощущаю непосредственным образом. Если чего-то ради преодоления не делаю, то я, человек не мятежный и не храбрый, просто заболеваю. Значит, выбор мой только таков: расплачивайся собой либо сопротивляйся!
То же самое во мне принимает форму гнева, требующего поступка немедленно. Но поступок не означает автоматического преодоления заданности!
Уже внесение различений в реальность означает преодоление. Заданность имеет эволюцию. Есть заданность, идущая в самые глубины существования. Есть заданность сталинской системы. А заданность, допустим, ХХ съезда – они разные. И когда я не принимаю заданность в этой, последней версии коллективного прозрения, возникает лично мой тип конфликта.
Я его не считаю преимущественным и не настаиваю на нем. Он чреват срывами и тяготеет к житейскому компромиссу. Я не стремлюсь к лобовому противопоставлению, потому что несколько другой дорогой иду. Но мне важно, какие свойства человека здесь работают и что порождают. Еще со времен Сектора у меня интуиция, что процедуры выведения обладают глубинным преимуществом по отношению к процедуре сведения.
Ты их так обособляешь? Но у выведения есть же своя генетическая граница.
Конечно. Но ее нужно еще распознать. А сведение в новой европейской культуре притязает на то, что – пусть не в моем исполнении, не в одноразовом акте, но в целом – все постигаемо! Совершенствуешь постижение, исходя из принципиальной постигаемости.
А нет ее, нет! Есть остаток, и с остатком надо работать. Я работаю с остатком, с вопросом, почему человек ведет себя так, а не иначе. Считают, многие трудности понимания между людьми могут быть преодолены, что барьеры преодолимы. нет же, нет! Пусть человек поймет: этот конфликт вообще нельзя устранить. Ибо потребность преодоления заданности в человеке реализуется немногими, а те при этом входят в конфликт с другими, также немногими. Сведение к общему основанию уходит от этого факта.
Каждая следующая эпоха полагает прошлую своим предварением, ступенью. Сводя к тому, что есть законченность, завершаемость. И ни из чего не следует, вообще говоря, что завершаемость не могла бы однажды стать окончательной завершенностью.
Сами возобновления загадочны. Огромный пласт человеческих существований, который может быть назван археологическим, архетипическим, как угодно. Целая эра существования человека со сложной структурой, органикой, со своими языками и своей человеческой завершенностью. Завершенность не абсолютна и выступает уже в превращенном виде. В результате того, что нечто возобновлялось непредсказуемо, частичным, локальным образом.
Известная Марксова мысль, на которую Генрих Батищев обращал мое внимание: особенное ничуть не конкретизация общего. Особенное – более богатая и универсальная категория. Что не так старомодно, как может показаться. Когда нечто завершается, а иное начинается сызнова, работа идет через особенное, а не общее! Через то, что можно даже назвать исключительным, – шершавое слово делает мысль более резко выделенной, да? Хотя сказать особенное грамотнее, чем «исключительное».
Я испытываю недоверие к строгим категориям. Категории все-таки вещь умственная, они где-то отлеживаются от случая к случаю.
Отлеживаться – это хорошо сказано. Да-да, именно так – отлеживаются. Пойду и я полежу.
033
Революция – способ преодоления заданности. Вторичной заданности, ее опознания через «особенный поступок». Деградация речи. Исход из рабства у революции – суверенное слово. Платонов, Бухарин, Мандельштам – «люди нуклеуса». Троцкий – отец политической импровизации в России.
Глеб Павловский: Хорошо поспал? Соотнеси-ка тему заданности с революцией.
Михаил Гефтер: Революция является самым взрывным способом преодоления заданности. Она это умеет. Наша Октябрьская это доказала.
Но в СССР возникла ситуация, в высшей степени заданная.
Значит, в СССР возникла ситуация вторичной заданности.
Почему – вторичной?
Взрывом заданности революция готовит новую заданность. И новый вызов для людей, которые хотят ее преодолеть в ее русле. Они должны обрести внутреннюю речевую силу для опознания и одоления вторичной заданности. Что требует от них специфического поступка. Особенное опознание и особенный поступок! Связь может перевернуться, от особенного поступка – к особенному опознанию. Преимущество Троцкого было в том, что действием он подвигался вперед до опознания дела. А Бухарин мог бы дойти. Но запнулся на специфичности требуемого поступка.
За что ты и ценишь лубянского Бухарина – за поступок?
В обстоятельствах, где вторичная заданность революции не опознана, она вела к обвальной деградации речи, когда вообще невозможно опознание заданности, то есть к рабству. Поступок Бухарина на краю гибели обретает в себе ресурс, он речью передал состояние человека, трагедией искупившего рабство.
Представь-ка Троцкого. Его эмигрантские тексты в контексте сталинского Союза, ведь те изредка попадали в Союз. Среди сталинистских текстов Троцкий смотрелся ошеломляюще дерзко. Он являл советскому человеку акт неслыханной интеллектуальной свободы. А письма Бухарина с Лубянки выглядели позорной капитуляцией большевика. А сегодня все наоборот! Троцкий банален, а Бухарин волнующе экзистенциален. Мученическое принуждение себя к свободе из прослушиваемой камеры, наедине с «наседкой».
Совершенно верно, наоборот. Тут проявилась речевая недостаточность Троцкого. Страшно интересно! Собственно говоря, исход из рабства революции идет там, где слово выступает наиболее суверенно. Не у тех, кто отклонил политическую форму рабства, а у Бухарина и тех, кто повел духовную контратаку изнутри ее самой. Обреченный последний бой. И он не один в этом ряду. Платонов и Мандельштам до конца относили себя к должникам революции. У них появляется ресурс нуклеуса, я приводил этот пример из археологии: пропасть между породой тех, кто извлекает из камня узренное в нем ядро, и теми, кто собирает отщепы для пользования. Бухарин, Платонов, Мандельштам – люди нуклеуса, а Троцкий – гений манипуляции отщепами.
Зато именно Троцкий стал зачинателем политической импровизации в России. В двух пунктах: Октябрьское восстание и создание регулярной Красной армии с использованием царских офицеров, без Троцкого бы не вышло. Восстание по Ленину не удалось бы, оно прошло по Троцкому. Благодаря его огромному влиянию в Петрограде и техникам, которые он применял.
И Красная армия – творение Льва Давидовича. Ленин туго шел на сотрудничество с военными специалистами. Когда Троцкий сообщил ему, что царских генералов и офицеров в Красной армии больше, чем в Белой, Ленин не поверил. Проверьте и доложите еще раз – не может быть, чтобы столько!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.