Текст книги "Наковальня звезд"

Он последовал за Гарпалом.

Ганс не запер дверь. Они переступили порог его каюты, готовые ко всему, но не к тому, что увидели. Ганс сидел посреди возвышающейся части пола и потягивал воду из фляги. Он встретил их слабой улыбкой.

– Я их всех поимел, – почти дружелюбно сказал он.

– Да, это у тебя получилось, – согласился Гарпал.

– Но зачем? – спросил Мартин.

Ганс отвёл взгляд:

– Они причитали по мёртвым. Женщины и мужчины. Это было невыносимо. Я сам не поверил своим глазам, когда, очнувшись, увидел бездыханные тела. Это было выше моих сил. Я сожалею.

– Вот иди и скажи им об этом, – резко сказал Мартин.

– Я говорю это вам.

В каюту вошли Чэм и Джой Плоский Червяк.

– Ты – ублюдок, Ганс, – прошипел Джой. – Ты мерзкий ублюдок. Мы расправимся с тобой. Передадим власть Мартину, а тебя вышвырнем, как крысу.

Лицо Ганса вспыхнуло, челюсти сжались, но он не сдвинулся с места и не произнёс ни слова.

– Мы все прошли через ад, – попытался разрядить обстановку Мартин. Он ощутил, как катастрафически тает количество лидеров на «Спутнике Зари». – Ганс согласен принести извинения.

– Пусть катится к чёртовой матери со своими извинениями. С ним всё кончено. Мартин, ты снова станешь Пэном.

– Нет, этого не будет, – возразил Мартин. – Ганс, объяснись, и немедленно.

– Я не звал этого несчастья на нашу голову, – тихим голосом проговорил Ганс. Он приподнялся и вытянул вперёд обе руки. – Я предлагаю применить наказание наших великих древнейших предков – отрубить мне оба запястья, и на этом покончить. – Он взглянул на Мартина. – Я считаю, что момы не решат наших проблем. Мы только орудие в их руках.

– Не думайте, что я удовлетворюсь этой душещипательной сценой, – прорычал Джой. Казалось, он вот-вот ударит Ганса: согнутые руки сжались в кулаки, подбородок выдвинулся вперёд.

– Постойте, – вмешался Гарпал. – Давайте прекратим копаться в этом дерьме и поговорим откровенно. Ганс, скажи нам, что ты собираешься делать? Но не играй больше своим «Я».

Ганс слегка поморщился от резкости тона и нелицеприятности услышанных слов.

– Хорошо, я попробую ещё раз, – сказал он. – Я знаю, мы окажемся в затруднительном положении, если пустим все на самотёк. Я понимаю свою ответственность за происходящее.

– Хорошее начало, – заметил Гарпал. – Ну и что дальше?

– Я покаюсь перед народом и после этого проведу неделю в уединении. Когда мы все немного встанем на ноги, я поговорю с детьми…

– С экипажем, – поправим его Мартин.

– Я поговорю с экипажем. И если…

– Что если? – не выдержал Джой.

– Я хотел бы, чтобы все, принимающие участие в оплакивании, тоже провели день в уединениии. Всего один день. Именно те, кто выступил против меня.

– Мы вынуждены были защищаться, – сказал Джой.

– Они просто отреагировали по ситуации, – поддержал его Гарпал.

– А нельзя было отреагировать по-другому, – начал горячиться Ганс, но вовремя остановился. – Хорошо, пусть будет так. Что касается меня – как я уже говорил, я уединяюсь на неделю. Но Пэн – все ещё я, и мне отдавать приказы. А с вашими доводами я абсолютно согласен… Гарпал, могу я по-прежнему расчитывать на твою помощь?

– Я сделаю всё, что в моих силах, – мрачно произнёс Гарпал.

– О большем я и не прошу, – поставил точку Ганс.

Наступает отрезвление, – подумал Мартин, чувствуя некоторое облегчение. Они резко порвали с губительным прошлым. Ганс нашёл верный путь: начать с покаяния и искупления греха, и, в первую очередь, лидеру. Очищающая пауза. После этого начнётся новый этап их жизни.

Если Ганс всё это предвидел, значит, он оказался намного хитрее, чем кто-либо мог предположить.

Мартин вздрогнул. Он надеялся, что это было не так.

Единственный мом, которого мог предоставить теперь корабль, рассказал им, что случилось со «Спутником Зари» и его экипажем. Во время взрыва Полыни, под воздействием сильнейшей нейтринной бомбардировки, были повреждены ограничительные поля. Десять членов команды погибло. Только после цикла обработки тела были возвращены оставшимся в живых. У «Спутника Зари» осталось достаточно горючего, чтобы продолжать движение к Левиафану – если же, конечно, экипаж придёт к такому решению в результате голосования. Путешествие займёт минимум год корабельного времени.

– Но из-за повреждения мы даже теоретически не в состоянии противостоять возможному нападению, – продолжил мом. – Нам нужна поддержка, поэтому мы предлагаем объединить силы и ресурсы.

Мартин широко раскрыл глаза. Пока он ничего не понимал. Какие ещё силы имеются в виду? Какие ресурсы?

– Существует ещё один Корабль Правосудия. Он находится на расстоянии двух световых лет от нас. Мы можем пересечься с ним и объединить наши силы. Он также повреждён, оба корабля только выиграют от такого слияния.

– Откуда вам известно об этом? – спросил Ганс. – По «ноучу» вы не могли получить подобную информацию.

– Мы обнаружили последствия столкновения и проследили возможный путь отхода корабля. Дистанционные датчики помогли нам уточнить его путь.

– И вы не сообщили нам об этом, – укоризненно произнёс Ганс.

– Всему своё время.

Ганс пожал плечами и уставился в пол.

– Если бы нам знать то, что известно убийцам… – пробормотал он.

– Убийцы не знают, что нам удалось вырваться. А вот о спасении второго корабля им, возможно, известно. Но им не известно его местонахождение. Если два корабля объединятся, мы сможем воссоздать полноценный Корабль Правосудия.

– На том, другом корабле… Есть ли там люди? – спросила Эйрин Ирландка.

– Нет, там не люди, – ответил мом.

– Необходимы ли этим существам те же условия жизни, что и нам? – поинтересовалась Паола Птичья Трель. – Я имею в виду кислород для дыхания и тому подобное?

– При незначительной корректировке возможно существование в идентичных условиях, – сказал мом.

– Как они выглядят? – спросил Дэвид Аврора.

– Всю информацию о корабле и его обитателях вы получите перед объединением.

– Мы будем голосовать? – Этот вопрос задала Ариэль.

– Голосование не воспрещается. Но вы должны понять, что мы не сможем выполнить нашу миссию при теперешних условиях.

– Ну и чёрт с ней, обойдёмся и без этого дерьма, – раздался за спиной Мартина чей-то голос, – кажется, Рекса Дубового Листа.

– Вы что, считаете, что действительно нуждаетесь в голосовании? – возмутился Ганс. – По-моему, я всё ещё Пэн, и я готов сражаться. Если это единственный шанс, следует им воспользоваться.

– И всё же мы настаиваем на голосовании, – не уступала Ариэль. Роза Секвойа вторила ей глубоким спокойным голосом, звучавшим, как будто из пещеры.

– Хорошо, – Гансу ничего не оставалось, как согласиться. – Мартин, Гарпал, считайте голоса.

Команда проголосовала быстро, без излишних эмоций. Из шестидесяти пяти человек тридцать проголосовали «против», тридцать пять – «за». Что удивительно, Ариэль проголосовала за объединение. Роза – против каких-либо дальнейших действий.

– Ну что ж, больше не будем к этому возвращаться, – сказал Ганс и встал перед командой. – Теперь я должен покаяться и получить по заслугам. Сегодня я вышел из себя и осквернил наше гнездо. Неделю я проведу в уединении. За Пэна остаётся Гарпал. Мартин будет помогать ему. Я полагаю, всем нужен отдых. Пусть момы закончат свою работу в отношении погибших. Мы говорим им «прощайте». Но жизнь продолжается.

Он кивнул тем, кто стоял рядом, когда, направляясь к двери, проходил мимо них. Гарпал взглянул на Мартина: речь Ганса прозвучала более жёстко, чем они ожидали. Мартин ощутил себя больным; его мучила старая неутихающая боль и вновь появившееся предчувствие распада, висящего над командой.

– Нам следует поговорить, – сказал Гарпал.

Но Мартин отказался:

– Нет, прежде всего нам необходимо отдохнуть. Мы перенесли слишком многое, и я не способен сейчас здраво рассуждать об альянсе. – Внезапно его охватила дрожь. Что это было: перевозбуждение или изнеможение, трудно было сказать. Но он превозмог себя и бережно тронул за руку поникшего Гарпала. – Нам нужно время для отдыха. И для скорби.

Каюта Мартина была холодной и голой, в ней все ещё присутствовал запах гари. Он вошёл, и дверь мягко закрылась за ним. В этот момент, несмотря на запах, он мог почувствовать себя, как в начале их путешествия, – когда первый «Спутник Зари» был представлен детям, и они обрели в нём свой дом.

С тоской, а отчасти и с облегчением, он заметил, что комната изменилась и не похожа на ту, в которой они с Терезой любили друг друга. Корабль был заново отремонтирован и значительно переустроился; возвышение, которое поддерживало их кровать, теперь могло сдвигаться на несколько метров в сторону или быть убрано совсем. Что теперь связывало его с прошлым?

Ничего.

Мартин свернулся на полу и закрыл глаза, прижав щеку к гладкой холодной поверхности, кончики пальцев согнутой руки касались пола.

В его полусонном воображении возникло покорёженное тело Джорджа Кролика. Мартин вспомнил, каким тот был когда-то – болтуном, весельчаком, надёжным другом, любимцем всей команды.

Джордж Кролик и другие погибшие вскоре окажутся в воздухе, которым ещё недавно дышали, из которого добывали пищу и воду. Они – да, но только не Тереза и Вильям.

Мартин потянулся рукой к Терезе. Он почти чувствовал её присутствие, его пальцы искали её рядом и, казалось, поймали едва уловимое ощущение прикосновения. Вернувшись к здравому смыслу, Мартин отдёрнул руку и прижал её к груди. «Прощай, – прошептал он и уснул.

Позади «Спутника Зари» останки Полыни образовали разноцветные клубы дыма, похожие на бурлящее молоко, подсвеченное многочисленными огнями.

Хаким, скрестив руки на груди, наблюдал за умирающей звездой с холодным любопытством. Рядом с изображением на звёздной сфере мелькали цифры, диаграммы, отражающие состояние останков звезды. Измерения производились с внутренних срезов значительной глубины.

– Если бы я снова оказался на Земле, – сказал Хаким Мартину, – я бы стал астрономом. Но, всё равно, никогда в жизни я бы не увидел ничего подобного. Как ты думаешь: всё же, где бы я предпочёл быть? Здесь, сейчас, наблюдая эту сцену, или…

– Ты предпочёл бы быть на Земле, – не дослушав вопроса, убеждённо ответил Мартин. Они находились в носовой части корабля, остальные члены экипажа в это время ожидали окончания самозаточения Ганса. Но не только у Пэна, в душе каждого проходила переоценка ценностей.

Хаким молча кивнул, соглашаясь с Мартином. Его лицо сильно изменилось со времён Стычки, как Эйрин Ирландка называла их трудную победу. Выражение лица стало суровым, появился блеск в глазах, улыбка казалась натянутой, глубокие линии пролегли вокруг губ и глаз.

– Воэможно, это был бы справедливый обмен. – сказал Хаким. – Интересно, сколько Кораблей Правосудия было загнано в ловушку Полыни и разрушено?

– Нам ещё повезло, что ловушка оказалась ненадёжной, – заметил Мартин.

– Ты знаешь не хуже меня, что в войне важна не только стратегия, но и удача. Мы можем только радоваться, что столкнулись с более слабым врагом.

– Не стоит надеяться, что враг слабый, – остановил его Мартин. – Они могут быть все ещё сильными.

– Тогда почему они скрываются за ловушками?

– Чтобы избежать неприятностей. Возможно, это не более значимо для них, чем потеря жука заппера в саду.

На лице Хакима появилась озорная улыбка.

– Мне нравится метафора, – сказал он. – Мы москиты, но мы несём жёлтую лихорадку… Теперь, когда жук заппер повержен, мы летим домой…

– Чтобы соединится с группой бабочек, – поддержал Мартин.

– Я бы предпочёл ос, – хихикнул Хаким. Неожиданно его голос осёкся. Он отвернулся. – Извини меня, – глухо произнёс он немного позже.

– Кто-то, кого ты любил? – спросил Мартин, выдержав паузу. Он никогда не интересовался любовными делами Хакима, отчасти из-за уважения, отчасти из-за того, что Хаким и его партнёры всегда были очень осмотрительными.

– Мне трудно назвать это любовью, – ответил Хаким. – Мин Муссон… Она была мне ровней, и я не мог… Не знаю, как объяснить в двух словах. Она много значила для меня. Мы не были слишком откровенны друг с другом. – Огромная боль прозвучала в этих словах.

Мартин смотрел на красочный экран. Доминировали красные и зелёные цвета. На таком расстоянии догорание планет можно было оценить только по диаграммам и при большом увеличении. Спирали плазмы, исходящие от полюсов, быстро распространялись и собирались в дуги, образующие огромную сферу; искусственные поля, контролирующие Полынь, придавали направление всему динамичному и сами преобразовывались в движущую силу. Тело Полыни приобретало вид естественно умершей звезды. Возможно, это тоже было спланировано убийцами.

Если ты в лесу, не разжигай огня ярче, чем это необходимо.

– Однако ты любил. Ты любил … – проговорил Мартин.

Хаким ответил ему слабым кивком головы. Они вновь немного помолчали.

– Надеюсь, наш новый Пэн укрепит свою позицию, – произнёс Хаким тихо, словно опасаясь, что Ганс услышит.

– Это не легко.

– Мы ещё не достигли места назначения, а уже существует масса сомнений. Не знаю, как я буду общаться с новыми коллегами нечеловеческой природы, можно сказать, нелюдями.

– Корабль и момы не знают о них ничего дурного, – заметил Мартин. – Иначе они сказали бы нам об этом.

– Согласен, – кивнул Хаким. – Я никогда не верил, что момы скрывают от нас какую-нибудь информацию.

– О, я не настолько доверяю им, – поморщился Мартин. – Они сообщают нам то, что необходимо знать, но…

– Извини за такие слова, но ты рассуждаешь, как Ариэль.

Мартин нахмурился:

– Пожалуста, не надо.

– Не обижайся, – Хаким заговорил с прежним оттенком шаловливости.

Роза Секвойа в окружении двадцати двух членов экипажа сидела в столовой. Она руководила церемонией памяти по умершим, следуя – как Мартин понимал – своим собственным правилам и ритуалам. Мартин не стал вмешивается: ритуал обладал целебным действием.

Она то ли придумала слова гимнов, то ли позаимствовала их из старых песен и сочинила музыку, чтобы экипаж мог подпевать. Мартин наблюдал за происходящим со стороны, стоя возле двери. Он не пел, но чувствовал, как сердце забилось сильнее, ему передалось волнение поющих.

Роза взглянула на него, и их глаза встретились. Она улыбнулась открытой широкой улыбкой, в которой не было и тени обиды.

Она находит себя в нашей боли и в нашем горе, – подумал Мартин. Хотя, возможно, это были слишком злые мысли.

Ганс вышел из изоляции через шесть дней, мрачный и небритый, со торчащей белесой щетиной на лице. По его хмурому выражению никто не мог догадаться, о чём он думает, и меньше всех Мартин. Ганс назначил закрытое заседание с Хакимом и остатками исследовательской группы. Затем он резко покинул носовой отсек – без слов стремглав промчавшись по коридору мимо Мартина и Эйрин Ирландки.

– У него не было любовных отношений с тех пор, как он стал Пэном, – заметила Эйрин.

Мартин удивлённо посмотрел на неё:

– Ну и что?

Эйрин взмахнула ресницами:

– А то, что это странно. Раньше он не отличался целомудренностью. Многие Венди предпочитают мышцы мозгам.

– Он не тупица, – заступился за Ганса Мартин.

– Он всё ещё ведёт себя как сопляк, – не унималась Эйрин.

– Может быть, он ждёт свою девушку, – сказал Мартин, сознавая, как глупо звучат его слова.

Эйрин язвительно захохотала.

– О, да. Ту, которую не встречал раньше.

– У нас скоро будут гости, – сказал Мартин, сохраняя непроницаемое выражение лица.

– Слушай, избавь меня от этого, – уходя, бросила через плечо Эйрин и состроила гримасу.

В столовой Ариэль поставила свой поднос с едой на стол, напротив Мартина. Новое часовое расписание дня, установленное Гансом, определяло для каждого свой индивидуальный цикл чередования сна и бодроствования: Мартин, к примеру, сейчас ужинал, а Ариэль завтракала. Но поглощаемая ими пища почти не различалась. Корабль ещё не мог представить им то разнообразие блюд, какое они имели раньше. Члены экипажа получали калорийную, но простую еду: чаще всего пудинг, напоминавший хлеб грубого помола, иногда пудинг заменялся супом.

Они обменялись небрежными приветствиями. Мартин старался не смотреть в сторону Ариэль, но постоянно чувствовал на себе её взгляд, от которого ему становилось не по себе.

– Что ты теперь думаешь о Гансе? – спросила она, когда их взгляды всё же пересеклись.

– Он делает все правильно, – ответил Мартин.

– Лучше, чем ты?

– В некоторых вопросах – да.

– В каких именно? Прости моё любопытство, я вовсе не хочу тебя обидеть.

– Я и не обижаюсь. Он более осторожен, чем я, и, возможно, лучше чувствует настроение экипажа.

Она покачала головой, но по выражению её лица нельзя было угадать, согласна она или нет.

– Что ты думаешь обо всём этом? – в свою очередь спросил Мартин.

– Не берусь судить. Он более осторожен, чем все предыдущие Пэны. Роза поддерживает его. В своих выступлениях она теперь постоянно напоминает о наших обязанностях.

– Выступлениях?

– Я не была ни на одном, но наслышана о них.

– Она проповедует?

– Пока нет, – ответила Ариэль. – Она даёт советы, помогает некоторым понять причины и последствия Стычки.

– Она осуждает момов?

– Не совсем.

– Отрицает их участие?

– Она даже не упоминает о них, как мне говорили. Она говорит об ответственности и свободе выбора, о нашей роли в широком проекте перестройки Вселенной. Мне кажется, тебе стоит пойти и послушать.

– Возможно, и стоит, – согласился Мартин.

– Хорошо бы пойти и Гансу.

– Не хочешь ли ты, чтобы я шпионил за ней для Ганса?

Ариэль сделала отрицательный жест.

– Я только думаю, что происходит нечто важное.

– И неизбежное, – почти шёпотом добавил Мартин и встал, чтобы удалиться в свою каюту.

Теодор Рассвет посещал его в снах. На этот раз он был очень разговорчив, и Мартин вспомнил многое из его слов, когда проснулся.

Они сидели в саду под цветущим деревом. На Теодоре была короткая белая туника. Его ноги загорели от долгого пребывания под летним солнцем, которое в момент их разговора находилось как раз в зените. Они ели виноград и были похожи на римлян. Теодор обожал читать о римлянах.

– Что-то непонятное происходит с Розой, – сказал Теодор. – Ты знаешь что-нибудь об этом?

– Думаю, да, – ответил Мартин. Лист винограда из его рук мягко опустился на гравий под ногами.

– Беда в том, что пророчество может иметь и отрицательные стороны, которые нельзя игнорировать и о которых нельзя забывать. Смысл проповеди будет чётко представлен и разжёван массам. Если что-то, что она скажет, подходит не всем, то оно будет расжевано ещё тщательнее. Любой несогласный останется в одиночестве. В борьбе с противоречиями будут сфабрикованы любые факты, все грубые грани будут сглажены, и, в конце концов, согласными окажутся все. Люди поверят во все, только не в первоначальный смысл слов.

– Роза не пророк.

– Ты же сказал, что ориентируешься в том, что происходит.

– Она не пророк, – твёрдо повторил Мартин. – Ты только посмотри на неё.

– Она обладает виденьем. Это трудное время для тебя.

– Вздор! – закричал Мартин, разозлившись. Он вскочил с мраморной скамьи, неуклюже оправляя складки робы, к которой никак не мог привыкнуть. – Кстати, Тереза с тобой?

Теодор печально покачал головой:

– Она мертва. Ты должен смириться с её смертью.

Паола Птичья Трель и Мартин оказались одни в хвосте корабля. Они закончили проверку жезловой связи для момов и, не имея дальнейших инструкций, были рады отдыху ото всех дел.

Разговор иссяк. Паола смотрела в сторону. Её оливковая кожа потемнела, губы были крепко сжаты. Мартин протянул руку и погладил её по щеке, желая снять напряжение. Она прижалась к его руке, и слезы потекли по её лицу.

– Я не знаю, что делать, что чувствовать, – прошептала она.

У неё были какие-то отношения с Сигом Мотыльком. Мартин не хотел расспрашивать, чтобы не бередить свежую рану. Он просто молча слушал.

– У нас не было близких отношений, – сказала она. – Настоящей близости я не испытывала ни с кем. Но Сиг был хорошим другом, он понимал меня.

Мартин кивнул.

– Как ты думаешь, хотел бы он, чтобы я страдала по нему? – спросила она.

Мартин собирался отрицательно покачать головой, но, взглянув на Паолу, улыбнулся и ответил:

– Если только немного.

– Я буду помнить его, – она поёжилась при слове «помнить», словно оно означало принятие смерти или предательство, а может и то, и другое. Ведь помнить о человеке – совсем не то, что представлять его живым.

Для него было естественным держать её в своих объятьях. Паола Птичья Трель никогда не вызывала у него серьёзных симпатий, поэтому, обнимая её, он не испытывал угрызения совести по отношению к памяти Терезы. Паола, должно быть, чувствовала то же самое.

Стоять стало неудобно, и они легли среди сплетений труб. Запах гари здесь уже почти не ощущался.

Место, где они лежали, было сухим, тихим и изолированным. Мартин почувствовал себя мышонком в огромном доме, схоронившимся в уголке от скопища котов. Паола казалась тоже мышкой, маленькой и нетребовательной. Она не утомляла его общением и ни о чём не просила. Дальнейшее произошло инстинктивно, как-то само собой. Он даже не раздел её полностью, и сам был полуодет. Он лёг на неё, и в едином порыве они соединились. Паола закрыла глаза.

Никто из них даже не вскрикнул.

Движения Мартина были медлительными, бережными. Она не испытала такого сильного оргазма, как он, но Мартин понял, что она и не желала большего, и не стал настаивать. Она могла решиться только вот на такую частичную измену – измену временного характера, не обеспечивающую полноценного возвращения к нормальной жизни. После – ни слова не говоря о том, что произошло – они привели в порядок свою одежду.

– Какие сны тебе снятся в последнее время? – спросил он.

– Ничего необычного, – ответила Паола. Она подтянула ноги, обхватив их руками, и опустила подбородок на колени.

– А я вижу замечательные яркие сны. Уже давно. Очень специфические сны, почти поучительные.

– О чём они?

Мартин почувствовал, что ему проще описать сны, чем рассказывать их содержание.

– Это воспоминания с реальными людьми, в них участвующими. Людьми с корабля, которые разговаривают со мной и дают советы, словно они все ещё живы.

Паола кивнула, слегка стукнув подбородком о колени.

– У меня были похожие сны, – сказала она. – Я думаю, наступило особое время для всех нас.

Мартина невольно вздрогнул при этих словах.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Это только кажется, что всё идёт по-прежнему. Мы слишком далеки от людей, которые приходят к нам во снах. Наши связи с ними со временем утрачиваются. Но что-то должно измениться.

– Что? – спросил Мартин.

Паола выпрямила ноги и уставилась на свои голые ступни.

– Наша психология уж точно, – ответила она. – Я не знаю, как всё пойдёт дальше, я только предполагаю. Но одно несомненно: наступает время, когда мы должны понять, кто мы есть на самом деле.

– Распростившись с прошлым?

– Возможно. Или взглянув на него иными глазами.

– Сиг приходит к тебе во снах? – спросил он.

– Нет, – ответила она и пристально посмотрела ему в глаза.

Он подумал: вряд ли они ещё когда-нибудь займутся любовью друг с другом.

Позже, уже в своей каюте, готовясь к вахте в носовом отсеке, Мартина охватила лёгкая меланхолия, но его состояние было не таким мрачным, как прежде. Прошло только несколько недель с тех пор, как он пришёл в себя, но тучи немного развеялись и, периодами, он мог мыслить отчётливо, без присутствия теней Терезы и Вильяма.

В носовом отсеке Хаким спал, а Ли Гора и Джакомо Сицилиец изучали бездыханное тело Полыни. Через несколько месяцев они увидят только пелену газов, слабое удаляющееся пятно в всепоглощающей темноте.

– Есть ли какие-нибудь признаки зарождения нейтронной звезды? – спросил Мартин Ли Гору.

– Никаких, – ответила она. – Дженнифер не думает, что она сформируется. Она считает, что звезда сильно повреждена, что почти все её содержимое выброшено наружу.

– Это должно предотвратить взрыв, – добавил Джакомо Сицилиец. Эксперт почти такого же класса, как Дженнифер, он занял место Томаса Фруктового Сада в исследовательской команде.

Мартин испытывал какое-то смутное чувства неудовлетворения. Он считал, что у них имеются неотложные дела, куда более важные, чем научно-исследовательские изыскания, которые так обожал Хаким. Получение знаний ради знаний не было их Работой. Однако Хаким настаивал на изучении останков Полыни, чтобы освоить технологии убийц.

Предстоят долгие месяцы путешествия до встречи со вторым кораблём; обучение не является главным в их ситуации. Исцеление ран и сплочение экипажа сейчас кажутся основными проблемами.

Вместе с Джакомо Мартин регистрировал данные и вглядывался теперь уж в их прошлое, представленное на экране красивыми завитками скоплений газов и пыли.

Никаких признаков активности убийц вокруг Полыни.

Дитя тьмы действительно умерло.

Последующие месяцы тянулись медленно и уныло. Установилось сравнительное спокойствие, которое они знали до Стычки; нейтринный шторм не возобновлялся. Единственный мом на корабле бесстрастно объявил им, что разрушения, нанесённые «Спутнику Зари», требуют длительного ремонта. Еда была питательной, но однообразной, доступ к библиотеке ограничен узким тематическим материалом, графики, отображаемые жезлом, давали нет уж и много пищи для ума.

Мартин предполагал, что теперешний «Спутник Зари» утратил какую-то часть своей основной памяти и стал только тенью бывшего Корабля Правосудия. Мом уже казался не совершенным механизмом, а потерянным в неопределённости. Этой неопределённостью был порядок вещей. Во всяком случае Мартин не выказывал беспокойства. Вынужденное затишье давало им время подумать, и он старался использовать передышку.

Однако Ганс был явно обеспокоен.

Каждые пять дней экс-Пэны собирались на колоквиум в каюте Ганса.

– Мне бы не хотелось быть Пэном учебных тренировок, – сказал Ганс. – Наша встреча с новыми партнёрами состоится не ранее, чем через три месяца. Мы провели научно-исследовательскую работу, и каждый из нас наверняка думает, что он знает все о Полыни, – за исключением, может быть, Дженнифер и Джакомо… Мы маемся без дела, с нами до сих пор только один мом, и это настораживает. Я прав? – Позже Ганс не раз повторит: «Я прав?». Эту фразу он произносил несколько гнусавым голосом, приподняв одну бровь, что впечатляюще действовало на людей. – Кроме того, нам нужна умственная встряска. Корабль вряд ли окажет нам достаточную помощь. – Он посмотрел на Чэма, но тот только пожал плечами.

– Что скажешь ты, Мартин? – спросил Гарпал.

Мартин поморщился:

– Без дистанционной связи мы не сможем узнать что-нибудь новое о Левиафане.

– Пища слишком однообразная, – заметил Гарпал. – Мы могли бы готовить сами.

Джой Плоский Червяк фыркнул:

– Мом и близко не подпустит нас к продуктам.

– У тебя есть какие-то конкретные предложения, Джой? – спросил Ганс.

– Такое впечатление, что мы оказались в длинном беспросветном туннеле, – тихо сказал Джой. – Лучше мы уснули.

– Я уверен, если бы у нас был выбор… – начал Мартин.

– Н-да. Но мом знает, что делает, – Эта фраза, так же часто произносимая Гансом, была подхвачена экипажем. Если возникала какая-нибудь проблема или постигало разочарование, кто-нибудь непременно вставлял: «Н-да, мом знает, что делает.»

– Я думаю, нам следовало бы… – вновь сделал попытку высказаться Мартин.

– Пошли они подальше – все эти беспокойства о корабле! – гаркнул Ганс.

– Я бы…

– Я сказал хватит, – снова прервал его Ганс.

– Чёрт побери, дай мне сказать! – взорвался Мартин.

Джой и Чэм вздрогнули. Ганс усмехнулся, поднял руки и кивнул:

– Ты тоже имеешь право слова, – отчеканил он.

– Мы не можем порицать корабль за то, что они не уберегли жизни наших товарищей, – только и произнёс Мартин. Он не сказал и части того, что хотел, но при таких условиях его речь не имела смысла.

– Не думаю, что кто-нибудь из присутствующих здесь Пэнов удовлетворён создавшимся положением, – заметил Ганс. Он нервно постукивал по столу, за которым они сидели. – Я прав? Я столкнулся с проблемами, которых никто из вас не знал. Политические проблемы. Психологические проблемы. Мы не имеем настоящей работы, масса времени проходит впустую. Единственное занятие, которое я могу предложить, это спорт. Я не люблю его, но сейчас это необходимо.

Чэм поднял руку:

– Что ещё?

– Мы должны подумать о том, что будет дальше.

– Что значит дальше?

– После того, как Работа будет сделана. Нам необходимо разработать конституцию, законы, ну и так далее. Надо подготовиться к тому времени, когда мы найдём новый мир…

Ганс выслушал все это с кажущимся вниманием, которое, однако, не было убедительным для Мартина.

– Хорошо, – сказал Ганс. – Джой, займись этим. Чэм, а ты организуй соревнования и игры. Начни с состязаний в беге от носа к хвостовому отсеку, как мы делали это раньше. Подумай о наградах. Встряхни людей, заставь их расшевелиться. Мартин, может быть, ты займёшься интеллектуальными забавами? А? Привлеки Хакима, Дженнифер. В общем, кого хочешь. Как насчёт соревнований на быстроту реакции? Если мы вынуждены надеяться только на собственные силы, мы должны быть находчивы и изобретательны.

Я прав? – мысленно закончил Мартин. Но Ганс лишь улыбнулся и ничего не добавил.

* * *

Роза Секвойа удобно расположилась в учебной комнате в центре группы из тридцати двух человек, включая Эйрин Ирландку и Паолу Птичью Трель. Мартин стоял у стены, слушая и наблюдая.

Она говорила спокойно, не настаивая, не требуя внимания, иногда сопровождая свой рассказ жестами. Её низкий проникновенный голос действовал успокаивающе. Мартин заметил, что в облике Розы произошли изменения; благосклонность и безмятежность в выражении её лица настораживали. Особое время.

Ганс вошёл вслед за Мартином, кивнул в знак приветствия. Он тоже прислонился к стене, рядом с Мартином, скрестил руки на груди и прислушался.

– … Мы росли, постоянно ощущая утрату родного дома, – совсем как тот фермер, что лишился своего участка после того, как внезапный ураган снёс ферму с лица земли. Однажды проснувшись, он вышел из дома и увидел лишь бесплодную почву, разорённые хлева, мёртвые и потемневшие окрестности. Фермер сказал сам себе: «Я трудился на этой земле всю жизнь, почему ветер поступил так со мной? Ферма для меня как рука или нога – почему он не унёс меня вместе с ней?

Мартин слушал внимательно. Он пытался понять, насколько эта то ли сказка, то ли притча Розы похожа на те, что он познал в объёмных полях.

Роза опустила глаза, её руки свободно свисали.

– Фермер обозлился. Он решил, что может победить ураган. Он начал строить стены для защиты от ветра, все выше и выше. Это были стены из пыли, соломы, из глины со дна реки, текущей через мёртвые поля. Но ветер разрушил стены… Но фермер был ещё жив. Ураган отнял у него всю семью, одного за другим. Но фермер был ещё жив. Он проклинал ураган. В конце концов, он стал проклинать и Творца Ветров…