Текст книги "Наковальня звезд"

– И он победил ветер? – насмешливо выкрикнул Рекс Дубовый Лист.

Роза невозмутимо улыбнулась.

– Когда стены рухнули он попытался привлечь силы магии для борьбы с ураганом. Он устраивал песнопения и прибегал к заговорам. Его ненависть росла, он ненавидел землю, ветер, воду. Он проклял их всех и озлобился ещё больше. В его жилах вместо крови текла дурная вода, а мозг был отравлен яростью и страхом. Он больше не скучал по семье, не вспоминал свою ферму. В его душе не осталось ничего, кроме жажды мести…

– Она подрывает мой авторитет, – прошептал Ганс Мартину.

– Он худел с каждым днём, его тело сморщилось, и он стал похож на мёртвый стебель пшеницы…

– Я не помню, как выглядит пшеничный колос, – жалобно произнесла Бонита Высокогорная Долина. – А ведь я выросла в сельской местности, но я не помню.

– Он тоже не помнил, – спокойно продолжала Роза. – Он забыл, как выглядит урожай и всё, что прежде было важным для него. Он боролся с ветром единственным оружием, которое у него осталось – бесполезными, пустыми словами. А ветер все завывал и завывал. В конце концов, фермер стал таким злобным, опустошённым и мёртвым внутри, что ветер поднял его и понёс, как лист. Он жил внутри ветра, пустой, как шелуха. Ветер заполнил его лёгкие, добрался до пустого желудка, а потом и пустой, бездумной головы.

– В чём же смысл рассказанного? – выкрикнул с места Джек Отважный. Он обвёл собравшихся недоуменным взором.

– Это сказка, – ответила ему Кимберли Кварц. – Просто сиди и слушай.

– Я не люблю слушать сказки, в которых нет смысла. Это пустая трата времени, – Джек встал и направился к выходу, напоследок бросив удивлённый взгляд в сторону Ганса и Мартина.

Было заметно, что Розе не легко далось перенести этот удар. Тем не менее она продолжила:

– Живя в ветре, фермер понял, что его борьба была бессмысленной, что он не обладает нужной силой. Он перестал посылать проклятия и начал прислушаться к окружающим. Он прекратил сопротивляться… Как можно сопротивляться могущественной силе? Он жил в ветре, став частью вихря, кружения, завывания. Он встретил других людей в ветре…

Ганс жестом приказал Мартину следовать за ним. Они вышли из комнаты и остановились в коридоре, пройдя мимо Джека Отважного, Эндрю Ягуара и Кирстен Двойной Удар.

Очень тихо, чтобы никто не услышал, Ганс произнёс:

– Когда я был маленьким, ещё на Земле, мои родители в наказание за любой проступок лишали меня телевизора и видеоигр. Я тогда чуть не спятил. Я даже начал читать книги… Да, у нас нет телевизора. Но Роза лучше, чем ничего. – подумав, он покачал головой и добавил, – Но не на много.

– Ты трахался с Паолой Птичей Трелью? – спросила Ариэль.

Мартин покраснел. Взяв поднос с едой, он попытался избавиться от Ариэли, но она следовала за ним по пятам.

– Так трахался или нет? – с невинным видом вопрошала она.

Он было присел, но увидев, что Ариэль устраивается рядом, резко встал и направился к другому столику. Она не отставала. Тогда он с грохотом поставил поднос, стукнул кулаком по столу и рявкнул:

– Какого чёрта тебе надо?! – Он сел и попытался полностью игнорировать её присутствие.

– Не хочу показаться любопытной, – невозмутимо продолжала Ариэль. – но меня интересует одна вещь. Интересно, как долго человек может сохранять верность другу, если этот друг погиб?

Мартин чувствовал себя не в своей тарелке.

– Слушай, дай мне спокойно поесть, – процедил он сквозь зубы.

– Прости. Я надоедаю тебе. Прими мои извинения, – она забрала поднос и вышла из столовой, оставив Мартина в смятении – рассержанным и виноватым.

В эту ночь он снова плакал, вспоминая Терезу. Но он забывал свои сны.

Два мома вошли в учебную комнату во время обсуждения командой прошедшей десятидневки. Никто не объявил об их появлении, не звучали фанфары, но экипаж возликовал, восприняв этот факт, как признак того, что дела пошли на лад.

Ганс объявил результаты первого дня соревнований по бегу.

Для сжатого сообщения по научным исследованиям Хакиму предоставили всего пять минут.

После собрания Дженнифер Гиацинт подошла к Мартину.

– Хочешь узнать, чем мы занимаемся? – спросила она. Её голос звучал почти заговорщицки, хотя Мартин не мог представить себе Дженнифер, замешанной в какой-нибудь интриге.

– Ну и чем же? – поинтересовался он.

– Звуковым сигналом «ноуча». Мы устраиваем небольшую конференцию для оценки результатов.

– О, это интересно! – Мартин собирался принять участие в очередном этапе соревнований по бегу, но ради такого случая, не задумываясь, изменил свои планы. – Конечно, я приду.

– Тогда встретимся в носовом отсеке через десять минут. Хаким Хадж, Джакомо Сицилиец и Торкильд Лосось тоже придут.

– Отлично.

Несколькими десятидневками раньше Хаким, Джакомо и Торкильд организовали Общество Изучающих «ноуч». Мартин не посещал их собраний, ему рассказывали, что доклады там слишком сухие, со сложными математическими выкладками, что основные сведения подаются через момерафы.

Но всё это оказалось не так.

Дженнифер, правда, не без помощи Джакомо, составила исчерпывающее описание работы «ноуча». В нём объяснялось, как материя могла изменяться под воздействием информации, посланной по «ноучу», и какие горизонты это открывало перед Благодетелями.

Хаким представил графики и несколько минут объяснял Мартину ключевые моменты исследований.

Дженнифер и Джакомо, взявшись за руки, не могли оторваться от своих момерафов буквально до того момента, как Торкильд объявил о начале собрания.

– Мы попытались понять основные принципы технологий Благодетелей, – начал Торкильд. – Дженнифер выполнила фундаментальную работу, ставшую основой для всех нас. Джакомо, в свою очередь, создал строение над этим фундаментом…

Джакомо улыбнулся.

– Можно сказать, они сблизились в работе, – пошутил Торкильд.

Хаким положил руку на плечо Джакомо в знак поддержки и поздравления. Лицо Дженнифер было непроницаемо, только в глазах появился огонёк.

– Хаким оказывал поддержку, а я работал над оформлением, – продолжал Торкильд. – Хочу добавить, что то, к чему мы пришли, не имеет особого значения для нашей миссии. В основном, это чисто теоретическая работа.

– Не согласна, – воскликнула Дженнифер.

– Я вот ещё что хочу добавить… – продолжил было Торкильд. Но Дженнифер, не вытерпев, перебила его:

– Я думаю, ты не прав, наши исследования имеют большое значение для Работы. В своё время для нас оказалось совершенно неожиданным то, что убийцы превратили наши корабли в антиматерию. Мы полагаем, что момы тоже были застигнуты врасплох. С помощью подобных исследований мы сможем приблизиться к ответам на этот и ему подобные вопросы, сможем больше узнать об устройстве нашего вооружения и оборудования. Поспособствуют они и более качественному планированию.

Мартин потёр нос.

– Ну и что же из себя представляет ваше строение? – спросил он.

Хаким спроектировал полученные схемы и расчёты.

– Первое, что мы поняли, – начал он, – это то, что «ноуч» – это мгновенная связь, независящая от расстояний. Достигается такое путём смешения двух видов частиц – в данном случае атомных ядер. Но это происходит лишь в том случае, если частицы «поверят», что они одинаковые. Второе – реально создать частицу, способную ввести в заблуждение целую матрицу, убедив матрицу, что она, эта частица, имеет вполне определённую структуру, месторасположение и предисторию. Но такую частицу вполне возможно изготовить тем же образом, как и так называемую «фальшивую материю». Можно создать частицу, которая будет сопротивляться давлению, но не сопротивляться ускорению, которая будет иметь размеры, но не иметь массы.

– «Ноуч» может стать ключем к разгадке многого, – продолжила эстафету Дженнифер – Чтобы осуществить отправку «ноуча», необходимо перемешать элементы посылаемой частицы – тем самым изменив информацию о её характеристиках.

– А что вы имеете в виду, говоря, что частицы «верят» во что-то? – спросил Мартин.

– Поведение частицы зависит от её структуры, – в часности, от того, как мы её переделаем. Хотя «поведение» такое же малоподходящее слово, как и слово «вера». Нет, мы, конечно, не думаем, что частицы живые или разумные. Но им присуще вполне конкретные характеристики, вполне определённое поведение. Что, впрочем, распространяется не только на частицы, но и на такое всеобъемлящее понятие, как «пространство-время».

– Ладно оставим эту глобальную тему, – сказал Мартин. – Расскажите лучше, о чём ещё говорят ваши цифры и расчёты.

– Создав фальшивую материю, – продолжил Джакомо, – можно убедить основные элементы матрицы, что они имеют дело с настоящей материей. Пользуясь «ноучем», мы внедряемся в привилегированные каналы, используя частицы, которые способны убедить частицы этих каналов, что они ничем не отличаются от них самих. Срезонировав, они оказываются под нашим локальным контролем.

Существует несколько способов превращения частицы в античастицу. Бозоны, приближающиеся к частице, могут нести информацию из своего источника, перемешанную с информацией привилегированных отрядов. Бозоны являются и переносчиками энергии, которая воздействует на характеристики частицы, изменяя в ней, в первую очередь, последовательность битов информации.

– Энергия – это тоже информация? – спросил Мартин.

– Энергия – катализатор информационных изменений. Её можно назвать информацией только в несколько ограниченном смысле. Для превращения частицу в античастицу можно воспользоваться извращённой информацией привилегированных отрядов и с её помощью изменить внутреннюю структуру частицы. То есть, некий бозон, несущий извращённую информацию, способен оказывать влияние на внутреннюю структуру частицы, заставляя эту частицу действовать с ним согласованно или же заставляя её вступать в резонанс с античастицей…

– Резонанс?

– Да, при резонансе происходит перенос всех характеристик с античастицы на частицу. Это делает их конгруэнтными. По тому же принципу работает и «ноуч».

– Мы так думаем, – поправила его Дженнифер.

Мартин разбирался с трудом не только в представленном момерафе, но даже и в объяснениях приятелей.

– Мне придётся просто принять на веру некоторую часть ваших исследований, – сказал он устало.

– О нет, – запротестовал Хаким. – Попробуй разобраться с этим наедине. Мы можем ошибаться, поэтому нуждаемся в критике.

– Боюсь, что я не смогу что-либо посоветовать.

– Мы сами не во всём можем разобраться, – заметил Хаким. – Мы лишь допускаем, что наши исследования нечто большее, чем теоретическая игра.

Мартин ткнул пальцем в выражение, которое вызывало у него некоторое сомнение:

– А скажите, для того, чтобы превратить материю в антиматерию, много ли понадобиться предварительно иметь антиматерии? Расчёт идёт частица на частицу или нет?

– Не думаю, – сказал Хаким. – Согласно момерафу Дженнифер, одна частица может стать причиной возбуждения и превращения многих других. Для этого достаточно узнать лишь структуру частицы.

– Что сделать очень непросто, если она находится на расстоянии, – добавил Торкильд.

– У нас нет ключа разгадке, как это сделать, – вздохнула Дженнифер. – Вот в чём различие между теорией и практикой.

Мартин тоже вздохнул.

– Все понятно? – поинтересовался у него Торкильд.

Мартин закрыл глаза и покачал головой.

Мартин сидел один в опустевшей комнате. Он пытался освоить момераф, но его мысли были заняты другим. Он думал о том, насколько изменилась команда в последние месяцы. Люди стали похожи на пассажиров, которые претерпевают худшие времена на корабле, плывущей наугад, или на расхлябанных, унылых студентов.

Ему страстно захотелось, чтобы время неслось стремительнее, чтобы события развивались, назначались свидания, происходило что-нибудь значительное, что-нибудь нетеоретическое.

Розины притчи становились все совершеннее, все изощрённее.

Соревнования по бегу закончились. Ганс выставил свою кандидатуру против победителя десяти этапов Рекса Дубового Листа и обыграл его на две секунды. Чрезвычайно гордый победой, Ганс отобрал для себя двух Венди для весёлой вечеринки. Они стали его первыми партнёршами с того момента, как он стал Пэном.

Мартин не заметил, кто были эти Венди, он слишком устал от нарастающего количества сплетен. Его не интересовало, с кем спал Ганс, украл ли он любовницу у Гарпала, как не интересовало и то, кто предпримет попытку овладеть Розой.

Сама же Роза – похудевшая на килограммов пять, с суровым, но и одновременно счастливым лицом – стала для Мартина наиболее интересной и тревожащей персоной на борту «Спутника Зари».

Мартин пришёл в носовой отсек, когда он опустел, чтобы расслабиться перед звёздной схемой и понаблюдать Вселенную без чьих-либо комментариев. Звезды впереди ещё не изменяли свой вид – казалось, эти яркие точки навсегда застыли на фоне безмерной тьмы.

Теории Дженнифер расстроили его. Он представлял себе невидимых врагов, которые, нанося им вред, действовали на расстоянии, как кукловоды.

– Какого чёрта мы здесь делаем? – спрашивал он сам себя. Мартин пришёл в носовой отсек помолиться, но он не мог сообразить, чему и за кого. Ничто не волновало его, никто не сочувствовал ему, никто не знал, что он в носовом отсеке. Никто не догадывался, как он одинок. Ничто не изменилось от того, что он был расстроен и нуждался в помощи, от того, что он Мартин, сын Артура Гордона, потерял путеводную звезду. Выполнение Работы уже не казалось достаточной причиной, чтобы жить.

Его отец наверняка решил бы, что вид глубокого космоса – самая прекрасная и впечатляющая вещь, какую только можно пожелать. Мартин не видел ничего, кроме рассыпанных брызгов света, утомительно действующих на глаза.

Он боролся с остатками боли много десятидневок, но горе мучало его, как плохо заживающая рана. Со временем боль уйдёт, и Тереза действительно умрёт для него… И Вильям…

Мартин тихо застонал. Он так много должен Вильяму, но ничего не может дать ему эмоционально, ни сейчас, ни когда-либо ещё.

Кроме горя, ранящего его своими острыми краями, ничего не имело значения для Мартина. Унылое небытие поселилось в его душе – чёрное, как тьма между звёздами. Комфортная пустота влекла к себе возможностью полностью отдаться ей, раствориться в ней.

Он думал о том, что обрадовался бы смерти, если бы она была концом и ничем больше.

То, чему он мог помолиться, оставалось слабым лучом надежды в его сознании. Это было нечто наблюдающее, оценивающее, сочувствующее и таинственное. Эта мудрость, сохранившаяся среди борющихся цивилизаций, обладала направляющей силой и давала шанс.

Это Нечто убаюкивало и пестовало его умершую любовь на своей груди, оно знало о его измене, но позволяло успокоение.

Он думал о мощном оргазме с Паолой, гораздо более сильном, чем те, что он испытал с Терезой.

Разочарование и звезды. Отличное сочетание, – подумал он.

Он призвал боли вернуться, позволил депрессии охватить его. Сердце замедлило свой ритм, веки закрылись, обволакивающее покрывало отчаяния накрыло его. Оно было более явным, чем память, ответственность или повседневная тоска жизни на корабле.

Никакого вмешательства.

Никакой заботы.

В любом случае эффект был успокаивающим. Он давал возможность отключиться от сложности мира, избавиться от борьбы и помешательства ума.

В середине спортивных состязаний, в период отчаяния Мартина, Роза Секвойа исчезла.

Кимберли Кварц и Жанетта Нападающий Дракон нашли её обнажённой и полумёртвой от жажды через пять дней. Они принесли её в учебную комнату. Ариэль встала на колени и, оттянув голову Розы назад, пыталась влить в рот Розы воду. Взгляд блуждающих глаз Розы витал где-то в пространстве между людьми.

– Какого чёрта ты это сделала?! – заорала на неё Ариэль.

Роза улыбнулась. Струйка воды текла из её рта, потрескавшиеся губы кровоточили. Её лицо было запачкано засохшей кровью, нижняя губа искусана.

– Оно снова приходило ко мне, – пробормотала она. – Я стала опасной. Я могла нанести вред кому-нибудь.

Ганс, взбешённый, ворвался в учебную комнату и, отодвинув Ариэль, встал перед Розой.

– Поднимайся, дьявол тебя побери, – зашипел он.

Роза послушно встала, пошатываясь, от неё исходил кисловатый запах, на груди виднелись капли засохшей крови.

– Ты что спятила? – закричал Ганс.

Она покачала головой, застенчивая улыбка обнажила раны на губе. Они все ещё кровоточили.

Ганс схватил Розу за руку и обвёл глазами комнату в поисках того, к кому можно обратиться. Ариэль вышла вперёд и Ганс протянул ей, словно собачий поводок, безвольную руку Розы.

– Накорми и вымой её. Затем запри в её каюте. Жанетта, а ты будешь охранять дверь, чтобы она не могла выйти.

– Я должна рассказывать истории сегодня, – кротким голосом сказала Роза. – Поэтому я и вернулась.

– Ты ни с кем не будешь говорить, – отрезал Ганс. Заложив руки за спину, он, не оглядываясь, удалился.

Мартин последовал за ним. Его уныние сменилось гневом.

– Она больна, – сказал он Гансу. – Она не может отвечать за свои поступки.

– Я тоже болен, – отпарировал он. – Мы все больны. Но она, к тому же, сумасшедшая. А как насчёт тебя? – накинулся он на Мартина. – Да ты раскис, как последняя мокрица. Гарпал не лучше. Что, чёрт побери, происходит?

– Мы упали в глубокую яму, – ответил Мартин.

– Так давайте выбираться из неё – вместе, с божьей помощью!

– Бога нет. Я надеюсь, что нет. Никто нас не слышит.

Ганс посмотрел на него с сожалением.

– Роза с тобой вряд ли согласится, – сухо произнёс он. – Бьюсь об заклад, в её комбинзоне лежит деловая визитка Господа Бога, где бы сейчас этот комбинзон ни находился. – Ганс энергично тряхнул головой. – Из всех женщин на корабле, только она сбрасывает одежду в припадке. – Остановившись в нескольких метрах ниже по коридору, Ганс втянул голову в плечи, словно опасаясь, что Мартин бросится в него чем-нибудь.

Мартин не двигался, связанный густой пеленой меланхолии. Чувство гнева почти улетучилось.

Ганс повернулся.

– Ты сказал, что мы в глубокой яме, – хмуро напомнил он. – То есть, ты хочешь сказать, что мы уже проиграли, не так ли? Проклятье, я не позволю нам проиграть! – Самодовольно взглянув на Мартина, он резво полетел по коридору, что-то насвистывая.

Мартин поёжился, как от холода. Он вернулся в учебную комнату. Роза беседовала с теми, кто остался. Ариэль принесла ей комбинзон, плохо подходящей по размеру. Роза выглядела смешно, но её это мало волновало.

– Извините меня за такое состояние, – обратилась она к окружающим. – Я не могла даже думать. Я не была человеком. Меня будто бы присоединили к большому генератору. Моего тела как бы уже и не существовало. – Она посмотрела на Мартина и раздвинула свои большие руки, словно готовясь взлететь. – Перед тем, как это началось, я чувствовала себя ужасно… Но сейчас это уже не имеет значения. – Внезапно глаза Розы озарились светом, казалось, она вот-вот потеряет сознание. – Я действительно устала, – прошептала она и опустила подбородок на грудь. – Жанетта, пожалуйста, отведи меня в мою каюту. Ганс прав. Не отпускай меня и не позволяй никому входить кроме тебя и Ариэль. – Она подняла руку и указала на троих, включая Мартина. – Вы – мои друзья, – сказала она.

– Очень слабый сигнал, – заметил Хаким. Он в учебной комнате отчитывался перед Гансом, Гарпалом и Мартином. – С нашими пультами дистанционного управления мы смогли бы собрать информацию на несколько месяцев раньше… Это можно было сделать и тогда, когда мы находились на орбите Полыни… Но тогда наше внимание не было сфокусировано в этом направлении.

– Хорошо, мы все поняли. – нетерпеливо прервал его Ганс. – Итак, это корабль, и он близок к нам. Кстати, на каком он расстоянии?

– Четыреста миллиардов километров. Если мы не изменим курс, мы пройдём мимо него на расстоянии ста миллиардов километров. Его курс совпадает с нашим, но скорость значительно ниже. Он идёт без ускорения.

– То, что мы натолкнулись на него, кажется таким же странным, как если бы мы нашли иголку в стоге сена, – сказал Ганс. – Почему их курс близок к нашему?

У Хакима не было ответа.

– Возможно, это наиболее оптимальный путь между двумя звёздами, – предположил Гарпал. – Плюс – минус несколько сотен миллиардов километров…

– Чушь, – презрительно поморщился Ганс. – Возможны тысячи вариантов. И самый оптимальный – с точки зрения наименьшей затраты энергии – не наш, а между плоскостями эклиптик планет. Какова разница в скорости?

Хаким высветил цифры на диаграмме: различие между их скоростями составляло одну четвёртую скорости света, то есть около семидесяти пяти тысяч километров в секунду.

– Даже если бы мы смогли изменить курс, мы не стали бы терять скорость ради встречи… Необходимо, чтобы мы миновали его ночью. Ты уверен, что это корабль?

– Размеры соответствуют. Длина меньше километра. Было бы всё-таки неплохо разгадать эту загадку звёзд.

Ганс пробурчал что-то под нос и подпёр подбородок руками:

– Почему они всё же послали сигнал? Почему не скрылись? Почему не продолжают выполнять свою работу, какой бы эта работа ни была…

Никто не мог ответить.

– Можем ли мы расшифровать сигнал?

– Это не язык, который мы могли бы понять. Это серия чисел, возможно координат.

– Ты думаешь, что это сообщение спасателям о местонахождении космического корабля, потерпевшего бедствие?

– Не уверен. В таком случае числа бы повторялись… К нам же поступают сотни таких чисел… затем пауза в несколько микросекунд, и снова новая группа чисел. Дженнифер и Джакомо работают над расшифровкой.

– Какой вид координат?

– Дженнифер полагает, они описывают двухмерное изображение.

– Что-то вроде изображения в телевизоре?

– Нет, просто цифры, не аналоговое изображение, не модулированное.

– Грубые наброски, – предположил Мартин.

– Возможно, только несколько дюжин грубых набросков в определённой последовательности, – сказал Хаким. – Впрочем, мы ещё ни в чём не уверены.

– Сообщите мне, когда станет ясно, – приказал Ганс.

Дженнифер вошла в носовой отсек и остановилась в дверях, сверкнув глазами. В её усмешке появилось что-то, напоминающее собачий оскал. Такое выражение возникало на её лице во время интеллектуального триумфа. Джакомо появился вслед за ней. Она приподняла жезл и сказала:

– Мы все поняли. Всё оказалось не так уж и сложно. Полярная система координат, не прямоугольная, спиралеобразная внутри цикла, развёртка, угол зета, радиус, группа чисел в последовательности: зета, радиус, независимая шкала величин. Зета изменяется каждые сто двадцать чисел. Независимая шкала содержит около тридцати величин. Сигналы транслируют около ста графических изображений, потом повторяются. Это не слишком удобно, зато просто для расшифровки.

– Хотите посмотреть? – предложил Джакомо.

Ганс потирал в нетерпении руки:

– Покажите.

Дженнифер ещё выше приподняла жезл.

Изображение на первой картине было трудно разобрать, она выглядела, как серия пятен и теней. Гарпал указал на белое расплывчатое пятно и сказал:

– Я думаю, это лицо. Слишком низкая разрешающая способность, не так ли?

– Мы можем интерполировать изображение, сделать так называемое лапласовое усиление, – сказал Джакомо. – Но для начала я хотел бы показать вам оригиналы изображения.

– Да, при усилении могут возникнуть искажения, – поддержал его Мартин.

Затем Джакомо представил на их обозрение и усиленные изображения. Он обратил их внимание на детали, которые мог разобрать только он. Изображения стали более контрастными и понятными, кроме белых и чёрных пятен появились сероватые оттенки.

– Здесь, я думаю, пять лиц, – Гарпал ткнул пальцем в изображение. Мартин кивнул. Ганс молча разглядывал изображение, сложив руки на груди и нахмурившись.

– Это явно не люди, но их тела двусторонне симметричны, – сказал Гарпал.

– Я думаю, что лиц больше. Но они слишком расплывчаты, чтобы можно было разобрать, каково их точное количество, – заметил Джакомо.

– Это, мне кажется, глаза, – указала Дженнифер. – А это рот.

– Чёрт побери, я ничего не могу разобрать в этом дерьме, – пробормотал Ганс, ещё больше хмурясь. – Что это?

– Может быть это экипаж… – начала было Дженнифе, но не договорила.

– Экипаж другого Корабля Правосудия. Наши будущие партнёры, – закончил за неё Мартин.

– Если так, то они совершенные тупицы. Только тупица может послать такой сигнал и ждать, что на него кто-нибудь откликнется.

– Возможно, это их последнее завещание, – предположил Хаким. – Умирающий корабль посылает слабый, но всё же вполне определённый сигнал… Кто-то, кому уже безразлично, смогут ли его обнаружить…

– Момы, по крайней мере, могли бы нам сказать, жив экипаж или нет, – сказал Гарпал.

– Нет, это не наши партнёры, – заключил Ганс. – Это просто беспомощные щенки, потерявшиеся в безбрежном пространстве.

Все больше и больше лиц. Тёмные фигуры с ярко обрисованными контурами. Уже можно было определить, какую форму имеют эти существа: округлые тела с четырьмя толстыми, похожими на обрубки, ногами; продолговатые, как у лошадей, головы на длинных шеях, пара тонких конечностей, берущих начало от плеч и заканчивающихся четырьмя пальцами. Их, похожая на сбрую экипировка, больше подходила для переноски вещей, чем для прикрытия тела.

– Кентавры! – воскликнула Дженнифер.

– Мне кажется, они больше походят на динозавров, – сказал Джакомо. – Сауроподы.

– Усильте ещё, – приказал Ганс.

Джакомо и Дженнифер объединили свои усилия в регулировке, стараясь зафиксировать как можно больше деталей. На какой-то момент картинка расплылась серым пятном, а затем чётко сфокусировалась – все очертания упростились до понятных пластичных форм.

– Я хочу усилить теневой фон до такой степени, пока не покажется, что источник света находится вот в этом углу, – объяснил свои действия Джакомо.

Ганс по-прежнему сохранял хмурое выражение лица. Мы столкнулись с чем-то новым, и это ему не нравится, – промелькнуло в голове у Мартина.

Джакомо тыкал пальцем в невидимое меню и клавиатуру, отдавал короткие устные приказы, которые интерпретировались жезлом.

Контрастность усилилась, тени стали более резкими, и наблюдаемая картина внезапно преобрела глубину изображения. Пятеро сауроподов, соединившись в виде пятиконечной звезды, головами к центру, парили в помещении неопределённых размеров. Они держали друг друга за конечности, лишь отдалённо напоминающие человеческие руки.

– Групповой портрет, – усмехнулся Мартин.

– Покажите следующее изображение, также его интерпретировав, – приказал Ганс.

Появилось ещё больше фигур, они стояли на фоне устройств, предназначение которых было трудно угадать. Но таким же непонятным видилось бы и внутруннее строение «Спутника Зари» для человека с Земли. Десятое по счёту изображение оказалось диаграммой: звезды и какие-то большие шары на фоне испещрённого цифрами тёмного неба. Серии цифр могли являться пояснениями к изображению, однако они были плохо различимы. Джакомо пытался варьировать усиление, но лучшей видимости так и не добился.

Хаким приблизился к изображению и сказал:

– Я вижу знакомое созвездие. По крайней мере, исследовательской команде оно хорошо известно. Мы называем его Орхидея. Оно с нами уже в течение года. Правда, здесь оно выглядит несколько по-другому… Вот более яркая звезда… – он указал на светящуюся точку. – Он жестом попросил Джакомо передать ему пульт управления. Он вызвал карту окружающего их звёздного неба и сравнил её с нечёткой диаграммой.

– Съёмки разделены большим промежутком времени, – задумчиво произнёс Хаким, – но всё же это одни и те же звёзды. Вы заметили, что звезды на отдалённом фоне не так совпадают, как вблизи?

– Заметили, – отозвался Ганс. – Сколько времени прошло с момента съёмок присланных изображений?

Хаким быстро просмотрел свой момераф.

– Если наши данные соответствуют истине, то около двух тысяч лет.

– Значит, они не могут выбраться отсюда уже две тысячи лет? – присвистнул Гарпал.

Следующие несколько изображений показывали космический корабль под разными углами зрения. Он представлял из себя три сферы, соединённые перемычками.

– Такой же, как наш корабль, – сказала Дженнифер.

Гарпал снова присвистнул:

– Без сомнения, это Корабль Правосудия.

На других картинах были изображены: каюты изнутри, одни из них, возможно, предназначались для проживания, другие – для совершения ритуалов; сауроподы, закапывающие какие-то плохо различимые предметы, по форме напоминающие яйца; сауроподы, разбивающие эти «яйца» и потребляющие содержимое; те же существа – то ли отдыхающие, то ли мёртвые; двадцать блоков того, что можно было бы назвать текстом и серия из десяти индивидуальных портретов.

Следующие десять изображений были обычными схемами звёздной системы. Хаким сравнил их с теми диаграммами, которые исследовательская команда сделала с Левиафана. Число планет не совпадало, но было близким, орбиты казались похожими, но не совсем.

– Трудно сказать определённо, – задумчиво произнёс Хаким. – Большое сходство, но…

– Может быть, за это время система изменилась, – предположил Мартин.

– Но только не естественным путём. На их схеме показано двенадцать планет, мы же насчитали только десять. Самая большая планета исчезла. Куда она могла деться?

– Ты думаешь, они не посещали Левиафан? Что это – другая звёздная система? – спросил Ганс.

Хаким нахмурился:

– Не знаю. что и сказать. Сходство слишком явное, чтобы быть простым совпадением… Эти шесть похожих планет, конгруэнтные массы, орбиты, диаметры…

– Забудь об этом на время, – сказал Ганс.

Следующие сорок изображений показывали планеты и их поверхности с очень размытыми деталями: очертания гор и каких-то других внушительных структур с гладкой поверхностью; озера и иные водоёмы; скопление облаков над плато вершины горы; сауроподы, окружённые обширными защитными полями.

Последнее изображение было поразительным по своей чёткости.

На поверхности планеты три сауропода стояли напротив совершенно иных существ. В первый раз появившиеся на экране существа были в три раза больше сауроподов и имели бочкообразное тело, стоящее на двух массивных, как у слона, ногах.В верхней части длинной гладкой головы располагался ряд отверстий, напоминающих глаза. Их было девять.

Существа обменивались яйцами. Один из сауроподов стоял на коленях перед огромным бочкообразным и протягивал ему яйцо.

– Что, чёрт побери, там происходит? – Ганс уставился на финальную сцену. – У них слишком бедный подбор картинок, чтобы в этом разобраться.

– Возможно, что это не все, а только то, что уцелело после стольких лет, – заметил Хаким.

– Так мы будем менять курс и искать их? – спросил Джакомо.

– Нет, не будем, – резко ответил Ганс. – Они мертвы. Ясно, что это не сигнал о помощи. Они знали, что умирают.

Воцарилась тишина. Затем послышался глухой, звучащий как бы издали, голос мозгового центра корабля. Последний раз они слышали его за год до Стычки, когда Мартин ещё не был Пэном.