Текст книги "Что скрывают мутные воды"

Глава 43

Сегодня отец велел мне идти в школу. Собственно, я был не против. Никто не знает, что произошло в полицейском участке, да и, честно говоря, всем давно плевать на Оливию Каррен. Дома мне сложнее. Отец все пытается заговаривать со мной; делает вид, что интересуется моими делами. Это странновато. Пожалуй, даже страшновато.

Сейчас утро субботы. Ну или будет утро, когда я поднимусь. Отец захочет поехать на серфинг, но я не поеду с ним. Выскользну из дома, пока он не проснулся. Хочу держаться от него подальше, пока не разберусь, что происходит. Думаю, так будет лучше. Вот почему я на ногах в такой ранний час, тихонько крадусь вниз по лестнице. Однако вчера я весь день не ел, так что насыпаю в миску хлопьев, заливаю их молоком, и тут понимаю, что отец стоит в дверях и смотрит на меня.

– Привет, Билли! – говорит он. – Ты рано поднялся.

Голос у него необычный. Как будто он в чем-то меня подозревает. Я замираю с ложкой в руках; молоко и хлопья сваливаются обратно в миску.

– Я собирался сказать тебе вчера, – продолжает отец. – Сегодня попробуешь зайти в воду. Испытаешь свою новую доску.

Его тон меняется. В нем появляется притворная веселость, словно в последние дни все было в порядке, хотя на самом деле они прошли ужасно.

– Сезон почти закончился, так что нельзя терять время. Мы попытаемся. Ладно? Только ты и я.

Я уже жалею, что сделал завтрак, потому что от одного его вида меня тошнит. Медленно опускаю ложку на стол.

– Но я хотел заняться своим проектом с крабами, – выдавливаю я. Голос звучит хрипло.

Отец игнорирует мои слова. Его голос остается спокойным, хотя на самом деле он сердится. Похоже, заранее продумал, что именно отвечать на мои возражения.

– Послушай, Билли. То, что произошло в тот день, с полицией, очень серьезно. Это означает, что нам придется многое поменять. Больше никакой беготни в одиночку. Никаких безумных проектов. Сегодня ты поедешь со мной и будешь заниматься серфингом. И знаешь что? Тебе понравится. Только ты и я. Вдвоем. О’кей?

Мне нечего ответить ему. В голосе отца жесткость, которой я раньше не слышал. По какой-то причине она внушает мне страх. Обычно, если он зовет меня с собой, я говорю, что мне надо делать домашку или что доктор Рибальд ждет от меня результатов к вечеру… Что-нибудь в этом роде. Но сегодня я молчу. Последние события совсем меня вымотали.

– Я понимаю эту твою проблему с водой. Честно, понимаю. Но ты справишься. Все будет в порядке, обещаю. Я позабочусь об этом, – продолжает отец. Дальше я не слушаю – только последние слова: – Так что никаких возражений. Никаких «мне нехорошо». Никакой срочной домашней работы. Этим утром мы занимаемся серфингом. Я все сказал.

* * *

Завтрак я оставляю на столе. Жду во дворе, пока отец собирается и грузит доски в пикап. Смотрю на бухту, и мне приходит в голову, что я могу не вернуться оттуда. Волны сегодня не большие – ну, не громадные, – и зыбь мягче, чем была в последнее время. Но от одной мысли о том, чтобы зайти в воду, в животе возникает такое чувство, будто меня туда ударили. Я слышу, как волны сначала разбиваются, а затем разбегаются по песку. Начинаю представлять, как подхожу к ним и вода забирается все выше и выше по моему телу, пока ноги не отрываются от дна. Зрение начинает мутиться. В ушах звенит.

– Садись в машину, Билли, – говорит отец.

Глава 44

Во мне еще осталось немного бунтарского духа, поэтому я забираюсь в кузов с серфами. Совсем не хочется ехать с отцом в кабине, когда он в таком настроении.

Он заранее открыл для меня пассажирскую дверь и поэтому преувеличенно вздыхает, когда я ее игнорирую, но ничего не говорит. Просто захлопывает дверцу – чуть громче, чем следовало бы, – и садится за руль.

Я чувствую, как пикап начинает вибрировать, когда заводится мотор, а потом мы скатываемся по ухабистому проселку до главной дороги и поворачиваем на Литтли. Я испытываю некоторое облегчение – пусть хоть так. Волны на Литтли все-таки поменьше. Не успеваю я заметить, как мы уже подъезжаем к парковке. Еще так рано, что других машин нет. Отец выскакивает из кабины.

– Надевай костюм, Билли, – бросает он мне.

– А мы разве сначала не сходим посмотреть? Проверить, все ли в порядке? – спрашиваю я, потому что иногда отец делает так, решая, хороши волны или нет.

– Незачем ходить. Для тебя погода идеальная.

Я не шевелюсь.

– Господи, Билли, тебе же почти двенадцать лет! Давай, напяливай чертов костюм.

Я пытаюсь что-нибудь придумать, выкрутиться, но ничего не приходит в голову. Поэтому я начинаю медленно развязывать шнурки кедов. Отец продолжает говорить. Я к нему особо не прислушиваюсь.

– Знаешь Донни? Пацану всего восемь – ну, может, девять, – а он уже отжигает. Вот просто отжигает на волнах.

Отец вытаскивает мою доску из кузова и кладет на траву, не переставая болтать. И тут я снова вижу ее. Ту вещицу, которую заметил раньше, застрявшую между бортом и дном грузовика. Тогда я подумал, что это заколка. Может, из-за прыжков по проселку она немного высвободилась из щели, потому что теперь ее хорошо видно, и это действительно заколка – я уверен.

– Билли! Надевай костюм! – повторяет отец. Он швыряет в меня костюмом, а потом возвращается к кабине, чтобы переодеться самому. Я делаю, как он сказал, но, засовывая ноги в прорезиненные штанины, взглядом ищу на земле какую-нибудь проволочку или гвоздь – что угодно, чтобы вытащить заколку. Даже не знаю, почему это вдруг кажется мне таким важным. Хотя нет, вру. Ужасно, но я знаю.

В последние пару дней, размышляя о разных вещах, я много сидел в интернете – читал новости по делу Оливии Каррен. О ней снова пишут повсюду – с тех пор, как нашли часть ее трупа. В одном репортаже была фотография, сделанная в день ее исчезновения. Снимала одна из подружек, с которой она познакомилась на острове. Оливия там стоит с другой девочкой, они обнимают друг друга за плечи. Не знаю, почему мне вдруг захотелось приглядеться к этой фотографии. В частности, к ее волосам. Они были заколоты. Точно такой заколкой с цветком из маленьких ненастоящих бриллиантов. А еще я вспомнил, как в тот вечер давал ей булочку для хот-дога. И заколка на ней была именно эта – которая лежит сейчас в кузове отцовского пикапа.

– Так, Билли, – прерывает меня отец, – слушай внимательно, потому что это важно. Мы пойдем по дну, пока вода не достанет тебе до пояса, а потом будем грести. Течение поможет нам выплыть за линию, где разбиваются волны. Ясно? Под пару волн можешь поднырнуть, но не увлекайся. Хорошо? – Он смотрит прямо на меня, и его голос меняется, становясь тише: – Боже, Билли, только не притворяйся больным! Уж не знаю, как ты так делаешь, чтобы бледнеть в мгновение ока, но на этот раз твой номер не пройдет. Понял?

Отец садится рядом со мной; я натягиваю резиновые боты. Он пробует другой подход:

– Слушай, приятель, я знаю, что ты немного беспокоишься насчет воды. Но все будет в порядке. Правда. Я все время буду рядом. И если будешь слушать меня и держаться подальше от разбивающихся волн, ты отлично справишься. Тебе понравится.

Я ничего не говорю. Мозг у меня работает с удвоенной скоростью. Я до сих пор думаю про заколку. Как и почему она могла оказаться здесь. У меня возникает странное чувство, что я вот-вот все пойму. Что головоломка сложится. Как будто весь мир вокруг снова становится прозрачным, цельным и определенным. Но тут голос отца меняется опять – на жесткий тон, которым он разговаривал утром:

– Билли. Ты в последнее время причинил мне уйму хлопот, и я очень стараюсь не срываться. Честно, стараюсь. Но сегодня ты должен зайти в воду и встать на серф. Тебе ясно? Никаких гре…

Он останавливается на полуслове, потому что на парковку въезжает другая машина. Она останавливается в паре метров от нас, оттуда вылезает мужчина и свистит своей собаке. Мужчину мы не знаем, но он дружески машет нам рукой, захлопывая дверцу. Отец наклоняется к моему уху и хрипло шепчет:

– Черт! Не вздумай ставить меня в неловкое положение, понял, Билли?

Кажется, сейчас я снова заплачу. У меня уже дрожит нижняя губа, а недавнее всеохватное понимание испаряется бесследно. Я приказываю себе не плакать. Всхлипываю пару раз, но все-таки киваю. Отец кладет ладонь мне на макушку и взлохмачивает волосы.

– Хорошо, парень, хорошо. Тебе понравится. Обещаю. Отличные ровные волны. Никаких зрителей, которые только отвлекают. Прекрасное осеннее утро. Никого вокруг. Не то что в последнее время. Давай! Сейчас натру твой серф воском.

Отец забирается в кузов и склоняется над моей доской. Его уже натерта и готова к использованию; ключи от пикапа подвешены к колечку на руле. Надо пользоваться возможностью, пока отец отвернулся. На земле возле заднего колеса я заметил кусочек проволоки, поэтому теперь соскакиваю и подбираю ее, а потом снова залезаю в пикап и, встав на четвереньки, пытаюсь протолкнуть проволочку в щель, где застряла заколка. Проволочка недостаточно длинная, и сначала у меня ничего не выходит. Я вытаскиваю ее и стараюсь выпрямить, чтобы она стала длиннее. Почти получается – дважды я подцепляю заколку и уже думаю, что она вот-вот выскочит, но что-то удерживает ее на месте. Я пробую еще раз; руки у меня дрожат от волнения, потому что отец может закончить в любую секунду. И тут у меня получается: проволочка подцепляет заколку с блестящим цветком.

– Билли! Какого черта ты теперь делаешь? А ну, вылезай оттуда! – Голос отца кажется слишком громким. Он прямо у меня за спиной. Времени рассмотреть заколку нет, но я крепко сжимаю ее в ладони, чтобы отец не понял, что у меня или чем я занимался. Он стоит со мной лицом к лицу, красный от злости.

– Билли. Сейчас же. Слезай. Мы уже идем.

Я снова спрыгиваю с борта, держа заколку в руке. Отец швыряет мне мою доску, и мне приходится ее ловить, но дальше я несу ее под мышкой. Отец подхватывает свою тоже и ведет меня прочь от пикапа.

Сначала он идет позади меня, и я не решаюсь разжать ладонь и поглядеть, что у меня там. За спиной слышу дыхание отца, а потом его доска ударяется о мою.

– Проклятье! – восклицает отец, останавливаясь. – Ты можешь не тормозить, когда идешь впереди?

Он обгоняет меня, проверяет доску в том месте, где она ударилась, но повреждений нет.

– Давай побыстрее.

Теперь, когда отец передо мной, я могу наконец рассмотреть заколку. Разжимаю кулак и гляжу на нее. Обычная серебристая девчачья заколка с цветком из бриллиантиков. Я снова вспоминаю фотографию, которую видел позавчера. Заколка та же самая, я в этом уверен. Та, что была на Оливии Каррен. Но что еще хуже, теперь, когда я вытащил ее, мне становится понятно, почему она застряла в щели. На другом конце остался крошечный, но узнаваемый кусочек кожи с волосами, почерневший от запекшейся крови.

Глава 45

В архиве департамента полиции острова Лорни работали двое: Шэрон Дэйвенпорт – ей только исполнилось тридцать – и ее начальница, Дайан Питтман, женщина постарше, которая прослужила в полиции столько, что и не упомнишь, и славилась удивительной трудоспособностью. Если б задание загрузить информацию по Билли Уитли в базу данных получила миссис Питтман, она наверняка среагировала бы быстрее. И это все решило бы.

К сожалению, Дайан Питтман не работала по субботам. Поэтому бланк с отпечатками пальцев Билли Уитли оказался в лотке с входящей корреспонденцией у Шэрон Дэйвенпорт вместе с написанной от руки просьбой детектива Уэст занести их в общенациональную базу данных. Детектив не пометила, что это срочно, поэтому Шэрон сначала дописала длинное письмо сестре, отвечая на ее многочисленные вопросы относительно в скором времени предстоявшей свадьбы Шэрон.

Покончив с письмом, Шэрон взялась за бланк с отпечатками. Она была в курсе того, что случилось с Билли Уитли, и не совсем одобряла действия полиции. Шэрон он показался симпатичным пареньком, который просто пытался помочь. А в награду двое детективов с континента протащили его по всему участку и устроили допрос. Разве это справедливо? Мальчик едва не плакал, а отец был так зол, что, казалось, жаждал его убить. Теперь еще отпечатки его пальцев окажутся в базе данных, хотя мальчугану и шестнадцати нет…

Однако она понимала, почему их надо внести – не исключено, что он оставил их на месте преступления. Тем более теперь они знают, что та бедняжка все-таки мертва. Так что Шэрон и в голову не приходило не исполнить свой долг. Соответственно, в половине десятого она подошла с бланком Билли Уитли к сканеру.

Компьютер, через который в департаменте полиции Лорни обращались к базе данных, находился в дальней части архива. Он не был особенно современным – просто терминал со стандартным сканером, только программное обеспечение специализированное. Сканер превращал чернильные отпечатки в цифровые файлы, а компьютер загружал их в систему. Отпечатки попадали в общенациональную базу, поиск по которой производился с авторизованных компьютеров. Если петли и завитки на них совпадали с другими отпечатками, имеющими отношение к любым преступлениям или расследованиям на территории США, а также в некоторых других странах, это выяснялось за несколько минут. Шэрон нужно было только оформить новый ввод – внести данные Билли, записанные на бланке. Но когда она попыталась это сделать, выскочило сообщение об ошибке, которое раньше ей ни разу не попадалось. Повозившись немного, Шэрон подняла трубку телефона.

– Лэнгли. В чем дело?

– О, простите, лейтенант Лэнгли… Это Шэрон из архива. У меня тут кое-что странное с данными по Билли Уитли.

– Уитли? Это еще кто такой?

– Билли Уитли. Тот мальчик, которого привозили на днях детектив Уэст и детектив Роджерс.

– Так и говорите с Уэст и Роджерсом!

Лэнгли уже собирался разъединиться, когда Шэрон заговорила опять:

– Думаю, это может быть важно.

Лейтенант вздохнул:

– Так же важно, как поиски того, кто отрезал руку Оливии Каррен? Потому что именно им вы сейчас мешаете.

Шэрон сделала паузу, не уверенная, продолжать ей или нет, но тут поняла, что лейтенант все еще на линии.

– Понимаете, я вносила его отпечатки пальцев в систему… И тут случилось кое-что странное.

Послышался новый вздох, потом отрывистое:

– Ну?

– Сэр, это правда очень странно. Отпечатки в базе уже есть, но под другим именем. И примечание довольно неожиданное.

– Как я уже говорил, я тут занят. Может, скажете уже прямо?

– Ну, понимаете… он числится среди пропавших. И находится в зоне риска, потому что отец как минимум однажды пытался его убить.

Глава 46

Такое чувство, будто весь мир должен был застыть, но ничего подобного. Мои ноги продолжают шагать, я все еще иду за отцом к воде. Мы уже спустились с дюн на твердый мокрый песок пляжа. Перед нами расстилается океан, приближается сет волн; они разбиваются с ровным шумом, словно где-то вдалеке из аэропорта взлетают самолеты.

Я слышу собственное дыхание, учащенное от паники. Заколка так и горит в руках. Часть меня хочет бросить ее, отпрянуть в ужасе перед кровью, просто избавиться от нее скорее. Но я не могу. Если я это сделаю, отец увидит и все поймет. Поймет, что я знаю.

Но что, собственно, я знаю? Мысли вспыхивают у меня в голове словно молнии. Слишком стремительные, чтобы додумать до конца. Что это означает?

Отец убил Оливию Каррен?

Нет. Нет. Это просто безумие.

Автоматически переступая ногами, я следую за ним по песку к воде. К открытому морю, которое так ненавижу. Которое пугает меня.

Отец убил Оливию Каррен?

Это многое объяснило бы. Частые смены настроения. То, почему он разозлился в полицейском участке.

Нет.

Я трясу головой, отметая эту мысль. Едва не начинаю смеяться. Надо же было такое придумать! Но перед глазами у меня встает вода.

– Помни, я все время буду держаться рядом, хорошо?

Отец поворачивается ко мне и выжидает секунду, чтобы мы пошли в ногу. Внезапно он становится совсем другим. Таким большим, сильным в своей стихии, готовым ступить в океан… Это его мир. Он должен был бы обратить внимание на выражение у меня на лице, но то ли не замечает его, то ли намеренно игнорирует.

– Сначала просто разгребайся, и посильнее. Надо пробиться через эти мелкие волны.

Мы уже подошли к кромке воды. Отец кладет свой серф на песок, чтобы надеть лиш[13]13
  Лиш – шнур, прикрепляющийся одним концом к доске, а другим – к ноге серфера.


[Закрыть]. Но я не могу последовать его примеру, потому что у меня до сих пор заколка в руках. Я оглядываюсь по сторонам, в отчаянии высматривая, куда мне ее деть. Я никак не могу выбросить заколку, и не только потому, что отец увидит, но и потому, что знаю, насколько она важна. Но ни одного удобного места нет. Сейчас прилив, а это значит, что пляж вот-вот скроется под водой. Если я оставлю ее здесь, то никогда больше не найду, и вряд ли мне удастся сейчас придумать предлог, чтобы отойти дальше, где заколку можно спрятать. Хотя…

– Пап, мне надо в туалет, – говорю я.

– Пописаешь в костюм, – отвечает он.

– Мне по-большому, – говорю я, чуть не плача.

Отец замирает – буквально на мгновение, не дольше.

– Даже не думай. Даже не думай, Билли. Ты пойдешь в воду прямо сейчас. Никаких отговорок. Мы избавимся от твоей дурацкой фобии раз и навсегда. Или терпи, или сри в костюм, мне плевать. Надевай лиш.

Отец стоит надо мной, и у меня не остается выбора. Я наклоняюсь, опускаю доску на песок и оборачиваю полоску лиша с застежкой-липучкой вокруг щиколотки. Получается плохо, потому что у меня заколка в руке. Делать нечего. Я щупаю горловину костюма, плотно прилегающую к шее, немного оттягиваю ее, словно край натирает мне кожу, и роняю заколку внутрь. Успеваю напоследок заметить, как она блестит. Вижу волоски и кровь. В следующий миг заколка уже тесно зажата между моей грудью и тканью костюма.

– Пошли. Будем ловить волну.

Отец еще пытается придать голосу жизнерадостность, сделать вид, что мы сейчас здорово повеселимся. Мы вступаем в воду.

На ногах у меня боты, но вода все равно просачивается внутрь и бежит вверх к коленям. Я чувствую холод – едва ощутимый, он не затрагивает моего сознания. Я как будто смотрю на кого-то другого со стороны. Потом на меня накатывает первая волна. С виду это просто полоса пенистой воды, но она уже доходит мне до бедер. Такое ощущение, что она хочет схватить меня и утащить на глубину. Дыхание учащается еще сильнее. Внезапно меня пронзает холод. Вода ледяная. Во мне нарастает паника.

Думай! Я должен думать. Что означает эта заколка? Вопрос так и стучит у меня в мозгу. Неужели отец в этом замешан? Он убил ее? Отец убил Оливию Каррен?

Пожалуй, это может быть правдой. Он был там в ночь, когда она пропала, и припарковал пикап на пляже, подальше от посторонних глаз. Сказал, что не хочет получить штраф, но что, если имелась и другая причина?

А позже, когда я захотел вернуться домой, он меня не отвез. Отцу хотелось остаться. Я уехал домой с Джоди и ее мамой. Но он велел сказать полицейским, что мы вернулись вместе. Отец заставил меня им солгать.

Мысли бегут и бегут – так быстро, что я не успеваю осознавать их. Кажется, я схожу с ума. Отец сказал, что приехал спустя полчаса после меня, около одиннадцати. Оливию Каррен после этого видели еще несколько раз. Так что это не может быть он. Если только отец не лжет. Я ведь спал. И не знаю, во сколько он вернулся.

Подношу руку к груди. Пальцами нащупываю контуры заколки. Заколки Оливии Каррен. Заколки, которая застряла в кузове нашего пикапа – присохла, потому что на ней была кровь. Кажется, меня сейчас стошнит.

Отец убил Оливию Каррен.

Следующая волна ударяет меня. Здесь глубже, и она едва не сбивает меня с ног, но я чувствую отцовскую ладонь между моих лопаток. Он удерживает меня и подталкивает вперед. Я пытаюсь отступить, но не могу. Отец идет за мной, толкая меня в волны. Ужасные ледяные волны, которые накрывают с головой.

Третья волна вырывает серф у меня из рук. Я чувствую, как отцовская рука быстро поднимается к моей голове, мои ноги скользят по песку. Отец окунает меня в воду, и внезапно перед глазами у меня остаются только зелень и пузырьки. Соленая вода попадает в рот. В панике я начинаю брыкаться. Ноги упираются в песчаное дно, и я отталкиваюсь от него. Голова выныривает на поверхность, и я вижу отца – совсем рядом. В этот миг я все осознаю. Понимаю весь ужас происходящего. Конечно, отец убил Оливию Каррен. Это очевидно. И он знает, что я знаю. Вот почему мы здесь. В такую рань, когда никто не может нас увидеть. В его мире. Он собирается утопить меня. Убить меня, чтобы я никому не рассказал.

Он что-то говорит, но я не слышу. Мысли бушуют в мозгу, вспыхивая словно залпы фейерверка. Может, это жизнь проносится перед смертью у меня перед глазами? Вдруг я вижу мамино лицо. Так четко, будто она тоже здесь. Вижу ее глаза, холодные и пустые. Не в силах сдержаться, я кричу. Соленая вода попадает мне в горло.

Я кашляю, отплевываюсь, пытаясь выбраться из воды и убежать от него, но мы уже слишком глубоко, и течение реки толкает нас в открытое море. Приближается новая волна. Неожиданно несколько слов, которые произносит отец, достигают моего слуха:

– Пригнись! Нырни, чтобы пропустить волну.

Но я не собираюсь нырять. Я пытаюсь подняться, отпрыгнуть от надвигающейся на меня стены воды. На этот раз она все-таки сбивает меня с ног, утаскивает ко дну. Моя спина касается песка, а потом волна убегает, и я вырываюсь на поверхность. Только для того, чтобы увидеть, как отец пробивается через воду – она едва доходит ему до пояса – ко мне. Берет меня за руку и ведет вперед.

– А вот и рип[14]14
  Рип – течение, направленное против волн, возникающее в результате их отбоя берегом.


[Закрыть]. Ложись на доску и разгребайся.

Я колеблюсь. Прикидываю, не побежать ли к берегу, прочь от него. Но что дальше? И тут мой организм, как робот, повинуется отцовской команде. Вот он, результат жизни, проведенной вдвоем с ним. Жизни, в которой я всегда слушался отца и исполнял его приказы.

Отец ведет меня в море, чтобы утопить. И я подчиняюсь ему.