Текст книги "Что скрывают мутные воды"

Глава 67

Долго-долго я лежу в постели без сна. Мы переезжаем жить в Южную Америку. Эта мысль не дает мне покоя, вытесняя все остальные. Я пытаюсь представить себе, как эта Южная Америка выглядит. В «Нэшнл джиографик» как раз печатают массу статей про нее – кажется, там сплошь тропические леса, а люди обитают в крошечных хижинах. Маленькие темнокожие ребятишки сидят в классах перед старомодными досками, на которых надо писать мелом, а в окнах нет стекол. Хотя, может, это Африка… Какая разница!

Я закрываю глаза и пытаюсь вообразить себе картину: как мы с отцом селимся в хижине. Сразу за нашим порогом начинается пляж из белоснежного песка, а за ним – бирюзовое море, такое теплое, что круглый год можно бегать по нему босиком, потому что его защищает коралловый риф. Я почти вижу нашу хижину – бамбуковая крыша и терраса с гамаком. В тени кокосовых пальм, на которые я вскарабкиваюсь каждое утро, чтобы раздобыть нам завтрак. Поблизости будет деревня, но в тамошнюю школу я ни за что не пойду. После того, что устроил отец, он не заставит меня просиживать штаны за партой. Вместо этого я буду заниматься наукой. Проводить по-настоящему важные исследования. Например, по черепахам. Мы поселимся на таком пляже, где они закапывают свои яйца. Я помечу их панцири – может, той же самой ультрафиолетовой краской. У меня же по-прежнему останутся интернет, электронная почта и все такое. Может, другие ученые будут приезжать ко мне, станут сидеть у нас на террасе по вечерам и слушать про то, с чего все началось – как я изучал крабов-отшельников в бывших серебряных копях на острове Лорни…

Но долго пребывать в мечтах у меня не получается. Они как проколотая шина: воздух постепенно выходит из нее, и приходится подкачивать снова и снова. Я не могу заставить себя поверить, что все это реальность. Пытаюсь отталкиваться от того, что мне уже известно. Вот, например, исследовательский корабль Эмили, «Марианна Дюпон». Я видел тысячи фотографий с нее – и официальные, на сайте, и те, которые Эмили сделала сама. Что бы ни произошло, я побываю на «Марианне Дюпон». Конечно, мне придется сидеть взаперти в каюте, и я не увижу, как проводятся исследования и тому подобное, но это уже что-то, не правда ли? Несмотря на хаос, царящий в моей голове, мне все-таки удается почувствовать некоторую радость. Цепляясь за нее, я и засыпаю.

* * *

Наверное, я задремал, потому что вдруг открываю глаза и опять оказываюсь в спальне. Не знаю, сколько сейчас времени, но до меня доносится какой-то щелчок, а потом дверь приоткрывается и в нее падает из коридора полоска света. Мгновение спустя дверь закрывается обратно. Но язычок застревает и не дает двери захлопнуться до конца.

Бунгало у Эмили одноэтажное, и ее спальня расположена рядом с моей. Несколько минут я лежу, прислушиваясь, как они с папой укладываются. Мысли о Южной Америке все еще крутятся у меня в воображении, мне приятно возвращаться к ним. Просто валяться в кровати и не беспокоиться ни о чем. Свет в холле выключается, и бунгало погружается в темноту. Я поворачиваюсь на бок и пытаюсь опять заснуть. Но у меня не получается. Звуки в домике бабушки Эмили совсем не такие, как у нас в коттедже. К тому же в окно попадает свет от уличного фонаря. На утесе фонарей не было. И если небо затягивали облака, закрывая звезды и луну, темнота стояла хоть глаз выколи.

До меня доносится приглушенный шепот из соседней спальни. Отец и Эмили. Думаю, они вот-вот замолчат, но нет – шепот продолжается. Я все равно пытаюсь заснуть, но сон не идет. Интересно, если попить воды, это поможет? Дома обычно помогало.

Велю себе забыть об этом, но теперь, когда идея уже пришла мне в голову, я никак не могу от нее избавиться. Жажды я не чувствую, но, с другой стороны, я сегодня маловато пил. Мне уже ясно, что я буду ворочаться всю ночь, если не схожу за водой. Я все-таки заставляю себя лежать, пробовать заснуть, но потом сдаюсь. Сбрасываю одеяло и крадусь к двери. Открываю ее и вступаю в тишину коридора.

Хотя не совсем в тишину. Почему-то дверь в спальню Эмили приоткрыта. И я слышу, как они переговариваются между собой. За дверью горит слабый свет. Подслушивать я не собираюсь. Просто пройду мимо них до ванной.

– Тебе придется рассказать ему, рано или поздно. – Это голос Эмили, мягкий и обеспокоенный. – Не понимаю, почему он сам до сих пор не спросил. Наверное, все еще… ошеломлен последними событиями, – говорит она. Я замираю на месте.

– Или напуган. – Это уже отец; его голос ниже и грубее. – Боится того, что может узнать.

– Именно поэтому и надо рассказать ему, Сэм. Он поймет. Ты обязан сказать ему правду.

Я не слышу, что отвечает отец, – до меня долетает только низкий тон его голоса. Потом снова вступает Эмили. Я понимаю, что подобрался ближе к их двери; в проем меня не видно, и я изо всех сил прислушиваюсь, пытаясь разобрать, о чем идет речь.

– Ладно. Ладно. Он твой сын, ты знаешь его лучше, – говорит Эмили. Что-то шуршит – может, одеяло? – Боже, ты весь напряжен! – Она тихонько смеется. – Иди-ка сюда…

Я уже почти разворачиваюсь, чтобы идти в ванную, но не могу сдвинуться с места. Понимаю, что могу видеть их в промежутке между дверью и косяком. Свет еще горит – настольная лампочка с отцовской стороны кровати. Отец сидит, запрокинув голову в потолок; Эмили лежит с ним рядом в такой же футболке, как та, что она дала мне. Одной рукой она массирует ему плечи.

– Хм… не надо. Настроение сегодня не то, – говорит отец, но она не прекращает.

– Давай же, Сэм. Когда еще будет такая возможность?

Тут, к моему удивлению, она останавливается, опускает руки и стаскивает футболку через голову. Несколько оглушительных секунд я вижу вообще все. Зажимаю себе рукой рот, чтобы громко не охнуть.

* * *

Не подумайте, я уже видел груди – летом девушки частенько снимают верх бикини, когда устраиваются позагорать в дюнах. Но так делать не положено, и они уходят подальше. Подсматривать тоже не положено, но иногда просто невозможно устоять, согласны? Однажды я наблюдал за птицами, и у меня был бинокль, а одна девушка лежала совсем близко. Я долго ее рассматривал, но потом мне стало как-то не по себе, и я перестал. И вообще, она лежала на спине, и как-то тяжело было отличить, где у нее начинаются груди и заканчивается все остальное.

У Эмили груди очень белые, за исключением серединок – они розовые и торчат. Груди покачиваются из стороны в сторону. Я вижу их всего несколько секунд, пока она подвигается ближе к отцу и прижимается к нему со спины. Обвивает руками, спускается по животу.

– Эм, пожалуйста, не сегодня, – говорит отец.

Я все еще в шоке. Я только что видел груди Эмили. Мне доводилось слышать, как отцовские друзья-серферы говорили, что груди у нее классные. Только они называли их «сиськи». Мне это слово не нравится. Я понимаю, что уже давно не дышу. Пытаюсь припомнить, как они выглядели. Как белые дрожащие кокосы. Заставляю себя сделать вдох.

– Эм, нет. Прекрати, – снова повторяет отец, на этот раз более настойчиво. Я уже таращусь в щель, прижавшись лицом к дверной ручке. Эмили сидит на отце верхом; ее волосы закрывают им лица. Одной рукой она сдергивает с себя одеяло.

– Ну же, Сэм. – Ее голос меняется, становится более низким, а дыхание – шумным. – Я скучала по тебе, Сэм Уитли, – шепчет она. Потом снова протягивает руку и выключает свет. В спальне становится темно. Я по-прежнему не шевелюсь, но до меня доносятся только звуки их возни в постели и легкое поскрипывание матраса.

Я не идиот. Знаю, что происходит. Знаю, чем они сейчас будут заниматься. В школе все только об этом и говорят. У нас даже были специальные уроки, но учительница так стеснялась, что просто раздавала нам рабочие листы и делала вид, что проверяет задания, пока мы их заполняли. Ну и, естественно, животные занимаются этим постоянно, потому что иначе как бы они размножались? Я знаю, что они делают, и знаю, что мне нельзя подглядывать. Надо просто налить воды и возвращаться в кровать. Но мои глаза уже успели привыкнуть к темноте. Комната Эмили выходит во двор, так что свет от фонаря туда не попадает, однако луна сегодня очень яркая. И вот я вижу, как Эмили скатывается с отца и ложится на спину, а потом выгибается, стаскивая трусы, и ногой отшвыривает их на пол. Ее ляжки в темноте сияют белизной, а там, где они смыкаются под животом, темно. Это волосы. При виде них я делаю невольный вдох.

Она проделывает то же самое с отцом, хихикая, когда его трусы застревают на коленях. Я вижу кое-что, и мне хочется отвести взгляд. Он никогда не прикрывался, если мы переодевались рядом, но сейчас эта штука выглядит совсем по-другому. Огромной. Угрожающей. И тут Эмили выкидывает нечто отвратительное: похоже, она собирается взять его себе в рот. Смотреть на это выше моих сил. Я зажмуриваюсь.

Когда открываю глаза, отец лежит на ней сверху и тяжело дышит. Я вижу, как он скачет вверх-вниз – в каком-то смысле это даже забавно. Эмили мне почти не видно – только ноги, раздвинутые в стороны и подпрыгивающие в темноте. Я знаю, что дальше смотреть нельзя, но когда уже собираюсь отступить, отец дергается словно от боли. Эмили ногтями царапает ему спину.

А потом мне бросается в глаза нечто, чего я не заметил раньше. Возле постели на стене висит зеркало, и в отражении мне видно отца и Эмили. Ее лицо. У меня возникает жуткое чувство, что она смотрит на меня. Не на отца и не на себя, а на меня. Прямо мне в глаза. А в следующий миг она высовывает кончик языка и облизывает губы. Я застываю, не в силах сдвинуться с места. Эмили прикрывает веки и начинает извиваться, словно рыба, выдернутая из воды. Потом она кричит – так громко, что отец останавливается и пытается заставить ее вести себя потише. Я пользуюсь этим моментом, чтобы убежать – назад в свою комнату, назад в постель. Лежу там в тишине, мучаясь жаждой и с трудом переводя дух. Передо мной стоят ее глаза, глядящие на меня. Язык, облизывающий губы. А в ноздри с каждым вдохом проникает аромат цветочных духов, въевшийся в футболку.

Глава 68

Следующий день – среда, и ей предстоит стать самым длинным днем в моей жизни. В среду все меняется.

За завтраком я сижу обескураженный, едва гляжу на Эмили с папой и почти ничего не говорю. Отец не разговорчивей моего. Эмили пытается ворковать со мной как обычно, но я не реагирую. Тут у нее звонит мобильный, и, вместо того чтобы ответить на кухне, она уносит его в другую комнату. Ее нет довольно долго; мы слышим, как она несколько раз повышает голос. Потом возвращается – на лице у нее написано, что что-то не в порядке. Она бросает на меня взгляд, словно хочет, чтобы я вышел, а потом говорит отцу:

– Сэм, у нас проблема.

– Какая?

– Звонил Дэн.

Отец вздыхает. Тоже смотрит на меня, но из-за стола не встает. Помните, я как-то говорил, что люди вроде как забывают о моем присутствии? Я потому и решил, что буду неплохим детективом. Именно это происходит сейчас. А может, поскольку они уже рассказали мне свой план, то не считают нужным таиться. В общем, они продолжают говорить, хотя я здесь и все слышу.

– Чего ему надо?

– Он спрашивает, что происходит. Хочет увидеться со мной.

– Ну так ответь, что ты не хочешь его видеть.

– Сэм, я не могу. Я уезжаю больше чем на месяц. Мы планировали еще немного побыть вместе до моего отъезда. Не может же у меня вечно болеть голова!

Отец явно раздражен.

– Ну так иди встреться с ним.

Эмили качает головой:

– Он хочет прийти сюда, Сэм. Ты же понимаешь, что тут, на острове, – Эмили переходит на шепот, – нигде не скрыться.

Отец встает и начинает мерять кухню шагами.

– Но ведь Дэн не может сюда прийти, верно? – говорит он в конце концов. Лицо у Эмили расстроенное. Сегодня утром, еще до того, как я встал, она сварила кофе; теперь, увидев, что кружка отца опустела, встает и подливает ему.

– Сэм… – Она останавливается. Грустнеет еще больше. – Сэм, я правда очень хочу тебе помочь, но вообще-то я вас сюда не приглашала. Я очень многим рискую, впустив вас к себе. Рискую оказаться в тюрьме. И все потому, что поверила твоим словам. Но и ты должен помочь мне. Он что-то заподозрил.

Внезапно Эмили замолкает и прячет лицо в ладонях. Интересно, она плачет? Она снова усаживается за стол. По-моему, отцу следовало бы обнять ее или еще как-то утешить, но он просто смотрит в окно.

– Прости, – вздыхает он. – Ладно. Когда мы сможем попасть на твое судно?

Эмили всхлипывает, но, когда она отнимает руки от лица, слез я не вижу.

– Завтра. Они приплывают в Голдхейвен завтра к обеду, а отправляемся мы в пятницу в девять утра. Можем следующей ночью поехать в порт, и вы проберетесь на корабль. Охраны там нет, моя каюта просто запирается на ключ. Я возьму его заранее.

Отец кивает:

– Ладно. А что насчет Дэна?

– Он хочет зайти сегодня вечером. Думаю, рассчитывает остаться ночевать.

После этих ее слов повисает пауза. Я вспоминаю, что видел вчера ночью. Невольно представляю себе Дэна на месте отца.

– Ладно, – говорит отец. – Тогда мы попробуем спрятаться в одном из коттеджей. В это время года там никого не бывает.

– Ну да, – говорит Эмили, но брови ее ползут к переносице. – Вот только…

– Вот только что?

– Просто… ты же видел новости. Ты не думаешь, что за коттеджами следят? Наверняка полиция знает, что у тебя есть ключи.

Глаза у Эмили круглые, как морская галька. Она прикусывает нижнюю губу. Отец смотрит на нее, потом массирует себе затылок, словно у него мигрень.

– Так ты думаешь, это плохая идея? – говорит он, по-прежнему потирая затылок. – Тогда скажи, какая хорошая! Просто скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал.

Кажется, отец сердит не на шутку. Правда, сердится он на самого себя. И похоже, плохо соображает. Эмили, немного удивленная, качает головой.

– Домой мы вернуться не можем! – Отец продолжает массировать затылок и несколько раз с усилием моргает. Иногда у него случаются мигрени; сейчас он выглядит по-настоящему больным. Интересно, это секс делает такое с мужчиной?

Эмили некоторое время наблюдает за ним. Потом вдруг вспоминает, что я тоже здесь.

– Билли, ты знаешь старые копи на Нортэнде?

Я с изумлением поднимаю на нее глаза.

– И что?

– Ты когда-нибудь бывал внутри? За линией прилива? Там когда-то была жилая комната. Пробираться по шахтам приходилось долго, вот добытчики и устроили спальню прямо в копях. Там, конечно, темно и пыльно, но она никуда не делась. Можете переночевать сегодня там и остаться до следующего вечера. А когда стемнеет, поедем на корабль.

Ее слова повисают в воздухе. Мой мозг никак не может переключиться с фантазий о Южной Америке и «Марианне Дюпон» на старые копи, темные и сырые. Отец, похоже, тоже силится понять, что сказала Эмили.

– Старые копи? – говорю я. Внезапно мой голос стал скрипучим.

– Не те пещеры, где ты проводил свой эксперимент, Билли. Если пойти дальше через шахту, то доберешься до комнаты. Там сухо. И… – Она останавливается. – У бабушки где-то был запас свечей.

Эмили встает и открывает шкафчик под раковиной. Вытаскивает три упаковки толстых белых свечей – отнюдь не декоративных.

– Бабушка говорила, всегда надо быть готовыми, что электричество отключится. Тут хватит на несколько дней. Еще у нее есть фонарики на батарейках. А у меня спальные мешки.

Отец ничего не отвечает. Кажется, он с головой погрузился в раздумья. Делает глоток кофе и заглядывает в кружку с недоуменным выражением.

– Сэм, вы пробыли здесь три дня. Вам надо уехать. Полиция вот-вот может нагрянуть ко мне. Вам надо скрыться. Подумай о Билли. Что будет с ним?

Очередная долгая пауза.

– А что со мной будет? – говорю я.

Эмили отодвигает свой стул, и он громко скрипит по полу.

– Ничего, Билли. Ничего с тобой не случится. Посадим тебя на корабль, а потом папа со всем разберется. Я обещаю.

Она обнимает меня, и внезапно я ощущаю на своем лице прикосновение ее волос, шелковистых и ароматных. Чувствую биение ее сердца.

Тут опять заговаривает отец, но речь у него какая-то смазанная. Как будто он очень-очень устал.

– А ты знаешь это место? Ты была там?

Сначала я даже не понимаю, что он сказал, поэтому отвечает Эмили:

– Да, я знаю. Лазила туда в детстве. Еще с несколькими детьми. Но, кроме нас, о нем никому не известно.

Отец глядит на нее пустыми глазами. Сложно понять, о чем он думает – если думает вообще. Я начинаю немного за него беспокоиться.

– Это самое безопасное для вас. – Эмили заглядывает к отцу в кружку – та опять пустая. Она переводит взгляд на кофейник, но подлить не предлагает.

– И как нам туда добраться? – спрашивает отец, и я понимаю, что он воспринял ее предложение всерьез. Это мне очень не нравится. Эмили отпускает меня и выпрямляет спину.

– Поедем на машине после обеда. Отлив в четыре, а попасть в шахты можно только с пляжа. К тому времени уже практически стемнеет. Никто нас не увидит. А если и да, то лиц не разглядит.

Отец кивает.

– Ладно, – говорит он. – Ладно. Наверное, это единственный выход.

Голос у него по-прежнему странный; он прижимает ладонь ко лбу, словно пытается выдавить оттуда головную боль.

Я ничего не говорю. Я думаю о том, откуда Эмили узнала, что отлив в четыре часа, – она ведь даже не посмотрела в телефон.

Глава 69

Эмили уже сложила большой рюкзак в экспедицию на «Марианне Дюпон», но теперь она выворачивает его содержимое в полиэтиленовый мешок. Потом собирает в рюкзак припасы для нашей ночевки в пещере: еду, спальные мешки – нам повезло, что у нее их два, старый и новый, – запасные одеяла, свечи и воду в бутылках. В каком-то смысле это даже весело, но отец все еще какой-то чудной. Вроде он хочет помочь, но вместо этого только путается под ногами и постоянно ложится передохнуть. Эмили дает ему аспирин. Похоже, она тоже волнуется за отца, но он говорит, что с ним все будет в порядке. Ему просто надо немного поспать, чтобы ночью не клевать носом и быть настороже.

День пролетает очень быстро. В три часа Эмили наливает в один термос горячий кофе, а в другой – какао и велит мне сносить всю нашу амуницию в прихожую. Надо быть на месте к четырем, когда наступит отлив.

* * *

Последний час проносится в мгновение ока – видимо, потому, что я этого совсем не хочу. В 15.45 бросаю взгляд на часы в надежде, что Эмили не следит за временем. Но та смотрит на экран мобильного.

– Так, Билли, помоги мне погрузить все в машину, – говорит она. Открывает входную дверь. На улице холодно, и я невольно ежусь. Эмили видит это, захлопывает дверь обратно и идет к стенному шкафу. – Вот. На тебе куртку, Билли. В пещерах она пригодится.

Эмили улыбается мне и протягивает куртку. Ту самую, которую папа дал ей в ночь дискотеки.

– Я одолжила ее у твоего отца. Хотела выстирать, прежде чем возвращать обратно. Но руки так и не дошли, – объясняет она.

Я просто стою и пялюсь на куртку.

– Ну же, Билли, надевай! Надо ехать. – Она сует отцовскую куртку мне в руки. Ее голос прорезает мое сознание. Режет и режет, как лезвие кожу. Мне кажется, я сейчас упаду. Ничего не отвечаю, только моргаю.

– Билли? – спрашивает Эмили. – С тобой все в порядке?

Она распахивает объятия, пытаясь прижать меня к себе, и я чуть ли не отшатываюсь от нее в ужасе, потому что происходит нечто кошмарное. Как будто вся плоть сползает у нее с лица, и я вижу голый череп, а в нем – глаза, горящие дьявольским огнем.

– Билли? – снова доносится до меня ее голос. Нет, не ее – это голос дьявола. Голос чистого, беспримесного зла.

– Надевай куртку, Билли. Нам пора.

Я трясу головой, и видение исчезает. Передо мной снова Эмили – с отцовской летней ветровкой в руках.

Мы идем к ее машине. Впервые за три дня я оказываюсь на улице, и воздух кажется мне свежим и вкусным. Как будто я всю ночь хотел пить, а теперь проснулся и делаю первый глоток. Голова у меня проясняется. Минуту я стою на подъездной дорожке, озираясь по сторонам.

– Давай, Билли, запрыгивай, – говорит Эмили, держа для меня открытой заднюю дверцу. Я знаю, что должен лечь на пол, чтобы никто не увидел меня. Эмили накроет меня одеялом.

– Погоди, – говорю я. Бегу обратно в дом, в свою комнату. Мечусь из стороны в сторону, но нигде нет ни клочка бумаги. Ничего. Но окно запотело. И это лучшее, что я могу сделать.

– Билли! – Я даже не заметил, как Эмили возникла на пороге. – Нам пора!

– А папа где? – спрашиваю я.

– Уже в багажнике. Идем. Я не хочу оставлять его там надолго.

Я иду к машине, забираюсь на заднее сиденье. Эмили набрасывает на меня плед. Мне все равно холодно. Я чувствую, как шасси немного проседает, когда Эмили садится за руль, а потом машина вздрагивает всем корпусом – это заводится мотор.