Текст книги "История философии: учебное пособие"

Токвиль – американская демократия

Французский философ Алексис Токвиль (Alexis de Tocqueville, 1805–1859) особенно известен четырехтомной работой о современной ему американской демократии (Демократия в Америке, De la Democratie en Amerique, 1835–1840).

Токвиль полагал, что существует непреодолимая тенденция к возрастанию равенства как в поведении (и установках), так и в политике (и институтах). Страной, которая дальше всего продвинулась в плане развития такого демократического равенства, были США. За ними должна последовать Европа.

Аристократ по происхождению, Токвиль двойственно относился к этой тенденции в политической и юридической демократии. Но, как и интеллектуально близкий ему Монтескье, он был реалистом и непредубежденным мыслителем. С одной стороны, Токвиль рассматривал эту демократию как более справедливую, чем старый режим. С другой стороны, он видел опасность «уравниловки» в обществе. Каждый становится более или менее похожим на другого, и это во многом приводит к уравниванию с посредственностью. Согласно Токвилю, американцев удерживает вместе прежде всего общая заинтересованность в деньгах и эффективности. Здесь он предвосхищает современную культурную критику так называемого массового общества.

Однако, по мнению Токвиля, под угрозой находились не только аристократические и высшие интеллектуальные ценности. Он размышлял и о трудностях примирения индивидуализма и свободы с демократическим равенством. Когда во всех сферах общества власть принадлежит демократическому большинству, то несогласные меньшинства и индивиды испытывают притеснения. Речь идет не только о неприкрытом физическом насилии. Еще более опасно то, что общественное мнение подавляет диссидентские точки зрения тихим и незаметным способом.

Известно, что лозунгом Французской революции были свобода, равенство и братство. Но Токвиль считал, что свобода и равенство несовместимы с демократией и что равенство стремится победить за счет свободы.

Кроме того, Токвиль полагал, что демократия, основанная на равенстве, приведет к сильной государственной власти, а государство создаст одинаковые материальные условия существования для людей.

Токвиль видел тенденции не только к возрастанию равенства, но и к новому «классовому» расслоению. Это расслоение порождалось индустриализацией. С одной стороны, Токвиль считал, что демократическое равенство способствует индустриализации. Вопервых, стремление каждого к материальному благосостоянию создает растущий рынок для промышленных товаров. Во-вторых, возрастающее равенство упрощает доступ способным людям в торговлю и промышленность. С другой стороны, Токвиль видел тенденции к росту неравенства. Самостоятельные ремесленники превращаются в фабричных рабочих, занятых монотонной и скучной работой. Предприниматели создают крупные компании, в которых их общение с рабочими сводится к процессам найма и выдачи зарплаты. Исчезает чувство ответственности, существовавшее между аристократом и его челядью. В этом Токвиль усматривал тенденцию к новому виду неравенства между предпринимателями и их служащими[396]396
  Токвиль также утверждал, что большинству при демократии часто гарантируют приемлемую часть производимого продукта для того, чтобы оно не искало для себя выгоды в революции. Благодаря этому, меньшинство, которое явно извлекло бы пользу из революции, может быть ограничено большинством. – Здесь Токвиль противостоит марксовой теории обнищания. См. P.Eberts and R. Witton. «Recall from Anecdote: Alexis de Tocqueville and the Morphogenesis of America». American Sociological Review, 1970, 35. Pp. 1086–1087. Eberts и Witton рассматривают труды Токвиля как важную основу (более плодотворную, чем марксову) для системной теории и макросоциологической модели структурных изменений в демократических индустриальных обществах.


[Закрыть].

Итак, Токвиль прогнозирует тенденции и к политическому равенству и к экономическому неравенству.

Следует отметить, что Токвиль является одним из первых мыслителей, которые высказывали сомнение относительно веры в прогресс и пытались найти баланс между преимуществами и недостатками общественного развития первой половины XIX века.

Тённис – общность и общество

Рассмотрим теперь так называемые антитетические пары социологических понятий. (Их примером являются такая пара понятий, как «закрытое, статическое общество» и «открытое, динамическое общество»). Эти пары или «идейные блоки»[397]397
  Мы заимствовали термин «идейный блок» (idea-unit) из: R.Nisbet. The Sociological Tradition. – London, 1980.


[Закрыть] могут быть поняты как базисные точки зрения, или своеобразные системы координат, которые принимались классической социологией и опираясь на которые она рассуждала об обществе. Наиболее важная концептуальная пара была введена, по-видимому, немецким социологом Фердинандом Теннисом (Ferdinand Tonnies, 1855–1936). Она вынесена в название его основной работы Общность и общество (Gemeinschaft und Gesellschaft, 1887). В этом труде он стремился разработать всестороннюю концептуальную систему, основанную на понятиях общности и общества. Приведем несколько примеров, которые разъясняют смысл этой концептуальной пары и точку зрения Тённиса.

Идея общности (общины) является столь же центральной в классической социологии, как и идеи естественного состояния, индивида и общественного договора в политической философии (от Гоббса до Канта). Традиция, начатая Гоббсом, использовала идею договора для легитимации или обоснования существовавших социальных отношений и политических условий. Договор был моделью всего, что было правовым и справедливым в общественной жизни. Все социальные отношения, которые возникли в результате договора, то есть добровольного соглашения, были легитимными, законными.

В возникающей в XIX в. социологии «договор» в качестве основной категории был в значительной степени заменен «общностью». В то же время общность была моделью хорошего общества. Согласно Тённису, общность охватывает все формы социальных отношений, которые характеризуются большой степенью личной близости, эмоциональной глубиной, моральной ответственностью, социальной сплоченностью и временной протяженностью. Типичный пример такой общности – семья. Существующие между членами семьи связи и отношения принципиально отличаются от отношений, скажем, между проституткой и клиентом или между современным предпринимателем и служащим. В основанных на общности отношениях господствуют эмоциональные связи, сохраняющие любовь и в радости, и в горе, а не безличные и анонимные отношения, характерные для «общества» [ср. отношения между университетским преподавателем и студентом].

В социологии Тённиса обществу (Gesellschaft) дается типологическое определение, заключающееся в том, что оно связывается со специальным типом человеческих отношений, а именно с отношениями, которые характеризуются большой степенью индивидуализма и безличной формальности. Эти отношения возникают на основе волевого решения и личного интереса, а не традиций и эмоциональных связей, составляющих основу общности. Тённис рассматривает общность как продолжительную и подлинную форму совместной жизни, а общество – как преходящую, случайную и механическую форму жизни.

Мы уже говорили, что прототипом общности является семья. Индивид рождается в семье. Кровное родство и семейные узы – вот основные опоры общности. Но индивид также связан различными дружескими отношениями со своим локальным окружением. К многочисленным манифестациям общности относятся гильдии, различные профессиональные и интеллектуальные союзы, религиозные объединения, секты и т. д. Типичные отношения общности раньше существовали между мастером и подмастерьем или между главой дома и членами домашнего хозяйства (включая слуг).

Тённис подчеркивает, что нравственный аспект занимает важное место при обычном понимании общности. Общество, характеризуемое отношениями общности, часто поражает нас своей «сердечностью», «дружественностью» и «гостеприимством» его членов. Эти патриархальные (premodern) черты проявляются особо явственно на фоне распространенных в нашем обществе коррупции, непотизме и существенных правовых и управленческих изъянов. Различие между обществом и общностью находит выражение в обычном словоупотреблении. Мы говорим о человеке, что «он очутился в плохом обществе (Gesellschaft)», но не используем выражение «он очутился в плохой общности (Gemeinschaft)». (Однако разве не существуют криминальные группы, отношения между членами которых отмечены «близостью» и «сердечностью»?).

Согласно Тённису, проблемы пола также отражаются в понятиях общества и общности. Женщины традиционно ориентируются на более «добрые ценности», чем мужчины. Женская эмансипация приводит к тому, что женщины попадают в «мужской мир», основывающийся на отношениях, типичных для общества. Благодаря процессу эмансипации женщины становятся более «жесткими», «просвещенными», «сознательными» и «расчетливыми», такими же, как и мужчины. Именно элемент общности в женщинах и детях объясняет, по мнению Тённиса, ту легкость, с которой они эксплуатировались на раннем этапе развития индустриального общества. Если женщинам в большей степени, чем мужчинам, присущи отношения общности, то это может быть ведущей причиной того, что обычно женщинам гораздо труднее быть лидерами в рациональной и расчетливой борьбе за более высокую заработную плату. Может быть, по этой же причине среди женщин гораздо меньше преступников, чем среди мужчин?

Концептуальная пара общность и общество занимает центральное место в понимании Тённисом крупных социальных изменений, которые произошли в новейшей европейской истории. Он подчеркивает, что европейский социум эволюционировал от форм жизни, основанных на общности, к формам, основанным на обществе, главными среди которых являются соглашения и договоры. Этот процесс породил новые связи между людьми. В частности, опорой власти стал не авторитет традиции, а сила. Стали доминировать конкуренция и эготизм (преувеличенное мнение о своей личности). Ядром общества оказались рациональность и экономический расчет:

«Теория общества имеет дело с искусственно созданным агрегатом человеческих существ, который внешне напоминает общность в том, что индивиды мирно живут и сосуществуют друг с другом. Однако в общности они остаются принципиально объединенными даже вопреки всем разделяющим факторам, тогда как в обществе они разделены вопреки всем объединяющим факторам… В обществе каждый существует сам по себе и в изоляции. В нем налицо напряженность со стороны индивида по отношению ко всем остальным. В обществе сферы деятельности и власти индивидов резко разграничены таким образом, что каждый отказывает другому в контакте со своей сферой и в доступе к ней, то есть вторжение в нее расценивается как враждебный акт. Такая отрицательная установка по отношению к другому становится нормой и всегда лежит в основе отношений между наделенными властью индивидами. Она характеризует общество в состоянии мира. В нем никто не желает передавать и производить что бы то ни было для другого индивида, никто не склонен быть щедрым по отношению к другому, если в обмен на подарок или труд он не получает то, что рассматривает, по крайней мере, равным отданному»[398]398
  F. Tonnies. Community and Society. Translated and edited by C.Loomis. – New York, 1957. – Pp. 64–65.


[Закрыть].

Возможно, некоторые истолкуют это высказывание как совершенно отрицательную характеристику современного Тённису общества. Видел ли он вообще что-либо положительное в обществе? Тённис ни в коем случае не был реакционером и всегда подчеркивал, что без общества нельзя было бы представить возникновение современной либеральности и культуры. Подобным образом город и городская жизнь связаны именно с обществом. Вместе с городом за наукой «следуют» торговля, промышленность и все то, что подразумевается под современной западной цивилизацией. Если мы все же испытываем ностальгические чувства в связи с утратой общности, то это та ностальгия, которая пронизывает «идейные блоки», или основные понятия классической социологии. Эта ностальгия выражает проблему, которая все еще характерна для современной социальной жизни. Согласно Тённису, социальная жизнь, формой которой является общество, достигла пика своего расцвета в далеком прошлом. По мере нашего продвижения в современность все более усиливается потребность в формах жизни, основанных на отношениях общности. Таким образом, можно сделать вывод, что уже в 80-х годах XIX века предпринимались попытки включения в общество отношений общности и своего рода «механизмов безопасности» (социальная политика, «государство всеобщего благоденствия» и т. д.). Присущая нашему времени ориентация на личную жизнь, локальную социальную среду, «терпимые» ценности и децентрализацию демонстрирует актуальность и важность поставленных Тённисом проблем.

Мы попытались раскрыть, как концептуальная пара общность и общество характеризует различные типы социальных связей и как эти типы могут быть соотнесены с двумя различными фазами европейской истории. По-видимому, более правильно рассматривать общность и общество как два крайних состояния, которые никогда не существовали в эмпирико-социальной реальности в чистом виде. В целом же современный социум ближе к понятию общества, чем общности. Отметим, что эти понятия являются идеальными типами, которые более детально будут описаны ниже при характеристике взглядов Вебера.

Введенная Тённисом концептуальная пара играет важную роль в социологии. К ней в своих работах обращался американский социолог Чарльз Кули (Charles H.Cooley, 1864–1929). Он проводил различие между первичными и вторичными социальными группами. Первичные группы характеризуются непосредственным психологическим контактом и личностными – «лицом к лицу» – отношениями. Они первичны в том смысле, что именно в них происходит формирование социальной природы индивида и его идеалов. Наиболее важные первичные группы – это семья, соседская община и подростковые группы. Они различными способами формируют у индивида «мы-самоощущение», то есть чувство его идентичности с той или иной группой. Организации и политические партии являются примерами вторичных групп. Тогда как в первичных группах велика частота и длительность непосредственных контактов, а связи носят эмоциональный, личностный характер, во вторичных группах контакты являются произвольными, формальными и безличными. Средствами коммуникации в первичных группах являются речь, подражание и жесты, а во вторичных – чаще всего письма, циркуляры и телефонные разговоры.

Рассматриваемая концептуальная пара занимает важное место и в проводимом криминалистом Нилсом Кристи (Nils Christie) различии между «тесно связанным» и «слабо связанным» обществом[399]399
  См. N.Christie. Beyond Loneliness and Institutions: Communes for Extraordinary People. – Oslo, 1989.


[Закрыть].

В дальнейшем мы остановимся на том, как Вебер и Парсонс развили предложенные Тённисом концептуальные пары.

Зиммель – социальная ткань

Георг Зиммель (Georg Зиммель, 1858–1918), немец с еврейскими корнями, является крупнейшим эссеистом среди классиков социологии. К числу его наиболее важных работ принадлежат О социальной дифференциации (Uber die soziale Differenzierung, 1890), Философия денег (Philosophie des Geldes, 1900) и Социология (Soziologie, 1908). Кроме того, им написано несколько эссе и книг по философии, искусству, вопросам культуры (Крупные города и духовная жизнь, Die Grofistadte und das Geistesleben, 1902, Понятие и трагедия культуры, Der Begriff und die Tragodie der Kultur, Общество двоих, Die Gesellschaft zu zweien, 1908, и др.).

Зиммель рассматривал социальную жизнь через призму социального взаимодействия (Wechselswirkung). Согласно Зиммелю, социология является наукой о взаимодействиях между индивидами. Поэтому в ней реализуется реляционное мышление, то есть мышление в терминах отношений. В центре внимания социологии находятся формы социализации индивида. Социальное взаимодействие, может, так сказать, «заморозиться» в объективных надындивидуальных структурах. Ими могут быть объединяющие символы, вневременные нормы и т. д. Но они также проявляются в качестве специфических форм (экономика, основанная на денежном обращении, кооперация, конкуренция и т. д.). Для Зиммеля взаимодействие есть «жизнь как процесс». Это подразумевает, что в широком смысле социальная реальность является открытым процессом. Зиммель отвергает понимание общества как более или менее закрытой системы (ср. с его возражениями против мышления об обществе с помощью системных понятий). В то же время социальная жизнь, понимаемая как социальное взаимодействие, исключает все монокаузальные теории истории и общества (то есть теории, предполагающие существование одной причины).

Для Зиммеля социология во многом похожа на своеобразный социальный микроскоп. В ряде эссе и больших статей он объясняет взаимодействие как между двумя индивидами (Общество двоих), так и между «чужаком» (Fremden) и большей социальной группой. В эссе Человек как враг (Der Mensch als Feind, 1908) Зиммель пытается показать, что конфликт между группами может сплотить членов группы в их борьбе против общего врага [ср. с парой социологических понятий «мы-группа» (in-group) и «они-группа» (out-group)]. Однако взаимодействие между конфликтующими группами также может их сблизить. В целом, для Зиммеля общество является «тканью», сотканной из неисчислимых взаимодействий.

В работе Крупные города и духовная жизнь Зиммель показывает, что современный город порождает и новые формы взаимодействия, и новых людей. Он дает следующую качественную характеристику современности (modernity). В большом городе мы находимся под шквалом впечатлений. «Нервная жизнь» каждого индивида интенсифицируется. Мы становимся сверхчувствительными. Интенсивность жизни так велика, что мы не в силах совладать с нею и вынуждены соблюдать дистанцию между нами и окружающей нас физической и социальной средой. Чтобы уберечь себя от увеличивающегося числа впечатлений, мы вынуждены изолироваться от реальности. В качестве понятной реакции на сверхчувствительность возникает современное пресыщенное (blasiert) отношение к окружающим. Для того чтобы выжить, мы становимся закрытыми, испытываем антипатию к нашей среде и дистанцируемся от нее. При этом мы либо прекращаем реагировать, либо реагируем неадекватно. В конечном счете, сверхчувствительность помещает нас в вакуум. Невротик, по мнению Зиммеля, страдает и потому, что он слишком близок к вещам, и потому, что слишком далек от них.

Зиммель начинает не с макросоциологических понятий, а с изменчивых «фрагментов» социальной реальности. Согласно Зиммелю, современность приобрела динамическую форму выражения. Целое состоит из маленьких нестабильных фрагментов, и Зиммель находит его «следы» в мелочах жизни. Исследуя эти фрагменты, он пытается также выявить универсальное. Для него общество представляет собой лабиринт, в котором взаимодействуют индивиды и группы. Чтобы понять это взаимодействие, социология должна исследовать микроуровень. Ей необходимо начинать с простейших форм взаимодействия. При этом поиск невидимых нитей, которые связывают индивидов, является условием понимания социальной сети. Разобраться в этом лабиринте можно путем сбора «моментальных фотоснимков», фрагментов и частных впечатлений, а не путем использования системных понятий. Например, монета является символом современных социальных отношений, бесконечного взаимодействия. Понимание монеты в качестве фрагмента может быть ключом к социальной реальности.

Нередко именно идеи Зиммеля были источником вдохновения для развивающейся социологии XX столетия. Многие социологи, в том числе и Вебер, опирались на них. В большой монографии Философия денег Зиммель описывает процесс расширяющегося распространения в современной жизни мышления в терминах «цель– средство». Инструментально-целевая рациональность вытесняет все другие формы рациональности. Рассудок берет верх и подавляет чувства [ср. с понятием «эмоциональной нейтральности» у Парсонса]. В указанной книге Зиммель также разработал оригинальную теорию отчуждения, которая позднее заняла центральное место во взглядах венгерского философа Лукача (Gyorgy Lukacs, 1885–1971) и представителей так называемой критической теории (Франкфуртская школа). Зиммель анализирует как непрерывный рост «объективного духа» (в гегелевском смысле), так и то, как культурные объекты делают нас все более и более бессильными. Создаваемые нами вещи становятся нашими господами (процесс реификации). Сколько промышленных рабочих, спрашивает Зиммель, в состоянии понять принципы функционирования машин, на которых они работают, то есть понять, так сказать, материализованный в машинах дух? Таким образом, дух и его результаты становятся чуждыми человеку.

Зиммель уделяет совсем мало внимания обсуждению социологического метода. В своих исследованиях он использовал несистематический или даже антисистематический подход. Его работы, по крайней мере на первый взгляд, удивляют своей фрагментарностью. Его социология во многом является «эссеистской» и не содержит ссылок и сносок. Наиболее известные работы Зиммеля – это скорее собрание эссе, чем систематические исследования. Они – самостоятельные фрагменты того, что Зиммель рассматривал в качестве науки об обществе. Эссе – литературный жанр, который соответствует стремлению Зиммеля выразить свое постижение общества в антипозитивистской, антиакадемической и антисистематической форме. В его манере изложения мы не встретим применения причинно-аналитического «метода». Важно понять и то, что Зиммель не пытается экспериментально проверять свои гипотезы. Не использует он и гипотетико-дедуктивный метод. Форма эссе не повинуется правилам игры в систематическую науку. Во многом эссе Зиммеля – это своеобразные «социологические поэмы». Поэтому его социологический метод презентации обладает трудно воспроизводимым «стилем». Его стиль вызывает ассоциации с творчеством художника и с философией как поэзией (мы наблюдаем такой же феномен, например, у Ницше, позднего Хайдеггера и Адорно). Это указывает, что Зиммель пытался защитить интеллектуала, творческой деятельности которого, как он чувствовал, угрожает опасность. Но в то же время этот «стиль» делает трудным перевод содержания его сочинений на современный социологический язык. Эссе Зиммеля теряют нечто существенное, когда они излагаются в форме обезличенного научного отчета.

Лукач говорил, что Зиммель во многих отношениях – это социальный исследователь-импрессионист. Точно так же, как художники-импрессионисты меньше внимания уделяли содержанию своих картин, а больший акцент ставили на способе репрезентации, так и Зиммель разрабатывал ряд различных тем, для которых точка зрения более важна, чем индивидуальные детали. Среди этих тем были японские вазы, Микеланджело, поэзия Рильке, Ницше, Кант, одиночество и «общество двоих» (Zweisamkeit), монетарная экономика и городская жизнь. Лукач говорил, что Зиммель был «философом импрессионизма» и разрабатывал концептуальную формулировку импрессионистского видения мира.

Зиммелю удалось с большой проницательностью выразить суть многих социальных отношений и процессов. Он описывал повседневный опыт с новой, импрессионистской, точки зрения. Поэтому не следует удивляться тому, что он учит нас смотреть на многие вещи по-другому. Его эссе помогают нам лучше понять, как соткана социальная «ткань». Читая их, мы вырабатываем способность следовать за нитями в социальном лабиринте. Во многом Зиммель стал «открывателем новых дорог» в социологии для тех, кто ищет путь на фрагментированной территории современной жизни. Однако даваемая им «текучая» картина социальной жизни также воздействует на присущую ему форму изложения. В результате его аргументы часто гипотетичны и неубедительны. Вряд ли существует социолог или философ, который использует слово «возможно» столь же часто, как Зиммель. Поэтому не без оснований немецкий философ Эрнст Блох (Ernst Bloch, 1885–1977) называл его «мыслителем сослагательного стиля» (ein Vielleichtdenker).