Текст книги "Сигареты"
Автор книги: Хэрри Мэтью
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Мод все еще качала головой, ощипывая латук в клочья.
– Вы добры, вы превосходный друг, но вам придется принимать меня такой, какая я есть. – Через плечо она заглянула Элизабет в лицо. – Я б полюбила вас любить. Но это пугает. Я никогда раньше не бывала с женщиной.
– Слушайте, поцеловать вас… «Я вас люблю» значит, что вы меня вдохновляете. – Последовавший смешок напомнил Мод святого Себастьяна, когда спускали тетивы. – Неужто вы не можете определить, что я счастлива быть с вами такой, «какая вы есть»?
– У меня то и дело возникает впечатление, что я пустышка.
– Да неужели? Признаю́, иногда при вас я себя чувствую здравомыслящей и умелой, а такое случается нечасто. Возможно, вам следует превратиться в настоящую пустышку, и тогда я тут стану царицей.
– Бросаюсь в дело сию же секунду.
– Только попробуйте! Да и вообще сегодня начинать уже слишком поздно.
После ужина они посмотрели телевизор. Следом за только что возведенным на престол Папой шла Мэнди Райс-Дейвис[135]135
Папа Павел VI (Джованни Баттиста Энрико Антонио Мария Монтини, 1897–1978) был интронизирован 21 июня 1963 г. Мэнди Райс-Дейвис (Мэрилин Дейвис, 1944–2014) – валлийская манекенщица и хористка, сыгравшая ключевую роль в дискредитации консервативного правительства Херолда Макмиллана в 1963 г. (т. н. скандал Профьюмо).
[Закрыть]. Элизабет переключила на «Метов» – лишь тридцать две игры до первого места, и идут успешно.
– Вон Герцог бежит[136]136
Леон Джеймз Кармел по прозвищу Герцог (р. 1937) – американский профессиональный бейсболист, аутфилдер. Играл за бейсбольный клуб из Куинза New York Mets (с 1962).
[Закрыть].
– Очень изящный. Понимать бы еще, что он делает.
– Это не важно. Как по-вашему, он бы мог увлечься женщиной постарше?
Мод робко глянула на Элизабет и не ответила.
Постепенно ей понравилось бродить по кабакам. Мод наслаждалась, рассуждая с Элизабет о жизнях других посетителей. Иногда, чтобы уладить разногласия, женщины спрашивали о чем-нибудь у самих этих посетителей, заводя с ними дружбу на вечер. Мод обнаружила, что в таких общественных местах процветает легкое общество.
Одним таким вечером, сидя на барном табурете рядом с Мод, Элизабет ей сказала:
– Знаете, в самом начале я приехала с вами повидаться, потому что вы жена моего любовника?
– Конечно.
– Могу спорить, вы не знаете, почему вы мне сразу понравились. – Мод задиристо склонила набок голову. Элизабет показала на их отражения в зеркале за обутыленной задней стойкой. – У нас носы одинаковые.
Позднее тем вечером – десятым после их встречи – Мод завела Элизабет в музыкальный салон, усадила около фортепиано и сыграла «Warum» Шумана[137]137
Warum? (нем. Почему?) – третья часть сюиты для фортепиано Fantasiestucke, Op. 12 (1837), немецкого композитора Роберта Шумана (1810–1856), вдохновленной произведениями Э. Т. А. Гофмана.
[Закрыть].
– Не играла с тех пор, как Присцилла школу закончила, бог знает почему. Я раньше не осмеливалась у вас спрашивать – мне всегда хотелось найти того, кто мог бы аккомпанировать или с кем поиграть в четыре руки. Вы, часом, ни на чем не играете?
– Лишь на однодырочковой флейте, дорогая.
– Это барочный инструмент?
– Вполне, если уметь на нем играть. Я музыкальная тупица.
– Это вовсе не имеет значения. Мне нравится играть одной. Только дайте мне слово, что слушать станете не менее чем в двух комнатах от меня.
«Меты» повторили рекорд по непрерывным проигрышам на выезде. Землетрясение разрушило Скопье, столицу Македонии. После автомобильной аварии арестовали Арлин Фрэнсис[138]138
Арлин Фрэнсис (Казанян, 1907–2001) – американская актриса, радио– и телеведущая. 26 мая 1963 г. попала в серьезную автомобильную аварию (от удара другой машины ее автомобиль вынужден был столкнуться с третьей машиной, в которой в результате погиб один человек).
[Закрыть]. Позвонила Присцилла и объявила, что приедет.
Еще позже Мод спросила у Элизабет:
– Знаете, кровать у меня размерами с лужайку для гольфа – вам бы не хотелось ее со мною разделить? Именно когда засыпаю, я вспоминаю, о чем хотела поговорить.
– Я ворочаюсь, как тюлень, мне рассказывали.
– А наутро они исчезают. Меня саму бессонница мучит в темное время. Мы разве попробовать не можем?
Мод мгновенно излечилась от своей бессонницы, которую Элизабет немедленно приобрела. В четыре часа их первой ночи Мод открыла глаза и увидела, что подруга сидит, скрестив ноги, с нею рядом. После падения на площадке для верховой езды шея у Элизабет иногда мучительно затекала, если она лежала неподвижно.
Элизабет проснулась утром в объятиях Мод. Она объявила:
– Мне нужно переспать.
– Хотела б я оказаться в этом полезнее.
После завтрака Элизабет сделала два звонка. Мод она сказала, что следующие день и ночь проведет в большом городе.
Ближе к вечеру, когда Мод мотыжила свой огородик с травами (эту задачу она никому не могла доверить), из открытых окон в духоту полился голос Элизабет:
В ее чистых модуляциях звучала соблазнительная слабая хрипотца.
За ужином Мод сказала Элизабет:
– Вы вполне могли бы петь оперу. Или хотя бы оперетту.
– Театр! Музыка! Как бы мне этого хотелось! Солнышко, да я пою только в ванне.
Для Мод следующий день весь ощетинился событиями. Поднялась с зарей, с семи в саду, затем отвезла Элизабет на автостанцию, чтоб та успела на десятичасовой автобус на юг, и вернулась домой как раз к звонку Аллана. Тот признался в своей роли при страховании недавно уничтоженного мерина. Мод не сумела ухватить факты его истории даже после того, как он ее повторил, и завершила словами:
– Какое тягостное дело! Зачем мне об этом рассказывать?
(Из беседы с ней Аллан получил два мелких утешения. Она не упоминала портрет, который два вечера назад он позорно уступил Оуэну Льюисону. Подтвердив присутствие Элизабет, она облегчила ему боль от того, что его не позвали обратно.)
Вскоре после этого приехала Присцилла. Тогда Мод и узнала о ночи, проведенной Алланом с Полин. С дочерью она поссорилась. Разрываясь между злостью и раскаянием, решила отдать Полин те деньги, которые намеревалась выделить Присцилле. В три часа дня позвонил Уолтер Трейл и сообщил, что тот «Портрет Элизабет», который она купила, – копия. Произошла цепочка чокнутых недоразумений…
Мод ему поверила. Общение между людьми шло кувырком. Ну почему не когда-нибудь, а именно сегодня Элизабет ее бросила? Она было подумала, не рассказать ли Аллану о картине, потом вспомнила его шуры-муры с Полин. Поехала в «Сапоги-да-седла». Обнаружив, что в середине дня там никого нет, она выпила еще два одиноких шартреза. Дома ей передали записку от Элизабет – номер в большом городе, по которому звонить она не стала.
На следующий день Элизабет вернулась раньше ожидаемого. Как раз к следующему бесплатному обеду, сказала себе Мод. Ей оказалось трудно ответить на объятия своей жилицы. Элизабет, похоже, не заметила.
– Вполне славно, – сообщила она в ответ на учтивый вопрос Мод. – Как бы тупо себя чувствую от того, что пропустила день здесь.
– Мило с вашей стороны так говорить, – произнесла Мод, не отрывая взгляда от донышка своей кофейной чашки.
– «Мило»? Эй – это же я.
Мод сжала губы.
– Я тут подумала, что нам очень нужно кое-что обсудить. Великолепно, что вы у меня тут, и я хочу, чтобы великолепно оно было и дальше. Вам не кажется поэтому… вам не кажется, что лучше будет, если мы решим, как именно долго вы рассчитываете оставаться? Не ограниченные временем договоры так ужасно…
Не в силах продолжать, Мод зажмурилась. Подкравшись к ней, Элизабет скользнула пальцами ей под грязно-светлые кудряшки и подчеркнуто схватила ее за уши. Мод оказалась обездвижена. Элизабет сказала ей:
– Девчоночка, да вы ревнуете?
– Ох вот как? Кого ревную? Вас?
– Не повредит в этом признаться.
Мод заплакала.
– Вы сюда вселяетесь и берете все под свое начало, как будто прожили тут всю жизнь. А я про вас знаю только то, что вы целую неделю давали моему супругу…
Элизабет стиснула уши Мод, чтобы не дать ей продолжить.
– Умоляю вас меня простить. Я бесчувственная балда…
– Вам все легко. У вас нет семьи, о которой нужно беспокоиться. У вас нет хлопот с деньгами – у вас и самих денег-то нет.
– Любимая моя, послушайте, пожалуйста, – даю вам слово, что начиная вот прямо с сейчас я никогда больше ничего не стану делать без вас… – Она отпустила уши Мод.
– Если б вы только знали, что я пережила с тех пор, как вы уехали!
– Я кое-что устрою немедленно, – сказала Элизабет, отходя по веранде к передней гостиной. У двери она обернулась. – Подумайте только – наше первое двойное свидание!
Мод, еще не перестав всхлипывать, при этих словах подняла изумленный взгляд.
– Вы о чем это?
– Я найду вам кое-кого аппетитненького.
– Элизабет, прекратите! Я не это имела в виду. Мне уже за пятьдесят.
Из сумрака за дверью Элизабет ответила:
– Ни за что б не догадалась. Но сами увидите: в нашем возрасте это раз плюнуть.
За обедом Мод умоляла Элизабет отменить ее доброе деяние. Элизабет тогда смогла разыграть обиженную:
– Я на три свиданья не пошла, чтоб только вам лучшее досталось. – Обсуждение это она завершила, сказав: – Если он вам не понравится, откажетесь.
Мод согласилась и принялась перечислять, что произошло накануне.
Днем они поехали покататься верхом – от коневодческой фермы к западу от дома. Вместо того чтобы, как намеревались, забраться в холмы, держались проселков, тянувшихся меж ровными полями цветущей картошки и только что сжатой кукурузы. Элизабет расспрашивала Мод о Полин, и та рассказала ей об их детских годах, о том, как заменила девочке мать, как ожесточенно поссорились они из-за помолвки Полин с Оливером. Голос у нее дрожал, она говорила о «принципах денег и ответственности».
Элизабет заметила:
– Вы с нею превратили миллион долларов в проблему – это же курам на смех!
– А смешно вовсе не казалось. Почему вы остановились?
Элизабет пристально смотрела куда-то поверх сломанных стеблей кукурузы.
– Вы видели жаворонка? Если это был он. Очень похож, судя по тому, как упорхнул через стерню.
– Я застряла в тысяча девятьсот тридцать восьмом.
– Я однажды жила в Баварии. Романтика. Жаворонки с пеньем слетали с небес и садились в пшеницу, как и эти. То было летом.
– Я знаю эту птичку. Но не знаю, как она называется.
– В любом случае не жаворонок.
– Ну, здесь их и не едят. Вам следует понимать, это не мы с ней – только я. У меня заняло две недели, чтобы все разрушить, а она так и не поняла. Никогда. – Они проехали через купу веерных кленов. – А когда услышала о том, что она провела ночь с Алланом… Я сказала себе, что заслужила это.
– Вы очень изящно держитесь на лошади, между прочим.
– И теперь заглажу перед ней.
Подавив порывистый фырчок, Элизабет холодно ответила:
– Устроили заваруху – и заплатите за нее.
– И я счастлива за нее платить! – Мод объяснила, что деньги она выделяет Полин, не Присцилле.
– Здорово, – откликнулась Элизабет, – но отчего ж не забыть о темном Средневековье? Можно снять совершенно новое кино.
– Вы безнадежная оптимистка. Двадцать пять лет не исчезнут просто так.
Элизабет все же фыркнула – и ответила:
– Глазом моргнуть не успеете!
Мод пожала плечами.
За ужином Мод сбивчиво рассказала о звонке Аллана. Элизабет ее заставила понять (сама она поняла только теперь), что Аллан организовал страховку престарелой скаковой лошади, которую вскоре убьют.
– Но это же совсем на него не похоже, – проговорила Мод. – Жуть какая.
– Я видала и хуже. Но я вот о чем…
– Я рада, что его здесь нет. Особенно после Полин. Ее я могу понять, но как мог он? Дважды за месяц! О чем же вы?
– Шахер-махер вроде того мерина не возник бы на пустом месте. Что же касается Полин: Аллану к шестидесяти, он страдает от множественных расстройств, а Полин знакома, привлекательна и доступна.
– Боже мой… я забыла вам рассказать о картине.
Еще позже они вдвоем пели песни из мюзиклов. Элизабет щелкала пальцами и тем подбадривала эдакий Шубертов аккомпанемент Мод. Та подпевала, насколько ей это позволяло чтение с листа. Те номера, что им нравились, они повторяли, а одну песню репетировали, покуда не смогли исполнять ее дуэтом:
– Бедный Аллан!
Элизабет уговорилась об их свидании на следующий вечер. Мод продолжала насчет него сомневаться, но на исходе дня они все-таки отправились – окольным путем в большой город по сельским изгибам Таконской автострады. У первого съезда на Покипси Мод опять заговорила об Аллане:
– Мне с ним развестись?
– Нет.
– Он мало меня утешал в последнее время.
– Тогда разводитесь.
– О?
– У вас незадача.
– Раз в день и дважды по воскресеньям.
– Он вам нравится.
Мод вздохнула.
– Знаю. Мы с ним всегда так хорошо ладили.
– Каков он в постели?
– Это вы спрашиваете?
– Со мной у него бывали необычные трудности. Он не первый. Не важно почему. Мне он понравился.
– Именно поэтому вы сказали, что он не закоренелый изменник?
– Именно. Хотелось бы мне сказать, что он новичок, вот только не ждешь, чтобы кто-то двадцать пять лет…
– Я. Элизабет, почему я это делаю? В частности, поэтому трудно вам отвечать.
– Послушайте, раз в месяц – это очевидно низкий счет. Как и вечно прибегать к одним и тем же…
– Он превосходно ко мне относится. Всегда так было.
– Завтра к этому времени у вас может оказаться база пошире…
– Я вас не слушаю.
Они ехали молча вдоль полупустого водохранилища. Элизабет сказала:
– Я знаю, что вы не мот, – но все равно, у вас же сады и ваша «благотворительность установленного образца»[141]141
Эдит Уортон, «В доме веселья», перев. Е. Калявиной.
[Закрыть]. Вы уверены, что вам не повредит то, что вы отдаете Полин?
– В общем, нет. На определенных ступенях прогрессивный подоходный налог – великий уравнитель. Теряет тут не кто-то, а Присцилла. Если б она так не разговаривала со мной на днях…
– Настолько скверно?
– Она ко мне отнеслась как к старой пьянчуге.
– Из детей получаются строгие командиры.
– Она мне рассказала об Аллане и Полин. Я ее за это возненавидела.
Они остановились у пункта сбора оплаты. Элизабет принялась инструктировать Мод насчет того, с кем у нее свидание.
К десяти на следующее утро они уже ехали по Скоростной на север. Мод говорила мало, очевидно – довольная. Элизабет вопросов не задавала. Переезжая мост Таппанзее, Мод сказала:
– Надо мне форму получше набрать. Верхом скакать бодрит, но есть особые участки…
– Я полагаю, вы пользовались большим успехом.
– Вы это о чем?
– Джордж звонил меня поблагодарить. Еще он сказал, что вы это превратили…
– Тш-ш! Мог бы и мне позволить вам рассказать. Как бы то ни было, это к его чести, нет?
– Я знаю, принять это трудно – он вас счел очень привлекательной.
– Но вообразите, сколько света нужно было тушить. Я не осмеливалась оставлять его включенным. Мне трудно было точно знать, что́ происходит. А если я не в силах сказать, отчего мне так хорошо, как же я могу просить добавки?
– Верно подмечено.
– А как вы стройность не теряете?
– Основы балета.
– Когда же вы танцуете?
– Я не танцую – это просто упражнения. И верховая езда. Если же нет лошадей, хожу по многу часов.
– Ну, на чердаке летом жарко, а в подвале сыро в любое время года – куда же мне поставить станок и зеркало? Хотя, если вдуматься, обойдусь и без зеркала.
– Не стоит. Это необходимая пытка.
Проблески Хадсона являли воду синее, нежели то небо, которое она отражала.
– Я позвонила Аллану. Сегодня утром он мне особенно был дорог.
– Изменили о нем свое мнение?
– Он не особо рвется вернуться домой. Боится, что мы вдвоем разорвем его в клочья.
– Но избавляться от него не станете?
– То было вчера.
– Из него выйдет верный жеребец и мальчик на побегушках – при условии, что вы устроите ему веселую жизнь. – Мод нахмурилась. Элизабет пихнула ее локтем: – Только подумайте, что у вас на него есть!
– Даже не шутите об этом.
– Человек он неплохой, пусть даже и пытается быть плохим. Но интересно. Немногие жены знати могут претендовать на bona fide[142]142
Здесь: настоящий (лат.).
[Закрыть] преступников у себя в мужьях.
– Если б я только была уверена, что вы это не всерьез. Когда он вернется домой, я рассчитываю, что он мне поможет с Присциллой.
– А ей нужна помощь?
– Вы не понимаете, у меня нет сожалений о том, что я забрала деньги, – я лишь подумала, не смог бы Аллан что-нибудь устроить вместо них. Что-нибудь мелкое…
– Дурында вы, деньги ей нужны в последнюю очередь. Она только что получила сто тысяч долларов по страховке…
– Про это она упоминала.
– А это целое состояние для кого угодно в ее возрасте. Вы, публика… Иногда я думаю, что налоги на наследство надо бы сделать совокупными.
– Она меня возненавидит.
– И что? Вы уже пытались от нее откупиться. Прошу вас, дорогая моя, смотрите на дорогу, не на меня. То, что вы сердитесь, означает, что она для вас важна. Скажите ей об этом.
– Она не поверит.
– Она сейчас вам не верит.
– Я просто не могу ей позвонить.
– Напишите письмо.
– Хорошо.
– Честно?
– Хорошо.
– Сегодня?
– Сегодня. – Обещание напомнило Мод детскую клятву написать благодарственную записку – впервые она вообразила, как кто-то действительно читает то, что она написала. В тот день, когда села за свое письмо Присцилле, она заснула. Ей потребовался еще один день, чтобы дописать от руки две странички, пригодные к отправке почтой.
В Курортном музыкальном театре и Зале источников открылись благотворительные экспозиции «Лошадь в современном искусстве». Умер Оливер Ла Фарж[143]143
Оливер Хазард Перри Ла Фарж 2-й (1901–1963) – американский писатель и антрополог, умер 2 августа.
[Закрыть]. «Расследовалась» жестокость полиции во время марша КРР[144]144
Имеется в виду Марш на Вашингтон за рабочие места и свободу – мирная акция протеста 28 августа 1963 г. Среди его организаторов – «Конгресс расового равенства» (The Congress of Racial Equality, CORE, с 1942), афроамериканская организация борцов за гражданские права.
[Закрыть]. В Лагере Келли мистер Гриммис и мисс Кристал всеми силами старались оградить Айру и Артура от вездесущей Марши Мейсон[145]145
Персонажи газетного комикса «Мисс Персик» (Miss Peach, 1957–2002) американского художника Мелвина Лазарэса.
[Закрыть]. Мод и Элизабет лежали на солнышке, Мод усовершенствовала загар, Элизабет прикрывала свою склонную к веснушкам белизну мягкой широкополой шляпой и газовой блузкой с длинными рукавами.
Мод сообщила:
– Мистер Прюэлл собирается плыть на парусной яхте от Трескового мыса до Пустынной горы. Соблазняет?
Ничто не соблазняет ее меньше, ответила Элизабет, скученного жилья посреди бескрайнего пространства. Быть может, они вдвоем могут отправиться в путешествие…
Они съездили в городок за обманчивыми путеводителями и бессодержательными картами. Порассуждали о Мексике, Швеции, Афганистане. Помечтали об океанском лайнере, следом – о поезде с панорамным видом, о вылазках с рюкзаками по экзотическим горам – Карпатам, казахским сопкам. Позвонили турагенту Мод, который предложил чартерные рейсы в Венецию или на Майорку. К вечеру их дом превратился в усладу путешественника.
Мод отправила свое письмо Присцилле. Элизабет спросила:
– Что насчет Полин?
– Покой мне не светит, да?
– Если намерены изображать Санта-Клауса…
– Но я же Скрудж, искупающий вину! Я вам говорила, она приезжает сюда через два дня? Хочет поговорить.
– О деньгах?
– Намекала на что-то мрачнее.
– Стало быть… все еще можете примириться.
– У меня настроение как-фишка-ляжет. Но я об этом подумаю. Едва ли станет хуже, наверное.
Мод отомстила Элизабет тем, что заставила ее петь первую арию Блонды из «Похищения из сераля»[146]146
Die Entfuhrung aus dem Serail (1782) – зингшпиль в трех актах Вольфганга Амадея Моцарта на либретто Готлиба Штефани.
[Закрыть]. Элизабет изо всех сил старалась держать высокие ноты. После она описала Мод еще одну арию Моцарта, которую помнила, – темой в ней была влюбленность в саму любовь, и несло ее ветром чистого желанья. Мод нашла «Non so più» Керубино[147]147
«Уже не знаю» (ит.) – ария из первого действия «Свадьбы Фигаро» (Le nozze di Figaro ossia la folle giornata, 1786), оперы-буффы Моцарта на либретто Лоренцо да Понте по одноименной пьесе Бомарше.
[Закрыть], и Элизабет с третьей попытки выучилась держать долгие ноты из чистого желанья. Мод иногда жалела, что не родилась мужчиной.
Присцилла не ответила на ее письмо. Элизабет отметила, что послано оно было только вчера.
– Но я же отправила его со срочной доставкой и сама ходила на почту. – Мод позвонила Уолтеру. Письмо доставили нынче утром.
– Такое облегчение. У Присциллы все хорошо?
– Насколько мне известно.
– Вы это о чем?
– Я не вижу ее в последнее время.
– Я все равно не понимаю.
Мгновение спустя Уолтер произнес:
– Она здесь больше не живет.
– Ох господи… куда ж она уехала?
– Она в студии Фиби Льюисон. Я сунул ваше письмо ей под дверь.
Мод записала номер телефона.
– Простите, Уолтер.
– Все в порядке. И не беспокойтесь о ней. Уж кто-кто, а Присцилла о себе позаботиться умеет.
Мод понимала, о чем он. Позвонила Присцилле в студию. Услышав голос матери, та повесила трубку.
– Боже мой, что я наделала?
– Перестаньте, вы этого ждали. Да и вообще сами мне рассказывали, что она благоденствует с препятствиями.
– Ей двадцать три.
– Если ей потребуется помощь, она ее попросит. Озабоченные родители сводят трудных детей с ума. На нашем следующем свидании я к ней зайду, если хотите.
– Вы сущий ангел. А о Полин заодно не хотите позаботиться? Я знаю, знаю…
– Но я не прочь с нею познакомиться.
– Завтра – при условии, что выживу. Нет, я рада, что она приезжает. Я ей все расскажу. И послушаю заодно.
После приезда Полин назавтра у Мод и Элизабет не было возможности поговорить до вечера. После обеда сестры устроились в сиреневом саду, обе обремененные несходными, неизреченными исповедями. Полин из банка еще ничего не сообщили. Узнав от Мод о распоряжении, сделанном в ее пользу, Полин вся преисполнилась ликованьем, которое вскорости сменилось стыдом.
(«Она приехала рассказать мне об Аллане, – сказала потом Мод Элизабет, – и начала тревожиться, что я отберу деньги, потом ей чуть ли не захотелось, чтоб я их забрала, раз она повела себя таким скунсом».) Сидя очень прямо, Полин наконец сообщила Мод о том, что переспала с ее мужем. Мод ей ответила:
(«Я так гордилась при этом, как будто вы на меня смотрели».)
– Как ты вообще могла так со мной поступить? – Бессердечная лживость этих слов выпустила из Полин ярость, копившуюся в ней двадцать пять лет. Мод выдержала сестрино буйство, лишь внимательно кивая, а в конце сказала ей: – Я так и не осмелилась извиниться. Ты б не была человеком, если бы так себя не чувствовала… Увидев, что я не шучу, – рассказывала Мод Элизабет, – она заплакала. Сказала мне: «Мод, какая чепуха! У тебя во всем теле даже косточки гадкой не найдется». Поэтому настал мой черед стать жалкой и расплакаться – а я так не плакала с тех пор, как мамулю похоронили. – Слезы опять струились по щекам Мод. – Почему же на это ушло столько времени? – С чем-то похожим на упрек она глянула на Элизабет, сидя на полу рядом с кроватью, где та лежала. – Почему они нас такими воспитали?
Элизабет встала и обняла подругу.
– Мне повезло. У меня была настоящая живая мать – мать что надо.
В дверь деликатно постучали. Она открылась, просунулась голова Полин.
– Простите! – воскликнула она, завидя этих двух сплетенных женщин. Заметила лицо Мод, все мокрое от слез. – Ты как?
– Ничего. Рассказываю вот. Ты не против?
– Нисколько.
Назавтра утром они втроем договорились прогуляться верхом. Шпильки вышла в настоящих сапогах. К досаде Мод, Элизабет ехать отговорилась. У нее все еще побаливает шея, никак не проходит головная боль… Мод отчитала ее за то, что ведет себя так безответственно. От падения могло оказаться больше вреда, чем она думала:
– У нас в Олбэни есть ультрасовременный Медицинский центр. Съездите туда.
Элизабет согласилась, Мод ее записала, и назавтра они туда заехали по пути в большой город. Ортопед прописал сильные спазмолитики, запретил любые нагрузки и назначил ей на следующую неделю анализы. Полин говорила о волшебнике-иглотерапевте где-то за Карнеги-холлом; туда они приехали слишком поздно и его не застали – да и к Присцилле, как обещала, Элизабет заехать не успела.
Мод очень понравился второй выезд, хоть она и пожалела, что Элизабет не дала ей снова свидеться с Джорджем. Подруга сказала ей:
– Зная вас, вы лишь привяжетесь. Как бы там ни было, вам еще каяться за всю свою моногамную жизнь.
Возвращаясь на машине домой на следующий день, Мод спросила у Элизабет:
– Как вы стали такой, как сейчас? Из-за матери, которая что надо? Случилось ли какое-то откровение, от которого чешуя отпала от глаз ваших?[148]148
Отсылка к Деян. 9:18.
[Закрыть] Предполагаю, на них у вас некогда была чешуя, как у всех нас, обычных смертных?
– Моя мать! Она никогда и не давала мне вообразить, что я не «обычная смертная», особенно в те дни, когда мне хотелось стать балериной или кинозвездой. – Элизабет за рулем подбавила газу в редком потоке машин середины утра. – Я думала, она и нацеливалась на то, что я должна быть как все остальные.
– Держите карман шире.
– У меня как бы случилось откровение. Вы когда-нибудь наблюдали за божьими коровками?
– Элизабет, прошу вас – никаких историй о природе.
– Сами спросили, помните? Ладно. Скажем так, я наткнулась на некое безымянное существо неопределенного размера у себя на заднем дворе…
– Все равно верится с трудом.
– …и, понаблюдав некоторое время за тем, как оно выкидывает несусветно безумные коленца, я так расхохоталась, что моя… другое существо, покрупнее, вышло посмотреть, что там со мною не так. Не могу по всей чести сказать, какое отношение первое существо имело к тому, что случилось потом… я всего лишь описываю…
– Никаких нам post hoc ergo propter hoc![149]149
После этого – значит, вследствие этого (лат.). Искажение латинской пословицы post et non propter или post hoc non propter hoc – «после, но не вследствие».
[Закрыть]
– …я увидела, как второе существо стоит, тоже не волнуясь, в смысле – о том, кто она или как выглядит. Она стояла и взирала на меня скептически (в точности как вы) и в то же время настолько очевидно в меня влюбленная. Я подумала: вот так и я влюблена в нее. Я увидела, что больше всего от жизни мне хочется быть ей. И ею я была. Вот что она имела в виду, говоря о том, что все мы «обычные смертные».
– Едва ли она была обычная. Она была особенная.
– Значит, не сходится. И все равно вот тогда-то я прекратила волноваться о том, чтоб быть как кто-то еще. «На Элизабет снизошла любовь» – такое же ощущение, как пройтись босиком в первый день лета. Может, оттуда взялась и божья коровка. Произошло это сорок лет назад, ну, где-то, и тогда-то я бросила тревожиться о будущем и не жила ни одной скучной минуты. Вы же знаете, что я вас люблю, Мод?
– Надеюсь, и не прекратите!
– Вам известно, что если я люблю других людей, вас я люблю ничуть не меньше? Я люблю вас целиком и полностью, я не знаю, как можно любить кого-то больше, – и при этом я могу встретить какого-нибудь мужчину и пойти его полюбить немного или навсегда, а вы будете знать, даже если я не буду с вами разговаривать месяцами, что вас я люблю так же, как сейчас? Мод, Мод, вы б видели, до чего вы прекрасны!
– Вот что и не сходится. Я знаю, почему я вас люблю, но я – это кто?
После ужина Элизабет взяла старую толстую биографию, которую раскопала где-то на эклектичных полках Мод, и прочла из письма некоей мисс Сэвидж:
…Мне нравится и сцена поедания вишни, потому что мне она напомнила, как вы ели вишни, когда я с вами только познакомилась. Однажды, когда я шла на галерею, помню, очень жарким днем, я вас встретила на тенистой стороне Бернерз-стрит, вы ели вишню из корзинки. Как ваши итальянские друзья, вы были совершенно молчаливы от довольства и вручили мне корзинку, когда я проходила мимо, без единого слова. Я выгребла оттуда горсть и пошла себе дальше, радуясь, тоже не сказавши ни слова. Прежде я не улавливала, что вы отличаетесь от кого бы то ни было другого. Я была как Питер Белл[150]150
Персонаж нарративной поэмы Peter Bell: A Tale in Verse (1798, опубл. 1819) английского поэта Уильяма Уордсуорта.
[Закрыть] и примула с желтым ободком. Поскольку я уехала во Францию через день-другой после и не видела вас много месяцев, воспоминание о вас и о том, как вы ели вишни на Бернерз-стрит, жило во мне и весьма меня радовало, а нынче меня весьма радует то, что мне вновь припомнился тот случай. Когда-нибудь вскоре мне будет от вас весточка, n’est-ce pas?[151]151
Не так ли? (фр.) Фрагмент письма хромой ученицы лондонской школы искусств мистера Хизерли Элизы Мэри Энн Сэвидж (1836–1885) английскому писателю Сэмюэлу Батлеру (1835–1902), который тоже учился в этой школе, о его иллюстрированном путеводителе «Альпы и приюты Пьемонта и кантона Тичино» (1881), написанное через много лет после их знакомства. Приводится в двухтомной биографии Батлера пера его друга и душеприказчика Хенри Фестинга Джоунза (1851–1928) «Сэмюэл Батлер, автор „Егдин“: мемуары» (1919).
[Закрыть]
– Ну и начало романа!
– Никакого романа. Он отказал, она умерла, он жалел.
– Как мог он противиться? Я подумывала прочесть вам прелестный фрагмент из Хоторна, но после такого – нет. Даже в такую ночь, как эта. Не стоит ли нам быть где-нибудь снаружи?
– Одним глазком взглянуть бы на матч. «Карды» играют. Знаете, Мужик Стэн уходит на покой[152]152
Стэнли Фрэнк Мьюзиэл про прозвищу Stan the Man (Станислав Францишек Мьюжел, 1920–2013) – американский профессиональный бейсболист, аутфилдер и первый бейсмен, о своем решении уйти из спорта объявил 12 августа 1963 г., когда выступал за клуб St. Louis Cardinals (с 1892).
[Закрыть].
Посреди четвертого иннинга Мод вышла наружу; как будто ночь ожидала ее, а она – ночь. Непрочтенные слова пели у нее на языке: До того сладко прохладна была атмосфера после всего лихорадочного дня, что летний вечер можно было вообразить как брызги рос и жидкого лунного света – с толикою ледяной свежести в них – из серебряной вазы…[153]153
Натаниэл Хоторн. «Дом о семи щипцах», гл. XIV «Прощание Фиби».
[Закрыть] От травы у ее ног и до самых Плеяд читала она всю ночь целиком. Сквозь низкий редкий слой дымки на безлюдные газоны, на гейзеры листвы, вздымавшиеся вокруг стеблей, которые они собою скрывали, сияло три четверти луны. В теплом воздухе было довольно прохлады, чтобы ощущалась она как милостивый выдох. В воздухе не разносилось ни звука – по крайней мере, таких, в какие следовало вслушаться; ни ночной птицы, ни гудящего автомобиля. Пока Мод разбирала узоры, выученные при дневном свете, невозмутимый вид перед нею ширился. Каждое распознание растворяло предмет свой и призывало ее осознание присвоить то, что залегало дальше, за этой линией живой изгороди или тем изгибом дороги. Мод вернулась позвать с собой Элизабет; заметив, как та съежилась перед грубо раскрашенным экраном, она не стала ее беспокоить. Обошла вокруг дома и остановилась у дальней его стены. Подняв голову, увидела высящуюся крышу со щипцом, четкую в свете едва сокрытой луны, – ее дом, ее собственный. Поближе к лесу, где ее низкие кусты и декоративный покров вливались в путаницу дикой растительности очертаниями помягче, она села на старые качели – на них сидела она с Присциллой на коленях, а быть может, и мать качала Мод в детстве. Наверняка такие вечера бывают в России. Мод подумала о Татьяне: поздно такой вот ночью пишет это свое письмо Онегину. Мод никакого письма писать не требовалось, не было у нее никакой тоски по любви. Отцовский дом ей достался по завещанию – не столько владение, сколько то пространство, в котором избегают раздела память и греза. В нем сидит Элизабет, которая ее любит, зная ее так, как сама она, возможно, себя никогда не узнает, и в него вернутся все ее люди: и Полин, и Аллан, и Присцилла. Она примет их обратно в свою жизнь. Она не позволит им удовольствоваться меньшим.
Мод отвела им свое будущее, а эту ночь – себе. Она взглянула вверх на звезды, уколы томления, сегодня – редкие. Являя летнюю землю, свет, неравномерно подвешенный вокруг пригорков и колонн густой серебряной листвы, принадлежал луне. Мод уперлась пятками в землю, качнулась назад, затем вперед. Выпрямляя и сгибая ноги, она не знала, удастся ли ей взлететь так высоко, чтобы поймать взглядом луну. Чем сильнее она раскачивалась, тем ярче тлело зарево над коньком крыши, как будто за домом прятался громаднейший город. С ее ног соскочили сабо. Десять минут воздух слабо дул ей меж пальцев.
– Жаль, – произнесла она, вернувшись внутрь, – хотелось бы мне, чтоб лето никогда не кончалось. Хотя бы еще два месяца.
Они обсудили грядущие свидания. Элизабет спросила о местных ресурсах.
– Городок слишком маленький, – ответила Мод. – Мне храбрости не хватит.
– А как насчет соседнего захолустья? Я слышала, бары в Хузик-Фоллз так и ломятся от клиентов.
От этого замысла они отказались. Едва ли «мужчины» стоили таких хлопот.
Наутро Элизабет проснулась, воодушевленная тем, что́ ей приснилось. Она стала птицей и летела низко над старинной местностью: деревеньки из сереющего камня, клочья и лоскуты полей, купы лиственных деревьев. Летела она так милю за милей; и по-прежнему вся полнилась ликованием полета. Солнце лилось ей в спальню по краям зашторенных окон, собиралось в дальних верхних углах ее оранжевыми лужицами, которые испускали собственную яркость. Вторгаясь, лучи возводили сияющие мосты между этими тлеющими лужицами и светом снаружи, а по лучам-мостам этим уже начали струиться жаворонки. Во сне своем она была таким небесным жаворонком, и вот товарищи ее следовали за нею домой. Ее комната стала местом сбора всех жаворонков земли. Она воображала, как жаворонки эти взмывают в Баварии с желтых полей, из рощиц английского бука и ясеня, из кустарника по краям восточных пустынь, с заросших камышами берегов: полевые жаворонки, лесные, хохлатые и те безымянные существа, которых она видела вместе с Мод на стерне поблизости. Птицы не пели, но крылья их наполняли комнату приятным гулом.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
