Текст книги "Сигареты"

Эти слегка безумные предосторожности тут же возбудили подозрения Присциллы. Она распознала в них руку Мод. Присцилла вспомнила, как однажды, когда ей было девять, она вернулась домой из школы на два часа позже и обнаружила, что ее мать на террасе советуется с полицейским. На следующий день Мод установила в спальне у Присциллы телевизионный приемник (тогда новинку и редкость) – взятку за то, чтобы она больше никогда не опаздывала домой. Присцилла подумала: теперь я свершила богемное сожительство, и мама подкупает меня, чтобы я от него отказалась. Уж это Присцилла понять могла. Но сам масштаб этого жеста! Отдать двести тысяч долларов – это предполагало уже не такие щедрые мотивы: например, налоговую льготу. Присцилла не возражала. Ей просто хотелось знать.

Начало лета было для нее досадным. Преданная своему партнерству с Моррисом, после его смерти она ничего не продала, – все их картины до сих пор оставались на хранении в квартире покойного. Она со временем надеялась их вернуть – хотя бы Уолтеровы; в конце концов, больше никто о них не знал. С таким запасом и со страховкой Морриса в качестве рабочего капитала она готова была к ближайшему будущему. Меж тем пришлось запастись терпением и ждать, пока все не осуществится по закону. Ей мало что было делать еще. Уолтер целыми днями прилежно трудился. Большинство ее друзей разъехались. Когда банк сообщил ей о распоряжениях Мод, она решила убраться из большого города и разоблачить материн секрет. Позвонила Мод и объявила, что приедет первого августа к обеду.

Звонок Присциллы удивил Мод лишь мимоходом. Она подозревала, что предосторожности ее окажутся напрасными. Поначалу смирившись с визитом дочери, к тому времени, как Присцилла действительно приехала, у Мод визит этот вызвал только досаду. Элизабет обеспокоила ее тем, что уехала на весь день. Затем позвонил Аллан – сделать неприятное признание. Глядя, как ее дочь выбирается из такси и жизнерадостно шагает к дому, она содрогнулась. Боже мой, она как Полин.

Женщины расположились в обитых белых плетеных креслах на тенистой западной веранде. Отказавшись от выпивки, заметив, что в бокале у матери зеленый шартрез, Присцилла наклонила свое кресло вперед, задиристо выпрямилась и объявила свою благодарность: каковы бы ни были резоны Мод, Присциллу ошеломила ее доброта. Говорила она долго, подчеркивая свою благодарность.

Мод не отреагировала. Казалось, она едва слушает. Что-то, подумала Присцилла, необычайно не так. Тем не менее она продолжала свой бойкий монолог. С восторгом повествовала она о своей жизни с Уолтером.

– Понятно, понятно, – наконец прервала ее Мод и только после этого обратилась к поводу для визита дочери: – В письме они все разъяснили, правда? Они все перечислили в письме?

– Да, письмо было совершенно ясным. Они в нем все упомянули, мама, кроме тебя.

– Ох, меня… – вздохнула Мод, махнув призраку за лужайкой.

– Я приехала сюда к тебе.

– Как мило, но, знаешь, мне лишь понадобилось выполнить набор действий: едва ли они заслуживают благодарности.

– Но благодарности заслуживаешь ты. Что же до действий – мама, у тебя локоть не побаливает?

– В каком это смысле? – иронично отозвалась Мод. – Всего лишь мой семнадцатый стакан.

– Ты одно мне можешь сказать? Дело в Аллане?

– Он с тобой об этом говорил?

Аллан позвонил Мод раньше. Опасаясь, что она узнает об обреченном мерине, которого он помог застраховать, он ей описал свою роль в той сделке. Хоть Мод полностью и не поняла его, замешательство Аллана стало ей мучительно очевидным.

– Со мной он не разговаривал. Их кто-то видел, – пояснила Присцилла. – Прости меня, мама. Кто бы мог подумать о тете По?

Даже простодушной Мод хватило соображения не вздрогнуть. Она отхлебнула шартреза и воззрилась сквозь сетку, которую таранили жучки.

– Рассказывай, что знаешь.

– Ох, «знаю»! Когда это было, позавчера вечером, одной моей подруге, ехавшей через Шестьдесят третью улицу, пришлось остановиться за такси, и она увидела, как папа и тетя Полин вместе выходят из машины, рядом с тем домом, где у него квартира. Они держались так… – Мод встала и пошла по веранде. Споткнулась на половице, гладкой, как любая другая. – Ох, мама!

Мод спотыкалась от унижения. Не от того, что слышала, а от того, что слышала это от дочери. Ее возмущало присутствие Присциллы, и от потери равновесия лучше не стало. Мод промолчала.

– Мама! Ничего веселого тут нет, но это не важно. Папа тебя обожает и всегда будет обожать. – Едва ли она сделала какую-то паузу. – Вовсе не обязательно пить бренди до обеда.

– Это не бренди. Я встала в пять и пообедала в одиннадцать, – заявила Мод. Собственный гнев изумил ее.

– Ладно, мама.

Мод сжала свой хрустальный коньячный бокал так, что он треснул.

– Черт бы тебя побрал! – выпалила она, имея в виду «Черт бы все это побрал».

Присцилла пылко уставилась на нее.

– Ужасно видеть, что ты…

– Так зачем приехала тогда? Мне было настолько лучше с тех пор, как… ха! – Мод предпочла выпускать пар, а не объяснять.

– Мама, – продолжала Присцилла, понизив голос на малую терцию, – мне в радость смотреть, как ты становишься пьянчужкой.

– Ты приехала мне это сказать?

– Я приехала – а это долгая поездка – сказать тебе… я уже это сказала. Я не знала, что ты просто «выполняла набор действий»… как обычно.

– Как бы там ни было, радуйся деньгам. – Мод порезала себе мизинец.

– Мама, ты такая дурында!

– Что-то не так с тем, чтоб радоваться деньгам?

– Тьфу! Ну почему я вынуждена сидеть тут и болтать с этой растяпой? Послушай, я только что унаследовала сто тысяч долларов. Не говоря уже о том, что я заработала сама, как тебе приятно будет узнать.

– Я и довольна. Ты ни слова не говорила…

– Я продавала картины. Работала с Моррисом Ромсеном – знаешь, критиком. Уолтер Трейл предоставил нам на опцион свои лучшие полотна.

– Ну уж точно не все. Портрет Элизабет он вам не дал.

– Еще как дал.

– Забавно. Я его купила в прошлом месяце – и не у вас, мисс Канвайлер[127]127
  Даниэль-Анри Канвайлер (1884–1979) – французский галерист и торговец произведениями искусства немецко-еврейского происхождения.


[Закрыть].

– Ты это о чем?

– О том, что купила… что пять или шесть недель назад мы с Алланом купили «Портрет Элизабет» кисти Уолтера Трейла у Айрин Креймер. Я не могу тебе его показать, потому что твой отец куда-то его забрал. Позвони ему.

Не тратя почем зря время на предположения, как Айрин раздобыла портрет (она сестра и наследница Морриса, в конце концов), Присцилла проделала безмолвные вычисления. В большой город она может вернуться к шести; в «Галерее Креймер» на конец дня назначено открытие. Отец может подождать. Ей нужно увидеть Айрин.

– Мама, ты можешь отвезти меня на станцию?

– Попроси Джона. Он где-то за домом. А я пойду прилягу.

В половине третьего Мод позвонила себе в банк в городе и отменила прежние распоряжения. Завершив давать новые и уже собравшись повесить трубку, она поймала себя на том, что охвачена непредвиденной грустью. Попросила представителя банка подождать и прикрыла трубку, пока всхлипы не утихли. А после этого сказала:

– Отмените все сказанное раньше. Ничего не меняйте, кроме одного. Измените имя получателя. Вычеркните, пожалуйста, «Присцилла Ладлэм» и впишите «Полин Прюэлл». Урожденная Данлэп. Бумаги пришлите мне на подпись, как только сможете.

Мод и Элизабет
Июль – сентябрь 1963

– Одна неделя, – кричала Мод, четко выговаривая слова, – что значит одна неделя во всей жизни?

Не менее громко, не менее подчеркнуто Элизабет ответила:

– В жизни? И вы все еще желаете этого рохлю?

– Это уж мне решать! – воскликнула Мод (быстро прошептав: – Он спускается).

– (Хорошо идем.) Либо он, либо портрет, но и то и другое не выйдет!

– Вы омерзительны!

– Но это мой портрет, разве нет?

– Портрет вас – едва ли он ваш!

– Хватит чушь нести, миссис Минивер. Мне нужно хоть что-то, чтобы неделя у меня не прошла впустую. (Где же он?)

– (Схожу гляну.)

Выйдя на цыпочках из комнаты, Мод тут же заметила, что портрет Элизабет пропал из библиотеки, где неделю до этого он стоял распакованный и не повешенный. Заглянув в музыкальный салон, комнату отдыха и столовую – везде пусто, – она вернулась к Элизабет. Вместе они посмотрели, как Аллан, нагруженный картиной, идет к «универсалу», который поставил на проезжей части.

– Я была уверена, что ворвется сюда.

– Что это был за звонок?

До сегодняшнего дня Мод не видела Элизабет с того года, когда вышла замуж, да и то забыла, что с нею встречалась. Она бы не узнала ее имя, если бы год назад не прочла работу своей дочери об Уолтере Трейле. Рассказ о его дружбе с Элизабет тронул ее, потому что познакомились они в том самом городке, где Мод проводила лето со своим семейством. Она живо припомнила вечерние приемы, на которые мужчины наряжались в белые двубортные смокинги, а женщины – в органди и органзу. Тем летом она ходила купаться в новом купальнике из эластика с белым поясом и стала помолвлена с Алланом (когда он сделал ей предложение, на ней были брючки с защипами и высокой талией, а волосы повязаны батистовой косынкой). Отец ее был еще жив, Полин – все еще ее счастливая протеже. Она вспомнила Уолтера, тогда еще мальчишку, моложе даже Полин, талант его – еще блистательней от этой его молодости, поэтому его превозносила вся эта публика с лошадьми и собаками. А вот насчет Элизабет Мод была не так уверена. К ней вернулся образ кого-то красивого и немного «необузданного», кого она не могла припомнить со всею определенностью; кого-то из поколения постарше, кто через несколько лет исчез; кого-то с яркой сомнительной юностью тех, кто не вполне юн. Чем же сейчас стала та женщина? (Как и Мод, Элизабет должно быть за пятьдесят. Чем стала она сама? Что сделала она, чтобы достичь этого, некогда отдаленного возраста?)

В месяцы, последовавшие за ее чтением рассказа Присциллы, Мод иногда не забывала расспросить знакомых об Элизабет. Их ответы возбуждали ее любопытство. Элизабет вышла замуж за бразильского – или он был ливанец? – миллионера. Вышла замуж за торговца коврами из Топики. Так и осталась одна. Ни один мужчина не мог ее завоевать. Ни один приличный мужчина ее бы не взял. Спилась – или стала наркоманкой, или нимфоманкой. Разве не заявляла она о себе, что она лесбиянка? Чистейшие слухи – запущенные, вероятно, самой Элизабет после того, как она вошла в дело. Деловые женщины зачастую почитают за лучшее не выходить замуж. А у Элизабет сложилась блистательная карьера. Но не предпринимательницы – артистки. Или, быть может, художницы. Помните этих кованых бронзовых чудищ в Бразилиа[128]128
  Имеются в виду бронзовые скульптуры яр (иар, джар) – «матерей вод», русалок в бразильской мифологии – работы бразильского скульптора Алфредо Ческьятти перед официальной резиденцией президента Бразилии – дворцом Алворада, построенным в 1958 г. по проекту Оскара Нимейера.


[Закрыть] – или они были портретами первой жены бразильца? Элизабет ничего подобного не делала. Она исчезла. Осталась у разбитого корыта.

В июне, навещая большой город, Мод зашла в «Галерею Креймер». Айрин, кого она знала многие годы, призналась, что своим лучшим клиентам предлагает редкие картины Уолтера Трейла. Среди них – портрет Элизабет Х.; Мод попросила взглянуть на него и присмотрелась к симптомам знаменитой страсти Уолтера. Искала она еще и Элизабет, но та лишь окуталась свежею тайной. Признав, что удача сама падает ей в руки, Мод тут же купила картину. Пышно расцветшая завороженность Элизабет оставила ей, как она чувствовала, невеликий выбор. Зачарованность продолжала расти.

Мод пришло в голову несколько дней спустя расспросить Айрин о самой Элизабет. Та ответила: спросите Баррингтона Прюэлла. Луиза Льюисон ей как-то раз говорила, что он поддерживает связь с Элизабет.

Мод сочла это вероятным. Старый мистер Прюэлл подружился с Элизабет еще в те ранние дни. Утром десятого июля Мод нанесла ему визит.

У Мод и мистера Прюэлла дружба была долгой и прочной. После материной смерти Мод обратилась к нему за поддержкой. Он хорошо знал ее отца и понимал его отход от домашней жизни, пусть и не одобрял его. Изо всех сил постарался объяснить поведение мистера Данлэпа своей юной подруге и побудил ее учиться все так же успешно – и хорошенько заботиться о Полин. Мод ему доверяла. После замужества Мод они с мистером Прюэллом виделись реже. Мод зачастила к друзьям Аллана, публике из большого города, к деловым людям, а мистер Прюэлл – по крайней мере, публично – принадлежал миру владельцев лошадей и собак. Теперь они принимали друг дружку как должное. Встречаясь на приемах, обнимались, обменивались «новостями», обещали встретиться наедине и никогда не встречались.

Когда Мод объявила причину своего визита, мистер Прюэлл сказал:

– Сегодня тебе везет. Нет смысла рассказывать тебе об Элизабет. Она будет к обеду.

– Она здесь?

– Приехала на прошлой неделе. Оставайся – сама увидишь.

Мод позвонила Аллану и сказала, что ее не будет весь день. Она умоляла мистера Прюэлла поговорить о его подруге:

– Мне бы хотелось быть готовой хоть самую малость.

Мистер Прюэлл рассмеялся.

– У нее спроси. Так тебе будет веселее.

Элизабет позвонила и сказала, что в итоге прийти не сможет.

Хотя мистер Прюэлл пообещал устроить им другую встречу, Мод пережила разочарование, граничившее с гневом. Чувствовала, что ее предали. Тогда-то она и осознала, что питает небольшую страсть – такую, какой даже имени подобрать не может. Она знала – в ней присутствует и толика зависти. Отчего это Элизабет настолько другая? Как добивается она дружбы с Уолтером Трейлом и Баррингтоном Прюэллом, а по себе оставляет соблазнительную неразбериху своих репутаций? Неявка Элизабет на обед укрепила в Мод ее одержимость ею. Она твердо решила повстречаться с нею.

Следующие дни подарили Мод лишь раздражение. Она выяснила, где Элизабет остановилась, с какими знакомыми виделась, на какие приемы звана. Если б Мод позвонила Элизабет в гостиницу, они бы встретились в тот же день; но без правдоподобного предлога ей было неловко к той подступать. Мод без колебаний, однако, набивалась на приглашения на все светские мероприятия в городке. И куда б Мод ни явилась, Элизабет там не возникала. Немного погодя Мод уже начала задаваться вопросом, не избегает ли та ее. (Она не могла даже вообразить причины для этого. Едва ли Элизабет могла догадаться, что ее упорно преследуют.) Даже мельком не повидав свою жертву, Мод употребила избыток оливок и заливной ветчины, а напитков столько, что сказалось даже на ее закаленном метаболизме.

Через четыре дня она была так обескуражена всем этим, что на самом деле оставила всякую надежду познакомиться с Элизабет. Они, все-таки чувствовала Мод, связаны судьбой, но судьба им была никогда не встретиться – «души с душою совпаденье и расхождение планид»[129]129
  Из стихотворения английского поэта Эндрю Марвелла «Определение любви» (The Definition of Love), перев. Г. Кружкова.


[Закрыть]. Однажды утром – пятнадцатого июля – она сняла трубку и отменила все свои встречи на этот день. В одиннадцать часов, проехав рысью по подъездной дорожке, спешившись и привязав свою гнедую кобылу к удобной березе, к передней двери Мод подошла незнакомая рыжеволосая женщина в кепи для верховой езды и джодпурах и позвонила.

Час спустя, глядя, как уезжает Аллан, Мод объявила Элизабет:

– Если что-то случится с этой картиной, я его изжарю.

– А меж тем почему ж не удовольствоваться оригиналом? – Элизабет скользнула ладонью в руку Мод.

Мод потребовалось пять секунд, чтобы понять.

– Вы не имеете в виду, что хотите здесь остаться?

– Я бы с наслаждением. Если вы не доверяете моим дружеским чувствам, могу честно вам признаться, что я банкрот. Нища до шестого сентября. Еще и поэтому не повредит.

– Я бы обожала оказаться полезной – как вы догадались?

– Мне Аллан сказал, конечно.

– Но вы же видите…

– Мы всегда можем отточить драму. Хотя я в ней как ни верти застряла.

– Отчего это?

– Аллан был посетителем осмотрительным, но частым. Обслуга в «Аделфи» как бы леденеет. Едва ли это вас касается, я знаю…

– Полагаю, что нет. Но тогда отчего ж я действительно чувствую себя в ответе? Наверное, я бы скорее была на вашей стороне, чем на их.

– Если не в удовольствие, я исчезну. Честное слово. Тут же.

Мод удивила Элизабет, которая навестила ее в порыве, хоть и не без причины: она услышала, что Мод пытается с нею встретиться. Аллан описывал ей Мод обманчиво. Вместо преданной домохозяйки Элизабет обнаружила женщину, чья отчетливая прелесть славно смягчалась слабыми морщинками лет. Ее безутешная учтивость вдохновила Элизабет пылкой тягой рассмешить ее.

До явления Аллана через заднюю дверь женщины беседовали, как две школьные подруги, нагоняющие разлуку в полжизни. Мод вскорости обнаружила, что́ в них было общего. Заговорив об Аллане, Элизабет не могла не впасть в паузу, которую Мод, конечно же, заметила.

Она и думала, что у Аллана может быть роман на стороне. Уже неделю он вел себя по отношению к ней с рассеянным нетерпением, а также уже дважды приносил ей домой охапки ее любимых георгинов «Жанна Шарме». Что могло означать подобное поведение, она вывела из участливых телефонных звонков не слишком дорогих подруг. Когда Элизабет бодро сопроводила свою паузу болтовней о неких привлекательных мужчинах, с которыми недавно познакомилась, называя имена и перечисляя свойства, Мод перебила ее:

– Ага! Вот чего мне не сообщали мои подруги. Там другая женщина, и она – вы!

В своем голосе Мод различила нечто вроде облегчения, как будто думала: уж коли нужно ему было меня обманывать, лучше с нею, чем с кем-либо еще.

Необузданно вспыхнув, Элизабет проговорила:

– Не стану утверждать «если б я знала»… Но я рада, что мы с вами разговариваем.

– Но я гонялась за вами много дней!

Элизабет улыбнулась.

– Видите, почему вы меня так и не догнали?

– В смысле – вы намеренно убегали?

– Нет. Я встречалась с Алланом. Собиралась было пойти к Макколлумам с пяти до семи, но Аллан звонил и говорил, что может сбежать с пяти до семи…

– Поскольку, разумеется, я была у Макколлумов с пяти до семи, поскольку там должны были быть вы.

– И я звонила миссис Макколлум или не шла туда в любом случае.

– В первый раз это был обед у Баррингтона Прюэлла?

– Так это вы тот старый дорогой друг, которому так хотелось со мной встретиться? Ох, нет! Вы же понимаете, да?

– Понимаю. – Мод себя чувствовала преглупо. Элизабет ошеломляла ее.

Элизабет перегнулась через кофейный столик и взяла Мод за руки.

– Я не знала. Я узнала о том, что вы меня ищете, всего два дня назад. – Мод осторожно подняла взгляд. – Я никогда ничего не планирую. Вообще-то и сюда приехать придумала моя лошадь.

Мод вздохнула.

– Вижу, как это смешно – что я сделала это возможным…

– А гораздо смешнее – это мы с вами, прямо сейчас. – Элизабет примолкла. – Мне жаль, что вы потратили столько времени. Но и что с того? Сегодня новая игра. – Мод улыбнулась, словно бы говоря: вы очень добры. – Вы так на это посмотрите: благодаря Аллану мы теперь друзья.

Мод внимательно поглядела в глаза Элизабет, думая: что мне терять? Они слышали, как Аллан тихонько крадется по кухне. Знакомая со всеми домашними звуками, Мод сообщала о его перемещениях. Элизабет сказала, что ей нужно позвонить в конюшню – кобылу давно уже пора возвращать. Сняв трубку, она накрыла микрофон рукой и несколько минут держала трубку возле уха. Повесив трубку, сказала Мод:

– Давайте взорвем ему мозги.

– В смысле – пристрелим его?

– Нет, миленькая. Просто поразим его. – Элизабет предложила исполнить высокопарный диалог, чтобы Аллан его подслушал; его они и разыграли с оперной серьезностью и смаком.

Мод позволила Элизабет остаться в доме. Элизабет отблагодарила, обняв ее. Теперь ей нужно отогнать кобылу на место.

– Вероятно, она уже окольцевала березу.

– «Лесные дамы» растут здесь как сорняки. Не стоит их жалеть.

– Надеюсь, вам нравится ездить верхом.

Поднявши взгляд в горестном восторге, Мод ответила:

– Ох, Элизабет, об этом не может быть и речи. Лошади меня не любят. Или я их не понимаю.

– Вы просто не встречали правильных лошадей. Пойдемте со мной. Это не лошадь, а мечта.

Мод застонала и подчинилась. На лужайке Элизабет познакомила ее с кобылой – Фатимой. Приветствовали они друг дружку воспитанно, хоть и уклончиво. Элизабет легким шагом скрылась в летнем мареве.

Переехала она на следующий день. Сообщила Мод, что все нужное у нее есть.

– Хватит на неделю – хватит и на все лето. Не то чтоб я задержалась тут так надолго.

Мод и не думала, что будет против. Она по ней уже скучала.

Тем утром Аллан позвонил Мод спросить, не говорила ли Элизабет что-нибудь «о лошади». Мод резко оборвала разговор. Аллан сбежал; вот пускай и не возвращается.

Вечером Элизабет предложила отправиться в городок выпить коктейлей. Мод усомнилась:

– Может, лучше выпить на веранде? Я настоятельно это рекомендую. Сама так все время и делаю.

– Вы не выходили уже два дня.

– Но мне здесь очень нравится. – Мод очень не хотелось, чтобы ее видели с любовницей ее мужа.

– Мне тоже. Но давайте скоро? Я скучаю по нескольким многообещающим барам.

Оставшись на этот вечер в безопасности, Мод покорилась.

Накануне утром, с того мгновения, как она принялась подслушивать по телефону, Элизабет была уверена, что Аллан знает о том, что она его слышит. Крутого парня он разыгрывал ради нее, подводя их краткую историю к жалкому концу. Мод она сказала:

– Я не вполне разобралась. В нем есть какая-то коварная сторона, между прочим.

– Имеете в виду, – с негодованием произнесла Мод, – что прошлая неделя была лишь вершиной Венусберга?[130]130
  Венусберг (нем. Гора Венеры) – популярный мотив европейского фольклора: смертного человека соблазняет эльфийская королева из запредельного мира. Особую известность получил в народной балладе о Тангейзере.


[Закрыть]

– Мне так не кажется. Бабников я навидалась (и в них есть свои привлекательные стороны), но Аллан не из них. У него пока успешная карьера, не правда ли?

– Очень. – Озадаченная Мод оставила эту тему.

Элизабет спросила:

– Чья спальня та, что рядом с моей?

– Моей дочери Присциллы. Ну или раньше была.

– Я вам говорила, что встречалась с ней у Уолтера Трейла? Она смышленая. Столько про меня всего выяснила, что я чуть ли не почувствовала свой возраст. Каким бы тот ни был.

Мод сообщила Элизабет о своей недавней щедрости к Присцилле, пояснив:

– Чтобы она хоть что-то знала про деньги. – И покраснела, вспомнив о «нищете» своей подруги.

– Уверена, она сделает на них себе состояние.

Мод отвезла Элизабет в конюшни на следующее утро. Согласилась ее сопровождать при условии, что будет лишь сидеть и наблюдать. Ей понравилось смотреть, как Элизабет испытывает своего скакуна: и животное, и всадница выглядели равно довольными. Спешившись, Элизабет познакомила Мод еще с несколькими лошадьми. Мод признала, что, если Элизабет будет рядом, она, возможно, когда-нибудь и попробует с кем-нибудь из них сама. Когда они уходили, с ипподрома приехал человек с гнетущей историей об уничтоженном мерине.

В тот вечер после ужина они предпочли читать. Хоть свет и слабел, они сидели на западной пьяцце, с очками для чтения на кончиках носов, не желая отставлять вечернее небо за грудами черневших холмов. Через десять минут Мод вздохнула от восторга. Элизабет в ожидании закрыла свою книгу.

– Ну… – произнесла Мод и прочла вслух:

И тут его вдруг охватила сильнейшая тоска; с легкой грустью, но не без торжества он ощутил, что миссис Дюшемен больше его не обнимает… Он услышал, как его собственный дрожащий голос цитирует поэта:

– «И вот со мною рядом ты, коснуться бы руки»…[131]131
  Строка из стихотворения Данте Гейбриэла Розетти.


[Закрыть]

– Ах да! – отозвалась она грудным голосом. – Очень красивое стихотворение… И правдивое. Оно ведь о расставании… А мы ведь непременно расстанемся. В этом мире… – Говорить эти слова ей было и радостно, и горько; необходимость их говорить пробуждала в сознании самые разные образы. Макмастер печально добавил:

– Нужно немного подождать… – А потом горячо воскликнул: – Итак, сегодня вечером! – Он вообразил себе сумерки под тисовой изгородью. К дому, поблескивая в лучах солнца, подъехал автомобиль.

– Да! Да! – воскликнула она. – На аллею можно попасть через маленькую белую калитку. – Она представила, как они будут страстно беседовать о радости и печали в полумраке, среди смутных очертаний кустов и деревьев. Вот какие романтичные мысли она себе позволила!

А потом он заглянет в дом, якобы справиться о ее здоровье, и они в мягком свете фонарей прогуляются по лужайке у всех на виду и станут немного устало болтать о маловажных, но красивых стихотворениях, а между ними опять будут пробегать искры… И так еще много лет…[132]132
  Форд Мэдокс Форд. «Конец парада». Т. 1. «Каждому свое», ч. 1, гл. 5, перев. А. Самариной.


[Закрыть]

– Пронзали ль когда-нибудь эдвардианцев точнее? Быть может, к тому времени они уже стали георгианцами.

– Ослепительно. Как насчет вот этого?

Я закончил одну сигарету и прикурил новую. Время тянулось медленно. Сквозь закрытую входную дверь доносились отзвуки уличного шума и автомобильные гудки. Проехал большой красный автобус междугородного сообщения. Сменялись огни светофора на перекрестке. Блондинка уселась на стуле поудобнее, подперла лоб рукой и внимательно наблюдала за мной сквозь пальцы. Дверь в деревянной стене снова открылась и высокий мужчина с тросточкой выскользнул из нее. В руке у него был свежеупакованный сверток, по форме похожий на толстую книгу. Он подошел к столику и уплатил какую-то сумму. Вышел он так же, как и вошел, ступая на цыпочках и дыша раскрытым ртом, а проходя мимо, бросил на меня короткий подозрительный взгляд.

Я вскочил, махнул блондинке шляпой и пошел за ним. Он азартно вышагивал в западном направлении, помахивая тросточкой и описывая ею маленький полукруг точно возле правого ботинка. Следить за ним было не трудно. На нем был пиджак, сшитый из материала, напоминавшего конскую попону кричащей раскраски, широкий в плечах настолько, что торчащая из него шея казалась стеблем сельдерея, к которому прикреплена покачивающаяся в такт шагам голова. Так мы прошли вместе несколько сот метров. На ближайшем перекрестке я поравнялся с ним и позволил ему заметить себя[133]133
  Реймонд Чандлер. «Вечный сон», гл. 4, перев. А. Ливерганта.


[Закрыть].

Свет на западе съежился до темно-зеленой ленточки. Мод спросила:

– Что было в свертке?

Через несколько дней Мод согласилась поехать верхом. В конюшне, заправляя брючки в позаимствованные сапоги, она заставила Элизабет поклясться:

– Вы отвечаете!

– Вы это лошади скажите.

Лицом к лицу с животным, как раздутым пони, Мод вынуждена была признаться, что некогда брала «нескончаемые» уроки верховой езды. Элизабет отчитала ее за скрытность.

– Теорией-то я владею, – пояснила Мод, – мне от практики страшновато. Особенно с прыжками, – неосторожно добавила она.

После чего Мод назначили настоящую лошадь. Полтора часа она ходила шагом, рысью и легким галопом по кругу следом за Элизабет, которая наконец вывела ее на траву внутреннего поля, где стояли три барьера из побеленного дерева. Элизабет спешилась и установила планку самого нижнего чуть ли не в футе от травы. Провела Мод над ним легким размашистым шагом. Повторила процедуру, установив планку на два фута. Ставя уже на три, заметила, что колени Мод стиснули седло, и подумала: она боится свалиться.

Элизабет решила показать Мод, что у нее нет причин для страха. Совершив прыжок сама, она невозмутимо выскользнула из стремян и съехала с лошади на почву. Намереваясь продемонстрировать, что ее падение естественно, она рассеянно зацепилась правой стопой за луку седла и приземлилась на голову без каски. Мод, ехавшую за нею следом, так расстроило это происшествие, что она забыла собственную тревогу и свой прыжок сделала гладко. Опираясь на локоть, Элизабет одобрительно ликовала.

По пути домой Элизабет пригласила Мод в бар на Бродвее. Мод никогда не ходила в бары. Она бы опять отказалась, если бы час выживания на лошади не лишил ее сил сопротивляться. Входя в «Свои дела», она нервно поинтересовалась:

– Вы знаете всю эту публику? – Она боялась столкнуться с теми, кого знала, не столкнуться с теми, кого знала, и столкнуться с теми, кого не знала. Ей это напомнило детство и визиты в отцову контору, где было полно чужих мужчин в рубашках без пиджаков. Пила она слишком быстро, и дважды за полчаса ей пришлось отлучаться пописать. Когда они уходили, ей было потно и тошно.

Элизабет не обращала внимания на неудобства Мод. В половине седьмого назавтра вечером, появившись в бледно-желтой маркизетовой блузке, вившейся над узкой белой юбкой, она предложила снова отправиться в городок. Мод с восхищением поглядела на нее и покачала головой:

– Езжайте без меня.

– Это будет не то же самое.

– Вы же видели, что вчера произошло. Я лучше надерусь дома.

– С чего бы?

– Мне не нравится, когда на меня глазеют посторонние.

– В этом же половина всего удовольствия. Особенно если дать им на что поглазеть. Как насчет той зеленой сорочки от Норелла?[134]134
  Норман Норелл (Норман Дейвид Левинсон, 1900–1972) – американский модельер.


[Закрыть]

– Почему тогда не купальник?

– Вы удивитесь. Большинство вас так и не заметит – вас «ту», не вас Мод.

– А другая половина? Вы сказали «половина удовольствия»?

– Глазение, как вы сами заметили. Или наблюдение, во всяком случае. Приятно смотреть на других людей. Именно для этого бары и придумали – удовольствие.

Пока они ехали в «Сапоги-да-седла», Мод поклялась запомнить эти слова. Оказалось правдой: как только они сели, привлекали они мало внимания.

Мод рассуждала об Аллане:

– Говорил он так, будто ему хочется вернуться домой. Думаю, ему следует помариноваться в собственном соку. Нет у меня желания стирать это из памяти. Не прямо сразу.

– Имеете в виду меня?

– Я рада, что это оказались вы. Но мне это все равно не нравится.

– Если считаете, что ему нужно покорчиться, он и сам с этим прекрасно справится.

– Расскажите-ка мне о его коварной стороне.

– Откуда же мне знать?

– А почему вы спрашивали о его карьере?

– Я пришла к некоторому заключению насчет мужчин: обычно они чокнутые. Про эти конские дела не уверена, но он, похоже, играет в грязные игры. Не спрашивайте у меня почему. Может, доказать, что ему без надобности ваши связи. Попробуем соседний водопой, перед тем как ехать домой? Аллан вернется, когда на самом деле этого захочет.

Из второго бара они ушли почти в девять. У себя в кухне, простительно сталкиваясь с незадвинутыми ящиками и время от времени роняя вилку, Мод состряпала поесть.

– Можно я не буду класть чеснок в салатную заправку? Знаете, итальянцы кладут – по крайней мере, те, что в Италии. – С кочанчиком бостонского латука в каждой руке она остановилась посреди кухни и там душераздирающе вздохнула.

– Детка! – Элизабет хмыкнула. – Мне казалось, вам сегодня вечером понравилось. – Со стаканом в руке она опиралась на стойку из лакированного дуба, покачиваясь из стороны в сторону, как в танце.

– Да. Но после того, как вас не станет… Аллан, мои друзья – они же вообще на вас не похожи. Будущее выглядит, ну, невдохновляюще.

– У вас же есть все, что нужно, чтоб быть счастливой. Вам это известно?

– Охх-х, счастье…

Мод подошла к мойке. Элизабет двинулась следом и обняла ее сзади. Когда Мод обернулась, Элизабет поцеловала ее в рот. Кочаны латука выпали в раковину.

– Мило, что не сопротивляетесь.

Мод пустила холодную воду.

– Вам не кажется, что нам нужно что-нибудь поесть?

– Я вас люблю, Мод.

– Мне было так здорово!

– Вы великолепная женщина.

– Нет. Неправда.

– Я понимаю. Вы прожили свои сорок девять с половиной лет мелких бедствий. Не влиться ль вам в веселье? – Элизабет держала ее крепко.