Текст книги "Золотые тротуары (сборник)"

Музыкант Гарри

Бам-бам, тук-тук – это первые капли дождя сорвались с тучи, смачно застучали по полям моей соломенной шляпы, быстро потемнело, сверкнула молния, отдаваясь глухим грохотом. Я еле успел забежать под козырек магазина, как полил прозрачной стеной ливень, тут уже были влюбленная парочка и парень в черной майке, он-то и привлек к нам внимание. Встав на корточки, высунув руку, держал над потоками сточной воды маленький портативный магнитофон, мокрый до нитки совершенно беспечно продолжал манипулировать клавишами, словно записывая шум улицы, дождь стекал с него тонкими ручьями, заставив меня даже вздрогнуть. Сумасшедший или эксцентрик, гадал я про себя, решил, все-таки чокнутый, потом тот приподнялся, протер сухой тряпочкой магнитофон и осторожно положил его в полиэтиленовый мешочек. Влюбленная парочка подозрительно зашепталась и сорвалась с места бегом вдоль фасадов зданий, укрываясь пиджаком. Мы остались наедине, прижавшись спиной к витрине, комментировали брызги из-под колес проезжающих машин, так и завязался простенький разговор. Парень был на редкость общительный, с ходу поведал о том, что в городе проездом, хочет навестить друга, сам из далекой альпийской деревушки, где помогает семье разводить горных породистых коз. С трудом отпросился побывать хоть раз в столице, цель к тому же благородная – найти невесту, по слухам, самые красивые девушки находились именно тут и в изобилии, уже есть на примете одна кандидатура – арабка: веселая кассирша из супермаркета.

– Ага, вы, месье, русский парижанин? Со стажем двадцать лет? Правда много. Художник-портретист? – спросил интригующе, услышав краткую справку про меня, с еще большей силой стал расспрашивать. Такие вопросики достойны дремучего простофили, к примеру, где находится культурное сердце района Сен-Жермен-де-Пре или почему в метро пахнет старыми сырами.

Через минуту дождь отступил, и среди облаков появилось чистое солнце, мы вышли из-под навеса и, огибая разливы луж, пошли в сторону Сены, дальше наши пути расходились. Я не выдержал и поинтересовался, в свою очередь, зачем ему понадобилось записывать на магнитофон шум обычной канавы. Он расправил плечи, греясь в теплых августовских лучах, и сказал:

– Я не только пастух и крестьянин, я собиратель звуков, композитор. Музыка – она везде вокруг нас, только существует в примитивном виде, у некоторых легко получается создать мелодию из чего угодно, даже из гудка паровоза. Завтра прослушаю пленку, повезет – сочиню композицию, сыграю на дудке по нотам и назову «Рапсодия для летящей вороны над золотыми подсолнухами».

Теперь мое мнение поменялось от чокнутого до деревенского эксцентрика. Звали того парня Гарри, с которым я еще встречусь через несколько месяцев при следующем стечении обстоятельств. Осенним поздним вечером я возвращался домой, сидя в пустом автобусе, когда на одной остановке вошла белокурая дама, держа под мышкой миниатюрную, почти игрушечную собачку. Она медленно начала копаться в сумочке, ища кошелек, а ее четвероногой друг соскочил вниз и засеменил в мою сторону, добрался до ботинок и начал обнюхивать, подняв хвост трубой, царапнул когтем. От такого внимания я поднял ноги, слегка отталкивая носком назойливого гостья, тот понял мой жест слишком агрессивно и зарычал пискляво, тем временем подоспела его взволнованная хозяйка, зовя по имени любимца, подняла край широкого платья и наклонилась, стараясь поймать беглеца. Мое участие в этой операции было кстати, о чем я быстро пожалел – первый укус получил играючи сразу за средний палец, далее, зло лая, шавка больно цапнула за щиколотку, я испугался и, рассердившись, двинул нападающую по морде кулаком, та жалобно заскулила, и в этот момент я сам с боку неожиданно получил сильный удар сумкой, отчего вскочил с висящей на брюках собачонкой, которая мстила, портя мне штанину. Наконец она отпустила меня и завертелась юлой, дама заголосила истерически:

– Шофер, остановите автобус, вызовите полицию, мужчина убивает мою собаку. – И вцепившись в лацкан моего пиджака, так дернула, что отлетели пуговицы.

Таких защитников животных, готовых убить любого за паршивую шавку, можно встретить лишь в больших городах. Разум взял верх, и я выскочил из автобуса на остановке. Бульвар Распай утопал в темноте, вдалеке горели огни гостинцы «Лютеция», которая была похожа на громадный трансатлантический лайнер, застывший в тумане Лабрадора. Мой палец стал липким от крови, и, дойдя до угла, я нашел еще открытое кафе и вошел внутрь, чтобы помыть рану в туалете, осталось сделать два шага вдоль бара, но тут меня окликнули. Обернувшись, я увидел в компании девушек того пацана-музыканта, между чашками лежала белая флейта.

– Узнаешь? Помнишь, мы мокли вместе?

Я показал результаты баталии с собакой и пообещал присоединиться к столику после процедур, когда вернулся, взял стул и стал участником жаркой дискуссии о том, чем важна музыка для здоровья. Го – ворил в основном Гарри, девушки ловили слова пророка, кажется, среди них была и невеста музыканта – молчаливая, с коротким носиком, в спортивной шапочке.

– Звуки – это вибрация, по-простому – волны, действующие прямо на мозг, – со знанием дела рассуждал мой друг. – Действуют они на разные части тела, печень обожает равномерную певучую музыку, сердце больше любит ритмы. У некоторых вызывают тревогу, другим поднимают настроение…

Девичья компания млела от научной теории музыканта, мой взгляд переходил от висящего полукругом зеркала, откуда был виден край бара с разноцветной публикой у стойки, до нашего интеллектуального уголка. Пацана попросили сыграть для примера на его дудке, он повертел инструмент в воздухе и ответил отказом, уважительная причина – губы потрескались от простуды, да и патрон кафе вряд ли будет доволен. Допив одним глотком остывший кофе, я пожелал всем спокойной ночи и потопал к себе на топчан, пораженный услышанным.

Что бы ни произошло в Сен-Жермен, все моментально отражалось в новостях, которые распространяли старожилы района. Например: Роберт, уличный фотограф, попал на больничную койку с воспаленным легким, ему всегда везет, летом простудился, купаясь ночью в холодной Сене, диагноз – острая пневмония. Так вот, лежит он, мучается, а к нему приходит однажды утром группа баптистов с благотворительной целью. Среди них выделялся скромный молодой блондин, явно не похожий на остальных, он держал в руках чемоданчик, в котором находился проигрыватель, подошел к больному, предложил жалобным голоском принять сначала Библию. Разговорился на предмет болезни, настойчиво попросил послушать его целебную музыкальную композицию, а впоследствии стал приходить каждый день, заставляя иногда петь под его мелодии простенькие песни. Практически бесплатно, тратя драгоценное время, он учил чувствовать звуки и вибрацию различных предметов. Скептик-фотограф мало верил в шарлатанские методы, ибо сам был мошенником и мог задурить каждого, но болезнь тихонько отступила, дело пошло на поправку, и вскоре его выписали из больницы. Доктор, почтенный авторитет, критически отнесся к идее лечения болезней шаманской музыкой, но факт быстрого выздоровления фотографа – упрямая штука, и он только развел руками, повертел магнитофон и произнес:

– Тело человека остается великой тайной.

На Бульваре Titi Parissiane (так любовно называют местную молодежь) серьезно обсуждала преимущества альтернативной медицины, а про того священника почти забыли до того момента, когда однажды фотограф не столкнулся с персонажем, похожим на него. Тот отпирался, мол, произошла ошибка, мало ли кто бродит в монашеской рясе. Подозрительный пацан, между прочим, оказался моим знакомым музыкантом Гарри, хотя мог быть и не им.

– Нашел! Женился! Оля-ля! Какое счастье – любовь! Понимаешь это чувство, месье Игорь? Я парю в воздухе июльской бабочкой!

У меня от восторженных слов музыканта зазвенело в ушах. Теперь одетый с шиком, поправляя воротник красной рубашки, он рисовался новоиспеченным женихом. Мы присели на уличную скамейку. Действительно, он долго где-то пропадал – нормальное явление для Сен-Жермен, поток авантюристов, романтиков, искателей приключений со всего света был неиссякаем, много кого болтается. Пацаны с Бульвара имеют короткую память, такое золотое правило: «ушел – забыл», ну а мой дружок Гарри рассказывал о той красавице-жене, о планах купли домика с виноградниками на юге Франции. Я мог ему позавидовать, конечно, поздравил с таким событием и пообещал при встрече нарисовать цветной рисунок. Про свои творческие достижения он молчал, что было удивительно. Потирая обручальное кольцо на пальце, он посмотрел на часы, торопясь, обронил привычное adieu и скрылся за углом дома.

За ним пришли на заре, постучали в дверь гостиничного номера. Когда она открылась, полицейские надели на запястья еще спящего музыканта наручники, тот с юмором спросил, почему такие плохие манеры. При обыске нашли в коробке из-под обуви внушительную сумму денег, ювелирные изделия, фотографии свадебных церемоний, и кто бы мог вообразить, что такой обаятельный пацан окажется совсем обычным мошенником, к тому же швейцарцем с высшим образованием, аферистом и многоженцем, соблазнишим более десятка женщин, самой старшей из которых исполнилось 85 лет. Следствие показало: делал он все это бескорыстно, главным было любовное увлечение и жалость. Он использовал паспорта многочисленных братьев, когда жены умирали, получал приличное наследство, если оно еще было. Настоящую же любовь и страсть он испытывал лишь к звукам, идущим из Вселенной. Сухарь судья вкатил срок по полной программе. Бедный адвокат аж ахнул, узнав, сколько весит буква закона, и по обещал продолжать борьбу и обжаловать приговор. А нынче наш герой отбывает длительной срок за железной решеткой тюрьмы. Сведущие люди кафе «Mobililon» говорят, что в камере он подружился с киллером мафиозной группировки, итальянцем из солнечной Ниццы, у которого вдруг обнаружился прекрасный оперный баритон, такой, какой был у Лучано Паваротти. По мнению надзирателей, настоящий самородок.

Страсти по Бахусу

Вот и пришло время рассказать вам про моего соседа с третьего этажа. Молодой парень, полный энергии и с чудным именем Гильермо. Чем же он примечателен? Хотя бы тем, что он большой проныра и комбинатор. То увлекся идеей организовать стройку в нашем дворе, там, где стоял в углу помойный ящик. Придумал убрать его и поставить кадки с деревьями. Правда, что делать потом с мусором, не мог толком объяснить. Кроме этих грандиозных планов имелись и более скромные по масштабу: например, покрасить медные шарики перил фосфором. В общем, одни фантазии! Жильцы относились к его проектам с иронией: мол, хочешь все это, тогда плати из своего кармана. То, что он граф, я узнал от журналистки – старой девы, которая живет под крышей. Однажды днем мы встретились в подворотне. Видя мое хорошее настроение, мадам решила скоротать свое одиночество.

– Скажу вам, месье, наш дом становится постепенно похожим на свалку! А ведь мы живем в центре Парижа. Предлагаю вывесить объявление с предупреждением: кто бросает окурки на пол – будут наказаны!

Было понятно, что речь шла о Гильермо. Минуту спустя она рассказала про моего соседа любопытные вещи. То, что он с виду простой парень, хоть и балбес, но граф из старой французской семьи. Сын посла. Профессии, как таковой, не было. Короче, настоящий аристократ. По-моему, он жил скромно. Квартира из трех комнат была обставлена в разных стилях, над камином висели рога оленя. Когда я изредка приходил к нему в гости, мы устраивались на красном диване и пили специально приготовленный по рецептам тибетского монаха чай с имбирем, закусывая восточными сладостями. Обсуждали насущные проблемы мироустройства.

Если описать прелести вечернего Парижа, то особенно шикарно выглядит район Сен-Жермен-де-Пре, городские фонари которого льют сказочный свет на извилистые улочки, а в их темных уголках таится столько приведений и неприкаянных душ! Под конец ноября 1998 года я на прогулке встретил Гектора – знакомого пацана с Бульвара. Сразу понял, что где-то была халявная вечеринка. От него несло перегаром. Слегка охмелевший, он сообщил свежую новость. В связи с кончиной и похоронами итальянского актера Марчелло Мастроянни, которые состоялись буквально на днях, поклонники великого актера устроили грандиозную пьянку в закрытом для посетителей баре. Только для узкого круга. Удивительно, по описанию это заведение было на углу напротив моей мастерской. Такое обшарпанное, без всякой вывески. Туда ходили писатели, актеры и министры, благо Люксембургский дворец находился рядом.

Гектор продолжал:

– Компания собралась подходящая. Все в черных строгих костюмах, а самое главное, пили дорогое вино. – Он разбирался во вкусах и ценах каждой бутылки. – «Шеваль Блан»! Знаешь, что это такое, месье художник?

– Нет, конечно.

– Каждая капля – на вес золота! Минимум 80 тысяч франков, – сказал он и показал мне бумажную этикетку с почерневшими от времени буквами и еле заметным 1865 годом. – Сорвал на память. Правда, его мне не дали ни глотка.

Мы не спеша пошли, на ходу обсуждая печальное событие. Марчелло Мастроянни жил в двух шагах от меня. За несколько дней до его смерти я стоял в очереди в булочной за ним. Обмотанный красным шарфом, чуть сгорбившийся, он долго выбирал пирожное, пока продавщица наконец не ткнула пальцем на пышный клубничный торт, и он согласился. Я тайком дотронулся рукой до его шарфа и загадал желание. Теперь, когда его похоронили, это воспоминание отдавало грустью.

А утром следующего дня ко мне зашел Гильермо и успел за секунды запачкать свою куртку масляной краской об еще свежую картину. Пришлось оттирать пятно скипидаром. Заодно я рассказал ему про вчерашнюю встречу. Упомянул, конечно, и про бар, и про вино, стоящее целое состояние. Новость потрясла моего визитера до такой степени, что он разволновался и даже забыл про чистку куртки. Начал объяснять его давнишнюю мечту:

– Как бы мне хотелось попробовать столь недоступный для смертных напиток!

Удивительно, что в баре напротив моего дома, похожем на хижину Дяди Тома, творятся такие вещи. Я старательно чистил пропитанной скипидаром тряпочкой последний след краски и размышлял о том, что раз такие деньги стоит одна бутылка, то их там должно быть много, но идею ограбления подал все-таки Гильермо.

– Пустяки! С улицы есть вход в подвал под баром, – сказал он со знанием дела. – Замок придется вскрыть ломиком.

Если честно, то его интерес к криминалу меня шокировал. Он же был обеспеченным человеком, и вряд ли деньги играли для него важную роль. Хотелось, видно, большего, а именно адреналина. В ящике по 12 бутылок. Мы быстро подсчитали цифры – получилась весомая сумма.

– Уф, разбогатею! Ну а в случае провала и если попаду к ментам, то за такие шалости отделаюсь лишь штрафом, – пришел он к выводу, и мы приступили к разработке плана.

А он был такой: вечером Гильермо должен прощупать почву и посетить бар как обычный клиент. Выяснить подробности и поведение хозяина. Моя же роль – проверить, сложно ли проникнуть в подвал. Роль мелкого воришки меня тогда мало волновала, да и титулованного напарника тоже.

Прошло несколько дней поиска и разведки. Информации скопилось так много, что можно было написать отдельную книгу. Узнали: действительно, клиенты бара в основном буржуа, как правило, пьют дорогое шампанское, вино реже и только по специальным случаям. Именно тогда и достается из-под стойки потрепанная коробка с названием престижной марки. Всем хозяйством и обслугой управляет мужик с нагловатой мордой – хозяин. Явный жулик и прохвост. Так мы убедились, что за фасадом ничем не примечательного бара с убогим внутренним оформлением есть настоящий клад, и его надо достать. Был и покупатель – ресторатор, без вопросов понимающий происхождение предлагаемого товара. Теперь перспективы скорого обогащения будоражили мое воображение. Маленький домик под Ниццей, покрытый виноградными лозами, уже маячил перед глазами. К счастью, технической частью занялся Гильермо. Потратил первые деньги на ломик, пилу, фонарик и прочие полезные вещи вора-любителя. При этом, конечно, не забыл аккуратно записать на листке записной книжки первые затраты. Точную дату определили, когда мы лопали спагетти из большой кастрюли в его уютной кухне. Он постучал вилкой о край стола и с важностью главаря произнес:

– Мой друг, будь готов к большому приключению в жизни! Подходящий момент – понедельник, между тремя и четырьмя часами дня.

Так решалась судьба двух оболтусов – художника и графа из знатного рода.

До назначенной даты оставалось всего два дня. Я внутренне молился за успех операции, даже зашел в церковь Сен-Сюльпис и поставил свечку Святой Марии, чего раньше не делал. Перестал бриться и, прежде чем выйти на дело, надел большой широкий плащ и перекрестился. В условленный день, после обеда, Гильермо зашел за мной, прикрыв лицо кепкой. Когда мы свернули на улицу и подошли к подъезду здания, то сначала убедились, что случайных свидетелей нет. Набрали код двери и вошли внутрь. Вход в подвал был у лестницы. Нам повезло сразу взломать отверткой хлюпкий замок. Мы зажгли фонарики и медленно спустились по крутым ступенькам вниз. Потолок терся о голову, ссыпая сухую пыль в глаза, коридор с кладовками шел до бесконечности, разветвляясь по сторонам. Ах, эти парижские подвалы с их легендарными лабиринтами! Мир в параллельной реальности! Мистика и фантастика! Еще, к сожалению, наш самодельный план, начерченный по разведанным данным, показывал противоположные направления. Постоянно сбиваясь с пути, мы обошли, кляня архитекторов, извилистые проходы. Наконец мы наткнулись на дощатый забор, сквозь щели которого, освещенные лучом света, вырисовывались очертания подсобного помещения бара. Нам повезло еще раз. Массивные доски были в состоянии самопадения. Мы оторвали первую, с ржавыми гвоздями, и прислонили ее к стене. Такая же участь постигла и вторую. Гильермо, молчавший до этого, веселым голосом сказал:

– Пожалуйста, месье! Добро пожаловать в рай!

Я пролез сквозь дыру в заборе в довольно обширное, но почти пустое помещение. Посередине стоял стол, заваленный грязными тряпками. По полкам была аккуратно разложена хозяйская утварь, а отдельно от стеллажей на полу лежали стопкой картонные ящики. Гуляющий луч фонарика наткнулся на угол, затянутый серебряной паутиной. Гильермо с долей скептицизма произнес:

– Вряд ли здесь нас ожидает чудо. Разве что дохлая крыса упадет со свода под ноги.

В ящиках лежали бутылки с шампанским, а еще рядом в ящике лежало с десяток бутылок виски. Я озадаченно искал, переворачивая вещи, то, за чем мы пришли, – знаменитое вино.

– В замке у моей бабушки «cave du vine» так тщательно спрятан от воров, что любой банк позавидует.

Слова Гильермо больно ударили по надежде. Вдруг он почувствовал близкую цель и легко отодвинул стоящий кусок фанеры. За ним была видна железная решетка с приклеенной угрожающей табличкой: «Объект охраняется, и сигнализация ведет в полицию». Там были написаны и другие весомые угрозы. Мы приблизились и увидели за ограждением комнату с закрытыми шкафами.

– Да вот и она, мой друг художник! Осторожно! Только дотронемся до решетки, она истерически зазвенит, и нам придется объяснять уже копам, как двоим пацанам удалось заблудиться в подземелье.

– Годик точно отсидим, если возьмут! Давай сваливать отсюда поскорее! – заволновался я.

– Подожди минуту, может, все-таки возьмем в качестве трофея шампанское «Dom Perignon»? Восемьдесят франков за штуку, – откликнулся Гильермо, обращая мое внимание на шкафчик у винтовой лестницы. Оттуда он извлек коробку из-под ботинок и, открыв от удивления рот, вскрикнул: – Шикарная конопля! Первый сорт! Целое состояние! – И тут же затих, засовывая содержимое в сумку.

Мне же досталось довольствоваться скромным сувениром – четырьмя тяжелыми бутылками, распиханными по карманам.

Обратная дорога прошла в спешке, почти на грани паники. Я пролез, обдираясь, в дыру сломанного забора, мы торопились, налетая на торчащие трубы, – искали выход. Я чуть не потерял из виду почти бегущего напарника, стало еще страшнее. Когда наконец мы переступили порог нашего дома, словно тонна кирпичей упала с плеч. Мы вздохнули свободно и по-детски рассмеялись. Пожали друг другу руки от наплыва эмоций и сделали вывод: хоть добыча совсем никчемная, важно то, что нам удалось предприятие! Мы легко отделались. Поднимаясь по лестнице, Гильермо буквально полетел без оглядки, бросив мне на прощание короткое adieu.

Ну вот, через несколько суток, я повстречал выходящую из метро соседку-журналистку. Пришлось остановиться и поздороваться. У нее имелась свежая новость. Доверительным голосом она сообщила то, о чем я и сам догадывался:

– Какая времена! Кругом одни разбойники! Представляете, месье Игорь, нашего соседа по улице обчистили воры. Вынесли старинные каминные часы и ценные картины. Всего на сумму 400 тысяч новых франков! – Она смачно пережевывала историю, пользуясь случаем скоротать одиночество старой девы. – Страховая все заплатит, но каково жить в опасности?

«Какие там часы? Может, еще и бриллианты припишет… Сволочь, бармен! Списал все на нас. Теперь копы докопаются и до меня», – тревожно подумал я, слушая детали. К счастью, оказалось, что есть свидетели, и вора заметили, когда он грузил в машину мешки, похожие на украденные объекты.

– Машина с итальянскими номерами. Полиция найдет голубчика! – Последнее меня обрадовало.

Прошло с полчаса, столько понадобилось мне, чтобы добраться и постучать в дверь квартиры Гильермо.

– А, это ты?! Как кстати! Заходи, амиго, знаю, зачем ты пришел.

– Привет! Могу сообщить последние сногсшибательные сплетни про наше приключение, – сказал я, глядя на графа, одетого по-ночному: в пестрый домашний халат.

Сразу запахло смесью марихуаны с прокисшим пивом. Грязная посуда лежала грудой на полу. Он ходил по кругу, подбирая раскиданную одежду, и громко доложил о походе в бар, где и «вынюхал» подробности произошедших событий. Высказал предположение, что был случайным свидетелем, точнее, видел момент загрузки в автомобиль подозрительным типом больших предметов, завернутых в плед.

Бармен с ходу попросил дать показания уже копам. Естественно, отвертеться было трудно, раз признался, и пришлось пройти через нудные моменты заполнения бумаг в комиссариате нашего района.

– Так что спи спокойно! Пусть копы расследуют! Да, хочу еще откровенно сказать, вряд ли их заинтересует такое мелкое воровство.

Это заявление мало меня утешило. На всякий случай я спрятал бутылки шампанского у одного приятеля, там они до сих пор и лежат.

Зима в Париже сырая, темная – период меланхолии. Избегая насморка и гриппа, я уехал до начала марта писать картины к владельцу гостиницы на берегу Атлантического океана, где прилично отдохнул, наслаждаясь дикой природой Андалусии, вернулся домой крепким и здоровым. Взгляд радовала распустившаяся герань, свисающая из окон. Я все-таки думал о моем приятеле графе, надеясь узнать эпилог той злополучной истории. Поднялся к нему на этаж и постучал в дверь. Тут на шум выглянул из соседней квартиры босой Борис и на вопрос: «Где мой друг?» – недовольно ответил:

– А-а, ты к Гильермо? Бедняга чокнулся по полной программе. Был на грани самоубийства. Хорошо, что спасли! Приехали за ним на «скорой помощи» и отвезли лечиться в дурдом!

Чтобы не было сомнений, Борис назвал адрес известного госпиталя Сен-Анне. Информация о том, куда попал мой дружок граф, подтолкнула меня к мысли навестить его.

Днем позже я сел в автобус и покатил к знаменитому учреждению медицинского профиля. Для многих парижан это знакомое место. Можно с высокой долей уверенности предположить, что как минимум половина французской творческой элиты прошла через его выкрашенные голубоватые стены. Как однажды признался мой друг, старый актер, который провел длинные годы среди той экзотической публики, там и есть обратная сторона жизни. Страхи выражаются буйными всплесками эмоций у пациентов. У каждого как будто какая-то другая, собственная и фантастическая реальность.

За окошком администратора зевала губастая тетка в белой блузке. Я назвал имя и фамилию графа.

– Вы опоздали, месье. Надо соблюдать приемные часы. Приходите завтра, – сухо произнесла она и отвернулась от меня, показывая тем самым превосходство истинной бюрократии.

Но мне все-таки удалось пройти сквозь холл и выйти на площадку к обширному саду. Светило прозрачное солнце, на клумбах сочно цвели георгины, вдоль теннистых дорожек под присмотром медсестер прохаживались цепочкой пациенты. Вдруг на глаза попался знакомый силуэт, выдвинувшись из массы, он вприпрыжку направился ко мне:

– Привет, друг! Месье Игорь, как поживаешь и что делаешь тут?

Мы обнялись. Теперь было видно, как на густых каштановых волосах появились следы седины. Он постарел и покрылся морщинами. У нас было время поговорить. Сидя на скамейке, он коротко рассказал хронику событий.

Увлечение марихуаной и огромное количество выпитого пива в темной комнате, где он играл на компьютере в военные игры, сделали свое дело. Сколько недель Гильермо так находился перед экраном, обкуренный до потери сознания, не известно. Когда курево кончилось и был съеден последний кусок сыра, возникло желание выйти, подышать свежим воздухом. Ему вдруг стало плохо, казалось, тело превратилось в собачье. Дойдя до перекрестка, он ткнулся лбом в металлический столб. Подняв глаза, увидел круглый знак «кирпич». Пока раздумывал, получил в бок удар. Столб больно ударил еще разок по коленям. Гильермо зарычал и укусил наглеца зубами, царапая ногтями краску, хотел повалить агрессора на тротуар. В этот момент его оттащили какие-то люди. Потом приехали суровые дяди в комбинезонах и отвезли несчастного, замотанного бинтами, на больничную койку. Он виновато усмехнулся:

– Окончательное заключение докторов безутешное. Шизофрения. Это на всю жизнь, до смерти. Понимаешь, художник! Кто меня возьмет работать с такой выпиской? Хотя есть положительная сторона диагноза – будут выплачивать приличную пенсию.

Зазвенел колокольчик, оповещая, что прогулка закончена, и приглашая больных в палаты. Все потихоньку цепочкой потянулись к дверям. Граф еще помедлил, взял из пакетика пластинку жевательной резинки и засунул ее в рот. Прожевав до комка, растянул пальцами в длину, пока она не порвалась, и вновь спрятал за щекой. Видно, это доставляло ему своеобразное удовольствие. Полностью игнорируя мое присутствие, он встал, выгибаясь, выплюнул резинку и затоптал в гравий ботинком. Опустил голову и, тяжело двигая ногами, пошел за медсестрой. Мимо прошел, кружась в танце вальса, еще один сумасшедший. Заметив меня, сделал гримасу, обнажив корявые зубы, и продолжил путь. Моего друга вскоре выписали из дурдома и поставили на учет как опасного больного, чем он и гордился – особым статусом шизофреника.

Что сказать в заключение? Единственное пожелание: дамы и господа, не стоит искать мораль в моем повествовании. Просто жалко сломанную судьбу славного графа из старинного французского рода.