Текст книги "Золотые тротуары (сборник)"

Улица четко просматривалась со всех сторон, и J. F. я заметил сразу издалека. Тот шел ровным шагом, держа руки по бокам. Я затаил дыхание, замер, тут же резко наклонился вниз, следя за ним.

– Игорь, барбоса засек?

– Тихо, умри, дура, – зашептал я.

Подвесные лампы тускло освещали все место действий: он повернул, оглядываясь, в тупик, потом была видна только часть его спины, у кустов он то приседал, то суетился и опять закопошился. Мое сердце сжалось от радости – вот тот камень, под которым находятся накопленные годами деньги бомжа. Было чуточку жаль его, но зачем столько счастья одному? Мои рассуждения прервала влюбленная парочка, которая остановилась, целуясь, на углу. Когда они ушли, то, как тень, исчез и попрошайка. Мы выскочили из тачки. Тамара, прыгая, бежала впереди меня, подняв платье, направляясь сразу к каменной груде. Первый булыжник отошел легко, за ним была емкая ниша, засунув руку внутрь, нащупал пальцами железный ларец, осторожно вытащил его. Явление потенциального сокровища дало дозу адреналина. Прикрыв добычу краем плаща, вернулись назад в машину. От волнения пересохло в горле.

Помучившись с контактами, мотор зафырчал, и мы рывками выехали с парковки. Когда пересекли улицу Бонапарта, расслабились, вспомнили приключения Буратино и то, что тот тоже закопал золотые монетки под дерево.

– Стоп, Игореша, зачем такая гонка, может, хватить мотаться попросту? Рули к обочине, займемся делом.

Она была совершенно права. Через какие-то метры приткнулись, перед нами оказалась пустынная площадь Furstenberg. Я посмотрел на восторженную попутчицу и взял буквально силой ларчик. Открыть крышку оказалось трудным занятием! Ломая ногти и ругаясь матом, отодвинул все-таки задвижку. От волнения перехватило дыхание. Да если бы мог описать следующую сцену, то стал бы великим Шекспиром. Мы не верили своим глазам: ларец доверху был заполнен разрезанной бумагой, ценность которой равнялась нулю.

– Что это такое, при чем тут это?!! – завизжала Тамара истерически.

Высыпали все содержимое на колени, взяв пару клочков, я стал читать вслух:

– «Мой любимый, береги себя или купи на мои деньги себе теплые носки» – и так далее.

Обширная переписка влюбленных и разбитых сердец. Наверняка J. F. являлся кумиром бившей через край любви многих старушек.

– Ну, ладно, ребята, зря связалась с вами, а лучше идите вы на… (мат), миллионеры!» – взвизгнула разочарованная одесситка и, выйдя, хлопнула дверью так, что съежился от страха автомобиль.

Прошло холодное, дождливое лето, новость, что попрошайка получил квартиру, я узнал от Алана (художника), тот меня пригласил справлять свой день рождения в круассанерии – его любимой забегаловке на Бульваре. Сидели вчетвером. Все было просто, без понтов. Ели домашний, разрезанный на части клубничный торт и, конечно, обсуждали, каким образом заполучить жилье от города. Герра, повар в универсаме, ночует в грузовичке, какой год проклинал социальную систему. Да и сам именинник прозябает у черта на рогах, хотя с шестидесятых продает картинки на решетке у церкви, а этому провалившемуся кандидату дали (у него было набрано всего два процента голосов). «Где тут справедливость и демократия?» – возмущенно галдела компания. Да, и то, что Пауло, итальянец, записался холуем, раздражало тоже пацанов, он по-прежнему ему носил к киоску обеды, избегая встречи со мной. Зажгли свернутую в трубочку газету и, поставив в горлышко лимонадной бутылки, запели фальшиво «Happy Birthday, Allen». Тот напрягся, сильно дунул, искры вихрем полетели по кафе. В этот день ему исполнилось ровно 65, настоящий Titi Parisien, исторический монумент.

Томас стоял с Клоудом напротив кафе «Deux Magots», и они о чем-то шептались. Мой друг Клоуд всегда относился подозрительно к этому бывшему тюремному охраннику, считая, что лучше подальше держаться от таких знакомых, а тут странно – они тусуются вместе. Когда я подошел, услышал ошеломляющую историю: какое-то время вокруг метро «Сен-Жермен» обитали бродяги, лежали полуголые на грязных одеялах, клянчили монеты. Потом, когда напьются, кидают пустые пивные банки по грузовикам, даже раз привязали дружка ремнями к скамейке, пытались поджечь спичками его засаленные брюки, тот полностью одурел, безразлично засыпал, уронив голову на грудь. Спасла беднягу группа туристов – те вызвали «скорою помощь». То, что они натворили на днях, обсуждали даже ленивые.

– Началось это дело так… – Томас замолчал, оглядываясь на проходящую девушку, и продолжил: – В садике при Сен-Жерменской церкви собиралась постоянно по утрам эта самая компания оборванцев. Мылись под краном, играли в карты. И так получилось, что кто-то из них залез за кусты, поковырялся в земле, откопал толстый полиэтиленовый пакет, заклеенный пленкой. Вернулся, показывая находку, разрезали ножом и поняли, что перед ними целое состояние, его хватило бы на всех, но жадность победила. Вырывая из рук друг друга, устроили настоящую потасовку. К ним присоединились и посетители сада – здоровые мужики хватали летящие купюры. Тут подоспели мигом полицейские из соседнего участка, успокоили дубинками, арестовали дерущихся. Потом, как и предполагалось, большая сумма исчезла с якобы слинявшим в суматохе шустриком. Есть и другое мнение, что сами копы поделили находку втихаря.

Клоуд, тонкий знаток криминалистики, выдвинул теорию, по которой, если судить правильно, этот клад был спрятан наверняка кем-то из нашего круга, он даже может догадывался кем, но мистически промолчал. Я почему-то подумал о Тамаре и J. F. Обидно, что мы были так близки к цели, но жалеть об этом было, однако, поздно. Все как-то стало скучно вокруг. Дни бабочками слетали с календаря, по вечерам у Алана собирались редкие обыватели квартала, спорили о летающих марсианских тарелках, какого они цвета, или как соблазнить на халяву негритоску-кассиршу из булочной. Иногда тут просачивались своеобразные вести из осведомленных источников о политических аферах сексуального толка. Такой клубнички наслушаешься, сам покраснеешь. И в этом бетонном спокойствии вдруг прогремела печальная весть: J. F., попрошайка, скончался.

Это было в конце января 2012 года. Его обнаружил мертвым шестерка Пауло, у него были ключи от квартиры J. F. Зайдя внутрь, он нашел того распростертым в кровати холодным трупом. Причину смерти объяснила соседка по лестничной площадке, каждый раз прибавляя детали, из чего Пауло сделал вывод, что умер J. F. от горя: группа жильцов дома написала кляузу в санинспекцию, жалуясь на лай собаки, и общество защиты животных пришло к нему, забрало Margo, дворнягу, которую он так любил. Такое трудно пережить, официально отказало сердце. На похороны собрались авторитеты шоу-бизнеса: актриса Катрин Денев положила розы на гроб, в первых рядах был и Карл Лагерфельд. Когда дворники вынесли скудные вещички из засоренной берлоги бомжа, по словам соседки, там было все, кроме богатства: сломанные стулья, битые тарелки, стертые ботинки…

Вздохнув, она всплакнула:

– Он был совершенно обездоленным и нищим последним идеалистом.

Можно, конечно, на этом поставить точку, но вот мешает одно странное обстоятельство: следы поцелуя красной помады были заметны неделями на потертом плечами J. F. углу библиотеки «La Hune». Их аккуратно смывали водой, а они, назло, снова появлялись, будто покинутая любовница не может проститься с любимым.

Nuits Crystal au CAFé de Flore
Хрустальные ночи кафе «Флор» – истории района Сен-Жермен

Кто бы мог предположить, что гарсон в захудалом ресторанчике на площади Сен-Мишель – это бывший морской волк ее величества английской королевы флота Октавио? Этот… с мускулатурой Геркулеса римского Колизея быстро лавировал между столиками, жонглируя подносом. Тут клиенты были всегда не правы. Даже когда на перегоревшую курицу было трудно смотреть, он придумывал очередную отговорку, мол, так готовят мифические жители Пиренейских гор, и возвращал на кухню спорное блюдо. Кончалось все обычно шутками и без скандала.

Наше знакомство состоялось при комичных обстоятельствах. Я спустился на набережную Сены возле чудного моста De beaux-arts светлым утром, когда волны реки отражают изумрудные блики с серебряным оттенком на глади воды, когда заметил у кромки берега мужика с удочкой и здорового пьяного негра. Последний пытался выхватить рыбу из ведра, но раздраженный рыбак оттолкнул наглеца от добычи, и тот, потеряв равновесие, рухнул вниз так, что брызги полетели вокруг. Раздались истошные крики утопающего, и мужик сбросил куртку и сам прыгнул в реку, доплыл до очумевшего негра, схватив его за шиворот, что только усложнило ситуацию. Они чуть не утонули. На помощь поспешил прохожий мужчина. Сняв спасательный круг с канатом со стоящей баржи, кинул его во все еще барахтающуюся парочку, те обхватив надежду на спасение, упокоились. Я тоже ввязался в благородное дело – взял конец веревки, и мы потащили обоих на берег. Как только вылезли, рыбака начало тошнить, и тут произошло то, чего было трудно ожидать: негр очухался, озверел и набросился на меня. Свалил на землю и, яростно сжав воротник рубашки, принялся душить. Выходка довольно грубая для человека, который всего минуту назад был на грани смерти. От боли мне перекрыло дыхание! Я попытался сопротивляться, ударить в живот придурка и освободиться, но бугай просто прилип ко мне всем телом. Сколько длилось это нападение, не могу сказать, секунд десять? Миг, за который только выдохнул, как вдруг почувствовал легкость. Все исчезло перед глазами, в голубизне плыл высоко кудрявый кусок облака, в ушах еще колотилось барабаном сердце, и я услышал совсем поющий голос: «Sir, are you o’key? Need help?»

Я вздрогнул, увидев наклонившееся надо мной лицо пацана, тот, продолжая говорить уже по-французски, приподнял меня в сидячее положение: «За что, Дездемона, папуас тебя собирался прикончить? Ну ладно, если жив, то повезло», – шутка звучала мрачно. Посмотрев, я заметил за его спиной убегающего хромого чернокожего, а еще что сам в грязи и совсем мокрый. Особенно пострадал красный пиджак, разорванный по швам. Моего ангела звали как персонажа из итальянской оперетты-буфф месье Октавио – бывший матрос с военного корабля, а ныне поэт-сатирик гигантского метрополия, трудная стезя Орфея.

Потом мы сели на лавку у стены набережной сушиться под слабым апрельским солнцем, где и продолжили импровизированную беседу, из которой я узнал, что романтик Туманного Альбиона на жизнь зарабатывал случайными подачками судьбы. Там, где мог урвать хотя бы минимум для существования. Что говорить, таким охотникам за удачей иногда везло, и вот, эта история пример тому.

О чем поют колокола церкви Сен-Сюльпис по тихим ночам? Плавное звучание гладит слух тонкими сладкими нотами. Динь-динь, будто куплет божественной песни убаюкивает и клонит, обволакивая, ко сну. Много лет я наслаждался этим таинственным звоном, приносящим покой в мою мастерскую. Над высотой потолка мерцали в темноте точками крошечные звездочки.

С Аланом, художником, каждый может поговорить. Такая особенность пацанов Бульвара, свободная от предрассудков и лишних убеждений шантрапа готова принять в свои ряды отчаянных головорезов, и Октавио подходил к этой категории. Теперь он часто приходил к церковной решетке и красовался петухом в компании обывателей уличного клуба. Параллельно контактировал и со мной. Даже пригласил разок пообедать. Ресторан, где он работал, действительно был туристической мышеловкой в центре латинского района: обшарпанные стены, афиши и постеры, засиженные жирными мухами, ну, конечно, и кухня далеко не фантастика.

Хозяин забегаловки – скупой бретонец – платил крайне мало, и Октавио его ненавидел, терпел положение, скрипя зубами. А тут, по дурости, вляпался в любовную интрижку с Люсией, подругой Альберта, грубоватого парня, перекупщика барахла. Ревнивый тип. А повод был: белобрысая, ветреная болтушка переспала с Октавио в гостинице, а на следующий день его били два мужика на виду у изумленной публики прямо в ресторане. Один из них был рассерженный Отелло. Подъехала полиция и повязала дерущихся буянов, после чего у моего друга возникли обалденные проблемы.

Потеряв место гарсона и доверие Бульвара, он оказался в полной изоляции, подумывал о занятиях попрошайничеством. Как-то мы пересеклись около собора Нотр-Дам, Октавио выглядел скорее плачевно: черный свитер с длинными потертыми рукавами, обросший синей щетиной, потерянный взгляд.

– Салют, амиго, куда держишь путь такой торжественный? – здороваясь, спросил он меня.

– Так, гуляю. Дышу свежим воздухом и скоро полечу в космос, махая крыльями, – ответил я, следя взглядом за толпой вороватых цыганят, которые шмыгали среди туристов и подсовывали картонки под нос зевакам. – Пойдем прогуляемся, а то заржавеем, стоя, – предложил я ему план совместных боевых действий по охоте на слабый пол, – познакомимся с прекрасными созданиями, а там, глядишь, что-то и произойдет.

И мы пошагали вдоль антикваров по набережной к Новому мосту.

День клонился к закату, затягивая город прозрачной дымкой холода. Мы, блуждая по району, вышли на Бульвар с улицы Saint Benoit. На углу блестел лампочками козырек кафе «Флор», приятно пахло кофе, за витриной была словно сказочная жизнь: напудренные дамы, красавцы в костюмах, пьющие шампанское. Знакомые лица мелькали между столиками. Переборов в себе жадность потратить тяжело заработанные франки, я потащил за собой моего друга внутрь заведения. Еще на пороге образовалась очередь. Толкотней командовал распорядитель Франсуа. Вежливо принимал людей и рассаживал по точкам. Для меня тут было всегда исключение – спокойный второй этаж, где собираются любители литературы и других искусств, сплошные писатели и их поклонники, к тому же туда вряд ли нанесут визит пацаны Алана, так высоко они редко поднимаются.

Самый престижный диван находится напротив полукруглого окна, заставленного горшками вечнозеленой герани. Место, к удивлению, было свободно, и мы устроились на нем, с любопытством рассматривая разнообразную публику. Зрелище, стоит заметить, интересное: вот прощелыга с челкой лет пятидесяти клеит смущенную улыбающую ся японку, сбоку от него романтическая натура листает журнал «Vogue», а у лестницы покуривает сигару известный узким кругам обрюзгший любовник мадам Маргарит Дюрас. Конечно, трудно описать шум и веселую компанию, смех и гогот слились в единый гул. Октавио сразу почувствовал себя частью общества и, в свою очередь, забыл про меня, разговорился с соседкой, явным эксцентриком или, более точно, богемной богиней: зеленая шляпка украшена гирляндой искусственных цветов. Она буквально впилась в тему современного театра. Ей соловьем подпевал, неся порою несусветную чушь, уже специалист изящных искусств – мой приятель. Через час они замолчали и выдвинулись на улицу. Таким образом для него произошло первое знакомство с кафе «Флор». Потом, выйдя на ночной бульвар, он поклялся вернуться сюда для покорения женских сердец, что и было сделано. Мы расстались у Церкви Сен-Жермен. Впоследствии я узнал, что матрос ее величества ночевал в припаркованной машине на набережной.

Теперь почти каждый вечер Октавио засиживался на втором этаже кафе, знакомился с персонажами и завсегдатаями заведения, имея при себе желтую увесистую тетрадку, куда записывал мелким почерком любовные стихотворения, из каждой строчки которых веяло меланхолией, читал вслух новым друзьям. В повязаном на шею шелковом платочке изображал в лучших традициях лихого поэта. Там он встретил и проходимца Виктора, отсидевшего в тюрьме за аферы: искусно выдавая себя за родственника знаменитостей, проживал в роскошных отелях до тех пор, пока не выяснилось, что он наглый самозванец. Но и в кафе он время даром не терял, составлял для книги сборник тюремных песен. Отдельно от них писал тексты и BHL (Бернар Леви, известный французский эссеист), бывал и Умберто Эко, автор романа «Имя Розы». В общем, литературный бомонд ближе к ночи сменялся буржуазной молодежью, и там тоже у моего друга появились щедрые покровители. Это было заметно по одежде элегантного серого цвета: костюм, кожаная папка. Говорил, что намерен издавать элитный журнал под названием «Caf De Flore» малым тиражом. Про парижских снобов, сплетни и пикантные комментарии. Все это произошло за какие-то полгода. Я тоже срывал порой плоды его бурной деятельности, в часности продавал желающим рисунки, которые рисовал постоянно, сидя в тесном кругу. Если на дворе плохая погода и льет дождик, то говорили, обсуждали, переходя от личного к анекдотам, до закрытия кафе и расходились по разным углам.

Все испортило появление одиозной фигуры Барбары. Уже по виду можно было определить ее вкусы к моде: красная копна волос, полосатый в сочные цвета трикотаж, тонны пудры, плохое подражание Соне Рикель. Да и понятно, эта фигура вызывала у посетителей улыбку, и в том, что она стала составной частью мини-клуба Октавио, не было ничего особенного. Я тоже падок до эксцентриков и готов дружить с такими особями. «Швейцарка? Из Берна!», – заинтересованно расспрашивал ее пройдоха Виктор, вычисляя выгоду от нового знакомства. Она лениво добавила, что занимается крошечным бизнесом, то есть владеет бутиком винтажных шмоток, женских сумочек и бижутерии. В Париже бывает часто и остановилась в пятизвездочной гостинице рядом за углом. «Цель путешествия – так, для чистого удовольствия», – сказала она саркастически. Последним заинтриговала умы присутствующих, особенно мужскую часть. Видя совершенно свободную, хоть и в возрасте, но еще вполне красивую даму, приятели начали заигрывать по-детски и соревноваться в остроумии. Меня это тоже подогрело, я отвлекся от рисования и, наблюдая словесную борьбу между казановами, осознал, до чего разгораются страсти по мелочам. Последним аргументом в пользу Октавио являлась прочитанная и написанная им поэма «Les Nuits de Cristal au café de Flore», длинное изложение беспутной судьбы бродяги в розовых тонах. Вечер закончился ничем.

Барбара была равнодушна к обоим, больше слушала, чем участвовала в дискуссиях. К полуночи, выжав последнюю каплю шампанского из фужера, взяла лакированную сумочку и чмокнула каждого в щечку, прощаясь.

– Да, леди с фасоном. Наверное, убежала от мужа, чтобы наставить ему рога в Париже, – мечтательно подчеркнул член круга Жорж, вечный безработный с веснушками на тонком носу.

Пацаны стихли и потихоньку начали таять, потом в течение недели ближе к вечеру Леди из Берна навещала нашу сумасбродную компанию, на втором этаже. Мы тут же освобождали стул для важного гостя и ухаживали за ней кто во что горазд. Даже стали уговаривать на участие в создании первого пробного экземпляра совместного журнала, над которым ломали голову уже с десяток друзей Октавио. О финансовой стороне вопроса: надеялись на щедрого спонсора. Видимо, возлагали надежды вовлечь в авантюру и Барбару. Врали с энтузиазмом, что их поддерживает морально хозяин кафе, югослав с его дочкой, что есть интересующиеся рекламные агентства, и тут же оправдывались, что не хватает всего-то ерунды – несколько тысяч евро. Правда, все выглядело натурально: макет с фото, стильный заголовок, громкие имена. Мне отвели страницу искусств «галереи и художники». И в то же время дальше тощего макета и бурной фантазии пацанов дело не шло из-за отсутствия средств. Такие благие начинания обычно проваливались, и бумажные авантюристы начинали развивать новую бесперспективную, на грани мечты, идею.

В субботу, когда мы были все в сборе, Барбара появилась вновь. Одетая в черное платье, голосом, полным траура, она сообщила, что возвращается домой в Швейцарию, и это событие придется отметить бутылкой шампанского. К нему заказали закуски, сладкие пирожные. Все сожалели, что Леди из Берна покидает наше тесное содружество, ушлый Виктор обещал нагрянуть с визитом, если та даст адресок, и гладил ладонью ее руку. После шипучки перекинулись на дешевое пиво и пустые разговоры. Я отсел за свободный столик и рисовал уже без особого внимания к окружающему. Напившись и охмелев, собрание распалось, красный диван был завален обертками от конфет и скомканными газетами. Ко мне подошел знакомый гарсон и пожаловался, до чего надоели шумные клиенты, я намек понял, но промолчал. Конечно, он был прав, от шума и гама нервничали посторонние клиенты заведения, и только традиция защищала права творческой богемы гулять по-широкому.

Утром по дороге в булочную я повстречал на перекрестке Одеона заспанного Октавио, он жмурился под светом желтого солнца. Остановился, увидев меня, спрятал мятую рубашку под пиджак и, подойдя ближе, таинственно произнес:

– Салют, космический пришелец, проводи до пещеры капитана Кука, где зарыты сокровища. Шучу. А серьезно, тут такая этой ночью приключилась история! Хочешь узнать какая?

– Ну, тогда давай сядем у памятника (Дантону), а что случилось? – соображая, в чем суть, ответил я, заходя в сероватую рваную тень.

Он глубоко вздохнул, прежде чем выговорить первое слово, и начал:

– Знаешь, художник, мир сошел с ума в буквальном смысле и покатился под откос со всем своим барахлом. Наглядный пример из области чудес: вернулся, значит, к себе в машину на набережной. Ночь, тишина, кружевные контуры Лувра словно в сказке. Готовлюсь ко сну, накинул одеяло и вдруг заметил, вдоль бордюра движется тень, по силуэту сразу признал Барбару. Возник вопрос: а что она здесь делает? Высунулся из окна и увидел, как она остановилась на краю берега, подняла тяжелую сумку, повесив ее на шею. У меня застыла кровь в жилах. Я выскочил и побежал к ней, думая об одном: как бы успеть до того, как произойдет прыжок в воду. Когда обнял ее сзади, ее трясло от страха, она заплакала, бросила сумку и медленно, обхватив голову, дернула за волосы и сняла пышный парик, под ним блестела, отражаясь, совсем мужская лысина. Я потерял голос. Барбара, протирая салфеткой размытый макияж, призналась, что готовилась покончить с собой и приехала в Париж только для этого. Жизнь травести стала невыносимой: депрессии, алкоголь, ушел и любимый. Все перевернулось с белого на черный, обанкротился и бутик. Смерть казалась привлекательной, выходом из положения. Выбор выпал на Сену, в гостинице на комоде лежит прощальная записка. Прежде чем окунуться в холодные волны, у нее вспыхнуло чувство: молясь, попросила у Бога увидеть чудо спасения. И он послал спасителя душ, Октавио. Откровения самоубийцы продолжались до утра. Надела вновь парик, накрасилась и стала вновь женщиной. Вынула два кирпича из сумки, кинула в реку, подняв столбы брызг. Потом позавтракали в ближайшем кафе, где и расстались в оптимистическом настроении.

То обстоятельство, что Леди из Берна, за которой мы так ухлестывали, и вот тебе на, оказалась банальным мужиком, вызвало во мне чувство глубокого удивления. Я с огорчением вспомнил, что также соблазнял сексуальную швейцарку.

– А ты куда направляешься, за багетом, что ли?

– Да, mon chèr amie, – ответил я, потягиваясь.

Самые коварные месяцы в Париже – это июль и август, город замирает под жирной пылью, пустынные улицы отражают хрустящий шелест моих ботинок. На Бульваре остаются лишь пацаны, сидя на скамейке, разгадывают журнальные кроссворды, рассуждая о вредности путешествия, дороговизне гостиниц. И на Сен-Жермен тоже можно отдохнуть. Кафе «Флор» закрывают на мелкий ремонт, забирая последние удовольствия. Я маялся от жары под крышей мастерской, ожидая конца лета. И вот пришел сентябрь, и компания снова вечером собралась на втором этаже на красных диванах. Загорелый Виктор и пара пенсионеров. Литературные критики спрашивали друг друга, куда девался поэт Октавио, а тот все заставлял ждать и ждать. Как правило, свято место пусто не бывает, и к нашему столу приземлился заморский гость Алекс, студент философии в Сорбонне, сын аптекаря из Алабамы, отличительной чертой которого было пристрастие к Жану Кокто. Бургундские вина в любом количестве пил бутылками, когда пьянел и становился агрессивным, звонил по мобильнику многочисленным подругам, угрожая им страшной расправой. Постепенно творческая группа забыла о проекте издания модного журнала и распалась. Из всех остались самые крепкие: аферист Виктор да бухальщик-амери-канец. Я тоже уже редко появлялся среди бывших коллег, предпочитая низ кафе у стойки кассирши, там было спокойнее. Нари совав карандашом очередной рисунок, я, довольный, выпивал до дна уже холодный шоколад. Публика тут в сравнении со вторым этажом простые туристы или праздные обыватели, не посвященные в тайны заведения.

Как бы там ни было, одним осенним вечером я оказался в среде старой гвардии, за столом кафе «Флор». Напротив меня сидела все та же поредевшая компания из трех человек. Обсуждали скверную погоду, чем и портили себе настроение, когда, словно из книги комиксов, появился Октавио в новенькой форме Gardien de la paix: на лице усики и улыбка полукругом – преображение поэта в облик стража порядка. Виктор привстал и горячо обнял его, посыпались вопросы. Я отметил важность осанки пришедшего. Повод визита он объяснил: получил аттестат и готов служить в муниципальной полиции где-то под Парижем. Такое неожиданное заявление нас насторожило, но он вытащил из кармана гербовые корочки и положил на стол:

– Решил зайти сказать Adieu Camarades и моей прошлой жизни. Буду служить обществу, защищать общественный порядок, быть вечным поэтом – это лучше для других, а с меня хватит Сен-Жермен. Наверное, устал от бродяжничества, богема прекрасна, но давайте выпьем за славную карьеру мента! – закончил речь Октавио, и подошедший гарсон откупорил бутылку шампанского.

Критики-пенсионеры запели в унисон почему-то «Happy Birthday to You». Я подарил ему, подписав на память, готовый рисунок собачки, летящей по небу. Когда пришло время расставаться, он встал, надел фуражку с кокардой, похлопал каждого по плечу и вразвалочку, походкой бульварного пижона, двинулся к лестнице, там оглянулся, поднял руку вверх и сжал кулак.

– Кто этот тип, коп, что ли? – спросил полупьяный студент, протирая глаза, и налил в фужер остатки вина.

– Спи, дорогой, – ответил я и добавил тихо: – Так, ангел-спаситель в мундире.

Еще добавлю пару строк к рассказу. Про кафе «Флор» можно написать много. Я же вложил скромную лепту в историю Сен-Жермен и его обитателей. «Salut, Camarades!»