Текст книги "Золотые тротуары (сборник)"

Тайный смысл дорожных знаков
Рассказ про бандита-неудачника

«Ух, какая везуха: новенький “кадиллак” и мужик, готовый подвезти меня из пригорода Бордо прямо в Париж». Это была, кажется, двадцатая попытка уехать с бензоколонки автостопом. Я тут мерз под холодным январским ветром, надо сказать, уже с раннего утра, просил людей подвезти в сторону Парижа, а те, видя говорящего с сильным акцентом маргинала, лишь отворачивались и вежливо отказывали мне, а тут, пожалуйста, подкатил роскошный белого цвета «кадиллак», и на мой вопрос водитель сразу кивнул, мол, давай, залезай. Я закинул сумку в багажник, сел рядом с ним, и началось знакомство.

– Американец? Значит, русский и художник? Как обманчива внешность! – сказал он, почему-то ухмыльнулся, нажал на педаль и набрал скорость.

Теперь я чувствовал себя блаженно. Теплый воздух сушил подмокшую куртку, а за окном мелькали чередой серые стволы деревьев. Еще к тому же водитель оказался разговорчивым и любопытным, выслушал историю про мою подружку, с которой я поругался и был вынужден покинуть уютный домик в Ландах, ее суматошную маму, алкоголика-папашу – всю семью, с которой мне было трудно ужиться. Вот так, без денег, но свободный. Тут я подумал про себя с некоторой грустью. Возвращаться под кровлю маленькой мастерской, где еле терпящий мое присутствие вечно скулящий Воробьев, – перспектива мученика. А машина мчалась, плавно раскачиваясь, сладкий шум колес успокаивал, почти усыплял. Глядя на размазывающиеся ветром мелкие капли на лобовом стекле, владелец «кадиллака» представился мне Жаном-Луи. Он также пребывал в ситуации развода.

– Представьте, моя жена стала такой набожной, знаю, что точно влюбилась в священника и заладила сидеть в церкви целыми днями. Однажды заявила, что она и есть посланница Бога, довела ситуацию до полного абсурда, решив продать квартиру и уйти в монастырь. Сейчас разводимся, пускай летит к дьяволу, – этим горячим посланием он закончил рассказ о семейной драме.

Я посочувствовал ему, и мы оба замолчали. В общем, хороший предлог для размышления и расслабления.

Так длилось километр за километром, я млел от шума мотора, вытянул ноги и чувствовал себя почти счастливчиком. Тишина продолжалась до тех пор, пока он не стал вспоминать из своей практики, кого можно встретить по пути. Путешественники – народ особенный, чудной, бывает, пересекают страны бесплатно на попутном транспорте и с комфортом.

Есть и те, которые так и живут на колесах, надеясь, что кто-то найдется, сжалится и приютит у себя бродягу. Выждав паузу, я спросил у него:

– Месье, а кто вы по профессии?

– Учитель в школе, а вообще интересуюсь эзотерикой, белой и черной магией.

– Колдовство что ли?

– Нет, более глубокое тайное знание. Например, могу расшифровать тайны дорожных знаков.

– Неужели?!

– Да, каждый имеет свой скрытый смысл, вроде эти знаки изобрели сравнительно недавно, но в них тоже присутствуют секретные элементы. – Он промолчал об их волшебных свойствах, у меня тогда еще возникло чувство, что либо он чокнутый, либо аферист. Насторожила и цель его поездки: – Просто так гуляю, – ответил он и сразу поправился: – Ну, конечно, в Париж к тете на день рождения. – При этом почему-то поперхнулся, вынул из бардачка печенье, ловко разломал пакетик и предложил мне угоститься. На голодный желудок оно еще больше разожгло аппетит; услышав бурчание, Жан-Луи отреагировал: – Скоро остановимся и поужинаем в одном ресторане, говорят, стоящее место, повар – виртуоз первого разряда. – Я насторожился. – Не волнуйся, дружок, заплачу и за тебя. – Его лицо засветилось улыбкой. – Прошу только на входе подтверди, что ты мой американский родственник, ерунда, так, для формальности.

Начало темнеть, серость дня сливалась в черные тона мелькающих полей и лесов. Мы съехали вскоре с шоссе на второстепенную дорогу, проезжая малюсенькую деревню, заметили большой рекламный щит с изображением Франсуа Миттерана, оставшийся еще со времен выборов в президенты. Серьезное лицо пряталось под шляпой от лучей фонаря, Жан-Луи сделал кислую мину и произнес с сарказмом: «Коммунист» – и прибавил газу. Где находился ресторан, трудно было определить – километров десять точно, в глубине сельской местности у края овального озера. Такой каменный дом, покрытый плющом, с улицы к нему вела дорожка, нам пришлось поставить машину перед парковкой ресторана, где было достаточно свободных мест. Я выслушал очередное нудное наставление, как держать себя в приличном обществе, при этом он заверил меня:

– Как отдохнем, поедим, так и поедем, будем в Париже раньше полуночи.

На входе нас встретил, любезничая, длинный метрдотель, оценив зорким взглядом будущих клиентов, спросил:

– Вы заказали столик?

– Месье, это мой кузен из Америки, man from New York, you undestand? Приехали к вам отмечать его день рождения, – ответил мой попутчик, фамильярно хлопая меня по плечу, после чего метрдотель повел нас через бархатные шторы во внутренний зал, убранство которого возможно описать лишь красивым словом «люкс».

Зал делился на две части железной узорчатой перегородкой, пахло жасмином, свечи в канделябрах и хорошо одетая публика. Нам отвели столик у висящего гобелена с аллегорическим мотивом: на лоне пастбища молодой пастух соблазняет крестьянку.

– Видишь, mon amie, какое заведение, и все в лучших традициях французской гастрономии, – сказал Жан-Луи, усаживаясь напротив меня.

Теперь я мог разглядеть лицо попутчика: почему-то, выйдя из машины, он сразу надел темные очки, прикрывающие пухлые щечки. Добавлю еще к сказанному: у него были плохо прокрашенные седые волосы.

Подошел официант с картой меню. Взглянув в нее, я понял, что выбор превышает мои финансовые возможности, разве что денег хватало на кофе с хлебом, а вот Жан-Луи оказался обжорой, рубашка его трещала под натиском всевозможных блюд. Чавкая, он запивал деликатесы красным вином. Мне было как-то не по себе в компании явного мудака. Мой салат из помидоров был хорош, вылизав тарелку кусочком багета, я ждал, когда закончится столь длинный ужин, осторожно намекнул, что пора трогаться, а он все оттягивал финал, после очередного бокала поковырял в зубах зубочисткой, заказал десерт, между тем начал рыться по карманам в поисках портмоне.

– Должно быть, забыл в машине. Когда вернусь, mon cher amie, расскажу про тайный смысл дорожных знаков, – сказал он, вставая.

По правде говоря, я немного опешил, но верил, что все обойдется. Однако минут через пять я пришел к выводу, что вряд ли когда-нибудь узнаю про эти знаки и увижу рассказчика и мою сумку с одеждой. Мысленно подсчитал все съеденное и выпитое, получалась фантастическая сумма «qu’elle escro»! Принесут счет – мои полста франков вряд ли могут, в лучшем случае набьют морду в тихом месте, в худшем – вызовут полицию, и тут выяснится, что и с бумагами у меня все очень плохо… Полная фигня.

Теперь, понимая, что грозовая туча быстро надвигалась, я стал лихорадочно думать. В этот момент я себе не завидовал, взвесил шансы на банальный побег, хоть и примитивно, но эффективно, тогда вряд ли меня догнали бы – бегал на короткие дистанции еще с детства. Пока строил план, за соседним столиком, где сидела влюбленная парочка, парень заметил во мне волнение и наклонился к подруге, шепнул ей что-то, и та захихикала. Этим она ускорила правильное решение. Когда исчез из виду гарсон, я потихоньку пошел к коридору, ведущему к туалету, там ждало полное разочарование: железные прутья на окнах развеяли хрупкую надежду, и через секунду вошел тот самый парень, встал напротив зеркала и, поправляя галстук, произнес:

– Запасная дверь – от туалета направо, за ней будет двор, и сейчас злая собака на привязи.

Я машинально вышел в коридор, сбоку действительно была спрятана за портьерой дверь. Повернул ручку, и она открылась, потом с размаху перелез через забор, заскользил ботинками по сырой глине, бежал, падая, по пустому полю в кромешной темноте, ориентиром служил лишь далекий свет фонаря, от него шла проселочная дорога в деревню. Тут снова заморосил дождик, смывая желтую солому с помокших брюк. Странно, но тогда я был весь потный от жары и продолжал бежать, опасаясь погони, хорошо, что дорога шла к скоростному шоссе. Проходя по заспанной деревушке, я помылся в фонтане свежей водой и уже собирался продолжить путь, и вдруг чудо – моя оставленная в машине сумка валялась у автобусной остановки в целости и сохранности.

Только на следующий день после многочисленных пересадок я добрался до Парижа, была солнечная погода, я был голодный, грязный и самый счастливый человек на свете.

Трубочист
Рассказ про мадам Брюнель и les Bateaux Mouches

Итак, что мы знаем про парижских трубочистов? Первое: они все одеты в черное – широкий клеш, ботики-говнодавы, ну и котелок с вороньим пером, за плечами инструмент, длинные щетки, ведро, покрытое сажей. Второе: их можно увидеть в начале октября перед сезоном отопления. Жильцы, у которых еще остались печки и камины, с радостью приглашают крепких парней для чистки труб. И третье, есть поверье: если дотронуться до рукава трубочиста, то это к удаче, но к этому вернемся позже.

В тот период я жил на птичьих правах у художника Воробьева по кличке Воробей и сильно надоел ему. Крошечная мастерская была под крышей солидного дома внизу бульвара Распай.

– Игорь, когда ты найдешь себе невесту и переедешь в нормальное жилье? – говорил он, крутя пальцем густые усы.

Насчет невест: тут все было сложнее. Я был молодой, свободный, ветер в голове. Тем не менее целыми днями стоял у стены комнатки и рисовал цветными карандашами двухметровые рисунки, потом спускался и шел гулять или навещать малочисленных друзей, а если совсем скучал, то приходил на площадь Бобур, где подрабатывал, рисуя портреты туристов, мой дружок Николай Любушкин. Вот так и жил тогда.

У Воробьева была все-таки хорошая привычка знакомить людей друг c другом – качество доброго сеньора. К фотографу Вилли Майвальду я пришел вместе с ним одним вечером. Пижонский старичок с немецким акцентом, он слыл корифеем в фотографии моды. Каждый четверг собирал гостей и кормил их из большой кастрюли спагетти. Готовил сам, зная редкий рецепт итальянской провинциальной кухни. Жил в двухэтажном павильоне, утверждал, что тот когда-то принадлежал самому Модильяни – художнику, который покончил жизнь выстрелом из пистолета, но его дух все продолжал витать под стеклянной верандой. Хозяин, педераст с женскими манерами, рассказывал приглашенным этот случай с особенным удовольствием. Те ахали, морщились и боязливо оглядывались, словно ожидая очередного выстрела. Среди приглашенных парнишек неопределенной сексуальной ориентации были и «спецмены», накрашенные женским макияжем и похожие на дам среднего возраста. Они сидели отдельно на диване, пили вино и курили. Я сразу заметил, что они скучали без внимания. Потом все сели за стол. Место мне отвели на краю рядом с толстушкой, золотое ожерелье которой падало глубоко в декольте, вызывая во мне нездоровый интерес. Тетю звали Мишель. Она кокетничала, выставляя вперед пальчики с кольцами с бриллиантами, чуть погодя повернулась полностью ко мне лицом, моргая ресницами. Один ее глаз мерцал мертвым светом. «Ага, стеклянный», – подумал я с сожалением. Мой дружок Воробей тоже уместился между дамами, развлекал молчаливую публику пошлыми анекдотами, при этом делал гримасы клоуна, то и дело вставлял дурацкие тосты. Я, съев очередную порцию спагетти, насытился и снова обратил внимание на соседку, выяснил важную деталь: она владела маленьким отелем «Esmeralda» в Латинском квартале. Знакомство крайне полезное и перспективное для моего шаткого положения.

– Месье художник? Люблю творческих людей, – сказала она и зажгла сигарету в длинном мундштуке.

Выяснив все возможное, мы обменялись номерами телефонов. Фотограф подал кофе, возбужденные вином голубые мальчики уединились на кухне, ужин закончился, пора прощаться.

Воробей подал мне плащ и позвал за собой:

– Старик, антракт – праздник спагетти будем отмечать дома в туалете. Хозяин проводил нас до выхода и пожелал спокойной ночи.

На этой же неделе я нашел отель «Esmeralda» на коротенькой улочке и зашел к мадам Мишель. С прихожей бросался в глаза пышный декор позднего барокко: венецианские зеркала, замысловатые кресла.

– Вы к мадам? Она в бюро, – ответил мне консьерж и попросил подождать.

Когда она вышла, скользя по каменному полу шпильками туфель, то сразу радостно воскликнула:

– О, мэтр, извините, была занята. Вы сейчас свободны для обеда?

Напрасный вопрос, конечно, для поддержания дружбы надо съесть дежурное блюдо ближайшего ресторана. Ее фаворитом оказался вьетнамский ресторан, пряный запах экзотической кухни которого слышался еще за двадцать шагов. Обстановка соответствовала дешевой забегаловке: чересчур болтливый повар готовил блюда прямо у стойки, обдавая нас паром бурлящего на огне супа. Мишель вынула из сумки влажную салфетку и обтерла старательно бамбуковые палочки. Заказали лапшу. Я задавал вопросы о том о сем и постепенно выяснил, что у нее на квартире временно проживает парень – уличный актер. Пожалела, видя его спящим на холодной панели, и приютила начинающий талант до конца зимы с оговоркой, что в его обязанности входит выгуливать хозяйскую собаку по утрам. Рассказала заодно и про свою биографию. Про отель и корабли «Бато Муш». Это была ее идея – катать туристов по Сене еще в 1945 году. Родом она из Экс-де-Прованса. Когда родители умерли, оставив скромное наследство – аптеку, она, недолго думая продала ее, а на деньги купила с женихом несколько списанных со службы американских военных барж. Пришлось чуть переделать форму посудин, добавили рубку капитана, покрасили белой краской борта, и баржи приобрели довольно приличный вид. Дело успешно пошло сразу, туристы и горожане были довольны новшеством. К тому моменту они переехали из провинции и обосновались на острове Сен-Луи. Каждое утро к набережной подходил катер, они спускались из квартиры и направлялись работать. Свою молодость мадам Мишель вспоминала как лучшие годы. Но вот однажды, словно обухом по голове, она узнала, что «amour ce fini». Между супругами произошел мучительный развод, после чего она купила крошечный отель.

Это было в эпоху, когда Джонни Холлидей имитировал американских певцов, эпоху битломании и революционной крейзи-моды. Из Богом забытых бывших блошиных меблированных комнат получилось настоящие романтическое место. Еще бы – из окон была видна панорама Сены, и высился, упираясь в просторное небо, собор Парижской Богоматери. Я слушал ее историю длиною в жизнь еще долго. Мы вышли из забегаловки. Шел нудный дождик. Желтые листья прилипли к тротуару, создавая осенний яркий орнамент, и, как мокрые жуки, прохожие скользили по ним, укрывшись зонтами, цеплялись друг за друга. Я довел мадам до входа в отель, где мы и пожелали друг другу успехов.

– Заходите ко мне почаще, месье Игорь, – сказала она и чмокнула меня на прощание в щеку.

Воробей вошел в мастерскую в хорошем настроении, сел за стол, налил в стакан из пластиковой бутылки вино. Я рассказал ему о встрече с мадам. Конечно, он с утра напился дешевого вина и заявил поучительно, дыша перегаром, что мне надо продолжить мои ухаживания за мадам Мишель:

– Тетка приличная, с состоянием, ты, Рыжий, бойкий парень, глядишь, и что-то перепадет или найдешь через нее клиента на картину. – Воробьев ко всему подходил рационально.

Для него человек был либо ступенькой наверх к достижению цели, либо площадкой вниз, конечной точкой. Пока мой квартиродатель занимался теориями по этому поводу, я постепенно входил в доверие к эксцентричной старушке. Часто заходил к ней в бюро, глухое помещение без окон. Перед столом, заваленным бумагами, стояла табуретка. Я усаживался, мадам отрывалась от заваленного бумагами стола, зажигала очередную сигарету и вспоминала ее давние путешествия. Любительница острых ощущений и экзотики обожала далекие теплые страны. При свете зеленой лампы сморщенное лицо оживало, и повествования приобретали форму приключений: какие-то дикие негры из джунглей хотели похитить белую француженку и сделать секс-рабыней в племени. Лишь благодаря ее компаньону, сильному мальчику, с которым у нее был роман, ей удалось избежать плена. К сожалению, союз любви потом быстро распался. Скажу вам, она чуть преувеличивала свои подвиги, иногда вставала и громким голосом испускала страшный крик гориллы, бьющей себя в грудь. Я наблюдал за нелепыми жестами и удивлялся актерским способностям мадам. Видимо, в душе она осознавала потерянный талант и теперь пыталась наверстать упущенное.

Кажется, за неделю до Рождества она пригласила меня на ужин к себе домой, до этого наши встречи ограничивались отелем и рестораном, а тут сюрприз:

– Месье Игорь, хотите разделить нашу компанию за праздничной вечеринкой?

– Да, мадам, с удовольствием.

– Ну, тогда приходите, буду рада.

Квартира Мишель находилась от отеля метрах в ста, за углом у перекрестка. Я пришел заранее по адресу, позвонил в дверь, после чего из-за нее появился смуглый парень с длинным красным носом, сразу представился помощником Мишель – он тот самый временный жилец, который заботился о собаке, зовут Казимир. Имя намекало, что уличный факир был родом из Польши. Мадам готовила рыбу на кухне, оттуда раздавался шум кастрюль.

– Привет, месье, как настроение? Проходите, пожалуйста, и располагайтесь где угодно, – сказала она и вновь скрылась за ширмой.

В полумраке маленькой гостиной горели толстые свечи, отбрасывая лучи на скромную обстановку. Из всего, что было видно, высвечивался лишь приличный буфет с резными ножками. Винтовая лестница вела наверх под крышу, где виднелся косой край окна, тикали с перебоем настенные часы, обеспокоенный факир поспешно сгонял с дивана дремлющую кошку. Потом быстро стряхнул со стола крошки ладонью. Сделав дело, спросил:

– Что желаете выпить, месье, может, бокал вина?

– Спасибо, если можно, то чай, – ответил я и, растолкав по бокам подушки, сел, ожидая дальнейших событий.

Вскоре пришли две расфуфыренные дамы со шлейфом запаха сильных духов, за ними принесли громадный торт и бутылку шампанского, затем появился в дверях молоденький, совсем худенький парень, ловко скинул с плеча пальто, оказался служителем культа: черный воротничок, посередине белая полоска. В общем, как он себя назвал, пастырь из находящейся неподалеку церкви Сен-Северин. Он был вроде бы старым другом дома, балагур, обладал чувством юмора, шутил с дамами на светские темы, игнорируя меня и Казимира. Мишель наконец пригласила к праздничному столу, покрытому ветками елок. Пастыря усадили на почетное место рядом с хозяйкой и одной из дам. Теперь он сменил тон и нудным голосом проповедника начал корить нас всех за грехи, пока не вступился поперек его библейских псалмов факир:

– Будем вечно гореть в адском огне? А сколько это по времени это?

– Вечность бесконечна, да и чего мы обсуждаем пропаганду еретика коммуниста, что Бога нет. Вы католик или анархист? – ответил грешнику пастырь и напомнил, что церковь нуждается в финансовой помощи, точнее, пора откупиться от накопленных грехов.

По такому поводу мадам Мишель уже приготовила пухленький запечатанный конверт и в почти торжественной обстановке положила его перед ним.

– Шампанское! Тост за нас всех! – провозгласил пастырь и первым налил себе в бокал шипучку.

После второго блюда – жареной рыбы – он старательно обтер губы салфеткой и встал, извиняясь за ранний уход. Все свободно вздохнули – с ним исчезла и скованность.

Тон разговора задала очкастая тетка, спустившись с высоких религиозных тем на банальные женские сплетни:

– Так надоел мой муж, хоть разводись, стал такой скучный, даже чулками со стрелками перестал интересоваться.

– Они все себе на уме, значит, завел любовницу.

Казимир закончил десерт – мороженое со сливками, – зевнул и пропал за дверью гостиной, я подумывал о том же, сдерживало лишь стеснение.

– А что нового с твоим другом-трубочистом? – cпросила вторая подруга, до этого молчавшая в забытьи.

– Трубочист? Ну а он страдает, влюбился в меня по уши, в горячую ванную положу, мою щеткой, отмоется – розовенький, чистенький, а все пахнет дымом. – Мадам Мишель детально описывала сцену мытья, держа внимание публики. – Он столько лет ухаживает за мной, а я даже не знаю, где тот живет. Утром до зари заберет свой инструмент, метелки да ведра, и снова через окно на крышу – и до свидания.

– Может, трубочист с криминальным прошлым, кто даст гарантию, что он честный? – скептически произнесла очкастая тетка.

– Заблуждаетесь, дорогая, я проверила его данные, вообще-то он зубной доктор, а трубы чистить, знаете, это хобби, к сожалению, женат и много детей.

– Ага, значит, бесперспективный персонаж.

– Меня устраивает такое положение, девочки, – довольно ответила Мишель и начала убирать посуду со скатерти. Сверху раздался тихий стук, все посмотрели вверх, в проломе окна лицом к стеклу в цилиндре стоял человек. – А вот и он, кстати, мой трубочист! – воскликнула радостно хозяйка. – Я забыла, сегодня же выходной день, он свободен.

Трубочист снова тихо постучал пальцем и растворился во тьме, дамы смущенно забрали свои вещи, понимая деликатность положения, и мы вместе спустились на улицу.

Очкастая пребывала в шоке от увиденного, повторяя фразу:

– Представляете, зубной доктор и трубочист, разве такое возможно?

Ее подруга молча кивнула, я поднял воротник куртки, прячась от ветра, посмотрел поверх крыш, напрасно ища трубочиста. Пошел вдоль по набережной, все еще находясь под впечатлением от событий. Теперь я в каждом проходящем мимо меня трубочисте подозревал любовника мадам Мишель, секрет раскрылся благодаря факиру: однажды весной, бродя без толку по моему району, я встретил его сидящим на скамейке сада – понурый, нога в гипсе, он ел бутерброд и читал газету.

– Привет, приятель, как дела, что случилось, поругался с подругой? – Моя шутка больше разозлила беднягу, но через секунды он забыл о ней и с гордостью показал короткие записки поклонниц, написанные карандашом по серому гипсу.

– Чуть не разбился, – произнес он интригующе, я сделал вид хорошего слушателя, и то, что тот мне открыл, поразило меня. – Всему есть цена, – с этой фразы он начался рассказ о своих злоключении. – Мадам Мишель – добрый человек, чего говорить. Хотя если честно, то совершенно сумасшедшая, одинокая и несчастная. Любовь обошла ее стороной, ну вот и придумала во мне трубочиста. Хвастается перед подругами, какой у нее жених. Я же исполнял перформанс, пока последний раз не поскользнулся и не упал на соседнюю крышу, и так сильно, что от шума удара прохожие испугались и вызвали сразу полицию. Меня сняли лишь пожарники и доставили в больницу, там пришлось рассказать причину падения инспектору, отвести подозрения от ограбления квартиры, даже развеселил копа. А с собакой расстался, и с мадам тоже. Пока живу временно у друга, скоро снимут гипс, и я вернусь работать на улицу: туристы – мой заработок. – Закончил Казимир повествование на оптимистичной ноте: в мае поедет на гастроли на Лазурный Берег, заодно и отдохнет.

По волнам Сены медленно проплывают белоснежные кораблики с туристами, большинство из них носит разные имена, но все они из флотилии «Bateaux Mouches» – дети героини нашего рассказа. Муж давно умер, и дело перешло к дочери. Чтобы освежить память, тридцать лет спустя я зашел по старой привычке в отель «Эсмеральда». Консьерж узнал цель моего визита и печально вздохнул:

– Мадам Мишель? Да, еще жива, почти слепая, заканчивает свои дни в доме престарелых. Ей почти сто лет. Почтенный возраст не мешает мадам внимательно следить за делами и скандалить по разному поводу. – Консьерж попросил оставить мою визитку: – Ей будет приятно получить от вас новости, месье.

– С удовольствием, – ответил я и написал на листе бумаги крупным шрифтом: «Votre amie ramoner[3]3
  Ваш друг трубочист.


[Закрыть]» – и вывел сердечко со стрелой внизу.